Еще через день, в заунывный дождливый четверг, ровно в полдень, дракон вошёл к Его Высочеству с такой грандиозной мордой, что тот растерялся.
– Аудиенция! – торжественно объявил Тремелюдин. – Только… – я вас прошу, – будьте с ним как-то… ну, я не знаю, помягче, что ли. Он господин, как сразу видно, с амбициями… – и пребольшими.
Кронпринц подумал, что…
– Главный Королевский Душеустремитель, – перебил его Тремелюдин. – Штрудель. Не знаю уж, слышали Вы или нет. Вероятно, не слышали – Вы ведь, Ваше Королевское Высочество, уж простите, совсем не любознательный юноша. Ну, так вот. Дело в том, что предшественник нашего добряка Алексея Алексеича, Виктор Петрович Егозинский… – ах нет, это долго, я как-нибудь после.
– Да ну их… – отмахнулся кронпринц.
– Нет-нет, это очень интересно!.. Вот я как-нибудь улучу минутку…
– Не стоит, Иван Януарьич.
– Ну, смотрите.
Исчез, но вскоре вернулся, пятясь перед солидным господином в профессорском твидовом пиджаке:
– Вот, пожалуйста, Ваше Королевское Высочество, познакомьтесь: это наш Зигмунд Палыч, – приговаривал он, – крупнейший из всех ныне здравствующих… практикующих… Великолепные данные, великолепные результаты, редчайшее понимание и, уверяю вас, ни одного нарекания, ни одного замечания от вышестоящих. Да-с. Ну, а теперь я вас оставлю, не буду мешать. Вот сюда, вот сюда, Зигмунд Палыч…
Подставил посетителю кресло и, как мог, улизнул.
У Зигмунда Палыча была ухоженная интеллигентская бородка, толстый вязаный живот, выдающиеся, в золотой оправе, глаза и невозмутимая трубка «Кунстштюк». Он охотно расположился в предложенном ему кресле – сидел как влитой: воплощённое благодушие и понимание, – и смотрел на кронпринца с нескрываемым интересом.
– Значит, вы наследник престола?..
Кронпринц смущённо подтвердил.
– Интересно, – сказал Зигмунд Палыч. – Очень, очень интересно.
– А вы, значит, так называемый душеустремитель?
Зигмунд Палыч кивнул.
– Ну, и зачем вы здесь? – не слишком церемонно спросил кронпринц.
– Мне поручено прочитать вам лекцию, – со спокойной охотой заявил Зигмунд Палыч. – «Загадочная душа верноподданного».
– Вот как? С чего начнете?
– С того, что это информация, так сказать, строго для служебного пользования.
– Что, нет никакой загадочной души, а мы это скрываем?
– Нет, душа-то, конечно, есть, но никакой особой загадочности в ней нет. Как у того ежа, которому вылили на голову стакан сметаны, чтобы он потом подошёл к зеркалу и восхитился: «Ах, какой я загадочный зверь!» Представьте себе, – подтвердил он, поймав недоверчивый взгляд Его Высочества. – Вы скоро привыкнете. Я вас шокирую?
– Да.
– Извините, – сказал Зигмунд Палыч. – Но я именно тот, кто научит вас держать своих подданных в состоянии правильной душеустремленности. Кроме тех, кто знает пароль, разумеется.
– Пароль? И какой же пароль?
– «Чур, я в домике». Запомните хорошенько. Однако продолжим. Итак, что нам нужно – что у нас есть. Замкнутая среда обитания. Среда, в которой люди однозначно реагируют на все активаторы и ингибиторы их деятельности. Среда, в которой люди целенаправленно подключены к, так сказать, правильному набору ее объектов. В ней, конечно, есть и другие предметы и явления, но нашим людям они должны быть безразличны и потому не должны служить для них активаторами поведения. Вы не записываете? Напрасно.
– У меня тут говорящий попугай - он все запомнит.
- А! Прекрасно. Верноподданный, – продолжал Зигмунд Палыч, – должен быть захвачен той жизнью, которой он живет. Мы должны дать ему правильный набор объектов деятельного желания и любви, предметов его неотрывного внимания, не оставляя верноподданного наедине с, извиняюсь, хайдеггеровской скукой. Должны дать набор активаторов, обеспечивающих эту захваченность средой. А она, в свою очередь, не позволит верноподданному разорвать кольцо своей жизни, дистанцироваться от активатора поведения, попасть в ситуацию неопределенности и увидеть крайне нежелательное: возможности. Понимаете? Возможности большого мира. Крайне нежелательные. Как сказал мой незабвенный – не помню имя – предшественник, «наш человек должен жить мордой в Родину».
— И зачем это нужно? - спросил кронпринц... — Что в этом хорошего? Что это даст?
— Это даст нам, прежде всего, его изоляцию от внешнего, враждебного нам влияния — так, скажем, верноподданный сам не станет слушать того, что мы назовем для него «наветами со стороны». Он будет решительно пресекать посягательства чужого, не сомневаясь в своей правоте. Только наша, то есть правильная информация. А не нашу, неправильную он будет игнорировать или, как ему будет казаться, прекрасно понимать, что она на самом деле значит. Он будет считать, что ясно видит уродливую сущность оппонентов, их слабость, развращенность, злобность, глупость и разобщенность. При этом он будет четко и однозначно трактовать происходящее, не допуская неопределенности или неоднозначности. Он будет, что называется, устремлен душой, считая свой выбор — единственно правильным выбором, да еще и сделанным сердцем. И сколь бы аргументированным ни было чужое мнение, верноподданный будет его отрицать как «спекуляции под маской логики», «бездушный рационализм» и тому подобное, ощущая свое душевное и духовное превосходство над, в сущности, здраво рассуждающими оппонентами. У верноподданных должно быть однозначное, ясное и абсолютно непоколебимое убеждение в нашем превосходстве, нашей силе, наших неограниченных возможностях. В наше будущее они должны смотреть с неизменным и абсолютно обоснованным в их глазах оптимизмом.
— Но это же неразумно! Неправильно! Ни одно цивилизованное государство...
— У нас свой путь! — высокопарно заявил Зигмунд Палыч. — Другие нам не указ и не образец. У нас свой, Великий путь, Великая миссия и Великая цивилизация!
— Чур, я в домике! — не выдержал кронпринц...
— Не смешно, — обиделся Зигмунд Палыч, но продолжал:
— Необходимо прививать верноподданным идеалы единомыслия и единогласия — так, чтобы они с готовностью помогали государству пресекать отклоняющиеся мнения, не терпя идейных отщепенцев и защищая своих товарищей от вражеской пропаганды. Они должны активно отстаивать коллективные идеалы, коллективные ценности, коллективную этику и эстетику, должны сверять по ним свои мысли, слова и поступки, заботиться о надлежащем поведении, порицать и, по возможности, пресекать все отклонения.
- А если... — начал кронпринц...
- Никаких «если», — отрезал душеустремитель.
- И все-таки. Если я захочу все это изменить?
- Вы окажетесь в желтом домике. Только безумный король может отказаться от правильно устремленного душой народа. И верноподданные единодушно поддержат это заключение.
- Значит, никаких перемен?
- Никаких. «Загадочная душа верноподданного» —- это наша традиционная ценность, прошедшая проверку временем и пространством.
– А чем это лечится?
— Смесью Петровой. Орошения и примочки. Поэтому она у нас строжайше запрещена. Навсегда. Строжайше.