Начало здесь http://proza.ru/2025/07/24/1735
Некоторое время спустя после обсуждения шпионских проблем двое полицейских молча продолжили свой осмотр в ветхом помещении, где становилось всё светлее, ведь через окна старинной залы уже вовсю пробивалось прекрасное утро. Солнце уже давно поднялось над горизонтом. Вступал в свои права новый день. Однако, покой этого заброшенного места никто и не собирался нарушать: ни хозяева имения, ни кто-либо посторонний. Оттого лазутчики и не думали даже сворачивать своё расследования. Как раз наоборот, оно только начиналось, поскольку дневной свет помог вскрыть сыщикам новые, ранее незамеченные ими, детали и найти, спрятанные далеко в углах, подозрительные улики.
- А это что за мерундийский барчук на портрете? – удивлённо вопросил Вирт, обнаружив в одном из дальних углов строения очередной художественный трофей в красивой раме, - Я думал, что наш берменгевский художник рисует только берменгевцев.
- А-а-а, нет, это не «наш художник» совсем рисовал, я думаю, - отозвался на вопрос подчинённого полицмейстер. – Это, наверное, портрет из баронской галереи мерундийских аристократов.
- Но как же это может быть? Как этот портрет может быть из баронской галереи древностей? Ведь разве вы не видите, господин Финшеньер, что это рисовано свежими красками и, судя по манере, как раз нашим таинственным художником? И дата, кстати, стоит – май 1896 года – совсем недавно, не более месяца назад.
- Свежие краски, говоришь, голубчик? Очень возможно, что и свежие, - согласился полицмейстер, присмотревшись внимательнее. - Да и, конечно, свежие, ведь на портрете Тео. Ты разве не узнал его, Антоний?... Впрочем, ты ведь, кажется с ним не знаком.
- Тео? Карл-Теодор фон Штауффенберг? Маленький племянник барона Адольфа, столичного дипломата, про которого рассказывали сегодня в кабинете наши детишки, обвиняя его в шпионском заговоре и злонамеренных действиях против них? – ещё более недоумевал писарь.
- Но в шпионском заговоре и злонамеренных действиях он вряд ли замешан. Очень спокойный такой мальчишка, правильный, не капризный, не избалованный совсем и совершенно не скандальный, и не драчливый, не в пример некоторым из компании отпрысков феминисток, которые все пошли в своих склочных матерей. Скорей я более поверю в то, что именно они затеяли всю авантюру с полуночными приключениями.
- Это понятно, ведь Тео из рода благонравных мерундийских баронов, потому должен быть во всём благовоспитанным и законопослушным. Только вот непонятно, почему он так заинтересовал берменгевского живописца?
- А чему ты изумляешься? Совсем мне непонятно. Неужели удивительным тебе кажется то, что этот портрет мог создать наш берменгевский шпион? Но это как раз объяснимо. Если автор действительно Жюльен Моро, любовник баронессы, то, возможно, она его об этом и попросила.
- Запечатлеть её внука?
- Ну, конечно. Так что здесь удивительного?
- Вообще меня многое удивляет. А вы сами-то посмотрите, как следует, на портрет.
- Ну, смотрю, и что? Ничего такого не вижу. Красивый портрет красивого ребёнка из старинного рода мерундийских дворян. Что странного?
- Просто у меня создалось впечатление, что рисует наш таинственный художник совсем не на заказ, а по зову сердца, во власти истинного вдохновения – как раз это его подчерк. И данный портрет рисовал истинно любящий этого ребёнка человек, вдохновлённый светом своей души, если выражаться высокопарно.
- Ну, ты скажешь тоже, Антоний.
- Да нет, ну вглядитесь, господин Финшеньер, такое впечатление, что наш таинственный берменгевец взял кисть, как волшебную палочку, и увековечил образ дорогого малыша в живописной симфонии. Ну, правда! Сами судите – ведь ангельский же просто ребёнок получился.
- Так Тео – он ангельский и есть – просто картинка, а не мальчик. Тут никакого сердца не надо, просто бери с натуры и рисуй.
Ребёнок с упомянутого портрета был действительно очень мил, утопающий в цвете лазурных и золотых оттенков. Его волосы, словно утреннее солнце, казались слегка взъерошенными. Представлялось, что он только что проснулся от сладкого сна, потому сам весь из себя был такой сладкий. Глаза его – огромные, сияющие, цвета лесного озера, смотрели как бы прямо в душу, полные любопытства и безграничной доброты. На губах его играла лёгкая полуулыбка — наивная, немного грустная, прозрачная, словно свет, пробивающийся сквозь ветви весной.
На мальчике на картине была лёгкая рубашка из тончайшего льна, расшитая серебряными и золотыми нитями, с небольшим воротником, подчёркивающим нежность его шейки. Акварель передавала лёгкость и воздушность, струилась по холсту, словно воспоминание, растворяясь в еле заметной дымке света. Масло было добавлено для выразительных деталей: сияния глаз, блеска волос, теплоты кожи. Да, масляные мазки подчёркивали глубину и текстуру, будто свет и тень разговаривают между собой. Темпера и пастель оказались очень удачными для передачи утончённых идей художника, оттенков эмоций, мягкости ткани, лёгких акцентов солнечных бликов. Фон был абстрактным, почти сонным – лёгкий лавандовый туман с отблесками розовой зари. Сюжет дополняли элементы и фигуры заднего плана – за спиной мальчика слуга, занавеска, цветы, свечи, ещё, кажется какая-то любимая игрушка малыша, а также открытая книга – намёк на знакомый ему мир, где мечты ребёнка живут, наверное, рядом с реальностью.
- Ну ты, Антоний, прямо сегодня в ударе, - продолжал саркастически Финшеньер. - Каковы эпитеты, каков слог – прямо поэзия в прозе.
- Я просто люблю живопись, - сознался писарь.
- А я вот, признаться, ничего в ней не понимаю. А также не понимаю совсем, откуда ты в этой картине увидел и доброту, и нежность, и любящее сердце близкого человека. Просто удачный портрет миловидного ребёнка – и всё. Да, я соглашусь, этот наш таинственный берменгевский живописец – большой мастер, как видно. Умеет работать с красками, с цветами, создал также прекрасный фон и настроение.
- Ого! – воскликнул на это Вирт и рассмеялся, - А вы говорите, господин Финшеньер, что не разбираетесь в живописи.
- Я разве такое говорил?
- Кажется, говорили. По-моему, только что.
- Ну, говорил или не говорил – какая разница? Портрет действительно прекрасный – здесь я соглашусь. Для этого не надо особенно разбираться, чтобы это понять. Но ты прямо, Антоний, сделал из него какой-то….
- «Гимн любви, трепет памяти и нежный шёпот сердца художника».
- Вот умеешь ты найти слова.
- Нет, это просто строчка из какого-то романса.
- А-а-а-а. Да только выдумки всё это. Просто на тебя видно так влияет талантливое искусство. А мне кажется, что никакого здесь нет особенного чувства на картине – просто мастерство и техника. И потому этот портрет вполне мог быть выполнен и на заказ.
- На заказ? В таком случае, что портрет делает здесь в мрачных стенах заброшенной залы? Почему не отнесён до сих пор своему заказчику?
- Почему не отнесён? Да откуда я знаю! Быть может, художник готовит сюрприз или ждёт, когда ему заплатят хороший гонорар, ведь за хороший портрет и платить нужно соответственно.
- Вот я бы поспорил в вами, господин Финшеньер, - настаивал на своём писарь, проявляя упрямство, - да только…
- Что «только»? Боишься проспорить?
- Да нет, - немного даже обиделся Антоний. - Просто, как мы поймём: кто прав в нашем споре. Для этого следовало бы спросить обо всём у художника. А мы не знаем, кто он. И если даже узнаем, этот художник вряд ли станет откровенничать с полицией.
- Хороший следователь, Антоний, и сам узнает всё, что ему нужно, - ворчливо буркнул полицмейстер, который тоже не на шутку раззадорился, противореча своему подчинённому. – Надо просто как следует осмотреть портрет, и мы обязательно найдём то, что нам нужно… Ну вот, к примеру, надпись в углу: «Моем сыну Тео скоро семь лет»… Сыну??? Я ничего не понимаю.
С минуту оба сыщика смотрели друг на друга озадаченно, как бы вникая в смысл только что прочтённого, поскольку в логику их понимания оное не укладывалось.
- Выходит, всё-таки я был прав, - нарушил первым молчание Вирт.
- Выходит, что ты, Антоний, - кивнул головой полицмейстер. – Ребёнок, выходит, и в самом деле – близкий человек для этого неизвестного художника. И получается, что именно отец приходит сюда встречаться со своим сыном Тео, а вовсе не любовник с баронессой-матерью?
- Но как же вообще такое возможно? Разве не господин Вильгельм Фишер фон Штауффенберг – отец маленького Карла-Теодора?
- Ну вообще-то нет. Муж Клары фон Штауффенберг – всего лишь приёмный отец Тео, - уточнил полицмейстер.
- Кто же настоявший его отец?
- О-о-о-о! Это очень длинная история, Антоний. Но вот поведать её тебе, наверное, как раз самое время.
- Так поведайте, господин Финшеньер.
- Ну, ладно, слушай. Не только баронесса-мать была в благородном семейства фон Штауффенбергов неразборчива в любовных связях, но и дочь её – Клара пошла вся в неё.
- Это сестра столичного дипломата, усердного служащего министерства иностранных дел, особы приближённой ко двору?
- Представь себе какой скандал! И прижила она однажды ребёнка от одного весьма подозрительного субъекта.
- Это и был Тео – внебрачный сын?
- Ну, не совсем внебрачный – скорее плод запретной любви и тайного брака, который заключила баронесса Клара с проходимцем без согласия своей семьи. И чтобы расторгнуть этот брак её брату, барону Адольфу, потребовались немалые силы, куча денег и услуги адвоката. А адвокатом как раз и был англичанин Вильгельм Фишер. И то ли в благодарность за его услуги и искреннюю дружбу, то ли из желания пристроить свою опозоренную сестру и прекратить порочащие фамильную честь сплетни, господин Адольф и женил Фишера на Кларе. И он, конечно же, согласился, ведь для него – простого адвоката – это была просто превосходная партия, через которую он и вошёл в высшее общество богатых и блистательных мерундийских аристократов. Ну, а ребёнка он, как водится, признал и усыновил, чем узаконил его в глазах света и заткнул сплетникам рты. Однако, как видно теперь, формально получилось прикрыть грехи молодости Клары. Но вот заткнуть голос крови не удалось. И истинный отец так и продолжал встречаться со своим сыном. Но самое страшное то, как выясняется, что в обществе-то думали, что истинный отец Тео – всего лишь брачный аферист. А он оказался…
- Берменгевским шпионом, - закончил фразу полицмейстера Вирт.
- О-о-о-о, Антоний, вот этого я тебе не говорил.
Продолжение следует