Данный текст является продолжением публикации "Почему Мастер трижды
романтический": http://proza.ru/2025/07/31/1080. Но может
рассматриваться и как вполне самостоятельный.
Мастер отпускает своего героя на свободу.
О какой свободе идёт речь? От мук совести - о прощении, отпущении греха предательства (прежде всего, самого себя)? Да, конечно.
Исполняется страстное желание Пилата встретиться с Иешуа на голубой лунной дорожке, чтобы поговорить с ним, что называется, «по душам».
Однако это не всё. Пилат обретает свободу и от своего автора тоже.
Как я уже говорила, персонажи романа Мастера (после окончания его земной жизни) живут самостоятельной, уже независимой от него жизнью. Вот и после того, как Мастер заканчивает свой роман одной фразой («Свободен! Свободен! Он ждёт тебя!»), Пилат сам устремляется по лунной дорожке к Иешуа. Мастер хотел, было, пойти за своим героем. Но Воланд останавливает его: «Оставьте их вдвоём… не будем им мешать. И, может быть, до чего-нибудь они договорятся».
И они действительно договариваются. Уже без какого-либо участия Мастера. О чём? О том, что «казни не было».
Этой договорённостью и заканчивается роман Мастера о Пилате. Как бы сам собой, самопроизвольными действиями его героев. Во встрече Пилата и Иешуа на лунной дорожке и состоявшейся между ними беседе, после которой Пилат уходит в лунный свет, роман обретает свою полную завершённость. «Этим всё и кончилось».
Милосердие, проявленное Иешуа в отношении Пилата, является беспрецедентным. Это – максимально предельное, совершенное, абсолютное, идеальное милосердие. Пилату не просто прощается совершённый им поступок. Он освобождается от своего прошлого как небывшего на самом деле.
Необычное прощение Пилата – отголосок в романе Булгакова философии Льва Шестова. Таков ответ религиозного философа-экзистенциалиста на так называемый парадокс всемогущества. Известный ещё древним грекам, этот парадокс от них перешёл и в христианскую теологию. Крупнейший средневековый теолог (тот самый, который сформулировал доказательства Бытия Бога) Фома Аквинский в своём трактате "Сумма теологии" утверждал, что Бог в одном не властен – сделать бывшее не бывшим, ибо это логически абсурдно. А вот Шестов, будучи критиком человеческого разума, полагал, что Бог способен сделать бывшее небывшим, преодолев законы необходимости и логики, ограничивающие человеческий разум.
Однако у Булгакова бывшее становится небывшим, и «казни не было» только для Пилата. Внешний вид Иешуа (разорванный хитон, обезображенное лицо), а также хриплый голос, появившийся у него во время казни, говорят читателю, что казнь – это важнейшее событие мифа, конструирующего христианство, была.
За что же такая милость Пилату? За то, что он был первым человеком, в котором проснулись совесть (в её христианском понимании) и сознание греха.
А вот то, что истинные мотивы поведения Пилата были раскрыты, - уже заслуга Мастера, «угадавшего» их, прозревшего во внутренний мир, в сознание своего героя.
Мастер тоже обретает свободу - от своего прошлого, от своей «беспокойной, исколотой иглами» памяти, а, значит, и от своего романа и созданного им же самим героя. «Пилат ушёл в бездну, ушёл безвозвратно» … вместе с сознанием Мастера.
Ведь всё, что происходит с Мастером, начиная с «извлечения» его из психбольницы, - это описание перехода из земной жизни в «жизнь вечную». Перед нами картина смерти как затухания человеческого сознания, как перехода, пограничного состояния, невидимого окружающим и переживаемого умершим. (Вообще "Мастер и Маргарита" - это ещё и роман о смерти, приближение которой предчувствовал Булгаков задолго до появления симптомов его смертельной болезни). Сущность переживания смерти Мастером – освобождение. «Кто-то отпускал Мастера, как сам он только что отпустил им созданного героя». В бездну погружается Пилат, и в бездну беспамятства погружается сознание Мастера.
Но освобождение от тягот земной жизни и тревог земного сознания (память - его основа) – одна сторона, отрицательная, заслуженного Мастером покоя: ему не грозят посмертные муки. Есть, конечно, и положительная, составляющая содержание "вечной жизни" Мастера, жизни после его физической смерти. Не будь её, чем бы тогда покой Мастера отличался от посмертной участи Берлиоза, т.е. от небытия?
Что именно происходит с Мастером после того, как его земное сознание окончательно гаснет, мы узнаем из того образа покоя в «вечном приюте», который рисует Воланд (а Маргарита затем вторит Воланду), называя его при этом «трижды романтическим».