Для игры Светлой Ночки «Этюды 7», задание 3 "Игрушка" http://proza.ru/2025/09/19/178
Эта странная игрушка поселилась в нашем доме уже после того, как дети выросли. Старший сын тогда учился в Нюрнберге на языковых курсах. Там он ею и обзавелся, выиграв на Дне города. Теперь уже никто не помнит, как именно: то ли стрелял по мишеням, то ли кольца набрасывал на деревянный штырь. Давно это было, больше тридцати лет назад.
Лягушка была, мягко говоря, своеобразная: размером с подушку, лёгкая, мягкая, ярко-зелёная, с тонкими болтающимися конечностями, открытым в улыбке красным ртом до ушей, белым брюшком и красными вытаращенными глазами.
– Мама, это тебе! – радостно сказал ребенок, сияя, как будто вручал мне Оскара.
Игрушка мне не понравилась – уродство редкостное! Но отказаться было невозможно. Сын так гордился своей добычей (чувствовал себя героем – лягушка была одним из главных призов праздника), что я пристроила её на диване, где она потеснила нас всех, заняв чуть ли не половину поверхности.
На этом диване она благополучно и просидела несколько лет, глядя на нас своим бессмысленным взглядом. Раз в полгода я по привычке стирала её. Стирки абсолютно не сказывались на её внешнем виде, к ней даже пыль не приставала: материал, из которого она была сделана, явно был рассчитан на более интенсивное воздействие.
Годы шли. Сын переехал в Берлин, выучился, устроился на работу, женился. Но каждый раз, приезжая к нам в гости, тряс лапу лягушке – здоровался и с ней тоже. Она была для него – память. А потом приехал к нам в Альтенкирхен на Рождество уже с маленькой дочкой – нашей первой внучкой Ритой.
Ритке было десять месяцев, она не умела пока ходить и говорить, но шустро ползала, умудряясь как бы невзначай опрокидывать небольшую ёлку, притягивающую её к себе, словно магнит. Стоявшая у стены ёлка была увешена небьющимися игрушками, купленными специально по случаю внучкиного приезда. С ними ничего ужасного от падений не происходило, но это сильно нервировало моего свекра, который тогда жил с нами. Он внушал правнучке: "Нельзя трогать ёлку, Риточка, смотри, как красиво, – шарики, игрушки!" Ритка только смотрела на него хитрыми глазами, поднимала ручку вверх, грозила пальчиком и четко произносила: "Нэ-нэ-нэ!" – показывала, что понимает, что значит "нельзя". Но желание опрокинуть елку было таким сильным, что стоило прадеду выйти из комнаты, как малышка тут же оказывалась возле ёлки, воровато озиралась – и в очередной раз валила праздничное дерево!
Так продолжалось, пока свекор не обнаружил, что Ритка боится лягушки. Когда он притащил игрушку, пытаясь развлечь правнучку, девочка ударилась в рев, еле успокоили. Этим малышкиным страхом прадед бессовестно воспользовался: посадил игрушку возле ёлки вместо деда Мороза. Это было радикальное средство, по-своему жестокое: Рита по-прежнему интересовалась елкой, но подползать к ней близко перестала. Останавливалась как минимум в метре от неё, усаживалась на попу и начинала с ней разговаривать: лепетала что-то своё, детское. Мы, конечно, не понимали ничего, за исключением "нэ-нэ-нэ", обращенного к взрослым. Это было сродни обещанию: "Я не буду трогать ёлку, только уберите уже этого монстра!" Я даже собралась унести чудовище в подвал, но свекор не дал, сказав: "Только через мой труп! Смотри, как хорошо работает!" Он был прав: через день Ритуля перестала обращать на ёлку внимание.
А потом и младший сын стал отцом. С интервалом в четыре года у него родилось две девочки. Лягушки они не боялись, у них были свои собственные страхи: Аня шарахалась от мужчин в кепках, даже знакомых, Аля не выносила звука работающего пылесоса. Вот они-то и устроили лягушке настоящие испытания! Не проходило дня, чтобы не случалось что-то экстраординарное. То глаза бедняге выковыряют, то лапу оторвут, то голову набок свернут. Я, с моими кривыми руками, честно пыталась вернуть ей прежний облик. Чинила глаза, пришивала лапы, укрепляла шею, зашивала распоротое брюшко. Получалось… ну, так себе. С поникшей головой, криво пришитой конечностью, взглядом безумного мудреца лягушка выглядела как персонаж трагикомедии.
Муж, не выдержав, однажды вынес приговор:
– Выкидываем!
Но внучки подняли бунт.
– Оставь, я люблю на ней валяться! – заявила старшая, Аня.
– Это моя! – вторила ей Аля. – Я с ней буду спать! Или она у меня будет вместо подушки.
Так и осталась лягушка жить с нами. Пуговицы, играющие роль зрачков, сменились вышивкой (Анюта постаралась, вышила зрачки черной шерстью, от чего лягушка стала выглядеть еще монструознее), лапы держались кое-как, но все к ней привыкли. Не как к игрушке – как к члену семьи, хранителю памяти.
Теперь это уже не просто игрушка, а артефакт с биографией.