- Моя дорогая Анна Севастьяновна! - неожиданно для себя самой сказала Оля и удивилась лёгкости своего голоса, потому что она в этот момент пересиливала себя, как борона пересиливает неподъемный пласт целины. - Даже не сомневайся: я радуюсь за тебя и за твоего супруга. Просто это моя неотвязная привычка язвить по всякому поводу - даже по хорошему - уж не обижайся на меня, дурочку! Но я правда не могу пойти к тебе в гости: я сейчас же должна отправляться в путь, я уже договорилась о месте в дилижансе, - сочиняла Олимпиада. - Меня ждут в Петербурге, мне нужно закончить начатое…
Погрустневшая было Жанна с воодушевлением принялась расспрашивать:
- О, это та загадочная история, сродни шпионской миссии, о которой ты мне не хотела рассказывать?
- Ну, по поводу шпионской миссии, это ты уже сама надумала, Аня. Ничего, на самом деле, особенного…
- А это? - Жанна вкрадчиво дотронулась до шрама, «украшавшего» лоб подруги. - Это красноречиво говорит о том, что ты побывала в серьёзных передрягах. Да и вообще, ты очень поменялась, Оля, - как человек, который соприкоснулся либо с настоящей опасностью, либо… с настоящей любовью!
- Это ничего, так, несчастный случай! - отмахнулась Оля.
- Ну, ты, во всяком случае, не напрасно съездила? Смогла добыть свой «аленький цветочек»?
- Смогла…
Улыбнувшись как-то грустно, Оля на секунду вспомнила, как уже в пути из Ханоя ей понадобилась какая-то вещь в саквояже. Погрузив руку внутрь, она тогда нащупала что-то странное, явно ей не принадлежащее. С замиранием сердца она вытащила на свет объемную тетрадь в кожаной обложке. Не веря своим глазам, перелистала страницы. Как? Когда? А главное… почему?.. Этот последний вопрос заставил её, впервые после длинного периода душевной мерзлоты, расплакаться.
Должно быть, это Луи, улучшив момент, когда она отвернулась (она вообще почти все время, пока продолжался тягостный разговор между ними, стремилась встать спиной к Луи), бесшумно расстегнул металлический замок и протолкнул дневник Александра в щель между бортами. Но, конечно, он действовал не от себя, не по своей воле. «Будь на то его воля, он, наверное, не просто выгнал бы меня на все четыре стороны, но ещё и пендель мне зарядил в пятую точку, для скорости».
Это была воля Александра, чтобы дневник попал-таки к Олимпиаде, а через нее - к Принцу Ольденбургскому и в Россию. Возможно, о России он думал меньше всего, и истинным его желанием было сказать Оле, что его чувство к ней было искренним. При этом понимая, что они никогда больше не встретятся. Осмыслив это, Оля лила тихие слёзы несколько дней, потом понемножку успокоилась и стала просто время от времени доставать дневник Александра, удостоверяясь в его сохранности, да и вообще - что всё это ей не приснилось в невероятном сне. Дневник неизменно был при ней. Никто на него не покушался, не зная, какое сокровище для всего человечества на самом деле заключает в себе эта тетрадь. И всякий раз, когда Оля сомневалась в реальности всего происходящего, дневник Александра, испещренный мелким красивым почерком, подтверждал, что вся эта история случилась наяву.
Таким образом, Оля возвращалась в Россию в соответствии со своим первоначальным планом, - и должна была быть счастлива. Но её неотступно преследовало ощущение, что ровно столько же, сколько она приобрела, она потеряла. Возможно, не стоило обращать на это внимания, потому что потери эти - сплошь были из сферы чувств и переживаний, а в масштабе того дела, которое она провернула, личностное было совсем ничтожно и почти полностью стиралось. У Оли появились новые надежды: вот приедет она в Кяхту, встретится с Иннокентием, он - у неё почти не было в тот сомнений- снова позовет её под венец, она останется в этом маленьком городке на границе с Монголией и без сожаления забудет про столичный лоск. Отправит дневник Александру Ольденбургскому по почте - и будет считать свою миссию выполненной.
Оля была уверена, что может и даже хочет осесть в относительной глуши - а для неё Кяхта была обычным уездным городом. Ей казалось, что у неё получится найти для себя там занятие. Но что об этом теперь говорить, если по приезде обнаружилось, что намеченную ею жизнь здесь уже проживает другая. Оля не нашла в Кяхте пристанища - и единственное, что она могла сейчас сделать, это продолжать изнурительный и казавшийся бесконечным путь.
На станции, когда Оля поджидала попутку до следующего пункта на карте своего странствия, к ней вдруг подошел человек. Девушка грустила, обнимая свой саквояж, и уже некоторое время назад приметила этого человека, достаточно молодых лет, худощавого, с добрыми глазами и немного растерянным выражением в них. Он, смущаясь, подходил то к одному, то к другому и о чём-то то ли спрашивался, то ли просил, кивая на небольшой чемоданчик у себя в руках. Видимо, он ни в ком не смог найти участия, ему отказывали. Когда молодой человек подошёл к Оле, она уже догадалась, о чем он будет просить её.
Так сложно встретить в другом человеке участие - Оля много раз это испытала на себе. Вместе с тем она знала ценность доброго слова и безвозмездной милости, которые, когда они приходят в казалось бы безвыходной ситуации, могут вознести к небесам. Отчего не помочь просящему - вон как он мучается, мается с этим своим чемоданом! К тому же она никуда больше не спешит…
- Простите, пожалуйста, вы случайно не в Москву направляетесь?
- В Петербург. Но я буду ехать через Москву. Что там у вас? - кивнула Оля в сторону чемоданчика.
- Там личные вещи, их нужно переправить в Москву одному моему знакомому. Я заплачу! Я вез их из Китая, но моя беременная жена разродилась много раньше срока - и мы вынуждены теперь оставаться здесь. Путешествовать с недоношенным ребёнком, сами знаете, невозможно. А вещи эти очень дороги моему приятелю, они принадлежали его погибшему отцу. Не сочтите за труд! В Москве вещи можно будет оставить в камере хранения до востребования, чтобы вам далеко не ходить. Но надо как-то оповестить моего друга, что они прибыли… Может быть, вы сможете телеграфировать мне после того, как разместите их, а я уже после - ему…
- К чему такие сложности? Пишите адрес вашего друга. Я все равно хотела прогуляться по Москве.
Молодой человек просиял, - и кажется, его глаза даже подернулись влагой. Оля чувствовала себя на высоте: это такое коварное чувство, когда оказываешь услугу бессильному. Он не может в данной ситуации, а ты - можешь, и это ставит его в положение некой зависимости от тебя. И все же Оля искренне радовалась: у него дома ослабленная родами жена, младенец на выхаживании, куча разных дел и надобностей, туда побеги, то принеси, - а она, Оля - одна-одинешенька, отчего же не помочь?
- Мне, право, так неловко! - смущаясь, произнес молодой человек и суетливо полез в карман пальто за карандашом. - Я заплачу!
- Не нужно! - заверила его Олимпиада, хотя деньги сейчас ей очень бы пригодились. Она вспомнила, что, отклонив приглашение Жанны, она так нигде и не поела сегодня. - Купите мне, пожалуйста, просто чаю и что-нибудь пожевать…
В следующий раз Олимпиада вспомнила о просьбе молодого человека, уже садясь в паровоз до Москвы. Где-то была записка с адресом, куда нужно было передать вещи… Та, слава Богу, нашлась быстро, хотя и была уже порядком затерта. Каково же было изумление Олимпиады, когда она прочла имя адресата. На записке красивым почерком было выведено: Угрюмову Михаилу Васильевичу.
Конец первого тома
Изображение: "На полустанке. Зимнее утро на Уральской железной дороге", В.Г. Казанцев, 1891.