Он настоял. Она ворчала, что ужин на плите, что комары, что вечером сыро. Но он уже стоял в прихожей, опираясь на свой старый зонт-трость с массивной ручкой, как на посох.
— Ну чего он тебе? Дождя-то нет! — буркнула она, завязывая платок.
— Пригодится, — упрямо сказал он и открыл дверь.
Воздух за забором был другим — густым, напоенным полынью, медовым ароматом переспелых трав и медным дыханием приближающегося заката. Тропинка вилась по краю поля, узкая, протоптанная кем-то давно. Он шёл впереди, раздвигая зонтиком, как маятником, высокие стебли лопуха и репейника. Она следовала за ним, положив руку ему на плечо, чтобы не оступиться в колею.
И тут поле раскрылось перед ними во всей своей поздней, августовской щедрости. Ромашки клонились к земле тяжёлыми белыми ресницами. Васильки, уже потускневшие, отдавали последнюю синеву уходящему дню. А над всем этим висел золотой, густой, как сироп, свет. Он лился сбоку, превращая каждую паутинку в огненную нить.
Они остановились, и в тишине, нарушаемой лишь жужжанием шмеля и далёким гулом электрички, к ним пришли воспоминания. Не сразу. Не как яркая картинка, а как запах, как ощущение в ладонях.
Он вспомнил. Другой конец села, другое поле, ржаное, высокое. Бег наперегонки с долговязым пацаном, крик: "Первого, кто упадёт, съест Леший!", и вдруг — тёплые крупные капли по спине. Дождь.
Нескладный, двенадцатилетний, с выгоревшими на солнце кудрями, он сорвал с себя рубаху и, смеясь, размахивал ею над головой, мчась сквозь стену дождя к одинокому дереву на краю поля. Мокрый, задыхающийся от смеха и бега, он чувствовал себя дикарём.
Она вспомнила. То же самое дерево. Она ждала подружек, чтобы пойти к озеру. И вдруг — стук по листьям над головой, и мокрый, озорной мальчишка с сияющими, озорными глазами. Он стащил у кого-то с забора кусок старой дерюги, и они вдвоем, пригнувшись, сидели под этим вонючим, но спасительным навесом, слушая, как барабанит по нему дождь. Она боялась комьев грязи на его босых ногах, но не его восторженного, бесшабашного взгляда.
— Помнишь? — тихо сказал он, не оборачиваясь.
— Дурака валяли, — отозвалась она, но в голосе её не было упрёка, а только та же самая, знакомая до слёз нежность, что и шестьдесят лет назад. — Платье потом еле отстирала, всё в рыжих пятнах от ржаной пыли было.
Он хмыкнул в ответ. И будто само небо, этот великий и внимательный режиссёр, услышало их тихий диалог. С запада, оттуда, куда он смотрел, накатила сизая, бархатная пелена, мягко погасившая золото заката. Воздух снова замер, но теперь в нём висела напряжённая, упругая влажность. Первая капля упала на сухую, потёртую ручку зонта со звуком, похожим на чёткий, металлический щелчок. Вторая — круглая, прохладная, весомая — упала ей на тыльную сторону ладони. Она не вздрогнула.
Он не стал торопиться, суетиться. Медленно, с тем же древним, спокойным достоинством, с каким вышел из дома, он упёр железный наконечник зонта в землю, нашёл большим пальцем маленькую, потёртую скобу. Раздался знакомый, резкий щелчок, и над их головами, как крыло большой чёрной птицы, распахнулся потрёпанный, пропахший историей купол.
И полилось. Дождь зашумел по плотной ткани, сперва робко, отбивая редкую дробь, потом всё увереннее, чаще, сливаясь в сплошной, умиротворяющий шум. Он превращал золотой, торжественный вечер в серебристо-серый, уютный, бесконечно свой мирок. Под этим куполом был свой воздух, свой запах: пыль старого нейлона, лёгкий флёр её духов "Красная Москва" и глубокий, праведный запах остывающей, пьющей воду земли. Он, как и шестьдесят лет назад, почти неосознанно наклонил зонт в её сторону, подставив свою левую руку редким ударам капель. Она, как и тогда, придвинулась ближе, уже не думая о грязи на ботинках, о простуде, об остывающем ужине.
Они просто стояли. Двое под одним зонтом на краю бескрайнего поля, которое теперь сливалось с дождём и сумерками в одну тёмную, бесконечную воду. Он больше не был тем дикарём, мчащимся навстречу ливню. Она больше не боялась испачкать своё ситцевое платье. Они были просто двумя островками в этом мире, двумя книгами, чьи страницы давно переплелись в одну общую летопись. В ней были войны, рождение детей, бессонные ночи, простые радости и вот эти тихие вечера. Они шестьдесят лет назад нашли друг друга под куском дерюги, а теперь нашли снова — под одним зонтом, в самом сердце закатного дождя, который шёл не для того, чтобы намочить, а чтобы напомнить.
И это было даже лучше, чем тогда. Потому что бежать было уже некуда. Да и незачем. Всё, что было важно, уже нашлось и теперь тихо шумело над головой, убаюкивающим, вечным звуком дождя по старому чёрному зонту.
Для игры Светлой Ночки «Этюды 7»
тема 30, "Двое под одним зонтом"
http://proza.ru/2025/09/19/178