Любовь Зла

     Цок-цок-цок-цок… Она подняла голову и огляделась. Большие настенные часы громко клацали, безжалостно отмеривая время, и кровь толчками бежала в унисон этому цоканью, больно отдаваясь в голове.
     Комната была ей незнакома: маленький трельяж советского образца у стены, круглый стол, покрытый дешёвой скатертью, тяжёлая занавеска, чуть пропускающая солнечные лучи, и пыльный драный половик, кое-как уложенный на щелястый деревянный пол. Кровать под её телом была высокой, мягкой, с металлическими спинками и старомодными шишечками по углам. Ощущение, что она попала в комнату пенсионера, усугублялось едким запахом старого одеколона, плавающим в воздухе.
     Она попыталась встать с кровати, но не смогла – сил не было. Ей удалось лишь откинуть одеяло в сторону, обнажив при этом длинные стройные ноги с едва заметными красными шрамами выше колена.
     Бездумно ощупывая дрожащими пальцами аккуратные рубцы, она попыталась вспомнить предшествующие события, чувствуя как холодок ползёт вверх по позвоночнику: вот она едет, размазывая слёзы, по мокрой от идущего дождя трассе, вот медленно, словно во сне, крошечный «фольксваген» заносит на повороте и кидает на встречную, прямо под колёса отчаянно гудящего большегруза.. Дальше воспоминания обрываются, уступая место ощущениям: сперва ощущению невероятно острого, словно бритва, ужаса, которое исторгло её подсознание, предчувствуя скорую встречу с небытием, затем чувству бесконечного проваливания куда-то вниз, в собственные глубины. Самое интересное, что та пропасть, сотканная из остатков сознания, куда летело её Я, сама начинала куда-то проваливаться, в ещё более невообразимые бездны, а те бездны – ещё глубже погружались вниз, и так миллиарды раз по цепочке за одно мгновение. Всё то время, пока продолжалась эта круговерть, где-то на периферии билась мысль, которую не хватало времени обдумать: «Надо же – это смерть! Вот такая она странная!..» Но вдруг всё резко прекратилось, и она очнулась тут, на старушечьей кровати, и что-то ей подсказывало, что это не ад, не рай, а самая, что ни на есть реальность, доступная любому живому человеку. А если кто-то вытащил её с того света, то это могло означать только одно…
     - Привет, моя прелесть! Уже проснулась?
     Звук  ненавистного, хорошо знакомого голоса заставил вздрогнуть. Конечно же это был он, как всегда, в дурацкой клетчатой рубашке, с небритой русой щетиной и сумасшедшей искоркой в голубых глазах. В руке он держал её любимые розы.
     - Это твоих рук дело? – просипела она – голос тоже пострадал в аварии, стал дребезжащим, натужным.
     - Автокатастрофа? – вздёрнул брови он, - нет, я к ней не имею никакого отношения. Хотя, по правде сказать, идея хорошая…
     Он залился противным смехом, мотая кудрявой головой, словно буйвол, отгоняющий мух.
     - Но вот твоя починка – моих рук дело. Рубцы на бёдрах видела? А теперь по шее рукой проведи!
     Он замер, приоткрыв рот, наблюдая, как её рука ощупывает тонкие красные полосы.
     - Когда я тебя нашёл, зрелище ты из себя представляла то ещё.
     - Зачем ты это сделал? - она с трудом выдавливала из себя фразы.
     Он нахмурился:
     - Сколько раз повторять, аварию я не устраивал…
     - Я спрашиваю не об этом, - голос её потихоньку набирал силу, - мне надо знать, зачем ты меня вытащил. Я всё тебе объяснила, мы уже никогда не будем вместе, ты своим поведением меня отталкиваешь…
     - Чем же я тебя отталкиваю? – он перестал улыбаться и склонился над ней, загородив окно, от чего в комнате повис полумрак. – Я очень нежен и ласков, и многое могу…
     - Именно этим своим «всемогуществом» и отталкиваешь. Мне не хочется иметь с тобой никаких дел,  - она сделала попытку вызвать в нём жалость. - Пожалуйста, если ты меня по-настоящему любишь, сделай так, чтобы я тебя забыла.
     Он снова улыбнулся, на этот раз не по-доброму:
     - Хитрые женские манипуляции: ну ты же мужчина! Уступи! Знаем, проходили! Ты лучше ответь, чего тебе неймётся? Хочешь ещё больше украшений? Путешествий? Внимания? Я мог бы исполнить любое твоё желание, любую прихоть, но нет! Тебе, как и всякой женщине, всегда чего-то не хватает! И вы бежите к этому «чему-то» от тех, кто вас любит. Прошу тебя, запомни: конкретно ты бежишь в пропасть, и только у меня есть возможность убрать её из-под твоих ног. Что теперь скажешь?
     Ей стало ясно, что он не оставит её в покое. Никогда не оставит. Он будет вечно стоять перед её кроватью в этой нелепой рубашке, хвастаться, и умолять её вернуться, а это сверх всяких сил. Уж лучше бесконечно проваливаться в саму себя, чем хотя бы минуту ещё лежать на старомодной кровати, вдыхая запах старческого одеколона и слушая его голос. Чувство бессилия вдруг обернулось в ней отчаянной решимостью. Собрав в кулак волю, она привстала с кровати и прошипела, глядя ему прямо в глаза:
     - Я тебе скажу, что ты ничтожество! Ничтожество, пользующееся своим положением, мерзкий тупой тип, который ни одной книжки за свою жизнь не прочёл. Ты говоришь, что можешь всё, ну так попробуй то, что тебе не по силам: измениться, стать лучше, и тогда, может быть, какая-нибудь дура и положит на тебя глаз! А от меня отвяжись, я тебе не по зубам.
     В ту же секунду она пожалела о своих словах. Глаза его потемнели, игривость из них ушла. Сейчас он смотрел на неё так, как смотрел на обычных людей. Людей, с которыми не стеснялся проделывать любые вещи.
     - Я понял твою позицию, - ледяным тоном произнёс он, не спуская с неё глаз. – К сожалению, мне не дано влиять на других и на их отношение ко мне. Пусть это послужит мне уроком. Я запомню, что мне не стоит больше влюбляться и выделять кого-то, ибо вы все одинаковые. А насчёт тебя скажу следующее: я верну твоё драгоценное тело откуда взял и постараюсь сделать так, чтобы каждая секунда вечности стала для тебя невыносимой. Лично за этим прослежу.
     Он выпрямился, подошёл к столу и положил на него три розы, которые всё время держал в руках.
     - А вот эта, пожалуй, здесь лишняя, - сказал он, забирая одну из них, и, коротко махнув рукой, вышел за дверь.
     Она хотела что-то крикнуть вдогон, что-то обидно-бессильное, но не успела. Мир поплыл перед глазами, тело рвануло вверх и закрутило в беззвучном вихре. Из забытья её вывел надрывный гудок большегруза, мчавшегося навстречу. Она снова сидела за рулём, её всё так же медленно выбрасывало на встречную полосу, и она опять ничего не могла поделать. За мгновение до смерти ей удалось заметить то, от чего в сердце закипела злоба, и зубы скрипнули сами собой. На сиденье справа лежал огромный похоронный венок с надписью на чёрной ленте: «Прекрасной даме от безутешного почитателя».