Хвала поэзии

Поэт писал о Счастье.
Первую строчку он услышал во сне. Строфа сложилась сразу, но над продолжением уже пришлось работать. Поэт оставил все остальные занятия, ел, что дают, почти не спал. А когда засыпал, сердце начинало биться в ритме поэмы.

В какой-то момент Поэт понял, что фамильярничать, предъявлять претензии и обвинять Счастье в малом присутствии в его, Поэта, долгой жизни – неблагородно.
Он сохранил первую строфу, где объяснял причины их мистическо-дружеской связи, остальное переписал. Теперь в поэме его личный Друг-Счастье становился доступным любому, умеющему понять, кто перед ним.

Поэт мёл шляпой перед Счастьем, из всех синонимов оставил только красивое слово «талан» и, наконец, завершил произведение. Оставалось дать название, что-нибудь яркое, прозрачное. Но завтра, завтра... Поэт заснул.

Счастье со товарищи, Везеньем и Добычей, обсуждали последние новости, сплетничали. Добрались и до Поэта.
- Смотри ж ты, как расстарался! И ведь сумел, бродяга! Настоящий гимн тебе сложил, - сказала Добыча  Счастью.
- Награди старика за доблестный труд, – посоветовало ироничное Везенье.- Чего он там больше всего хочет? Не мелочь какую-нибудь. Друг ты Поэту или не друг?  Должен знать!

Счастье задумалось:
- Может быть, это подойдёт: «Легкой жизни я просил у Бога, легкой смерти должен был просить»*? Как прочитал он в ранней юности, так до сих пор и повторяет.
- Ну, пожалуй… - сказала, помедлив, Добыча.
- Да уж, серьезней не придумаешь, - подтвердило Везенье.

 И Счастье согласилось с друзьями.
* Из восьмистишия И. И. Тхоржевского.