Судьба Балтая

    Имя Идыра Бахмутова нигде больше не встречается в исторических документах.   "Пропал без вести после боя у Сальникова  завода", - это последнее, что можно встретить в исторической литературе.
 
    Что с ним сталось? Может быть погиб где то в схватке, пытаясь вырвать из плена своего приемного сына? Или сам был схвачен карателями и, не назвавшись, казнен за дерзость при дознании? А может быть, узнав о пленении Пугачева и убедившись в невозможности спасения Балтая, ушел на своем скакуне в вольные киргизские степи, или того дальше, - в туркменские кочевья Хивы, - к соотечественникам Балтая, чтобы рассказать им о бесславном конце восстания, и трагической судьбе их соплеменника и  его приемного сына. И остался там навсегда, до последних своих дней,  мечтая, и не смея вернуться на свою родину – берега Таналыка, за которым в далекой дымке громоздятся Уральские горы, а ветер приносит запахи трав родной степи.

   1 октября Александр  Суворов привез плененного Пугачева с женой его Софьей и сыном Трофимом в Симбирск. На другой день в городе появился главнокомандующий. Собралась огромная толпа, и Панин приказал показать людям скованного Пугачева, не постеснявшись собственной рукой дать ему несколько пощечин. В Симбирске Пугачева и других захваченных повстанцев допрашивали пять дней. Вели допросы Панин и Потемкин. В ходе допросов многих арестованных подвергали истязаниям и даже казнили. Пугачева, впрочем, берегли, - его нужно было доставить в столицу. Вскоре всех важнейших деятелей восстания собрали в Симбирске, чтобы доставить их в Москву. Привезли  Белобородова, Шигаева, Падурова, Почиталина, Устинью Кузнецову, Горшкова, Мясникова, Перфильева, многих других. Оказался среди них и Балтай.

    Казаки,  не видевшиеся долгое время и теперь оказавшиеся в таком положении, едва сдерживали слезы, но крепились, старались не падать духом, сдержанно кивали друг другу.
Обязанность охраны этой печальной толпы на ее пути к Москве возложили на Суворова. Конвой состоял из двух рот пехоты, 200 казаков и двух орудий. По ночам путь освещали факелами. Арестованных вели пешим порядком в ручных и ножных оковах. Для  Пугачева сделали исключение, - его везли на повозке в специально сделанной для этого клетке, тоже закованного.

    Целый месяц продолжалось это печальное шествие по разбитым осенним  дорогам мимо убогих русских деревень и городков, жители которых провожали его участников кто ликующими криками, кто – молчаливыми взглядами сочувствия. Большей частью шли молча, только слышался перезвон цепей, да скрип колес. Но иногда вдруг запевал кто-то тоскливую песню, ее подхватывал один, другой и вскоре пела вся толпа. Душа разрывалась от этого пения. Конвойные не мешали, молча месили грязь обочин. Моросило. Шли мокрые, продрогшие, полуголодные. Любопытные жалостливые бабы проплывающих мимо деревень, стояли понуро по  обочинам  дороги, всхлипывали, утирали глаза концами повязанных платков. В толпе узников шел, гремя цепями, и Балтай  – приемный сын пугачевского толмача Идыра Бахмутова.

    4 ноября, рано утром, Пугачева и его сподвижников доставили, наконец, в Москву. От Рогожской заставы до Красной площади все улицы заполнили толпы народа. Арестованных завели  в тюрьму, устроенную на Монетном дворе. Охраной к ним были приставлены десять солдат Преображенского и рота второго гренадерского полков с соответствующими офицерами.
Начался завершающий "розыск".

    Председателем следственной комиссии, которой предстояло допрашивать арестованных, императрица назначила князя М.Н. Волконского, - московского генерал-губернатора. Ее членами - П.С. Потемкина (троюродного брата знаменитого фаворита), С.И. Шешковского, - обер-секретаря Тайной экспедицией, и еще полтора десятка офицеров и штатских лиц, среди них – генерал-поручика Бороздина, владельца одноименного поместья в Веневском уезде Тульской губернии.

    Розыск продолжался еще три месяца. По указанию императрицы следователи снова и снова выясняли корни бунта, "злодейские намерения" Пугачева. Число подследственных продолжало расти. К концу расследования их число достигло 55. В Центральном Государственном Архиве Древних Актов и сейчас в 6-м разряде среди прочих записей по делу Пугачевского бунта хранится дело 505 с материалами допроса Балтая Бахмутова (Идыркеева).
    
    Всех подсудимых по степени их виновности, установленной розыском, разделили на 10 категорий. В последнюю, - десятую категорию, попала вся семья Пугачева: жена Софья, сын Трофим, дочери Аграфена и Христина, а так же вторая жена Пугачева, – Устинья Кузнецова. Все они были признаны невиновными, однако по приговору суда  надлежало содержать их в Кексгольмской крепости.

    От всякого наказания были освобождены и 9 яицких казаков, выдавших Пугачева, - Чумаков, Творогов, Фофанов, Федульев, Железнов, Бурнов, Арыков, Горский и Астраханкин. Однако и их не оставили на Яике, отправили на новое место жительства, - сначала в Тулу, а затем – на пожизненное поселение в Прибалтику.

    В первую и вторую категорию отнесли "главных злодеев", – Пугачева и его ближайших сподвижников. Заседание суда открылось 30 декабря 1774 года в Тронном зале Кремлевского дворца. Здесь собрались высшие представители столичной знати, – заклятые враги того дела, во имя которого поднялись на борьбу повстанцы Пугачева. Приговор, утвержденный императрицей, определил наказания:

    Пугачева – четвертовать, голову воткнуть на кол, части тела разнести по четырем частям города, положить  на колеса и сжечь; Перфильева – четвертовать;Шигаева, Падурова, Торнова – повесить в Москве; Белобородова – казнить отсечением головы в Москве; Зарубина – казнить отсечением головы в Уфе. И далее всем остальным по мере их заслуг, - кому ссылка на вечное поселение в крепость Рогервик, кому отсечение языка, кого - в  крепостные, но всем, признанным виновными, без исключения, - сечение кнутом по разному числу ударов в зависимости от вины, вырывание ноздрей и клеймение лба и щек особыми знаками. Балтая за малой его виной, в соответствии с приговором, надлежало лишь выпороть кнутом, клеймить, вырвать ему ноздри и отдать в крепостные.

    Государыня, просматривая накануне суда списки подследственных, их вины и проект приговора, руководствуясь, видимо, европейской гуманностью, смягчила некоторые его пункты. Так, для Пугачева, казнь которого предусматривала последовательное отсечение рук, ног, и только  затем – головы, она милостиво сочла возможным изменить порядок действа, - сначала отрубить голову, а затем четвертовать.

    Были послабления и в отношении некоторых других лиц.  Так в отношении Балтая Бахмутова она изволила зачеркнуть в приговоре слова "вырвать ноздри". По окончании суда Балтая выпороли кнутом, обезобразили его лицо раскаленным клеймом и отдали в холопы генерал-поручику Бороздину.

                                          *

    Остаток зимы и весну Балтай пробыл при барине в Москве, выполняя разные холопские дела при его московском доме. Барин днями пропадал в комиссии, занимаясь завершением бумажных дел по пугачевскому бунту. Из Казани, Оренбурга, Симбирска, Царицына продолжали поступать доклады о розыске руководителей восстания и расправе над захваченными повстанцами. В Оренбурге полным ходом шло следствие по делу схваченного минувшей осенью Салавата Юлаева.

    Наконец, в начале лета 1775 года барину представилась возможность передохнуть от дел в своем родовом имении, – селе Бороздино. Вместе с барином приехал в село и Балтай Бахмутов. На первых порах барин, считаясь, видимо, с его опытом работы в пугачевской военной коллегии, поручил ему приведение в порядок своих хозяйственных бумаг, отдав его в подручные своему управляющему.

    Отношение к Балтаю сельчан было настороженно любопытствующим.
  - Клейменый нехристь, - шептались бабы, глядя, как  шагал он по барскому двору.
  - Ить надо, - при самом Пугаче толмачем служил, клейменый то. Разные инородные языки знает!
  - А малый ничего себе, справный. Силенка, видно, есть; даром, что басурманин, - деловито обсуждали его мужики.

    Особый интерес у девок, - парень молодой, ладный, широкоплечий, на ногу легок и взгляд открытый, не злой. Портит, конечно, вид изувеченное лицо, да ведь для мужика это не главное. Бросят взгляд как бы невзначай, потом склонятся друг к другу головами, шепчутся, прыскают со смеху, и снова исподтишка стреляют в него взглядом. Слышно только: "Клейменый…, клейменый-то смотри-ка". Матери, завидя такой  интерес, гнали своих дочерей взашей прочь от басурманина, испуганно крестились. Мужики хмыкали, понимающе переглядывались.

    Вечерами, когда был свободен от дел, уходил Балтай в луга, вдыхал запах незнакомых трав, смотрел на звезды. Вспоминал Яик, вольные прикаспийские степи. Нестерпимо тянуло  к казакам, башкирам, с которыми свыкся, сдружился, где, казалось, был его дом. Да как уйдешь, с клеймом то на лбу, - живо схватят. Да и где они друзья-казаки, где боевые соратники Пугачева, - соплеменники Идыра. Сами, наверное, скрываются в казахских улусах, да туркменских кочевьях.

    Барин заприметил тоску в глазах нового своего холопа, доложили ему и о ночных его одиноких хождениях по лугам. Он понял это по-своему и решил дело решительно и быстро. Переговорил на досуге с сельским батюшкой, а Балтаю заявил, что намерен  его женить, а наперед того должен он принять православную веру. Уперся, было, малый, для которого такое решение было, как снег на голову, но с барином не поспоришь. Он сам вызвался и крестным отцом быть, сам и девку ему подобрал, не очень-то считаясь с мнением родителей.

    Как решил, - так и сделал. А когда во время крестин спросил его батюшка, как звать новокрещенного, барин, подумав немного, сказал:
  - Клеймен. Вон все его зовут за глаза, - клейменый…, клейменый, так его батюшка и запиши, - Клеймен.

    Священник возразил было, ссылаясь на отсутствие такого имени в святцах. Генерал хмыкнул:
  - А Балтай есть что ли?
  - Ито, - подумал священнослужитель, - уж лучше Клеймен, чем … тьфу,  прости меня господи, придумали же имячко.

    Барин, между тем, раздумывал, какую же записать за ним фамилию. В следственном пугачевском деле именовали его то Идыркеев, то – приемный сын Баймекова, но чаще Бахмутов.
  - Так и запиши, - наконец решился барин, - Клеймен Бахмутов.
    А через неделю сыграли свадьбу. Так появился на тульской земле род Бахмутовых.