Семейное...

       В Киев родители со своими двумя детьми приехали в надежде здесь прижиться… Но не получилось! Идти на завод или стройку — не было прописки, да и жильё найти большой семье в столичном городе непросто. Потому молодые, гордые, очень независимые по натуре родственники завербовались на Алтай.
Погостив месяц, они уезжали на целину. Пора было мне с ними прощаться…

       На вокзале, перед самым отходом поезда, я вдруг дёрнулась, закричала, заплакала и потянулась к матери. Все решили, что пора девочке воссоединиться с семьёй. Видимо тяга каждого ребёнка к своей родительнице существует на генном уровне. В мозгу срабатывает такое, что, не видя мать годами и её не помня, в ней имелась нужда.

       Родные уехали, я на лето осталась…
       А осенью повезла меня бабушка к новой семье.
Тащились на поезде очень долго. Считай, через всю страну! Везли ведро мочёных яблок, ещё каких–то гостинцев.

       В вагоне — полно орущей молодёжи: комсомольцы и бывшие зэки, но все ехали поднимать целину. Кто-то пытался устроиться в жизни, кто-то искал лучшей доли и более сытного дома, кто–то хотел спрятаться подальше, а кто–то повстречать свою судьбу. Не до романтики... Это в фильмах красивые и сытые москвичи бросают свои благоустроенные квартиры и мчатся за тайгой и туманом… Съездить, конечно, можно! И за тайгой, и за туманом, если есть куда вернуться.

       Мать встретила путешественниц на маленьком полустанке, потом мы долго пылили на полуторке. Кругом во все стороны виднелась только бескрайняя степь. Полуторку обгоняли гружёные пшеницей грузовики. Алтайская земля одаривала богатым хлебом!

       Наконец добрались до зерносовхоза, где проживала моя новая семья.
Мама работала машинисткой у руководителя совхоза, отчим шоферил, а я осенью пошла во второй класс начальной школы, впервые сменила фамилию и заимела «законного» папку.

       Для меня этот период жизни вспоминается как краткосрочный отпуск или продолжение каникул… Ловили с бабушкой мелкую рыбёшку в речушке, что протекала рядом с совхозом, а после её жарили до хруста на большой сковородке и я потихоньку привыкала к новой жизни без больших «Продмагов» и красивых улиц, а ещё привыкала к своей семье.

       Как-то бабуля дала мне одно из мочёных яблок, которые мы привезли с собой из Киева, и сказала, чтобы я отнесла его сестре, гуляющей в это время на улице. Сестра мне не встретилась, а вот соседская девчонка, увидев яблоко в моих руках, заинтересовалась:

       — Что это у тебя?
       — Мочёное яблоко, — похвасталась я и спросила, — у вас здесь яблоки растут?
       — Ты разве не видишь! Тут и деревья не растут, одна пшеница вокруг.
       — Как же вы живёте?
       — Вот так… А ты откуда приехала?
       — Из Киева. А ты?
       — Не помню. Я давно тут живу, — сказала девочка и спросила, — почему ты его не ешь?
       — Для сестры принесла, ты её не видела?
       — Нет. Не видела. А ты отдай яблоко мне, — неожиданно предложила она.
       — Бери. У нас дома целое ведро этих яблок.

       Дома бабушка спросила:

       — Ты отдала Тайке яблоко, — Тайкой звали мою сестру.
       — Я её не нашла. А яблоко отдала подружке.
       — Тебе незнакомая девчонка дороже сестры? Нужно кормить своих, а не чужих! Понятно? — отругала меня бабушка.
       — Понятно, — пожала я плечами, хотя понятного было мало…

       Какая разница! Сестра или чужая девочка! Ведь, воспитывалась не в семье: сначала в круглосуточном садике, после в интернате. А там всё общее! И родственных чувств к сестре и брату я не ощущала. Переместили ребёнка из одного гнезда в другое и хотели, чтобы он сразу всех полюбил.

***

       Новоявленный отец запросто находил работу везде, но ненадолго…
Был горяч, упрям, матерился многоэтажно, мог грохнуть кулаком по столу, если закипело внутри, но очень работящий, совершенно непьющий, умелец Левша — золотые руки. Любое жильё благоустроит, проведёт свет, сложит печку, построит дачу, выроет погреб, всё починит, обновит. С таким мужиком не пропадёшь! Надо только хвалить и ублажать за заботу. С шестью классами образования ходил порой в начальниках, работал на инженерных должностях. А прифрантиться умел совершенно по–городскому.

       Была уже поздняя осень. Мать с бабушкой долго жить вместе не могли — характеры не позволяли, да и Сибирь не Киев. Пора было мне с ней прощаться! Такая тяжесть колом стояла в груди… Будто кто умер! Но старалась не показывать своего настроения, боялась насмешек родителей.

       Их военное детство наложило отпечаток на нрав обоих. Крика и «нервов» в семейке хватало. И я поняла, что капризничать, как при бабушке, больше не получится, я больше не главная, я теперь как все! Потому лучше помалкивать и соблюдать «правила общежития»…

       И вот отец повёз нас с бабушкой на вокзал. Ехали, и я старалась смотреть в боковое окно самосвала, чтобы он не видел моё лицо и слёзы, которые катились по щекам, не спрашивая разрешения.

       Бабушку проводили, я осталась…
       Дома мать спросила отца:

       — Как Варька?
       — Даже не плакала, — ответил он.

       Это были искорки, которые впервые обожгли, и первый взрослый поступок восьмилетнего ребёнка, сумевшего подавить в себе эмоции и слёзы. Детство ушло с отъездом моей бабушки.

       К новой семье и жизни нужно было привыкнуть. Старалась не огорчать родителей, быть послушной, не дерзила, хорошо училась, помогала по дому, но сердцем была в Киеве.

       Когда мы встретились с бабулей через несколько лет, то она огорчённо вспомнила, что любимая внученька даже не заплакала при первом расставании. И я была очень удивлена, что любя меня больше, чем своих дочек, бабушка не поняла и не почувствовала тоски родной души…

***

       В зерносовхозе прожили недолго. Пшеницу целинники убрали. В воспитательных целях школьников отправили на поля собирать оставшиеся там колоски. Я принимала в этом мероприятии активное участие и даже набрала их целую охапку.

       Затем наше семейство отправилось в таёжный рабочий посёлок, где валили лес и строили дороги. Поразила меня в этом районе берендеевская красота. Укутанные снегом сосны вперемежку с ёлками я увидела впервые. Хилые зимы в Киеве даже не запомнились, потому новизна здешних мест покорила и включила моё детское воображение…

       Сначала я очищала от сугроба кусочек места под ёлкой и сооружала там комнату, в которой и шкаф, и кровать делались из спрессованного снега. Остальную обстановку дополняли мохнатые веточки ели, изображающие домашний фикус или герань.

       Увидев меня за таким интересным занятием, соседские ребятишки тут же подключились со мной в игру, и чуть ли не под каждой ёлкой или сосной на территории нашего небольшого посёлка строилась похожая комната или целая квартира с кухней и прихожей. Но играла я так недолго…

       — Варя, иди-ка домой, — позвала меня однажды мама и задала странный вопрос, — во что ты играла с мальчиком?
       — В дом, — сказала я, не чувствуя подвоха.
       — А как вы играли?
       — Мы строили себе квартиру.
       — И всё?
       — Ну, он был папой, а я — мамой.
       — И что вы ещё делали? — мама явно хотела услышать подробности, но какие, я не понимала.
       — Мы просто играли, — объясняла я своей непонятливой маме.
       — Ладно. Иди, — отпустила она меня.

       Оказывается, одна из старших девочек, примчалась к нам домой и, намекая на что-то неординарное, отрапортовала матери о запретных играх её дочери с чужим мальчиком и посоветовала беречь детскую нравственность, а потому принять соответствующие меры. Я тогда не поняла причину переполоха и причину доноса стервозной девочки, но играть «в дом» мне почему-то расхотелось, я и перестала. Вскоре под соснами и ёлками опять лежали белоснежные одеяла из снега, полностью накрыв наши благоустроенные квартиры.

       В этом посёлке прожили зиму. Был построен кусок дороги в одном месте, и мы переехали на лето в другой посёлок: надёжные щитовые домики, кругом тайга, цветы огоньки, хорошие заработки, мать в шикарном китайском халате, дети сыты.

       Это был конец пятидесятых — наверное, единственное время, когда хлеба было вдоволь. Целина тогда неплохо выручила страну и скрасила многие ошибки её руководителей. Но такое благоденствие длилось недолго…

       А в нашей семье главенствовал отец. Здесь он задержался только на лето, с кем-то из руководства на принцип пошёл, и потащились мы в очередной райцентр Алтая, куда его взяли самым главным начальником по связи.

       Нам предоставили дом с большим огородом, на котором росло всё, что посадит мать: даже дыни с арбузиками — величиной с грецкий орех!

       Ох и пиры я закатывала по осени, приглашая на праздник живота соседских ребятишек. В одну миску резала помидоры, огурцы, дыни, репку!! Вся эта тюря из овощей моментально съедалась, и ведь никто не болел. Дети собирались только на нашей территории, в нашем дворе, потому как родительницы подружек ни в «жисть» бы не допустили такого пиратства и пиршества!

       А за обеды мне не только никто из моих гостей спасибо не сказал, так ещё и «отблагодарили» по-чёрному…

       Как-то мама заметила, что я частенько головёнку почёсываю. Посмотрела… А там… «животные», не стесняясь, пьют дочкину кровушку.

       — Варя, да у тебя вошки вовсю разгулялись! Где же ты их набрала?
       — Не знаю, — я очень расстроилась: теперь дуста не избежать!

       И тут мама вспомнила, что я недавно к соседке в баню ходила.

       — Как тебе тётя Галя голову мыла? — подозрительно спросила она.
       — Сначала помыла своей дочке, а потом в этой же воде мне…
       — Ах, паразитка доморощенная! Что же ей воды было жалко!! — ругалась мама во всю свою вполне интеллигентскую мощь, — а где её девчонка могла вшей набрать?
       — Так она в озерке купалась, который рядом со свинарником, — вспомнила я.
       — А мать куда смотрела?
       — Работала, наверное.

       Больше я по чужим баням не ходила, а мылась дома в тазике, натаскав воды из колодца. Мать, помятую своё непростое военное детство, и меня приучала к посильному труду. Сгонять в магазин за сахаром и хлебом, полить огород, принести воды и подмести в доме пол — было обычным повседневным делом для десятилетней девочки.

       Богатый урожай за осень не съедался, а потому делались заготовки. Мамка солила очень вкусные огурцы с помидорами в бочках. Всё в них клалось на глаз, специй не жалела. Получалось ядрёно, вкусно и красиво: помидорчики блестели, огурчики хрустели! Местные тётки, хотя и жили всю жизнь в деревне, а солить и квасить не умели — всё от скудоумия и жадности.

       Была у меня там подружка-одноклассница, скромная и красивая девочка, из сосланных поляков. Бегали друг к другу в гости, мыли друг у друга полы, считалось, что это вполне нормально. Моя мама после уборок отрезала «работницам» по куску белого хлеба, сверху посыпала сахаром, и мы очень довольные шли на улицу. Зоина мама после «помоек» нас не угощала. У них в семье хлеб из дома не таскали — ели только за столом. Но такой порядок вещей нашей дружбе не мешал.

       В этом районном центре мы жили рядом с кладбищем. И каждый день, сокращая путь, я ходила в школу и из школы напрямик через это кладбище, совершенно не чувствуя страха. Но когда торопиться было некуда, предпочитала его обходить стороной и шла по натоптанной тропинке, вдоль которой росли высокие деревья и с ними разговаривала. С покойниками-то не поговоришь! Или сочиняла какую-нибудь историю, а концу своего похода — обычно до магазина и обратно, историю старалась закончить.

       Сочинения мои были разными, но обязательно с диалогами и чем-то приятным для самой рассказчицы. То я находила деньги и делала всем своим родным подарки, то видела себя Золушкой и, представляя её несладкую судьбинушку, уливалась слезами, будто сама жила жизнью королевы.
Кстати, истории сочиняю до сих пор, особенно, если путь пеший и погода соответствует.

       Из-за папкиной принципиальности и неуживчивости в коллективах я сменила несколько школ. Зато мы нигде не снимали жильё внаём, а везде, куда бы ни приехали, получали либо дом, либо квартиру. Отец хорошо разбирался в электрических и телефонных сетях да к тому же был трезвенником, за это его очень ценили начальники.

       Мы объездили часть Казахстана и степной Алтай…
Обычно, за день до переезда, глава семейства приходил домой, сообщал, что у него уже имеются билеты на ночной поезд, и нужно быстренько собрать вещи, упаковать и перевязать верёвочками книжки, а потом ложиться пораньше спать. А среди ночи детей поднимали, и с кастрюльками, книгами и кухонным столом мы грузились на какой-нибудь грузовик, ехали на вокзал и на поезде добирались до места его новой работы.
Такой был «батька», как за глаза называла его бабушка. Он ни разу меня не ударил и даже не наорал, но и отцовского тепла от него я не ощущала…

       А мать любила литературу, покупала детям книжки, пластинки, выписывала журналы, знала наизусть уйму стихов. Имея всего семилетку за плечами, была очень грамотной, интересной и современной женщиной. Этим была похожа на своего отца, сельского интеллигента, который в своё время воевал за красных и белых, позднее был раскулачен, а погиб в Питере, куда ездил на заработки. Может под бомбёжкой, а может по политическим причинам. Официально — пропал без вести...

       На три года наша семья остановилась в Барнауле. Нам предоставили квартиру на первом этаже двухэтажного дома. В большой комнате отец вырыл погреб. Это была целая столярная мастерская. Всякого инструмента покупал великое множество! Жена порой ворчала, зачем потратился на очередную железку. И когда, после двадцати лет совместной жизни с матерью, уходил к новой даме сердца, то взял только его, видимо, самое дорогое, что имел…

       Столярничал с упоением. Сначала рисовал своё будущее детище на бумаге, получалось очень красиво. Потом нарисованный эскиз воплощался в стол, табуретку, настенный шкаф. Мог смастерить настольную лампу и украсить её абажуром. Затем родители шли на местную барахолку, и столярный шедевр отца продавался тут же. На вырученные денежки покупали гостинцев, хорошего молдавского вина и отмечали продажу очередного изделия в узком семейном кругу. Мать умела устраивать маленькие праздники.

       От неё я унаследовала организаторские способности и любовь к лицедейству, которые впервые проявились именно в этом городе.
Прод. http://www.proza.ru/2016/01/05/815