Первая зорька

                     
            К своему первому выстрелу на охоте я шел длинным и тернистым путем. В детстве моей любимой игрой была "войнушка". Деревенская детвора, размахивая деревянными шашками над головами, как угорелая носилась по улицам за воображаемым противником, сражалась друг с другом лопухами и крапивой. А мы с другом даже попытались создать "кавалерию" - обучить для верховой езды баранов-производителей, мирно пасшихся вокруг овцефермы, отгороженной от села лесозащитной полосой. Набив карманы зерном, мы прибегали к этим пугливым животным и, вытянув руки с лакомством, медленно подходили к ним, приговаривая: "Бе-е-е-шка, бе-е-е-шка..."
          Много зерна перетекло из родительских закромов в желудки "бешек", прежде чем некоторые из них стали доверчиво принимать из наших рук гостинцы, и тогда, поймав момент, мы прыгали на их мягкие спины и крепко цеплялись руками за завитые рога. Обманутый баран, к нашему неописуемому восторгу, начинал носиться по полю, взбрыкивая, чтобы избавиться от седока, и если ему это не удавалось, он, разбежавшись, резко тормозил с одновременным наклоном головы, и наездник, как правило, пикировал на землю. Иногда мы так ушибались, что подолгу ходили, прихрамывая, но, прохромавшись, с еще большим азартом объезжали "коняжек". Однако прогресса не наступало. Бараны стали так осторожно принимать пищу из наших рук, что при малейшей попытке оседлать их, уносились прочь. Однажды друг, скормив все свои карманные запасы, ошибочно посчитал, что для достижения цели еще не хватает нескольких горсточек зерна, и повернулся ко мне, чтобы одолжить его. И тут я с ужасом увидел, что "бешка" отступил несколько шагов назад, разбежался и поддел его под зад своими завитушками. Описав в воздухе дугу, друг с такой силой шмякнулся о землю, что встал только с моей помощью. После этого случая мы поняли, что зашли в тупик, и прекратили тренировки.
         В то время наша военная группировка имела смутные теоретические познания об охоте и никакого практического опыта на этом поприще, если не считать моего сражения с гусаком и нежелательной победы над моим заклятым врагом – петухом  С гусаком у нас сохранялись сносные отношения до тех пор, пока его гусыня не выводила на весеннюю лужайку ежегодно появлявшихся на свет наследничков.
        Маленькие желтенькие комочки смешно учились щипать травку под руководством их мамы, а гусак стоял на страже. В это время родительская забота о подрастающем поколении превращала его в шипящего змея. Все наше босоногое войско опасалось встречи с ним и огибало по большому кругу его семейство, а надо мной однополчане ехидничали: "Твой гусак, а ты его боишься..." Что, конечно же, подрывало мой имидж отчаянного рубаки. Доходило до того, что если гусиному семейству угодно было щипать травку напротив входной калитки моего родного дома, то я трусливо проникал в свои апартаменты через забор.
        Однажды друзья так подогрели меня своими издевками, что я, собрав всю волю в кулак, решил показать гусаку, кто в доме хозяин, и когда он в очередной раз кинулся на меня со злобным шипением, я не побежал, а встретил его в боевой стойке. Он набросился на меня и долбанул клювом, но тут я успел ручонками ухватиться за его шею-змею и крепко сжал ее. Гусак захрипел и яростно стал хлестать меня крыльями. Было очень больно, но я изо всех сил перекрывал ему кислород, понимая, что только в этом мое спасение. И действительно, вскоре удары его крыльев стали ослабевать, а затем он весь обмяк. Когда противник перестал подавать признаки жизни, я выпустил шею из рук, не спуская с него глаз, медленно отошел на безопасное расстояние. Гусак отдышался и, высоко задрав голову, с хрипловатыми криками вернулся к своей стае, с тревогой наблюдавшей за нашим поединком. После этого сражения гусак зауважал меня. Он по-прежнему бросался вслед за мной, но стоило мне остановиться и повернуться к нему лицом, как он сразу же тормозил и, издав громкий победный крик, возвращался к своему семейству, встречающему его с одобрительными криками.
          С петухом мои взаимоотношения строились по территориальному принципу. Если петух со своими многочисленными подружками проникал на запретную для них территорию, то он, подав сигнал к отходу, как настоящий вожак, покидал ее под моим натиском последним и без боя, но при условии, что я никого не трогаю из его стаи.
          Если же я, зазевавшись, пересекал невидимую границу его гарема, каждый раз определяемую им по-разному, вероятно, в зависимости от настроения, то он стремительно бросался на меня, долбил клювом и бил крыльями так больно, что я в панике спасался бегством.
         Однажды, когда наше "войско" в очередном преследовании "противника" проносилось мимо моего дома, я решил завернуть к себе за краюхой хлеба. Влетев через приоткрытую дверь в дом, я опешил - вместо матери на кухне хозяйничали куры. Они, как тараканы, облепили железные листы, на которых дозревало тесто, приготовленное для выпечки хлеба, и ненасытно клевали его под присмотром петуха.      
          Как потом выяснилось, мать, растопив русскую печь и раскатав тесто, ушла "на минутку" к соседке, а дверь оставила приоткрытой, чтобы проветрить кухню.
         Я решил избавиться от непрошеных гостей самостоятельно и решительно пошел на петуха. Под моим натиском он, подав сигнал к отступлению, как обычно, стал отходить, но куры никак не могли оторваться от лакомства, и тогда он прыгнул в предтопочное пространство уже разгоревшейся печи и замер в ожидании от меня дальнейших действий. Я от мысли "Сгорит!" тоже окаменел и, уставившись на него, лихорадочно прокручивал в мозгу варианты спасения петуха. Сначала я попробовал взять его лаской и, поговаривая: "Пе-тя, пе-тя", стал медленно поднимать руку, но он не поверил в искренность моих намерений и сделал шаг к топке. Тогда я взял кочергу с длинной ручкой, осторожно завел ее за ноги петуха и резко дернул на себя, чтобы выдернуть его из опасной зоны, но произошло неожиданное - после моего рывка он почему-то кинулся в топку и вспыхнул ярким пламенем! Сцена самосожжения так испугала меня, что я пулей выскочил из хаты и вернулся домой с виноватым видом только под вечер. К моему удивлению мать, чуть не плача, встретила меня со словами:
        -  Сынок, нет у нас больше петуха. Дура я старая! Оставила дверь приоткрытой, а через нее петух завел кур и как-то сгорел в печи.
       У меня отлегло от сердца, но совестливый червячок долго грыз меня, и, не выдержав его пыток, я, расплакавшись, признался в своем грехе.
Мать успокоила меня, сказав, что главная причина гибели петуха в том, что она оставила открытой дверь, а меня похвалила за то, что я, как настоящий мужчина, попытался взять ее вину на себя.
       После отпущения греха в моей детской душе произошло какое-то озарение, и агрессивность к домашним животным сменилась на любовь к ним. Удивительно, что гусак тоже каким-то образом это почувствовал и перестал на меня шипеть.
      Может быть, эти события деревенского масштаба еще долго бы предохраняли от пробуждения мою охотничью страсть, не появись в гостях у соседа родственник. Он приехал к нему из далекого таежного поселка, в котором, по его словам, живут одни охотники и пацаны рождаются сразу с ружьями. Это был средних размеров старик с озорными глазами и с окладистой бородой. Он часто сидел на соседской лавочке у калитки, пыхтел трубкой и наблюдал за деревенской жизнью, в которой особых всплесков замечалось, если не считать само его появление в безбородой деревне.
       Мимо соседского дома зачастили прохожие и, с интересом поглядывая на бородача, вежливо здоровались с ним.
Наша ватага тоже заинтересовалась дедком. Сначала мы стеснительно здоровались с ним, а потом, осмелев, стали дразнить его "Борода" и во всю прыть улепетывать от его шутливых преследований.
      Однажды он миролюбиво подозвал к себе меня с другом, щедро угостил кедровыми орехами и насмешливо заметил:
        - С такими саблями надо на медведя ходить, а вы без толку носитесь по деревне. В ваши годы я уже по медведю в год добывал.
Мы от души расхохотались, но Борода, строго взглянув на нас, спросил:
        - А что вы смеетесь, несмышленыши? Наверняка каждый из вас боится щекотки?
        - А кто же ее не боится? - в один голос удивились мы, присмирев.
        - Так и медведи. Перед тем как залечь в зимнюю спячку, они, насытившись за ночь, любят подремать в утренних лучах солнца, взобравшись на дерево на окраине леса, так как там солнца больше. Это время самое благоприятное для охоты на них. Охотник находит такого жмурика, подкрадывается к нему сначала по земле, а потом по дереву и начинает острой палкой щекотать ему пятки. Медведь просыпается и с испугу начинает подниматься к вершине, а вершина его не выдерживает, ломается и вместе с ним падает на землю. Охотнику только и остается, что снять с него шубу. Но чтобы так охотиться, надо хорошо лазать по деревьям и не бояться темноты. - И заговорщически прошептал, наклонившись к нам, слушавшим его с открытым ртом: - Если хотите, чтобы в округе все медведи стали вашими, этот метод держите в строгом секрете.И, показав на стоящий возле моего дома радиостолб, добавил:
        - Тренироваться можно на том столбе. Поднимитесь хотя бы до середины - считайте тренировку законченной.
Заполучив секретный способ добычи медведей, мы как-то сразу повзрослели и резко изменили свою жизнь: бестолковую беготню заменили целенаправленными тренировками. Целыми днями мы штурмовали радиостолб, но дело продвигалось туго. Борода периодически подзывал нас к себе, давал советы, рассказывал какую-нибудь охотничью историю, и мы с еще большим усердием продолжали шлифовать столб.
       Непросто у нас проходила и адаптация к темноте. Наслышавшись от взрослых жутких историй про колдунов, чертей, леших и прочих страшных персонажей, творящих свои жуткие дела ночью, мы боялись выйти ночью даже за калитку своего дома, не говоря уж о лесе, видневшимся на горизонте пугающей черной полосой.
И все-таки страстное желание стать охотниками-медвежатниками однажды вытолкнуло нас в темноту. Предупредив родителей, что будем ночевать в летней кухне, расположенной в дворовой части усадьбы друга, мы с ним завели будильник на три часа ночи, впустили скулящего под дверью щенка, увязавшегося за мной, и уснули тревожным сном. Проснулись же, к своему удивлению, раньше будильника, но еще долго настраивались, прежде чем нырнуть в жуткую темноту безлунной ночи.
Вслушиваясь в малейшие шорохи и всматриваясь до боли в глазах в темень, мы с затаенным дыханием вышли за огороды и остановились, чтобы успокоить бешено колотившиеся сердца, как вдруг почувствовали в своих ногах чье-то шевеление. От страха у меня на голове зашевелились волосы. Я дернул за рукав друга, и мы сломя голову понеслись к спасительной кухне. Влетев в нее, закрыли дверь на запор, схватили кухонные ножи и прильнули к окну, чтобы рассмотреть чудище, так напугавшее нас. Но увидели в полосе света от окна моего щенка, смешно ковылявшего по нашему следу. Впустив его, мы залились неудержимым смехом. Хохотали долго и до слез, катаясь по кухне и показывая пальцами друг на друга и на щенка, с недоуменным видом смотревшего на нас.
        И произошло чудо - смех выгнал их нас страх. Просмеявшись, мы схватили щенка и умчались далеко за огороды. Остановившись на пригорке, мы без страха долго вслушивались в тишину спящей деревни и, задрав головы, любовались звездами, весело подмигивающими нам.
         На следующий день мы с гордостью рассказали Бороде о своей победе над страхом.
         - Вижу, что вы, мужики, не из робкого десятка и своего медведя точно завалите, - одобрил он нас и, хитро прищурившись, спросил: - А чем вы будете заниматься зимой, после того, как медведи залягут в берлоги?
Мы, застигнутые врасплох, переглянулись и, пожав плечиками, с надеждой уставились на Бороду в ожидании подсказки.
        - Почему бы вам не заняться зайцами? Наверное, слышали об известном методе охоты на него с морковкой?
К нашему стыду, мы ничего подобного не слышали и, покраснев, впились глазами в Бороду.
       - Эх, вы! Молодо-зелено... Так и быть, раскрою вам еще один охотничий секрет. Зайцы морковку любят, как и вы конфетки, и за это расплачиваются жизнью. Охотники наполняют ведро морковкой, сверху присыпают ее махоркой, выносят его на заячью тропу и оставляют на ночь. Зайчишки набрасываются на морковку, но, хватанув табаку, начинают так чихать, что ударяются о край ведра и замертво падают тут же. Иногда их за ночь наколотится столько, что в мешок не вмещается.
      В этот метод мы поверили сразу. Прошедшей зимой в нашей деревне произошел аналогичный случай. Простудившийся тракторист, живший на окраине села, завел трактор и поехал к фельдшерице за лекарством, а по дороге на него напал чих и так размотал его голову, что он, ударившись ею о руль, на мгновение потерял сознание, и неуправляемый трактор сшиб электрический столб. Неделю деревня жила без электричества. Ох, и поматерили же его односельчане! А потом иначе как "чиханутый", уже и не называли.
        После отъезда Бороды домой ко мне прибежал взволнованный друг и заразил меня своей идеей:
        - Зачем нам ждать зимы? Зайцев на морковку можно же и сейчас добывать!
        - Так еще морковка не выросла, - слабо возразил я.
        - Да надергаем с ведерко у нас на грядке. Я проверял - уже ничего.
       На следующий день, дождавшись, когда родители друга ушли на работу, мы приступили к реализации его идеи. Набив карман отцовской махоркой, друг вывел меня в огород, и мы стали продергивать морковную грядку. За этим занятием и застал нас его отец, неожиданно вернувшийся с работы. Я, как заяц, сиганул через забор и умчался к себе, а друг, не выдержав отцовского допроса с пристрастием, раскололся.
       Деревня долго хохотала над нами, и с тех пор кличка "зайчатники-медвежатники" прочно приклеилась к нам.
       Учеба, служба в армии так закрутили меня в своем жизненном водовороте, что об охоте и думать было нечего, но розыгрыши Бороды, его охотничьи истории все чаще и чаще омывали мою душу теплой волной воспоминаний и так будоражили ее, что я решил для себя: женюсь, куплю ружье и займусь охотой.
      Однако судьба уготовила мне не жену, а "смирительную рубашку". После того как мы обставили свою комнату, служащую нам и кухней, и спальней, самым необходимым для совместного проживания, я взял длинный гвоздь, вбил его в стену через ковер, подаренный тещей, подвел жену и, показав на гвоздь, с вдохновением начал посвящать ее в свой замысел:
      - Дорогая, на этом гвозде вскоре будет висеть ружье...
Увидев гвоздь, она побледнела и с ужасом прошептала:
      - Что ты наделал? Мама этого не перенесет! И о каком ружье ты говоришь?
Распаляясь, выплеснула на меня несколько страшилок на тему "Каждое ружье раз в год само стреляет" и, решительно махнув рукой, сказала, как отрубила:
- Хватит в нашем роду одного заики! Выбирай - я или ружье! - И, схватив плоскогубцы, набросилась на гвоздь. Но он, к моей радости, не поддался ей. Я же после ее убийственных слов обиженно замолчал и не стал помогать ей в уничтожении только что укоренившейся моей мечты. Тогда она на следующий день притащила картину, на которой было изображено озеро, заросшее камышами, а в них виднелась шляпа замаскировавшегося охотника, целящегося из ружья в стайку подлетающих уток, и, повесив ее на гвоздь, предназначенный для ружья, злорадно сказала: "Вот тебе и ружье и охота! Любуйся!.." - не понимая своим женским умом того, что эта картина не только не будет бальзамом для моей страдающей души, но еще больше станет теребить ее и подталкивать к решительным действиям.
      Для меня вдруг стало ясно, что прежде всего надо каким-то образом стереть в памяти жены хранящееся с детства негативное впечатление от того рокового выстрела, который у нее на глазах сделал ее младшего брата заикой. История с заикой уходит корнями к ее дедушке. До ухода на пенсию он не занимался охотой и не имел ружья, но, провожая его на пенсию, друзья, заметив в его глазах появление азартного блеска во время слушания охотничьих историй, подарили ему ружье вместе с охотничьим билетом. И с той поры для деда началась новая жизнь, наполненная общением с интересными людьми, волнующими встречами с дичью, с природой своего края, красоту которой он, к своему сожалению, открыл для себя лишь в конце жизни.
       У него даже был период охоты с собакой. Как-то поехал он в город к дочери и зашел на рынок, а там мужик продавал спаниеля. Собака сидела на привязи и грустными глазами смотрела на прохожих, но когда дед приблизился к ней - вся встрепенулась, взвизгнула и так преданно взглянула на него, что он не удержался и погладил ее.
       - Сразу приметила охотника. Свой свояка видит издалека, - заговорил с ним продавец. - С такой помощницей на охоте и ружья не надо. Всех подранков соберет и притащит. Привез я к себе из деревни больного деда, а вместе с ним и его собаку. Так она, бедняжка, привыкшая к вольной деревенской жизни, прямо вся извелась в благоустроенной квартире. Бери! Хорошему человеку почти задаром отдам.
      Дед не устоял и вернулся домой со спаниелем. Выпустив собаку в ограду своего дома, он стал с нетерпением ждать открытия охотничьего сезона на водоплавающую дичь, чтобы проверить помощницу в деле.
      Однажды выходит он утром из дома, а собаки нет. Осмотрев забор, он обнаружил под ним подкоп и с сожалением сказал:
      - Убег. Отохотился.
      Сел у входной калитки на лавочку и с грустью стал поглядывать по сторонам, надеясь ее увидеть. И вдруг видит, что его спаниель тащит курицу, а за ним с криками гонится соседка:
      - Отдай, проклятый! Лучшую курицу загубил...
      Собака бросила у ног деда "дичь" и юркнула под забор, а разгневанная соседка остановилась перед ним как вкопанная и с удивлением спросила:
      - Твой, что ли?
      Оценив обстановку как критическую, дед быстро поймал свою курицу и подал ее соседке вместе с доставленным трофеем. Она поворчала и ушла. И таких соседских "подранков" помощница принесла ему еще несколько штук для обмена на живых, устраивая в разных местах подкопы. Как только ни ругал ее хозяин - бесполезно: сидит перед ним с опущенной головой, виновато повиливая хвостом, а глаза говорят: "Все понимаю, но это выше моих сил".
       На первой утренней зорьке, которую встретил дед вместе с собакой на озере, окруженном охотниками, она поразила даже бывалых. Дед всего раз пальнул по стайке уток и промахнулся, а она принесла ему пять штук!
       Вернувшись с охоты, дед взял утку и пошел к соседке мириться. Она впустила его и по неосмотрительности оставила калитку слегка приоткрытой. Он вручил ей, зардевшейся, подарок и с восторгом стал рассказывать об утренней зорьке и нахваливать свою помощницу. Соседка, с интересом слушая его, восторженно воскликнула:
      - Надо же, какая сообраз... - и осеклась, бросив взгляд под ноги. Дед взглянул вслед за ней и тоже потерял дар речи - у его ног лежал красавец-петух, гордость соседки, а рядом сидела его спаниелька и преданно смотрела на хозяина. Тут соседка опомнилась и подняла такой крик, что дед выскочил из калитки как ошпаренный вслед за своей помощницей. А когда остановился, чтобы что-то сказать соседке, она швырнула в него уткой, зловеще прошипев:
     - Забирай свою дохлятину, и чтоб духу твоего здесь больше не было! Ишь, спелись! - один зубы заговаривает, а другая в это время охотится.
     После этого конфуза дед посадил свою помощницу на цепь, несмотря на то, что она жалобно повизгивала и недоуменно вопрошала своими умными глазами: “За что, хозяин?” А чтобы замять скандал, он попытался всучить соседке своего петуха, несомненно проигрывавшего ее покойнику, но она категорически отказалась принять "общипанного дохляка" и, сочинив жалобу от имени всех пострадавших соседей, отнесла ее в сельсовет. Власть предложила деду избавиться от собаки, и он подарил ее товарищу по прежней работе, который надоумил коллектив подарить деду ружье при проводах его на пенсию.
     Как ни боролся дед, а старость брала свое. Зрение потеряло прежнюю остроту, появилась дрожь в руках, и он стал все реже и реже появляться на охоте, а после приобретения электрического столба на дрова, сделавшего его посмешищем всего села, он вообще перестал появляться с ружьем.
     Его дом стоял на окраине села и однажды, когда он, управившись по хозяйству, сидел на лавочке у калитки и любовался вечерней зарей, к нему подъехали на большой машине мужики и предложили "за пузырь" столб на дрова, якобы брошенный электромонтажниками, ведущими ремонт электролинии к поселку. Дед с радостью согласился на столь выгодную сделку и с наступлением сумерек машина, натужено гудя, подтащила товар к его дому. Из нее выскочил плутоватого вида мужичок и весело крикнул поджидавшему деду:
       - Хозяин, принимай товар! - дед измерил столб шагами и довольный рассчитался с продавцами, а когда утром подвел жену к столбу, чтобы похвастаться выгодной покупкой, то ужаснулся - столб оказался железобетонным. На следующий день к нему подкатили электромонтеры и, обозвав его старым дурнем, утащили столб.
      Вкусив радость от охоты, дед очень сожалел, что в его семье не было наследника: жена родила ему всего одного ребенка - девочку, а зять попался "не боевой" - ни охотой, ни рыбалкой не увлекался. Оставалась надежда на внука, но дочь сначала родила девочку, мою будущую жену, и, когда он вообще пал духом, к его великой радости родился внук, и с этой минуты его жизнь наполнилась новым смыслом.
        После того как внук отмахал три годика, дочь привезла его в родительский дом, чтоб в семейном кругу отметить это событие. Тут и возникла у деда идея устроить внуку тайком от женщин боевое крещение. Он давно собирался проучить обнаглевших птиц, повадившихся, как по расписанию, к нему в сад за поспевающей малиной, которую так любил внук. Огородное пугало не только не отпугивало их, а наоборот служило им. Прилетев в сад, птицы с жадностью набрасывались на малину, а сторож усаживался на пугало и в случае опасности предупреждал стаю громким криком.
      Стоял жаркий летний день. Дед, раздевшись по пояс и усадив внука на шею, к моменту прилета птиц затаился с ружьем в саду и, как только сторож уселся на пугало, бабахнул по нему.
      Выстрел напугал малыша, и он залился таким жутким криком, что женщины, предположив худшее, испуганно выскочили из дома и, подбежав к деду, с трудом оторвали от его ушей ручонки мальца, державшего их мертвой хваткой, и утащили орущего ребенка в дом, оставив словно окаменевшего деда. По его побелевшему лицу струился пот, а по обнаженному торсу текли желтые струйки детского поноса, и лишь выступившие капельки крови из царапин, оставленных внуком на его ушах, подавали надежду, что в нем еще теплилась жизнь.
      После "боевого крещения" внук и стал заикаться. По каким только врачам и знахарям не возили его родители, но никто из них так и не смог избавить ребенка от заикания, а одно только упоминание о деде бросало внука в дрожь, и он начинал хныкать.
      Дед не вынес такого удара судьбы и вскоре отдал Богу душу, оставив проблему наследия ружья своей верной подруге - бабушке моей жены.
      Узнав эту трагикомичную историю, я очень сожалел, что не застал деда в живых, он, несомненно, помог бы мне в моем стремлении стать охотником. Однако, поразмыслив, я решил обратиться за помощью к бабусе, зная ее как человека, умеющего поддержать других в трудную минуту. Однажды я смотался в деревню, пригласил бабулю на семейное торжество, и мы, пошептавшись с ней, выработали план совместных действий. Затем я пригласил друга, увлекавшегося охотой, с его женой и попросил ее приготовить для стола именинницы свое фирменное блюдо - рябчиков, напичканных черносливом и запеченных в фольге.
      Собравшиеся гости за обе щеки уплетали дичь и на разные голоса нахваливали раскрасневшуюся от внимания жену друга, который и сам стал героем застолья. Его охотничьи истории то смешили гостей, то бросали их в дрожь от страха. Наконец слово взяла бабушка жены и с волнением произнесла речь:
      - Внученька моя, как жаль, что дедушка не дожил до такого радостного дня. После его смерти я впервые попробовала блюдо из дичи и вспомнила о нем. Он так мечтал, чтобы в нашем роду появился человек, которому он смог бы передать свое ружье и свой опыт охотника, но не дожил до этого светлого дня. Умирая, он просил меня только об одном - присмотреться к твоему мужу и, если он человек достойный, передать в твою семью самое дорогое, что у него осталось, - ружье. Я вижу, что твой муж хороший человек, не дебоширит даже после выпивки, у него замечательный друг-охотник, а его жена просто кудесница. И вот сегодня, в этот памятный день я решила исполнить волю твоего любимого дедушки и подарить его ружье твоей семье.
      Затем она взяла из рук друга уже расчехленное и собранное ружье, скользнула взглядом по стенам квартиры и, подойдя к ковру, повесила его на вбитый мною гвоздь, обрамив ремнем ружья картину, повешенную женой, под бурные аплодисменты гостей. После душещипательной речи бабушки вид моей жены напоминал выброшенную на лед рыбу: в ее широко раскрытых глазах застыл ужас, а губы беззвучно шевелились, пытаясь высказать слова благодарности бабушке, требуемые в этом случае. Ее выручил друг:
      - Выпьем за рождение новой охотничьей семьи!
      Гости радостно загалдели, и кто-то вдруг громко прокричал:
       - Горько!
     И вслед за ним все застолье, глядя на нас с женой обалдевшими глазами, стало скандировать:
       - Го-рько! Го-рько!
     Я с удовольствием подчинился и чувственно присосался к любимым губам.
     После ухода гостей я с радостью бросился к ружью, но меня остановил грозный окрик жены:
     - Не тронь! Не тебе подарено.
     Я поник и несколько дней провел в томительном ожидании, позволив жене прийти в себя после бабушкиного сюрприза. Наконец, поймав подходящий момент, я пошел в атаку:
     - А ведь хранение незарегистрированного ружья - уголовно наказуемое дело.
     - И что же теперь делать? - расстроено спросила жена.
     - Для начала надо вступить в охотобщество, и, кроме того, занятие охотой обогатит нашу жизнь и наш обеденный стол. Вспомни, как на именинах гости хвалили твою подругу, а в твой адрес никто не сказал доброго слова, хотя стол был обильно заставлен блюдами, приготовленными твоими руками, и гости умяли их за милую душу,   - безжалостно наступил я на ее "больную мозоль". - А друг мой, как он лихо раздувал "из мухи слона"?! Я же ни словом не смог поддержать его, и все потому, что у меня не было выстраданной этой самой "мухи".
      Жена несколько дней ходила с наморщенным лбом, обдумывая мои слова, пока однажды не выдавила из себя:
      - Ладно, вступай в свое общество. Только на охоту будем вместе ездить.
      Я с радостью согласился и на следующий день с волнением подал свое заявление с просьбой о приеме в охотобщество председателю охотколлектива нашего предприятия. Он внимательно прочитал его, вытащил из сейфа устав охотобщества и протянул его мне со словами:
      - Изучи. Через пару недель вернемся к этому разговору.
      Мне хватило двух дней, чтобы выучить наизусть устав, а оставшееся время до назначенного срока я провел в томительном ожидании, в течение которого неоднократно "случайно" выныривал перед председателем, всем своим видом намекая, что готов к досрочной сдаче экзамена, но он каждый раз скользил по мне непонимающим взглядом.
      "Уж не забыл ли он о моем заявлении?" - стал тревожиться я, и когда, набравшись смелости, я уже решился словами напомнить председателю о своем существовании, он сам подошел к моему рабочему столу и, глянув на меня, спросил:
      - Изучил?
      Я как школьник вскочил со стула и кивнул.
      - Вот и хорошо! Мы решили рассмотреть твое заявление на выездном собрании нашего охотколлектива, так сказать, в объятиях природы. Завтра зайди в бухгалтерию и получи деньги - материальную помощь, выписанную тебе как начинающему охотнику, и вместе с водителем служебного автобуса купите необходимое для организации выезда. Водитель все знает, а в конце рабочего дня он вывезет нас на речушку, да ружье с патронами не забудь.
      Ночь перед "завтра" была у меня кошмарной. Сначала я долго ворочался в постели, представляя сцены моего приема в охотники, под недовольное шипение жены, а когда уснул, то увидел себя во сне гоняющимся с одностволкой деда за рябчиком в дремучем лесу. Он долго не подпускал меня на расстояние выстрела, и все же мне удалось поймать момент и пальнуть по нему. Рябчик упал на землю, и когда я радостный подбежал к нему, он вдруг встрепенулся и превратился в огромного дикого кабана. Кабан клацнул клыками, вперил в меня налитые кровью глаза и угрожающе прошипел человеческим голосом: "Дичи захотел?! Я те покажу дичь!" - и погнал меня.
     Я, бросив ружье, изо всех сил замахал от него, петляя между деревьями, как заяц, но его жуткое дыхание вскоре послышалось за моей спиной. Тогда я, увидев высокое дерево без сучьев, стремительно влез на него, но кабан вырыл из мерзлой земли его корни, и дерево стало падать вместе со мной. И тут я заорал во сне во всю мощь: "По-мо-ги-те!" - и проснулся, до смерти напугав жену.
     - Ты что, заболел? - потрогав мой потный лоб, озабоченно спросила она.
     - Сон приснился кошмарный.
     - Совсем очумел с этой охотой, дай хоть немного поспать, - недовольно забурчала она.
     От пережитого во сне я так и не смог больше заснуть до утра.
Теплый летний вечер, веселое потрескивание костра и запасы "необходимого" настроили участников выездного заседания на длительное рассмотрение поступившего заявления. Прощупав мои теоретические знания, они поочередно осмотрели мое ружье, затем председатель подал три патрона и, показав на пенек, стоящий метров за тридцать, сказал:
     - Попадешь в него - считай себя охотником.
     Я расстрелял по пеньку полученные патроны и вопросительно уставился на председателя.
     - Что стоишь? Посмотри и доложи результат, - подтолкнул он меня.
     Осмотрев пенек, я не обнаружил в нем ни одной дробины и понурый подошел к председателю.
     - Мазанул? - усмехнулся он. - У тебя есть свои патроны?
     - Целый патронташ!
     - Ну-ка, стрельни еще разок.
     Я выстрелил и поразился результату - почти весь заряд сидел в пеньке!
     - Ну и какие выводы ты сделал из стрельбы? - встретил меня радостного вопросом председатель.
     - Надо лучше целиться, - уверенно ответил я.
     И тут же грохнул взрыв смеха охотников. Не понимая причины смеха, я растерянно посмотрел на председателя.
    - Стрелять надо только своими патронами, - рассмеялся председатель. - Я же дал тебе патроны без дроби.
    Когда спало возбуждение от стрельбы, они обменялись мнениями и единогласно приняли меня в охотобщество.
    Председатель пожелал мне ни пуха ни пера и, получив в ответ полагающееся "к черту", вручил охотбилет под одобряющие аплодисменты товарищей. На этом официальная часть выездного заседания закончилась, а неофициальная затянулась до полуночи. Выпивающие, произнося тост, напутствовали меня какой-либо поучительной историей из своей охотничьей биографии и непременно требовали от меня "до дна".
    Тем временем моя жена, прождав все мыслимые и немыслимые сроки моего возвращения, занервничала и, чтобы снять нервное напряжение, занялась перестановкой мебели. Тяжелый диван - наше спальное ложе, стоявший вдоль стены у входной двери, умудрилась перетащить к противоположной стене.
     Домой я вернулся под "большой мухой". Долго шарил в темноте ключом в поисках замочной скважины, пока открыл дверь. Заботясь о сне жены, не включая свет, стянул обутки, верхнюю одежду и, с трудом сконцентрировав расплывшуюся волю на координатах дивана и своем месте на нем, придерживаясь за стену, сделал несколько расчетных шагов и упал лицом вниз, засыпая. Хорошо, что я в юности занимался гимнастикой. Мое тело, почувствовав затяжное падение, сгруппировалось, и удар пришелся на локти, иначе получил бы плоскостопие лица. Резкая боль в локтях слегка отрезвила меня, но донесшийся зловещий смех жены от противоположной стены, еще больше навел туману. Я не мог сообразить, почему входная дверь оказалась не на месте до тех пор, пока жена не включила свет и, подскочив ко мне, не выплеснула убийственные слова:
     - Вот какие тебе нужны мухи! Алкоголик! Я тут места себе не нахожу, а он мухачится. Видела бы это бабушка! - И, сунув мне под нос фигу, отрезвила меня словами: - Вот тебе, а не ружье!
      Схватив лежащее рядом со мной ружье, она повесила его на прежнее место, выключила свет и спружинила на диван, оставив меня лежащим на полу в глубокой растерянности.
      И снова начались черные дни. Теперь я имел все права на ружье, но прикоснуться к нему не смел, опасаясь гнева жены. Как-то она пришла с работы в хорошем настроении - премию какую-то коллектив заработал, и я решил напомнить ей, что она живет с охотником:
      - Дорогая, а знаешь, какая у охотников первейшая заповедь?
      - Какая?
      - Жена любит ласку, а ружье - чистку и смазку.
      - Пусть оно опадет ржавчиной, но ты к нему не при-кос-нешься, - помахав передо мной пальцем, раздражаясь, сказала она.
     "Рановато", - отметил я для себя и опять затаился, мучительно подыскивая способ снятия запрета жены. Однако уже на носу было открытие осенней охоты на водоплавающую дичь, а я ничего путного не мог придумать, от чего ходил сумрачный в отличие от охотников нашего коллектива, возбуждение у которых нарастало с каждым днем.
     Узнав о причине несоответствия моего настроения коллективному, друг опять пришел на помощь. Вечером они с женой возбужденные ворвались к нам нежданными гостями. С порога, размахивая над головой газетой, друг радостно прокричал:
     - Поздравляю! Наконец опубликовали постановление об открытии охоты! В следующую субботу едем! Ура!..
     А его жена бросилась к моей с объятиями и тоже ошеломила ее новостью:
     - Ты посмотри, какую я книгу достала! "Блюда из дичи"! И для тебя, и для себя! Готовься - скоро наши охотники завалят нас дичью!
     Заметив, что после ошеломительного визита друзей жена открыла книгу, я тоже уверенно снял ружье.
     - Без меня не поедешь, - буркнула она, не отрываясь от чтения.
     - У матросов нет вопросов, - бодро ответил я.
     По злой иронии судьбы, в день отъезда на охоту жена задержалась на работе из-за какого-то юбилея одного из сотрудников. По этой причине я не смог отъехать вместе с нашим охотколлективом. Понимая, что мне будет трудно найти лесное озеро, на котором нам предстояло встретить утреннюю зорьку, друг не покинул меня.
     Уложив все необходимое в мою легковушку, мы с ним еще долго мотались вокруг нее, чертыхаясь, пока наконец не показался служебный автобус, из которого вышла жена навеселе.
     - Капитан, где вас черти носят? Экипаж уже перегрелся в ожидании вас! - с шутливым раздражением встретил ее друг.
     Солнце уже тонуло в озере, открывшемся нам после преодоления затяжного хребта. Его зеркальная поверхность, украшенная огненными бликами заката, четко выделялась в лесном массиве, а многочисленные струйки дыма от костров охотников, окружавших озеро, создавали впечатление, что они хотят в нем вскипятить воду. Но больше всего меня поразили выстрелы, доносившиеся с озера.
    - Останови машину! Ты что, не слышишь, что там стреляют?! - очнувшись от дремы, вскрикнула жена.
     - Ты же говорил, что открытие на утренней зорьке, - тормознув, в свою очередь спросил я друга.
    - Ситуация под контролем, - спокойно ответил он. - После инструктажа охотники ружья пристреливают. Поехали.
    - Зачем туда ехать? Вы посмотрите, сколько костров вокруг озера! Там же охотников больше, чем уток! - опять вмешалась жена.
    - Это хорошо! Когда утку поднимут на крыло, она обязательно какому-либо счастливчику попадет на мушку. Тут главное - не зевай, - рассеял ее сомнения друг.
    Подъехав к табору наших охотников, друг определил нам место для палатки, а сам ушел к
костру за информацией. Мы же с женой быстро поставили палатку.
     - Молодцы! - похвалил он нас за оперативность, когда вернулся, и, незаметно подмигнув мне, добавил:
    - Бери патроны - и на инструктаж к костру.
    - Уже темно! Зачем патроны? - удивилась жена.
    - Опытные охотники должны проверить их качество. Это о-очень важно, - невозмутимо пояснил ей друг. - А ты ложись спать. Эта процедура затянется надолго.
    Незаметно от жены я вытащил из рюкзака три "белоголовки" и поспешил к костру. Наши сотоварищи, уже хорошо "проинструктированные", встретили нас с радостными возгласами, и мы, приняв на грудь штрафные стаканы, слились с ними.
    Когда я вполз после "инструктажа" в палатку, жена уже спала, избавив меня от излишних объяснений, и я, облегченно вздохнув, провалился в глубокий сон.
    В предрассветных сумерках друг вытащил меня из палатки, подвел к озеру, определил мне сектор стрельбы и поспешил на свою позицию. Чуть рассвело, тут же послышались первые выстрелы, и вскоре они переросли в канонаду. Я до боли в глазах всматривался в густое молоко тумана, но ничего не видел. Лишь однажды надо мной просвистели крыльями утки, но, не видя их, я не стал стрелять. После того как озеро очистилось от тумана, охотники потянулись к костру. К моему удивлению, у многих на поясе болтались утки, в том числе и у моего друга.
     - Ну, как успехи? - спросил он меня.
     В ответ я лишь огорченно развел руками.
     - Первый блин всегда комом, - успокоил он меня и, улыбаясь, добавил: -    Проверь жену и к костру на разбор полетов.
     Жена уже не спала и испуганная сидела, забившись в угол палатки.
      - Где ты был?! Я чуть с ума не сошла! Кругом все гремит, а тебя нет, - встретила она меня плаксивым голосом.
      - Это и есть утренняя зорька, дорогая! - смеясь, пояснил я и, тяжело вздохнув, добавил: - Неудачная для меня. Ну ничего, еще будет вечерняя, - тут же приободрил я себя.
     - Какая зорька?! Кругом туман, ничего не видно и сумасшедшая пальба. Нет! С меня хватит и одной! Поехали домой. Понимая, что жена опять закусила удила, я объяснил другу ситуацию, и мы с ней выехали в обратный путь.
     На душе у меня скребли кошки. Я понимал: если жена уедет только с негативными впечатлениями, то это будет концом моей охотничьей карьеры. И вдруг на спуске в широкую падь зеркальцем надежды сверкнуло озерко у подножья длинного отрога, спускавшегося к автотрассе. Я сбавил скорость и попытался часть неудачи списать на жену.
      - Это все из-за нашего опоздания, - нарушил я тягостное молчание. - Столько готовились к этому дню, и, надо же, какой-то юбиляр все испортил. На вечерний инструктаж мы опоздали, сейчас идет разбор полетов и тоже без меня, а ведь эти моменты очень важны в жизни охотника.
Жена в свою защиту не проронила ни слова. Тогда я остановился и, показав ей на озеро, убежденно сказал:
     - Видишь озеро? Там нет костров, а значит, и охотников. Наверняка на нем сидят непуганые утки. Подъедем, посмотрим?
     - Делай что хочешь, - махнув рукой, неожиданно легко согласилась она.
     Как я и предполагал, с отрога к автотрассе спускалась дорога, и она вывела нас на поляну, с которой озерко открылось нам как на ладони, и к моей огромной радости, на нем виднелось несколько уток. Оставив жену у машины, предупредив, чтобы не хлопала дверцами машины, я, схватив ружье, спустился с отрога, гусиным шагом приблизился к осоке, широкой полосой отделявшей озерко, и пополз по ней к нему, тщательно вжимая себя в траву. Только после того, как подо мной захлюпала болотная жижа, я остановился, перевел дух и осторожно выглянул из-за травяного укрытия: утки беспечно колыхались на волнах и были от меня на расстоянии выстрела. Тогда я прицелился и пальнул по ним. После выстрела одна утка кувыркнулась и, как ни в чем не бывало, опять заколыхалась, а ее подруги вообще никак не отреагировали на выстрел.
     "Непуганые, - мелькнуло у меня, - и похоже, что одну зацепил". Перезарядив ружье, я стал тщательно прицеливаться, но меня неожиданно остановил грозный окрик:
    - Эй ты, пластун! Ну-ка греби сюда!
    "Чучела!" - словно кипятком, ошпарила меня догадка. Сколько раз я слышал о подобных случаях, и теперь сам влип! От охватившего меня стыда я готов был провалиться сквозь землю.
     - Ну, ты что, оглох от выстрела или в лягушку превратился? - снова пробасил мужик.
     Я встал и, увидев усатого крикуна, стоящего с ружьем наизготовку в ложбине, уходящей в глубь отрога, медленно подошел к нему. Он окинул меня насмешливым взглядом и с раздражением сказал:
    - Охотничек, мать твою...
    - Веди его сюда! - донеслось из кустов.
    Мужик показал мне на тропинку и скомандовал: "Вперед!"
    Тропинка вывела на небольшую полянку. В центре ее курился костер, а вокруг него сидели еще четверо охотников. По их раскрасневшимся лицам, по количеству валявшейся "пушнины" от водки я понял, что разбор полетов у них был в разгаре:
     - Полюбуйтесь на героя, - хихикнул усач, доставивший меня. - Всех лягушек распугал в болоте, подкрадываясь к нашим резинкам.
     Мужики дружным хохотом поддержали шутку.
     - Ишь, как вывозюкался! Вот азартный... - сказал мужик с недоразлитой бутылкой в руках, закатываясь от смеха.
     - Ну, рассказывай, как ты дошел до такой жизни? - просмеявшись, спросил меня мужик с интеллигентной бородкой.
    - Обманулся, - промямлил я.
    - Новичок, что ли?
    - Первая зорька, - потупив глаза, ответил я.
    - Ты что, ее в болоте встречал? - удивился кто-то.
    - Нет, ехал мимо, увидел уток и...
    - Чучела-то целые? - спросил бородач у усача.
    - Пока держатся.
    - Какое наказание ему придумаем, чтобы в следующий раз он не обманывался? - спросил бородач у своих товарищей.
    - Хуже того, что я уже получил, вы не придумаете.
    - Обижа-а-ешь. У нас богатая фантазия, - обиделся разливающий.
    - Там жена, - кивнув в сторону автотрассы, убитым голосом сказал я, - она все видела.
    - Он еще и жену с собой привез! - удивился усач.
И тогда я объяснил им причину ее появления на охоте.
    - Да-а... Влип ты, паря! - задумчиво произнес бородач. Мужики тоже притихли и зачесали затылки.
    - Надо выручать его, а то и в самом деле отохотится, - обратился бородач к мужикам, затем встал, подошел к охотничьим трофеям, состоящим из нескольких чирков и одного селезня-крякаша, взял крякаша и протянул его мне:
    - Иди выкручивайся и намотай себе на ус, настоящий охотник никогда не стреляет по сидячим. Он вначале поднимает птицу на крыло.
    Не ожидая такого поворота, я спрятал руки за спину и энергично замотал головой.
    - Бери, пока не передумали, - загалдели охотники.
    - А как же вы?
    - За нас не беспокойся, мы еще возьмем свое, - успокоил меня бородач: - Знаешь, какая первейшая заповедь у охотника?
Я пожал плечами.
    - Сам погибай, а товарища выручай!
    - Где вас можно найти? - сдался я.
    - Тут и найдешь в следующие выходные.
   Я поблагодарил охотников и заверил их, что обязательно приеду к ним и не с пустыми руками.
    - Это как уж тебе подскажет совесть, - сказал разливающий. - А сейчас поспешай.
    Не чуя под собою ног, я понесся к жене. Увидев меня с уткой в руках, она удивилась:
    - Ты где ее взял? Утки же так и сидят на озере.
    - Настоящие охотники не стреляют по сидячим, - насмешливо ответил я.
    - А как же ты тогда эту?.. - недоуменно спросила она.
    - Когда я подполз к тем уткам и уже хотел поднять их на крыло, вдруг услышал свист утиных крыльев. Поворачиваюсь на спину и вижу, что прямо передо мной снижаются на озеро несколько чирков и вот этот крякаш. Я успел выстрелить, и он прямо к моим ногам упал. И вот теперь он у твоих ног, дорогая.
Она осмотрела селезня и восхищенно произнесла:
   - Какой красавец!
    Затем подошла ко мне, вытерла мои губы платочком и, чмокнув в них, умиленно прошептала:
    - Добытчик мой!
    И душа запела у меня.
    В середине следующей недели мы с женой устроили застолье по поводу моего удачного выстрела. Я привез бабушку, пригласил друга с женой, пришла и теща с тестем, не разговаривавшая со мной после того, как увидела свой ковер пробитый гвоздем. Жена поставила на стол дичь, приготовленную по какому-то особому рецепту, и сказала мне:
    - Ну, охотник, угощай своим первым трофеем.
    Зная, что бабушка любит крылышки, я положил в ее тарелку оба и незаметно подмигнул ей, а она мне благодарно улыбнулась. Затем я угостил друга и его жену, тестя и тещу, а остатки крякаша разделил с женой.
    - Какая большая утка! - удивилась жена друга и упрекнула его: - А ты мне всегда привозишь чирков.
    - Везучий у тебя мужик, а ты его в узде держишь, - завистливо сказал друг моей жене.
После его слов жена поднесла к столу ружье и подала его мне со словами:
    - Охота - это не женское дело.
    Я высоко поднял ружье над головой, и в моем мозгу пронеслись слова великого комбинатора: "Лед тронулся, господа присяжные заседатели". Но сказал другое:
    - Я постараюсь оправдать заочные надежды твоего деда.
    И, подойдя с ружьем к ковру, вопросительно взглянул на тещу. Она улыбнулась и великодушно сказала:
    - Пусть уж висит.
    И я повесил желанное ружье на гвоздь.