Шальдана

 
Братья Иван и Николай Батогины вели активную революционную пропаганду в Москве. После поражения первой русской революции 1905 года вынуждены были временно скрываться в жигулёвском селе Подгоры, у своей дальней родственницы тётки Анастасии.
Приехали братья в село в феврале месяце, и первой бедою, которая настигла их там, была серобурмалиновая тоска. Братьев не устраивало буквально всё: чёрствость местных крестьян, серые, завалившиеся набок избы, коровий помёт повсюду, куда ни погляди. Даже солнце, как казалось их цивилизованным душам, светило над Подгорами в миллион раз слабее, чем над Москвой.
Само собой разумеется, что не приняли острых батогинских насмешек над собой местные мужики. И в один мартовский вечер, вооружившись кольями, пошли к братьям в гости. Но возле самой избы тётки Анастасии дорогу им преградил дед Никифор, первый в селе филомагог.
– Воспитание кольём – дело надёжное, – зашамкал дед. – С такого воспитания и лошадь, и корова, и даже свинья быстро окрутку обретают. Но человек – существо особое: у него душа богоданная имеется! Вы погодите до мая, когда в садах, полях и огородах Шальдана объявится. Она девка опытная: сама уму-разуму братьев научит. А уж коли и ей не удастся научить, тогда смело палочную педагогику в ход пускайте.
– И вправду, – загалдели мужики, – что мы, совсем, что ли, с ума спятили, чтобы вместо Шальданы судьбой человеческой распоряжаться? Вот если и она от братьев откажется, тогда и мы потребуемся. Богу – богово, а зверю – зверево!
Сказали так мужики и разбрелись в разные стороны.
*

А в избе тётки Анастасии с утра до вечера такие разговоры велись:
– Эх, – маялся у окна кислоглазый Иван, – Русь ты наша неприкаянная, Жигули вы мои голоштанные! Когда же на вас, Жигули, с города дымом заводов подует?
– Три моста через Волгу когда же вас, Жигули, поездами да автомобилями заполонят? – подхватывал в тон своему брату Николай.
– Вон берёза стоит, – кивал головою Иван, – а на самую её верхушку какой-то болван колесо от телеги водрузил. Красоты нет в народе!
– Точно, – соглашался Николай. – Не то, что в цивилизованной Англии. Там каждый кустик, как овечку, стригут. Войдёшь в парк – повсюду кубы, конусы и шары правильными рядами располагаются. Не парк тебе, а учебник по геометрии образцовый!
– Ты чё к колесу-то привязался? – вмешивалась в разговор тётка Анастасия, отойдя от печи, в которой котелок со щами побулькивал. – Его соседские ребятишки на ту берёзу взгромоздили: всё белого аиста ждут! Правда, он в наших краях и не водится совсем. Водится лишь чёрный аист – тот жилья человеческого за версту сторонится. А белый аист совсем другое дело: он гнездо своё норовит поближе к человеку свить. Пущай себе ждут ребятишки. Может, белый аист и вправду когда-нибудь к нам прилетит!
На этом разговор обычно и кончался. Иван садился в очередной раз перечитывать «Капитал» Карла Маркса, а Николай брал в руки газету «Самарские ведомости» и с интересом читал самую последнюю её страницу, на которой помещались всякого рода объявления.
*

За такими вот разговорами да делами и май незаметно подоспел, Май-Маевич, на блёсткую от влаги почву зелёную накидку набросил. Зацвели в садах вишни да яблони, ароматным снегом всякую молодую душу обожгли. Но только не Ивана и Николая Батогиных: те всё до самой ночи сидят, да о материализме, демократии и прогрессе долдонят!
В одну такую цветочную ночь вышел Николай в сад на прогулку. Вернулся – лица на нём нет. Вернее, есть, но другого совершенно человека…
– Ты кто такой, – спрашивает подменённый Николай своего брата. – Скажи честно?
– Ну, революционер, а что? – отвечает тот.
– И я революционер, – смеётся счастливый Николай. – Революционер луны, Шальданы и весёлых хороводов девичьих!
Сказал так Николай и прыжками трёхсаженными, как заяц, к девкам на завалинку побежал песни под гармошку петь да семечки лузгать.
Пожал плечами Иван, страх свой одолел и в тёмный сад направился. Ходит среди распустившейся красоты да брата своего Николая кличет.
– Чего гло-от-ку-то дерёшь? – слышит вдруг Иван.
Обернулся – никого…. Что за напасть! Идёт дальше. Смотрит – цветущая ветка колышется…
– Это я, Шальдана, Душа села Подгоры, веткой играю, – снова слышит. – Подойди поближе, Иван, да цветок на выбор сорви!
Сорвал Иван, как загипнотизированный, цветок. Далёкое своё детство, сказками очудесенное, вспомнил. В руках его мнёт – белый, фланелевый на ощупь. И пахнет гувернанткой-француженкой!
Поднёс Иван цветок к глазам – лепестки его в крылья гигантской бабочки превратились. Отставил от глаз – такими же гигантскими, в сажень длиной, остались…
– Да что ж это я, – рассмеялся вдруг Иван: – всё ищу, ищу в своей жизни чего-то? У меня же в кармане нитка с иголкой имеются...
Скинул Иван свой пиджак, пришил к нему сзади пару лёгких перепончатых крыльев и снова надел.
– Не оставляй меня, Шальдана, – попросил. – Я ведь с самого детства чудес не совершал!
– Не беспокойся, родной мой, – услышал.
Разбежался Иван и взмыл в густой, как сметана, воздух, чувствуя телом поддержку чьих-то невидимых рук. Сделал над Подгорами круг широкий. С тёплыми дымами из труб поиграл. Колесо от телеги на берёзе поправил, чтобы аистам удобнее было гнездо на нём вить. Сделал ещё два-три круга, и в горы жигулёвские, яркой луною обрисованные, полетел…
На разведку!