Судьба Николая Новикова

    В начале 1762 года в возрасте 18 лет Николай Новиков поступил на службу в лейб-гвардии Измайловский полк (куда был записан еще ребенком) и, как часовой у подъёмного моста измайловских казарм в день переворота  был произведен в унтер-офицеры. Уже во время службы в полку Новиков обнаружил «вкус к словесным наукам» и склонность к книжному делу, -  в 1766  году осуществил первый издательский опыт: напечатал в Академической типографии «Реестр российским книгам, продаваемым в Большой Морской, в Кнутсоновом доме»,  а в 1768  - издал две переводные французские повести и сонет.
 
    Екатерина нашла занятие образованному и начитанному юноше. В 1767 году Новиков был  включен в число депутатов, которым было поручено ведение протоколов в комиссии  для сочинения проекта «Нового Уложения». Императрица считала это поручение делом высокой важности и предписала «к держанию протокола определить особливых дворян со способностями».

    Участие в работах комиссии ознакомило Новикова со многими важными вопросами, выдвинутыми русской жизнью, и с условиями русской действительности, стала важным этапом в формировании его просветительских взглядов.При докладах о работах комиссии Новиков стал лично известен Екате-рине. 1 января 1768 года именным указом он был выпущен из гвардии в армию поручиком с назначением в Муромский пехотный полк Севской дивизии,  продолжая при этом  служить при Комиссии.

    В 1769 году Екатерина II выпустила первый в России сатирический журнал — «Всякая всячина». Сатира в нём была  не совсем обычной, сегодня мы бы назвали такое, скорее, анекдотом или шуткой. «Всякая всячина» придерживалась умеренно-моралистических взглядов и высмеивала не лица, а пороки. Политических тем журнал старался избегать, а если и касался их, то только тех, на которые давали одобрение представители власти.
    Повсеместно демонстрируемая Екатериной  приверженность  идеям Просвещения не соответствовала её внутренней политике. В то время, как Дидро и Вольтер отстаивали мысль, что каждый человек рождается свободным,  выступали за равенство всех людей и устранение средневековых форм эксплуатации, деспотических форм государственного управления,  Екатерина была убеждена в закономерности и необходимости в России самодержавия. При ней  происходило дальнейшее ухудшение положения крепостных крестьян, усиливалась их эксплуатация, росло неравенство вследствие предоставления ещё больших привилегий дворянству.  Частые высказывания императрицы о   «неусыпной заботе о благе всех подданных» являлись ничем иным, как фикцией.

    Екатерина вступила на престол при обстоятельствах, которые заставляли ее и внутри страны,  и за её пределами  искать союзников, приверженцев, оправдателей, хвалителей. Понятно, что, обращаясь на Запад, желая там внушить уважение и  доверие к  себе, своей силе и прочности своего престола, она не могла не остановиться на Вольтере.

    В 1769 году после прекращения работы Комиссии Новиков вышел в отставку и стал издавать еженедельный сатирический журнал «Трутень». Как и «Трудолюбивая пчела» Сумарокова это было одно из первых изданий такого типа в России. Этот журнал  проводил мысль о несправедливости крепостного права, протестовал против злоупотреблений помещиков властью, бичевал неправосудие, взяточничество и т.п.,выступал с обличениями представителей очень влиятельных сфер,  вплоть до придворных особ. Новиков  решился вступить в полемику с самой Екатериной II, поскольку был одним из первых, кто заметил в поведении императрицы лицемерие и неискренность.

    В такой обстановке  между «Трутнем» и «Всякой всячиной»  не могло не возникнуть литературной борьбы, которая впоследствии перешла в борьбу политическую. Журнал Новикова был своеобразной оппозицией,  нападавшей на орган пропаганды правительства.  По словам своего секретаря Храповицкого,  Екатерина считала Новикова  «умным и опасным человеком», и, в свою очередь,  не отказывалась от нападений на своего оппонента.

    По вопросу о содержании сатиры «Трутень» вступил  со «Всякой Всячиной» в острую полемику. В полемике принимали участие и другие журналы, разделившиеся на два лагеря. «Всякая Всячина» проповедовала умеренность, снисходительность к слабостям, «улыбательную сатиру», осуждая «всякое задевание особ». «Трутень» же стоял за смелые, открытые обличения.

    Екатерина была уязвлена таким свободомыслием, и в ответ в одном из номеров «Всякой всячины»  поучала: «1) Никогда не называть слабости пороком;  2) Хранить во всех случаях человеколюбие;  3) Не думать, чтоб людей совершенных найти можно было, и для того, -  4) Просить бога, чтоб дал нам дух кротости и снисхождения…».  Впрочем, это мягкосердечное поучение она завершила словами: «Я хочу завтра предложить пятое, правило, именно, чтобы впредь о том никому не рассуждать, чего кто не смыслит; и шестое, - чтоб никому не думать, что он один весь свет может исправить».Это уже было не что иное, как  правительственная угроза  самому Новикову с намеком на то, что если «Трутень» и впредь будет продолжать публиковать подобные  материалы,  он будет закрыт.

   Борьба была неравная: «Трутень» вынужден был умерить тон, совершенно отказаться от обсуждения крестьянского вопроса,  затем Новиков, получив намёк о возможном закрытии журнала, в апреле 1770 года перестает его издавать. Попытка продолжить сатирическую линию в новом журнале «Пустомеля» (июнь-июль 1770), прервались на втором номере.

    В 1772 году Новиков выступил с новым сатирическим журналом «Живописец»,- лучшим периодическим изданием XVIII века. «Живописец» проводил те же идеи, что и «Трутень»: в ряде статей, из которых одни принадлежали И. П. Тургеневу, другие приписывались А. Н. Радищеву, он сильно и горячо ратовал против крепостного права. В 1775 Новиков издал сборник «Живописец», в которой собрал лучшие статьи из одноименного журнала и «Трутня» в переработанном виде.

    Одной из важнейших задач Новиков считал борьбу против преклонения дворянства перед иностранщиной, за национальные основы русской культуры. Одновременно с сатирическими журналами он выпустил ряд исторических изданий. Среди них книга «Опыт исторического словаря о российских писателях», а также «Древняя Российская Вивлиофика…», - издававшиеся ежемесячно памятники русской истории, другие издания исторических материалов.

    Екатерину   раздражала растущая популярность Николая Новикова. Она видела в его изданиях  «свободоязычие», которое может привести к  последствиям «для спокойствия ее и всеобщего вредным». Похвалы Павлу, раздававшиеся из масонского общества, только усилили ее внимание к деятельности Новикова.
Он обладал удивительными организаторскими способностями. В  1779 году  совместно с И.Г. Шварцем  учредил «Дружеское ученое общество», целью которого было издание  полезных для общества книг,  печатавшихся в четырех типографиях. Уже к 1783 году  было издано 79 книг. Они были выставлены на продажу в книжных лавках и Московском университете.

    В том же году Новиков создал первую московскую публичную библиотеку, пользование которой было  бесплатным. Благотворительным деянием данного общества стало открытие педагогических и переводческих курсов. Они предназначались для пятидесяти бедных, но одарённых студентов московского университета. На этих курсах их готовили к просветительской работе.

    Когда после пяти лет заключения Василия Нарышкина в Петропавловской крепости Екатерина  не  выпустила его на свободу, Николай Новиков реагировал на  словоотступничество императрицы новыми литературными   нападками.  С 1782 года он в качестве приложения  к «Ведомостям»   стал издавать сборник  «Городская и деревенская библиотека или Забавы и удовольствие разума и сердца в праздное время», который содержал  в себе  нравоучительные и забавные истории, разного рода  веселые, печальные, смешные и удивительные приключения. Это приложение было рассчитано теперь уже не на образованную элиту, а на массового рядового русского обывателя.

    Из оригинальных произведений в трех частях «Библиотеки» были напечатаны «Пословицы российские», - своего рода  истолкование русских пословиц и причин их бытования в народе. Показательны в этом плане его рассказы, в том числе к пословице «седина в бороду – бес в ребро», -  о старой и седой развратной женщине, в которой читатель без труда  узнавал Екатерину (ей в ту пору было 52 года). «Была женщина, - читаем мы в рассказе, - которую морщины и седые волосы довольно безобразили, но искушением беса ей все казалось, будто она в 18 лет… Ей беспрестанно казалось, будто все молодые мужчины ею пленяются».

    Во втором рассказе старуха влюбляется в 20-летнего молодчика, с которым за его ласки она расплачивается,  «опустошая мешки казенные». В третьем рассказе женщина, «имея седину в голове, … искушением  беса начинает думать, будто она в состоянии сочинять стихи и прозу, марает любовные сказочки, кропает идиллии, эклоги и другие мелкие сочинения, но успехов не видит».

    Прочитав эти рассказы, Екатерина была в ярости от дерзостей этого мальчишки (Новиков был моложе её на 15 лет), которого она сама же вывела в люди. Но  героиня его  рассказов, в которой читатель узнавал императрицу, прямо об этом не говорилось,  и потому у Екатерины не было достаточных оснований для преследования автора.

    Может быть и правы историки-исследователи, считая, что здесь Новиков явно переступил черту приличия, как  в части любовной,  так и литературной. Можно ли нанести большее оскорбление женщине, пусть даже и не императрице? Да и графоману,  даже и бездарному?  Но таким, был Николай Новиков. Общепризнанный писатель-профессионал,  он не желал поступаться своими принципами, но не имел другого оружия. Орудием своей борьбы он выбрал сатиру.

    Во всей этой истории больше всего удивляет другое, - разве Новиков не сознавал, что играет с огнем? Неужели он не видел, что при внешней демонстрации гуманности и человеколюбия за минувшие два десятилетия Екатерина  из романтически настроенной наивной почитательницы идей французских просветителей  превратилась  в матёрую волчицу-прагматика, беспощадную к тем, кто покушался на её честь и на её власть?

    На что  надеялся Новиков, выступая со столь смелыми, если не сказать, дерзкими обвинениями в адрес императрицы? На свой авторитет, как признанного   писателя и книгоиздателя?  Но могло ли это остановить императрицу? Или на своих именитых спонсоров  и членов  его масонского кружка? Среди них были действительно весьма важные персоны, с которыми императрица вынуждена была считаться. Но стали бы они его выручать, если бы над ним разразилась буря монаршего гнева? Сомнительно. 

    Трудно  объяснить  поведение Новикова. То ли он был уверен, что общество не даст его в обиду, то ли  готов был рисковать собственной головой ради того, чтобы выручить Василия Нарышкина. Выручить его ему не удалось. Что же касается императрицы, то она не простила Новикову его нападок, - подобно тигрице затаилась и напружинилась, не спуская с него глаз, ожидая оплошности и неосторожного движения жертвы.

    Между тем Новиков успешно продолжал издательскую деятельность. В 1784 году он с помощью друзей-масонов  арендовал на десять лет типографию Московского университета. Получив солидную финансовую поддержку и сплотив вокруг себя публицистов, писателей и переводчиков, организовал «Типографическую компанию». Она издала огромное количество книг. Среди них были книги философские, труды экономистов Англии,а также сочинения российских авторов XI - XVIII веков.

    К этому времени относится  новое столкновение Новикова с императрицей, -  теперь в части отношения к  иезуитам.  Несмотря на бытовавшую среди русских людей дурную славу иезуитов,Екатерина предоставила в России этому гонимому по всей Европе обществу не только убежище, но  дала им немалые льготы. В 1784 году Новиков напечатал статью «История ордена иезуитов», содержавшую ряд неблагоприятных для этой  организации сведений. При этом  руководствовался тем, что иезуитов в России издавна не жаловали. Да  и само слово «иезуит» в русском языке имело ярко выраженный негативный оттенок.

    Хотя иезуиты, как и масоны, занимались и наукой, и образованием, и воспитанием юношества, широко развивали миссионерскую деятельность, но их нравственные теории оправдывали ложь, лицемерие, двуличность, и даже клятвопреступление. Краеугольным камнем их деятельности являлся принцип «для достижения цели все средства хороши», что противоречило идеям православия.

    Эта статья, опубликованная вслед за решением императрицы о поддержке иезуитов,  невольно вызывала у читателя мысль, что «она и сама такая», что в значительной мере  соответствовало действительности. Узнав об этой статье, Екатерина  приказала изъять номера «Прибавлений к Ведомостям», заявив, что она, «дав покровительство наше сему ордену, не может дозволить, чтобы от кого-либо малейшее предосуждение оному учинено было». Все это только обострило  неприязнь  императрицы к Новикову, если не сказать, что вызвало у неё  желание стереть его в порошок.

    Особенно острое недовольство Екатерины II вызвало стремление Новикова и его друзей привлечь в масонскую ложу наследника престола Павла Петровича. Императрица лихорадочно искала повод, чтобы разделаться с недругом, и никак его не находила. Предпринятое расследование деятельности Новикова выявило, что его типография печатала масонскую литературу, а также протестантскую, что шло вразрез с догматами Русской православной церкви.Это был шанс.

    В декабре 1785 года в указе архиепископу Платону Екатерина писала: «призовите к себе помянутого Новикова и прикажите испытать его в законе нашем, равно и книги его типографии освидетельствовать: не скрывается ли в них умствований, не сходных с простыми и чистыми правилами веры нашей православной и гражданской должности, и что окажется, донесите нам, и Синод наш уведомьте».

    Новиков был призван для объяснений в московскую Управу благочиния. И в январе 1786 года в ответном послании  архиепископ Платон сообщал императрице:
«поручик Новиков был мною призван и испытуем в догматах православной нашей греко-российской церкви, а представленные им, Новиковым, ко мне книги, напечатанные в типографии его, были мною рассмотрены.
   Как пред престолом божьим, так и пред престолом твоим, всемилостивейшая государыня императрица, я одолжаюсь по совести и сану моему донести тебе, что молю всещедрого бога, чтобы не только в словесной пастве, богом и тобою, всемилостивейшая государыня, мне вверенной, но и во всем мире были христиане таковые, как Новиков.

    Что же касается до книг, напечатанных в типографии его, Новикова, и мною рассмотренных, я разделяю их на три разряда:
   В первом находятся книги собственно литературные, и как литература наша доселе крайне еще скудна в произведениях, то весьма желательно, чтобы книги в этом роде были более и более распространяемы, и содействовали бы образованию.
Во втором я полагаю книги мистические, которых не понимаю, а потому не могу судить оных.

   Наконец, в третьем разряде суть книги самые зловредные, развращающие добрые нравы и ухищряющие подкапывать твердыни святой нашей веры. Сии-то гнусные и юродивые порождения так называемых энциклопедистов следует исторгать, как пагубные плевела, возрастающие между добрыми семенами».

    Оснований для расправы было явно недостаточно, нотем не менее  в  1786 году императрицей было повелено  запретить  продажу  книг,«наполненных странными мудрствованиями»  напечатанных Новиковым, а в 1788 году по личному распоряжению Екатерины он был отстранен от руководства московской типографией. При первых известиях о Французской буржуазной революции 1789 года надзор за Новиковым еще более усилился.

                                        *

    Когда  умер старший брат Василия Нарышкина Семен, - пишут историки, - не известно. Где он похоронен – известно, а вот, когда умер – нет. Якобы  дата его смерти  стерлась с надгробия, установленного на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры. Однако  это не совсем так. В третьем томе сборника «Петербургский некрополь» выпуска 1912 года приведен полный текст  надгробной надписи над его могилой, в котором отсутствуют только две последние цифры года смерти, все остальное легко читаемо:

   «Богу Всемогущему премудрому и всеблагому Слава; Семенъ Васильевичъ Нарышкинъ на семь мъстъ погребенный 18 сентября 17 … года». И эпитафия:
   В благочестии родясь и утвержденный
   В любви ко ближнему и Богу непременный
   Почтительный был сын и нежный верный друг,
   Несчастный в случаях и счастливый супруг.
   От нежных чувствий он чувств здравия лишился
   И, девять лет страдав, в жизнь вечну поселился.

    Пропуск в дате кончины, скорее всего, свидетельствует о том, что памятник был изготовлен еще при жизни С.В. Нарышкина, и  что его кончина  не была скоропостижной. Судя по содержанию надгробной эпитафии, в течение последних девяти лет он страдал от неназванной, но в общем-то понятной  болезни,  по сути дела - сумасшествия.

    Не арестом  ли Василия  была вызвана эта болезнь? И не явилось ли причиной смерти Семёна известие о кончине брата в крепости?  Напомню, что он был осуждён в 1776 году, а известие о его смерти  появилось в 1786-ом. Разница – в девять лет!

    Екатерина в это время в сопровождении почти трёхтысячной свиты следовала с инспекцией в Крым. Знала ли она о смерти Семёна Нарышкина? Наверное, знала,  Ведь со столицей у неё была постоянная курьерская связь, и о  смерти сановника рода Нарышкиных её не могли не известить. А если это так, то при её иезуитских наклонностях она не могла не порадоваться, что еще одного её недруга не стало.

    К этому времени взгляды Екатерины на Дидро,Вольтера, других проповедников французского просвещения коренным образом изменился. К слову сказать, оба её бывших кумира к этому времени ушли в «мир иной», Вольтер - в 1778 году, Дидро - в  1784. Французская революционная литература по приказу императрицы была конфискована. Уничтожены первые четыре тома полного собрания сочинений Вольтера.  Было разрешено печатать книги против Вольтера и других философов-просветителей.

    Вернувшись в столицу, Екатерина  распорядилась убрать все бюсты Вольтера из комнат дворца в подвалы. Из Эрмитажа неизвестно куда исчезли картины Жана Гюбера, живописавшие Вольтера в Фернее. Через генерал-прокурора Самойлова она распорядилась конфисковать в Тамбове полное собрание вольтеровских произведений, как «вредных и наполненных развращением».  Строжайше запретила печатать его сочинения «без цензуры и апробации Московского митрополита».

    Русские правящие круги поняли теперь, какую зажигательную революционную силу таят в себе сочинения французского просветителя, и от «игры в вольтерьянство» перешли в лагерь яростных противников Вольтера. Появилось множество брошюр и памфлетов, где нравственный облик французского просветителя изображался в самом неприглядном виде.

    Несмотря на  это  граф П.С. Потемкин с тревогой писал императрице, что последователи французов, "обояющие слепые умы народные мнимою вольностью, умножаются". Ей доносят, что в окружении её сына Павла строят планы  возведения его на престол, и она всерьез обдумывает, как лишить его этой  возможности  в пользу еще малолетнего внука Александра.

    Новиков продолжал издательскую деятельность, добавив к ней еще и деятельность благотворительную. Особенно больших масштабов она достигла в голодном 1787 году, когда он,  и его соратники  устроили специальные магазины, в которых каждый нуждающийся мог бесплатно получить зерно и хлеб. После окончания голодного года эти магазины продолжали работать.

    Однако в 1791 году контракт на издание книг с московским университетом продлен не был. Типографическая компания прекратила свою деятельность.
В 1787 году в империи широко готовилось празднование 25-летия восшествия на престол Екатерины II. В честь этого события была объявлена амнистия широкому кругу осуждённых. Комендант Кексгольмской крепости премьер-майор Я. Гофман запросил генерал-прокурора Вяземского о том, не распространяется ли эта амнистия и на узников Кексгольма. Вяземский обратился с этим запросам к Екатерине и получил твёрдый ответ: «Всем тем арестантам остаться на прежнем положении».

                                     *

    13 апреля 1792 года в связи с появлением в продаже «Истории об отцах и страдальцах Соловецких» Екатериной, посчитавшей Новикова автором этого произведения,  московскому главнокомандующему князю А.А. Прозоровскому было  указано  произвести у Н.И. Новикова обыск, а самого  Новикова допросить.
Что так насторожило императрицу? Не без оснований можно предположить, что она заподозрила, не предпринимает ли он попыток разыскать Василия Нарышкина среди сумасшедших, томившихся в это время в неволе на территории Соловецкого монастыря?

    Уже 14 апреля во исполнение указа был произведен обыск в Гендриковском доме и в книжных лавках и магазинах. 24 апреля 1792 года у себя в поместье Авдотьино был арестован и сам Н. И. Новиков. Выяснилось, что никакого отношения к «Истории об отцах и страдальцах Соловецких», написанной Семеном Денисовым Новиков не имел. Но его по-прежнему держали  в Москве в собственном доме «под крепким караулом».  Допрашивал его сам А.А.Прозоровский.

    «Князь Александр Александрович, - писала Екатерина А.А. Прозоровскому в Москву 11 февраля 1793 года, - по поданному от Вас представлению повелеваем:
1) хранящиеся в конторе Синодальной забранные в деревне Новикова и в лавках три тысячи запрещенных книг и вновь секретно напечатанных до трех же тысяч, предать огню все без изъятия, не внося и к нам экземпляров;
2) равным образом по внимательном разборе и рассмотрении двух иностранных библиотек, находящихся в одном из домов Новикова, вредных в оных все истребить, а из полезных богословские отдать в Заиконоспасскую академию;  прочие же - в университет».

    Обыски в лавках и магазинах Н. И. Новикова в Москве, а также в его доме в селе Авдотьино позволили обнаружить здесь целые залежи нераспроданных книг прошлых лет - 36 тысяч экземпляров, напечатанных после 1786 года. Более половины из них - 18656 экземпляров в ноябре 1793 года были  сожжены. Сами книгопродавцы были прощены по случаю  рождения внука Екатерины - Николая Павловича.

    Московский университет отобрал для своей библиотеки 5194 книги, Духовная академия - 1964. Остальные были уничтожены, причем помимо ноябрьской 1793 года акции известны еще два случая сожжения книг - 20 апреля и 15 июля 1794 года. Что же касается имущества  Новикова (дома, книги, аптеки, имения), то оно было пущено на уплату его  долга, который был определен в  753537 рублей.

    Императрице стало известно, что московские масоны ведут тайные переговоры за границей  с самим Павлом о вовлечении великого князя в руководство масонскими организациями в России, сплочении русских масонов вокруг великого князя.  Во всем этом нельзя было не увидеть подготовку дворцового переворота. Императрица сделала решительный шаг и подписала московскому главнокомандующему А.А.Прозоровскому указ об аресте Н. Новикова. В 1792 году Новиков был арестован. Это случилось вскоре после неожиданной кончины его жены, вызвавшей у него  сильные и болезненные  переживания.  Николай Иванович был морально и физически подавлен.

    Допрос вел сначала Прозаровский, потом -  начальник Тайной экспедиции Шешковский.  Екатерина сама составляла вопросы для Новикова, которые затем ему задавал Шешковский, писала свои замечания на объяснения Новикова, указывала, кого привлечь в качестве свидетелей. Ещё до окончания следствия императрица указом от 10 мая 1792 года повелела тайно перевезти Новикова в Шлиссельбургскую крепость.

    Главнокомандующий Москвы Прозоровский и шеф Тайной экспедиции Шешковский перевезли его в этот, один из самых страшных российских застенков в глубокой тайне, в закрытой карете и под чужим именем. Императрица сама разработала маршрут: «Дабы оное скрыть от его сотоварищей,  прикажите вести его на Владимир, а оттуда на Ярославль, а из Ярославля на Тихвин, а из Тихвина на Шлюшин и отдать тамошнему коменданту. Везти же его так, чтобы его никто видеть не мог».

    В крепости новые допросы делал ему Шешковский. Наконец, 1 августа 1792 года императрица без какого-либо суда подписала указ о заключении Новикова в Шлиссельбургской крепости на 15 лет.

    Кто знает, может быть  с Николаем Новиковым Екатерина намеревалась поступить так же, как и с Василием Нарышкиным, но этого не случилось.  17 ноября 1796 года не стало и самой Екатерины.  На Российский престол вступил   её сын Павел.

    5 декабря, в день, когда в Петропавловском соборе были  захоронены тела его родителей, - Петра III и Екатерины II, Павел  приказал И. В. Лопухину объявить в Сенате «волю его об освобождении всех без изъятия заключенных по Тайной экспедиции, кроме повредившихся в уме». В списке узников Тайной канцелярии, подлежащих освобождению, первым значился Н.И. Новиков. Исполнять государеву волю надлежало обер-секретарю Тайной экспедиции Сената коллежскому советнику А. С. Макарову.

    Из тюрем и ссылок было освобождено 87 человек. По новиковскому делу кроме самого Новикова, освобожденного из Шлиссельбургской крепости, были возвращены из ссылки в свои поместья H.Н. Трубецкой и И.П. Тургенев; первый получил звание сенатора, второй - должность директора Московского университета. Был освобожден из сибирской ссылки А.Н. Радищев.

    Возвратившись в Петербург из инспекционной поездки в Кексгольмскую крепость, Макаров информировал государя  о положении заключенных там жён и детей Пугачева. О безимянном узнике в его отчёте ничего не сказано. Потому ли, что он числился там, как повредившийся в уме, или по какой-то другой причине – не известно.  Но и в отношении жён и детей Пугачева государем было повелено:  «Оставить в нынешнем положении».

    Не был освобожден из монастырской тюрьмы и кошевой атаман Запорожской Сечи Петр Калнишевский. Чем это было вызвано – непонятно, не достаточным ли усердием Макарова, или тем, что он, будучи назначенным обер-секретарём Тайной экспедиции еще Екатериной, продолжал преданно ей служить и после  смерти императрицы и её верного слуги – Степана Шешковского,  случившейся годом раньше.

    Как бы там ни было, Василий Нарышкин продолжил томиться в бывшем пороховом погребе Кексгольмской крепости.