Налимья печень

Снег быстро опадал в котелке, который все сильнее шипел на красной от жара плите. Пока дед рубил дрова, старался быстрее разделаться с очищенным язем, разделяя рыбину на мелкие части, чтобы сложить ее в котелок, а глаза искали сковороду. Она, оказывается, стояла на полке под столом.

Вытащил ее, обдул, и поставил рядом с котелком, представляя, что через десять минут уже будем есть с дедом жареную рыбу, а не уху, которую ждать минимум полчаса. А мысль, что ни говори, она материальна. Рези в животе усилились от голода, торопя быстрее бросить в сковороду масла. А где оно?

В рюкзаке только сало. А подсолнечное масло, дед говорил, что хранит в подполе. Точно!

Вскрываю его, ищу бутылку, завернутую в целлофановом кульке. Вот она. Ну все.

- Стой, стой, унуче, - убрал с печи сковороду дед. – Язь здесь с опистрохозный, так что не торопись. Не будешь же угли есть.

Дед с улыбкой смотрит на меня, поправляя седые усы.

- С язя уха жирная будет, пальчики оближешь, - говорит он. - Укладывай его плотненько в котелок. И маслица в воду капни, ложки три, пусть томится мясо.

«Ну, начинается!», - про себя я стукнул хорошенько по столу.

А дед уже тонкие слои сала нарезает, на корку ржаного хлеба укладывает, и подает мне:

- Утоли голод, унучек.

- А сам?

- Так, - улыбается дед, показывая беззубый рот, - лучше пососу его, - и кладет в рот несколько мелко нарезанных кусочков сала, и с причмокиванием начинает их жевать, посасывая.

- А картошку? – смотрю на деда. – Резать?

- Вечером пюре сделаем или вареной поедим. А сейчас у нас три часа осталось. Иди, налима принеси с мешка. С большим животом, пусть тает.

Из мешка выбрал самое большое рыбье полено, и отряхивая с него лед, вскинул на плечо, несу в избу.

Дед показывает, куда его положить, на бревенчатый столик у печи.

- Теперь неси ведро с ершом.

"Раскомандовался дед"!

Рыбью мелочь оставил у двери, накрыв ведро с ней кульком. А рюкзак с картошкой под тем столом уложил, на котором налим.

- И дров тащи, да побольше!

"Опять"!

Толстые нарубленные ветки укладываю с обоих сторон железной буржуйки, пусть подсохнут.

- Ну, унуче, чем пахнет?

И только сейчас обратил внимание на то, как по избе разошелся запах ушицы. Смотрю на стол у окна, а котелок, оказывается, уже посерединке его стоит, по бокам – тарелки, деревянные ложки.

- Ну че, унучек, давай, давай, а то без рыбы останемся.

Опускаю ложку в тарелку, и пытаюсь растолкать в стороны мясо вареного язя, чтобы зачерпнуть юшки. А дед смеется, и подает мне дымящуюся кружку:

- Пей, она вся здесь.

Вкуснее ушинного бульона и не пробовал. Язевый он степенный, не белый, как с налима, а прозрачный, как окуневый, только жирнее, и сытный. И хлебом нет охоты заедать его, чтобы не испортить вкуса. А вот рыбное мясо, в самую сласть.
И как всегда, только распробовал его, а тарелка полна костей.

- Ну все, бери ерша, пошли, готовить приманку.

Часу хватило насверлить лунок, опустить в них суровой нитки с замерзшим живцом, присыпать их снегом, чтобы не замерзала сильно вода. Мороз все-таки больше двадцати. Мог бы, с одной стороны, дома посидеть перед новогодней ночью, с дружками в гараж сходить, по рюмке чаю попробовать. Нет же, как узнал, что дед за налимом собрался, в три секунды к нему прибежал, как в юности.

Хотелось по дороге в магазин за «Белой» забежать, но пожалел деда, ему нельзя, значит и не стоит раздражать старика.

И вот уже воткнуты в маленькие сугробики над лунками веточки, чтобы знать где, удочки спрятаны, и возвращаемся в избу.

- Ну что, по печеночке? – шепчет дед, легонько стукнув меня под ребрышко.

- Да не , дед, тебе ж нельзя, я и не купил водки.

- А-а-ях ты, унуче. Да не о нашей я, а налимьей. Полосуй его, а я печь покормлю, а то оголодала.

Про себя вздохнул, не смотря на прохладу в избе, сбрасываю куртку и, разминая пальцы, иду на снег с рыбой. Она немножко отсырела, но как была чурбаном, так и осталась.

Топором отсоединяю голову, опираюсь коленом на ее хвост, и разрезаю налимий живот. Печень у него огромная, готовится к нересту. Нашли же когда икру метать, под самый Новый год!

Несу в избу ее, в одной руке, а мелко нарубленной мясо сложенное в ведро, несу в другой руке. А дед уже успел и печь накормить, картошку очистить, и полный котелок снегом набить…

Чай первым поспел, с листьями смородиновыми, с изюмом черничным и голубичным. Это дедов чай, его сколько не пей, не напьешься.

А вот и на сковороде она самая, печень налимья, вся шкварчит на сале с луком, аж слюнки не удержать.

- У тебя как с этим, - показывая рукой на живот, спрашивает дед, - не пронесет?

- Выдержу, - улыбаюсь я, и зачерпываю ее ложкой, укладывая на краюху хлеба. – Чай-то твой много печени уже не даст съесть.

- Вот то и хорошо. Я на всякий случай риса в него положил.

- Тю ты, - сплевываю я крупу. – А то думал, что ты березовой почки туда набросал.

- Рано еще, это по весне. Так что я лучше картопли поем, - и разминает ее дед ложкой в своей тарелке. – А ты сам, гляди, если что, то подальше от избы, а то нынче, говорят, зима теплая, росомаха не ушла, как и олень с лосем, будет мне мешать. А я здесь весь январь пробуду, налима заготовлю.

- Дед, если трудно с деньгами, то скажи, дам.

- Дам, дам, все вы добренькие, - махнул старик. – Налима не только я ем, а Палкан с радостью, и птица. Куры даже у него рыбу отбирают.

- От же а! – хлопаю я глазами, наслаждаясь налимьей печенью.

Улавливаю ее пальцами с рубашки, куда ее кусочки вечно падают, отправляю их в рот. Жалко терять такую вкуснятину. И ойкнул, только сейчас заметил, что на столе вместо свечки стоит консервная банка, и огонек томится на кончике рыбьего мяса.

- Налим? – указываю на него.

- Теша, - добавляет дед. – Жирный нынче налим.

А вот и прихватило. Накидываю на себя куртку и бегом в лес. Хорошо бумаги в карманах много, знал, зачем пригодится.

Небо звездное. Красотища! Вот-вот, кажется, сорвется с места месяц, и спрячет его в мешок черт из гоголевской сказки, чтобы подарить Солохе.

Что-то хрустнуло в стороне. И – расхотелось. Тороплюсь в избу, а дед уже ждет на крыльце.

- Может не пойдем на речку? – спрашиваю у него.

- Чегой-то, - усмехнулся дед.

- Да что-то хрустнуло там? – указываю за спину.

- Не, не росомаха, - машет рукой дед, застегивая мою куртку. – Дерево нынче сырое, дождил ноябрь, прямо в морозец. Так что это она, сырость, хрустит.

"Успокоил".

А налим нынче крупный, под пять-шесть килограммов, не меньше. Долго не извивается, быстро усыпает на льду. Делаем из него вязанку. Да не одну, а две, тринадцать рыбин не утащить даже волоком. Пока дед, готовит новую наживку и присыпает лунки, за два раза перетащил рыбу в избу. А сам невольно ругаю себя, что не положил в машину длиной веревки. Если много будет рыбы, то в багажник «Нивы» не влезет, нужно на крышу часть ее уложить.

Мысли, мысли, беспокойные, уснуть не дают. Растянулся на нарах, на разложенных еловых ветках, потянулся.

- Может чайку? – голос деда бодрый.

- Да, да, сейчас чуть-чуть полежу и поставлю котелок, - обещаю я.

…Ой, сколько же мы рыбы то наловили. Горы ее у избы лежат, как дровница осенняя, на зиму припасенная. Таскаю ее на свою «Ниву», весь салон заполнил налимом, не куда и самому влезть. Поэтому приходится ее волоком тащить, машину, как сани. А дед забрался на верх машины, да подбадривает меня, как лошадку: «Давай, быстрее, а то уже совсем светло. Давай, унучек, а то не только бабка будет меня ругать, а и дочка, что тебя держу здесь».

Открываю глаза, а в окно уже белесый свет пробивается.

- Ничего себе, поспал, - потягиваюсь я, и смотрю виновато на деда, который чай разливает по кружкам.

- Ну, видно устал, и правильно, что выспался.

- А ты тоже спал?

- Я? - улыбается дед. - А выйди и посмотри.

Позевывая открывая дверь избы и присвистнул, как только что виделось во сне, с десяток мешков стоит, облокотившись друг на друга, из которых торчат налимьи хвосты.

- Ну, ты и дал! – кричу я.

-  Вот и я о том, придется сани с собой брать, и волоком их утащим машиной.

- А где их взять-то? – смотрю на деда.

А он, вытирая от льда усы, смеется:

- Так унуче я уж здесь живу семьдесят пять годков то, и знаю, что сани нужно готовить летом. Там они на поляне ждут, где машина твоя стоит. Давай, мешки тащи туда. А я у машины уже и костер развел, головешки под мотор укладывай, пусть масло разогреют, а то около тридцати сегодня. По другому не заведешь. 

- Да, да, - а сам хватаюсь за живот, и в лес. Налимья печень напомнила о себе, как всегда не вовремя.