Владислав Сафонов - написанные рецензии

и в том, что завернут этот селезень (утка) был у него в бумажку по размеру для того неподходящую. Смешно, когда о таких мелочах пишет профессиональный историк. Мои же замечания к тексту пастернаковского романа, включая упомянутые выше о революциях и полуразрушенной Москве, вы назвали в своей книге мельчайшими. Свое определение моих замечаний – мельчайшие – вы, словно не доверяя себе самому, подкрепили в адресованном мне письме ссылкой на мнение Татьяны Денисовой: «Как справедливо заметила уважаемая Татьяна Денисова, все они без особого труда могли быть устранены квалифицированным редактором». Разговаривать со мной по поводу этого ее «справедливого» замечания Татьяна Денисова отказалась наотрез, объяснив мне, что она профессиональный переводчик, а не литературовед, и говорить на эту тему не может и не хочет. А Вы, признав Татьяну Вашей единомышленницей, этого ее непрофессионализма, увы, не разглядели и ее слова приняли за истину. А ведь Татьяна сказала совсем не то, что Вы ей приписали. Она не говорила о «всех моих замечаниях». Вот ее слова: «Конечно, отечественные корректоры смогли бы помочь автору исправить стилистические ошибки, а также, возможно, указали бы и на рыхлость, недоработанность композиции…» Но упомянутые Татьяной корректоры не занимаются и никогда не занимались редакторской правкой текстов и тем более исправлением стилистических ошибок. А в композицию романа, пожалуй, не имеют права вмешиваться даже редакторы. Они могут лишь дать совет автору. Вам ли этого не знать? Корректоры читают лишь корректуру, выискивая в ней типографские огрехи. Устранить сотни сделанных мною замечаний по поводу несуразиц в тексте «Доктора Живаго» (Набоков называл их ляпами) это значит переписать роман полностью заново, в результате чего очень многое (очевидные глупости и нелепости), названные Набоковым ляпами, из него будут просто выброшены, а остальное будет изложено не в авторской редакции, а в редакции редактора. От текста самого Пастернака, может быть, останется лишь небольшая кочерыжечка. Но такой правки в истории литературы еще не было. В упомянутом мною выше Вашем письме Вы с гордостью заявили, что «посадили меня (не профессионала, а рядового читателя) в лужу». Вы, пожалуй первый в мире профессионал, гордящийся тем, что посадил в лужу прозелита и перед ним же этим еще и хвастающий. Но, во-первых, в лужу Вы меня не посадили, это Вам лишь показалось. Не сидите ли Вы сами, Владимир, в глубочайшей луже с самого начала нашего общения? Перечитал я ваше письмо (обменялись мы с Вами мнениями в 2013 году) и еще раз убедился в том, что так оно и было и продолжает так оставаться. И сажаю Вас в лужу не я, а Вы сами, ведомые собственной гордыней, себя в нее сажаете, того не замечая. Ваше мнение о том, что нелепый, неграмотно и бездарно написанный пастернаковский роман можно исправить редактурой, с головой выдает Ваш непрофессионализм в литературоведческих делах. Бог порицает гордыню, Владимир. Не гневите Господа! И, ради Бога, не пишите мне возражений по поводу здесь мною сказанного: загоните себя в еще более глубокую лужу. Хочу Вам напомнить, Владимир: в своем письме Вы обещали воздать мне в своей книге должное за то, что я «пусть и не слишком умело и глубоко», разобрался с «Доктором Живаго». Обязательно ли надо было сказать: «не слишком умело и глубоко»? Вы ведь знали, что я рядовой читатель, а не профессиональный литературовед. К тому же, «Слишком умело и глубоко» не пишут даже профессионалы. А за то, что я «совершил важный прорыв в изучении этого произведения, быть может, и не отдавая себе отчета в степени его важности» (воспитанность, которой Вы в своем письме хвастаетесь, не позволила Вам промолчать и о том, что писал я «БЫТЬ МОЖЕТ не отдавая себе отчета». Но этого «быть может» на самом деле не было, и быть не могло. Зачем же мне было бы тогда писать об этом?) Вы пообещали мне отпустить «все возможные комплименты и дифирамбы». Но в Вашей книге ни обещанных комплиментов, ни дифирамбов не оказалось. Только унижающие меня, как автора, и принижающие значимость моих книг нападки. О некоторых из моих книг Вы даже (в своем письме) заявили: «Неужели не надоело писать в сущности одно и то же?» А вот не надоело! В литературоведении Вы ведь не профессионал, а тоже прозелит, и не заметили того, что книги, написанные мною позже (о которых Вы говорите), написаны совсем в другом ключе и имеют совсем иное наполнение фактами и иную значимость. Комплиментов и дифирамбов в мой адрес в Вашей книге не оказалось, я думаю по простой причине: Ваше самолюбие на длиннющем поводке бежит у Вас впереди рассудка и мешает Вам мыслить здраво. И с этим ничего не поделаешь. С одной стороны Вы, видимо, понимаете, что дифирамбы я заслужил, а с другой сомневаетесь, что можно похвалить кого-то, чья фамилия не Молотников. Если бы я не понимал степени важности того, о чем я пишу, зачем бы мне было это делать? Вся Россия (в том числе и В.Молотников) хранила молчание по поводу того, что кучка фанатов провозгласила безграмотного графомана (получившего по проискам ЦРУ Нобелевскую премию) гением и зачислила его в классики русской литературы. Пришлось взять в руки перо мне − непрофессионалу и написать об этом. Писал я по зову сердца, а не из любительских побуждений. Говоря о том, что я сам недооцениваю важности своей работы, Вы, в то же время, эту ее важность стараетесь всячески принизить. Надеюсь, что это мое общение с Вами будет последним. Через Ваше чудовищное самолюбие пробиться просто невозможно, да и нет смысла, потому что главное движущее начало у Вас именно самолюбие, а не рассудок. Ничего из того, что написано выше я бы писать не стал. Подвигло меня на это к Вам обращение Ваше совершенно непростительная грубость в адрес Ивана Толстого. Всеми порядочными людьми России книга И.Толстого была принята с уважением и оценена по ее достоинствам, только Вы нашли в ней повод только для улюлюканья и ни слова для похвалы.

Владислав Сафонов   02.11.2015 15:05   Заявить о нарушении

Замечаний нет.

Александр Лагутин   04.11.2015 06:52   Заявить о нарушении

Не буди лихо, пока оно тихо…
Г-н Сафонов мог обратиться ко мне в частном порядке. Портал, насколько я понимаю, предоставляет возможность отправить письмо автору. В этом случае я, менее всего склонный к перепалкам с деятельными дилетантами, скорее всего, не отреагировал бы на брюзжание уязвленного самолюбия. Но г-н Сафонов вышел в публичное пространство, чем просто вынудил меня на ответ: silentium videtur confessio.
Я никогда не утверждал, что г-н Сафонов обнаруживает в «Докторе Живаго» мелкие и мельчайшие огрехи: «…не так давно этот автор выложил в Сеть очередное свое сочинение «Затянувшееся безобразие», в котором продолжил охоту за огрехами «Доктора Живаго», В ОСНОВНОМ, мелкими и мельчайшими…». Есть разница?
Я никогда не утверждал что «Доктор Живаго» может быть исправлен редакторами, а тем более корректорами. Я написал о том, что большинство ляпов, обнаруженных г-н Сафоновым, кстати, уверенным, что в русском языке существует слово женского рода ЛЯПА, а не, на чем настаивают словари, слово мужского рода ЛЯП и по этой причине склоняющего ни в чем не повинный ЛЯП самым курьезным образом, «без особого труда устранит любой квалифицированный редактор, а то и корректор». И это несомненно так, какие бы домыслы по поводу работы редактора не роились в его голове. О важной и благодетельной роли редактора в судьбе начинающего романиста – а Пастернак, несмотря на свои преклонные лета, романистом был именно что начинающим – пожалуй, лучше других рассказал замечательный русский писатель Юрий Трифонов в своих отчасти даже исповедальных «Записках соседа».
И я никогда не писал г-ну Сафонову писем и, тем более, не приглашал читать мою книгу. Проходную вежливость «если Вы соблаговолите ознакомиться» истолковать как приглашение. Ну и ну.
На самом деле, года три назад г-н Сафонов выдал рецензию на мои изыскания в формате несколько неуважительном (как замечание к чужой рецензии), а к тому же составленную в тоне снисходительно-поучительном. Я счел себя в праве поставить на место Бог весть что возомнившего о себе рецензента. В ответ г-н Сафонов прислал нечто, на мой взгляд, обидчивое, маловразумительное и к делу вовсе не относящееся, что освобождало меня от докуки дальнейшего общения. Через какое-то время он высказал пожелание, чтобы наша переписка была удалена, с чем я, как теперь выясняется, ошибочно полагая, что преподанный урок оказался достаточным, согласился – и все удалил.
Ныне он, причисляющий себя к порядочным людям, вырывает из моего послания отдельные обороты, чтобы вменить мне в вину «нескрываемое желание воспарить над оппонентом, уязвить и обидеть его». По моим представлениям о порядочности, если уж приспичило реанимировать старые обиды, вынести их на всеобщее обозрение, элементарная порядочность предписывает ознакомление читающей публики с первоисточниками. В моем распоряжении только мой ответ, который я и привожу.
Здравствуйте, Владислав. Признаться не предполагал, что когда-нибудь доведется переписываться с Вами. Тем более в таком странном формате. Вы разместили свое послание в виде реплики на рецензию г-жи Агаты Майн, что, на мой взгляд, несколько неуважительно. Если уж Вы сочли возможным вступить в диалог, логично сделать это в форме прямого обращения. Что ж, тогда и я вынужден отвечать в том же формате.
В своем послании Вы затронули несколько тем и высказали ряд претензий. С Вашего позволения, буду отвечать по принципу от простого к сложному.
1) Начнем с Вашей оценки стихотворения "Перелет". Как я понял, Вы ознакомились с ним сравнительно недавно, и не по моей книге, а, как Вы поясняете, «у Татьяны Денисовой со ссылкой на Вашу книгу». Возможно, в этом причина забавных непониманий. Вы полагаете, что я привел его как пример пастернаковской бездарности. Но я принципиальный противник экстремистских бездоказательных оценок и именно поэтому никогда не считал Пастернака бездарным поэтом. Оно понадобилось для того, чтобы показать безграмотность оценки г-ном Быковым взаимоотношений внутри Лефа, отметить глубокие противоречия между эстетическими установками лефовцев и Пастернака и так далее. Извините, но мне не с руки повторять все написанное и опубликованное только потому, что Вы, скорее всего, не удосужились ознакомиться с ним. Так поступать, заявляю Вам это со всей ответственностью искушенного профессионала, негоже, профессионализм в том-то и состоит, что всегда надлежит обращаться к первоисточнику, в данном случае к моему оригинальному тексту, а не удовлетворяться пересказом.
Но это, как говорится, полбеды. Настоящая беда в том, что некий энергичный господин, имеющий весьма поверхностное представление о предмете разговора, и нисколечко не вникнув в проблему, немедля обзаводится собственным и весьма категорическим мнением: не то «издевательская пародия на заумные стихи Пастернака и не могло быть написано им самим», не то, «по ошибке ему приписано», ибо «Пастернак», – утверждаете Вы с высот Вашего знания – и в правду писал порой очевидные глупости, но не в такой умопомрачительной степени». Правда, Вы снисходительно позволяете мне оставить «Перелет» в тексте, заметьте, моей книги, но только с условием обращения «к пастернаковедам, включившим его в число авторских стихов Пастернака, разобраться с происхождением этого стихотворения».

Владимир Молотников   05.11.2015 21:42   Заявить о нарушении

Чего делать я не стану ни под каким видом. Позориться, видите ли, не хочется.
Пастернак не только писал умопомрачительные глупости, но и публиковал их. В частности, стихотворение «Перелет», написанное в 1923 г. (автограф хранится в собрании Л. Ю. Брик), в публикации которого в «Лефе» ему было отказано, он публикует в следующем году в журнале «Русский современник» (1924, №2, с. 10) в подборке столь же, если не более, слабых стихов. В 1965 году, когда и речи не могло идти о засилье комплиментарных пастернаковедов, это стихотворение как несомненно принадлежащее перу Пастернака публикуется в книге: Борис Пастернак «Стихотворения и поэмы». В авторитетнейшем издании: Большой серии «Библиотеки поэта». Как представляется, тут и спорить не о чем. Впрочем, я Вам не указ. Вы полагаете, что оно написано не Пастернаком – доказывайте это, но не возлагайте на меня свои проблемы.
Владислав, Вы не профессионал. Вы – заинтересованный дилетант, энтузиаст. Со всеми плюсами и минусами этого статуса. Объем Ваших знаний очень ограничен. Но по Вашим книгам складывается впечатление, что чем дальше, тем больше Вы утрачиваете объективное представление о себе, воображаете себя крупным специалистом. Некие высшие силы, как правило, мстят за чрезмерное самомнение. Я без особого труда посадил Вас в лужу, но, поверьте, не для того, чтобы унизить или оскорбить. Уж лучше это сделаю я и почти в приватном порядке, чем Ваши недоброжелатели, которым Вы своими лихими вторжениями в сферы, функционирование в которых требует огромного запаса знаний и сугубой осторожности в суждениях, даете отличный предлог не воспринимать Вас всерьез. Вряд ли, это в Ваших интересах.
2) «Вашей перебранки с Донским, – поучаете меня Вы, – могло и не быть, если бы в своей книге Вы сделали ссылку на мою работу «Затянувшееся безобразие». И это очень странно. Во-первых, никакой перебранки у меня с г-ном Донским не было. Я всего лишь в сердцах решил поставить на место (за что не перестаю себя корить) зарвавшегося наглеца и невежду, которого следовало просто высмеять. Что и сделала г-жа Агата Майн, заметившая (чего я, в крайней степени раздосадованный агрессивным тоном Донского, сделать не смог), что он пишет Кембридж через «э», Якобсона с двумя «с» и превращает его в профессора Кембриджа. Зримые приметы крайнего невежества. Во-вторых, сослаться на Вашу книгу я не мог, так как обмен колкостями с Донским имел место в мае 2013 г., а Ваша последняя книга появилась на Прозе Ру только в декабре. Возможно, она публиковалась где-то еще, но я, по горло занятый своими делами, не всегда своевременно отслеживаю чужие публикации и отзываюсь на них. Кстати, в этом мало отличаясь от Вас. Моя книга публикуется частями, начиная с 2011 г, но Вы пишете мне только сейчас, так что же мне ставить Вам это на вид? Воспитание не позволяет. В-третьих, даже если бы я и знал о «Затянувшемся безобразии», делать на него ссылку не стал бы, ибо в нем нет ни слова (во всяком случае, на мой взгляд,) о том, по поводу чего мы схлестнулись с Донским, а к тому же разбираться со своими недоброжелателями я предпочитаю без посторонней помощи. В очередной главе моей книги, которая, если не случится чего-нибудь чрезвычайного, появится на Прозе Ру в начале будущей недели (ныне идет выверка цитат, проверка сносок – скучная, утомительная работа, на которую мы, выбравшие ученую стезю, к сожалению, обречены), без всякого понукания с Вашей стороны я не только даю ссылку на «Затянувшееся безобразие», но и анализирую реакцию на Ваши книги. Там, как мне представляется, все это выглядит уместным, хотя я и не уверен, что Вам понравится. Но это моя книга – и мне решать, что и как в ней писать.
3) Вы полагаете, что «в значительной мере обезоружили» меня, «выбрав из пастернаковского «Живаго» наиболее эффектные глупости». Но великодушно подстилаете соломку: «Но так уж получилось. Я ведь начал писать о Пастернаке лет на пять раньше Вас». Извините, но придется Вас разочаровать. Вовсе не собираюсь бороться за приоритет, тем более ни Вам, ни мне принадлежать он никогда не будет, ибо задолго до нас, суетных и в меру ничтожных, о «Докторе Живаго» и творчестве Пастернака вообще высказались корифеи русской культуры, но все же вынужден отметить следующий факт. Летом 2001 года в программе Александра Гордона «Хмурое утро», которая выходила на телеканале М-1 и в эфире радиостанции «Серебряный дождь», программе исключительно популярной, особенно среди продвинутой молодежи, едва ли не культовой, Ваш покорный слуга на аудиторию почти в 30 миллионов потенциальных зрителей и слушателей назвал «Доктора Живаго» халтурным и графоманским романом. И привел настолько эффектные текстологические доказательства, что это вызвало немалый переполох, следы которого, наверное, еще можно отыскать в Сети.
Владислав, лично я не вижу большого толка и смысла в вытаскивании на свет Божий многочисленных огрехов романа, в моей терминологии «блох», в Вашей – «ляп». Поэтому в своей книге ограничиваюсь минимумом примеров. И вот почему. Как справедливо заметила уважаемая Татьяна Денисова, все они без особого труда могли быть устранены квалифицированным редактором. Кстати, едва перевалив за середину романа, я насчитал их свыше шестисот. Так что могу совершенно безвозмездно подбросить сотню-другую.
Вы ведь не совсем случайный человек в изучении «Доктора Живаго», поэтому постарайтесь представить ситуацию: в 1956 году принимается решение о публикации романа в СССР. Назначенный редактором Анатолий Старостин, очень дельный специалист, обнаруживает все эти огрехи и устраняет их. И что, роман перестает быть халтурным и графоманским? Владимир Набоков уже не назовет его фальшивым? А Александр Гладков не придет к выводу, что «ни одна из сторон русской жизни описанного времени не показана в романе верно и полно»? Сколько бы огрехов (ляп) Вы ни нарыли, это ни на йоту не приблизит ни Вас, ни Ваших читателей к пониманию истинных недостатков романа, которые не устранить и самым профессиональным редактированием.

Владимир Молотников   05.11.2015 21:47   Заявить о нарушении

Заявляя о фальшивости романа, Набоков, в отличие от Пастернака, великолепно владевший русским языком и отдававший себе отчет в значении употребляемых слов, имел в виду следующее: можно взять любой персонаж, любой эпизод халтурного романа и, квалифицированно проанализировав, доказать, что ничего такого в русской жизни того времени не было и быть не могло. Что ткань повествования рассыпается. «Чистая серпянка», сказал бы портной Акакия Акакиевича.
За недостатком времени, приведу только несколько примеров принципиальной недостаточности Вашего метода. Вот Вы справедливо отмечаете, что четыре человека, приехавшие на дрезине, СОСКОЧИЛИ с нее, а не, как у Пастернака, СОСКОЧИЛ. Хорошо, исправили. Но от этого ничего не изменится, ибо никакой дрезины, никакого следователя, врача и двух городовых не могло быть. Почему? Попробуйте разобраться сами. Вот, где «катится чистенький желто-синий поезд», Вы несколько нудновато занимаетесь местоимениями «они» и «он», не замечая при этом действительных признаков чудовищности фразы. В чем они? Попробуйте разобраться сами. Вот Вы рассуждаете о том, что снаряд, в Вашем изложении большой «Берты» (по-русски, если это Вам будет интересно, замечательное орудие принято именовать «Большая Берта», что тоже не совсем верно, ибо немецкое Dicke Bertha правильнее перевести Толстушка Берта) способен уничтожить целый полк, и из небольшого подразделения, по которому выпущено два снаряда, никто не мог уцелеть. И уже непонятно, кто нелепее, Пастернак, наделяющий своего доктора, сугубо гражданского человека, так сказать, штафирку, способностью бывалых фронтовиков: по звуку разрыва определять калибр (в данном случае, 420-мм) орудия. Или же Вы со своими якобы глубокомысленными выводами.
Все дело в том, что немцам, нации, как известно, рациональной и расчетливой, и в голову не могло придти палить да хоть по дивизии, наступающей во главе с самим Государем Императором (или, как написал бы Набоков, румяным царем) из осадной мортиры. А тем более по завшивевшим избам еврейского местечка Восточной Галиции. На Восточном фронте «Большая Берта» применялась только в 1915 году при втором штурме Осовца, осада которого стала длительной головной болью германского командования.
Я создаю свою книгу по заранее разработанному плану. Сейчас я сознательно отвлекся от анализа «Доктора Живаго» ради разработки других сюжетов. Если это будет угодно Провидению, я еще вернусь к анализу текста. Но не для того, чтобы азартно отыскивать мелкие и мельчайшие огрехи и бесконечно писать о них.
Я проанализирую несколько эпизодов В ЦЕЛОМ. В свете нашего диалога, вероятно, выберу те эпизоды, в которых Вы смогли отыскать лишь сущие мелочи. И если Вы соблаговолите ознакомиться с ним, то убедитесь, что он будет гораздо эффектнее, а к тому же гораздо эффективнее, нежели Ваша, извините за резкость, нескончаемая игра в бирюльки.
4) Вы упрекаете меня: «то, что Вы написали о моих книгах – это ведь по существу закамуфлированный призыв к читателям – этих моих книг не читать». Никаким камуфляжем я не занимался, напротив, высказался вполне ясно. Въедливый пенсионер В. И. Сафонов, в оценке творчества Пастернака полярно противостоящий г-ну Быкову, половину объема двух своих книжек «Борис Пастернак. Мифы и реальность» (М.: Анонс Медиа, 2007) и «Б. Пастернак не гений, а графоман» (М.: WlaSaf, 2011) отводит под тщательную прополку – с использованием толкового словаря и здравого смысла – сорной поэзии Пастернака. Т. е. предается занятию, на наш взгляд, заведомо любительскому, отчасти даже предосудительному.
А конечный его вывод: мы имеем дело с «заумью», либо с «графоманией» – слишком прямолинеен и далеко не все объясняет.
И обнародовал этот текст в августе 2011 года. К тому времени обе Ваши книги уже были распроданы. В частности, мне по счастливой случайности в Доме книги на Новом Арбате удалось раздобыть вторую, а первую я так и не смог отыскать в продаже. Вот и пришлось (за более чем две продажных цены) отксерить ее в Ленинке. Это я к тому, что на читательском интересе мои слова, ни от одного из которых я не намерен отказываться, никак не могли сказаться. Представить, что спустя три года очередная Ваша книга, мало чем отличимая от двух первых, появится на Прозе Ру я был не в состоянии. Кстати, мне так и непонятно, зачем Вы ее вывесили? Неужели не надоело писать, в сущности, одно и то же?
Прошу Вас обратить внимание, что я – не спорю – негативно отозвался о половине объема Ваших книг. Но я действительно считаю, что копание в ранней лирике Пастернака, а тем более в «Спекторском» – занятие любительское и отчасти предосудительное. И тут у меня имеются влиятельные единомышленники: Нина Берберова, ее первый муж, Марина Цветаева, наконец. Но даже и без этой поддержки я имею полное право на собственное мнение и публичное высказывание его. Разве не так?
Но я приветствую, о чем в соответствующем месте моей книги будет заявлено со всей определенностью, их вторые части, где Вы, пусть и не слишком умело и глубоко, разбираетесь с «Доктором Живаго». Более того, поскольку Вы совершили важный прорыв в изучении этого произведения, быть может, и не отдавая себе отчета в степени его важности, Вам будут отпущены все возможные комплименты, пропеты дифирамбы. Это только вопрос времени.
Вы полагаете, что я, подобно Вам, нацелился на противостояние «борателям русской культуры». Уверяю Вас, это не так. Я слишком уважаю русскую культуру, чтобы возомнить, будто для ее защиты необходимы мои слабые силы. Она сама постоит за себя. Неужели Вы и впрямь допускаете, что Жененку, Флейшману, Быкову и примкнувшей к ним Наталье Ивановой удастся нанести ей урон? Полно. Русская культура как часть мировой культуры абсолютно неуязвима. Будь оно иначе – грош ей цена. Видите ли, Владислав, мне кажется, что Вы буквально ненавидите пастернаковедов, вообразили себя воителем, едва ли не на белом коне. И это Ваше право. Но не приписывайте мне ненависти к тем, кого я всего лишь презираю.
И цели у нас разные. Я ставлю перед собой цель достижимую и абсолютно альтруистическую: добиться исключения «Доктора Живаго» из школьной программы. Рассказывать о том, как я намерен действовать, разумеется, не стану: praemonitus praemunitus. Я был бы безмерно счастлив, если бы «Доктора Живаго» в школьной программе не было, и мне не пришлось бы писать книгу, копаться, преодолевая жалость, стыд и отвращение, в жизни и творчестве абсолютно неинтересного мне Бориса Пастернака. Поверьте, мне есть чем занять себя. Но к действию меня побуждают мои представления о гражданственности, мое понимание чести и достоинства.
Вы же стремитесь к прямо противоположному: «Мне кажется, – пишете Вы Татьяне Денисовой, – «Доктора Живаго» надо не изымать из школьной программы, а совсем напротив – изучать его с предельно возможной тщательностью. Более подходящей книги для того, чтобы объяснить школьникам, что такое графомания найти невозможно».
Зачем одиннадцатиклассникам, и без того чрезмерно загруженным, с ПРЕДЕЛЬНО ВОЗМОЖНОЙ ТЩАТЕЛЬНОСТЬЮ разбираться в том, что такое графомания? Ведь едва ли один на десять тысяч школьников в будущем посвятит себя скорбному занятию: художественному творчеству. Воля Ваша, но возникает подозрение, только для того, чтобы нарытые Вами ляпы стали широко известны. Не кажется ли Вам, что столь эгоистические побуждения не делают Вам чести?
Не скрою, мне кажется.
И последнее. Вы что-то там туманно говорите о солидарности с единомышленниками и нежелательности противостояния. Единомышленниками мы не являемся и, с большой долей уверенности можно утверждать, никогда не станем, ибо, помимо всего прочего, для меня абсолютно неприемлемо педалирование еврейского происхождения Пастернака, намеки на некий еврейский заговор и так далее. Этническая чистка русской литературы представляется мне неоправданно высокой ценой за возможность поставить Пастернака на его истинное место в истории русской литературы двадцатого века.
Что же касается нежелательности противостояния – помилуйте, откуда ему взяться? Наши пути не пересекаются. Мы играем в разных лигах.

Владимир Молотников   05.11.2015 21:49   Заявить о нарушении

Не скрою, высокомерно. Но тон ответа, в котором мне, как представляется, все же удалось не выйти за рамки допустимого, предопределен тоном обращения.
Г-н Сафонов сберег мое послание и даже, о чем сам и сообщает, иногда перечитывает его. Свои тексты он, наверняка, хранит.
Владислав, мяч на Вашей стороне. Последуйте моему примеру, это единственный способ, которым Вы сможете подтвердить свою порядочность.
Нынешняя порция претензий сводится к двум пунктам:
1. Я якобы не нашел ни одного слова похвалы для книги Ивана Толстого, «которая всеми порядочными людьми России… была принята с уважением и оценена по ее достоинствам», в первую очередь за то, что он «проделал непростую работу, разоблачив фиктивность Нобелевского лауреатства Б. Пастернака».
«В свете введенных в научный оборот документов ЦРУ вопрос о первом русском издании, о том, как и даже зачем оно было осуществлено, выглядит сравнительно малозначимым. Всего лишь один из эпизодов сложной многоходовой комбинации, проводимой американской разведкой с конечной целью присуждения Пастернаку Нобелевской премии по литературе, что, конечно же, не умаляет заслуг И. Н. Толстого, который в своей книге «Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ» исследовал этот сюжет почти беспристрастно и со всей, на тот момент возможной, тщательностью».
Так нашел или не нашел?
Иван Толстой свято верит в то, что стокгольмские академики премировали Пастернака заслуженно, «как человека, который в тот год больше всех был достоин награды за свой подвиг литературного труда и свою моральную стойкость». Случись ему узнать, что некий господин вменяет ему в заслугу разоблачение фиктивности (кстати, речь идет о мнимости, поддельности или фальшивости? иного не дано) лауреатства – тут и до нервного срыва недалеко.
Толстой ставил перед собой задачу исследовать «приключения рукописи». С чем справился вполне профессионально. Но выходя за границы этой сугубо специальной темы, он сплошь и рядом скатывается на позиции комплиментарного пастернаковедения или вторит общеупотребительным «прогрессивным» благоглупостям.
Глава о Виташевской представляется г-ну Сафонову лишней, ибо он бесконечно далек от проблематики моральной ответственности ученого, абсолютной недопустимости не подкрепленных исчерпывающими доказательствами обвинений. Ну, далек – и далек. Лично мне недосуг заниматься его просвещением.
2. Я якобы обещал ему:
а) «дать в своей книге примеры того, как надо писать о пастернаковском невежестве, показать это на эпизодах, в которых лично [он] смог «отыскать лишь сущие мелочи». Но где же они эти примеры, в которых [он] обнаружил лишь мелочи?».
б) в своей книге «воздать [ему] должное», но до сих пор – ах, противный! – не сделал этого. «Только унижающие меня, как автора, и принижающие значимость моих книг нападки». В глубине души я, дескать, сознаю их «важность» и «значимость» но оценить их по достоинству мешает мне «гордыня» и «чудовищное самомнение».
Ничего я ему не обещал, но всего лишь ПРОИНФОРМИРОВАЛ, что книга моя пишется по заранее разработанному плану, что я еще вернусь к анализу текста «Доктора Живаго». Так оно и будет. Г-н Сафонов полагает, что именно обнаруженные им «несуразицы» Набоков называл ляпами, таким образом, чуть ли не возвышая себя до роли продолжателя. И смех, и грех. От всевозможных ляпов, о которых Набоков говорит в интервью корреспонденту «The Ivy Magazine», до «ляп», которые удалось разглядеть г-ну Сафонову, дистанция огромного размера. Набоков имеет в виду не текстологические промахи, а многочисленные проявления того, как Россия, русская жизнь определенного периода под пером халтурщика приобретают признаки, так сказать, развесистой клюквы. И будет глава, посвященная не возне вокруг по-преимуществу мелких и мельчайших, а кое-где и просто надуманных огрехов, но анализу «истинных недостатков романа, которые не устранить и самым профессиональным редактированием». Книга еще не закончена.
«Доктор Живаго» – халтура сложная, многоуровневая. Анализ текста чем-то напоминает компьютерную игру, где каждый выбирает уровень себе по плечу.
Г-н Сафонов более-менее сносно освоился на первом уровне, в считанных случаях и без особого успеха пытаясь перебраться на второй. О чем ему было заявлено со всей возможной ясностью: «я не вижу большого толка и смысла в вытаскивании на свет Божий многочисленных огрехов романа, в моей терминологии «блох», в Вашей – «ляп». Более того, занятие, которому он предается с неиссякаемым азартом, было названо «нескончаемой игрой в бирюльки».
С какого перепуга он возомнил, что я считаю его книги важными и значимыми? Они любопытны, примечательны, в плане реакции рядового читателя, не слишком искушенного, но и незашоренного. Не более того. Если переводить в книжный формат, в моем исследовании сейчас без малого семьсот страниц. Сафонов упоминается трижды и, в общем-то, походя. И то сказать, мне, что, делать нечего, кроме как принижать то, чего нет и в помине?
И не моя вина, что г-н Сафонов не разобрался с иронией фразы, в которой говорится о «комплиментах» и «дифирамбах», и все еще ждет не дождется восхвалений. В его книгах дифирамбов заслуживает только случайная догадка, всю важность которой он не в силах оценить, по причинам, в которые я не считаю возможным углубляться. Ей дифирамбы, без сомнения, будут пропеты. Дайте срок. Правда, вряд ли это порадует контрагента.
И последнее: «Вся Россия (в том числе и В.Молотников) хранила молчание по поводу того, что кучка фанатов провозгласила безграмотного графомана… гением и зачислила его в классики русской литературы».
Тут-то и является Владислав Сафонов на белом коне и с вечным пером наперевес.
За всю Россию не скажу, но еще в 2001, задолго до того, как г-н Сафонов опубликовал свою первую книгу, которая дошла от силы до пары-тройки тысяч читателей, а быть может, и до того, как он ознакомился с романом Пастернака, Молотников на потенциальную аудиторию в 30 миллионов человек провозгласил «Доктора Живаго» халтурным и графоманским произведением. Но, памятуя о великих предшественниках: Набокове, Ахматовой, выдающихся критиках русской эмиграции – не объявляет себя бесстрашным первопроходцем, не претендует на ореол героя-защитника русской литературы.

Владимир Молотников   05.11.2015 21:50   Заявить о нарушении

Здравствуйте, Владимир. Вывесив опять свое письмо, на которое я уже отвечал в 2013 году, и сказав: – «Владислав, мяч на Вашей стороне. Последуйте моему примеру, это единственный способ, которым Вы сможете подтвердить свою порядочность», – Вы поставили меня в весьма затруднительное положение. Порядочность, конечно же, хотелось бы подтвердить, но своего письма, написанного в ответ на Ваше в тринадцатом году, я не сохранил и последовать Вашему примеру не могу. Придется писать ответ заново, а для этого нужно найти время. У нас ведь с Вами не деловая переписка а, как Вы выразились, «перепалка». Вам-то легко: Вы «перепалкиваетесь» с дилетантом, «имеющим очень ограниченный запас знаний». А каково мне – дилетанту противостоять уверенному в своей непогрешимости профессионалу? Но я постараюсь говорить по делу, а не просто, фехтуя словами, как это почему-то преимущественно делаете Вы. Причина возникновения между нами «перепалки» проста. Интересно: пришла ли в себя Алена Лужкова, которую Вы так лихо отшлепали по фейсу? Пошла послушно прочь? Но не забудет она о встрече с Вами до конца своих дней. Разбудила лихо на свою голову. Но таких, как Алена, обожателей Пастернака у нас, к сожалению, миллионы. Отшлепать и послать прочь всех не получится. Да и смысла в том нет. Чтобы добиться результата надо терпеливо и настойчиво убеждать, а не пускать в ход кулаки. Уж очень Вы воинственны, Владимир. Сколько лично мне, не числившему себя к Вам в оппозиции, Вы уже успели навесить такого, чего у меня и в мыслях никогда не было.
У меня к Вам большая просьба: чтобы не затягивать нашу «перепалку», пожалуйста, не понимайте мои слова как поучения и не приходите в ярость, переиначивая их на свое понимание. Я лишь высказываю свое мнение так же, как это делаете Вы. Право иметь собственное мнение дано каждому, а Вы, почему-то, считаете это только Вам одному данной прерогативой, причем данной вместе с правом навешивать на оппонентов свои оценочные ярлыки. Христова заповедь: «Не судите и не судимы будете» – у Вас явно не в почете. Можно ведь говорить только о деле, не переходя на личности и не давая друг другу пощечин, а иначе перепалка затянется в бесконечность. Ваша грубость, Владимир, выходит далеко за рамки приличия и соответствовать ей весьма не просто. Но попробую соответствовать. Другого варианта в общении с Вами я не вижу.
Мыслю я достаточно адекватно и у меня – дилетанта вполне хватает ума для того, чтобы Вас профессионально пишущего историка не поучать. Но в вопросах оценки литературных текстов Вы, порой демонстрируете дилетантство столь крутое, что мне становится за Вас просто стыдно.
Отвечать буду по пунктам, не расходуя времени на то, о чем говорить не имеет смысла.

«Г-н Сафонов мог обратиться ко мне в частном порядке. Портал, насколько я понимаю, предоставляет возможность отправить письмо автору».

Портал такую возможность предоставляет но, к сожалению, не настолько, «насколько Вы понимаете», Владимир. Письма не всегда идут, как надо. Письма, отправленного мной Татьяне Денисовой, она не получила. Пришлось переписываться по нашим домашним электронным адресам. Кроме того, затевать такую (без свидетелей) переписку с Вами, Владимир, очень опасно. Вы ведь даже прилюдно позволяете себе выражаться так, как это при нормальном (я уж не говорю – доброжелательном) общении делать не принято.

«В этом случае я, менее всего склонный к перепалкам с деятельными дилетантами, скорее всего, не отреагировал бы на БРЮЗЖАНИЕ УЯЗВЛЕННОГО САМОЛЮБИЯ».

Придумали очередную ехидинку, Владимир? И даже изобразили ее курсивом? Неужели подобное злоязычие доставляет Вам удовольствие? Ну что ж, порезвитесь немножко, потешьте свое самолюбие, повеселите дилетанта. Видимо, иначе Вы не можете. Интеллигентность общения у Вас маячит где-то далеко впереди, как возможное Ваше будущее. Логика у Вас странная. Упрекаете меня в том, что я не воспользовался почтой сервера и тут же уведомляете: если бы я ею воспользовался, то ответа бы от Вас так и не дождался.
Курсив в Вашем абзаце мой, хотя, очевидно, вполне мог быть и Вашим. Перепалку затеял не я, и уязвленное самолюбие, послужившее поводом для нее, тоже продемонстрировал не я. К Вам я обратился (не возражаю против слова – дилетант), искренне обрадованный тем, что, наконец-то, нашелся автор, разделяющий мое отношение к творчеству Пастернака. Но что-то в моих словах Вас разозлило. А г-н Молотников, если уж разозлится, то надолго, а то и навсегда. Ваш ответ на мое к Вам обращение был похож на грубый окрик. Вы поторопились отмежеваться от меня: от сразу же выявленной Вами моей невоспитанности, ограниченного объема моих знаний, дилетантских моих суждений и сделали это в форме, исключающей все варианты общения, кроме перепалки. Но так Вы разговариваете со всеми авторами, не сумевшими соответствовать особенностям Вашего менталитета. Мнение, Вам высказанное и с Вашим собственным не согласующееся, Вы почему-то обязательно истолковываете, как адресованное Вам поучение, как выпад лично против Вас – человека «безукоризненного» воспитания и «безукоризненно» мыслящего.

«Г-н Сафонов сберег мое послание и даже, о чем сам и сообщает, иногда перечитывает его. Свои тексты он, наверняка, хранит».

Есть у Вас, Владимир, какая-то неиссякающая потребность сказать неугодному Вам оппоненту, хотя бы малюсенькую, но обязательно гадость. Я никогда не сообщал Вам, что «иногда перечитываю» Ваше послание. Зачем придумывать то, чего не было? Писал я совсем иначе, можете проверить. А собственные адресованные Вам ранее тексты я полностью и давно удалил, о чем сейчас жалею: мне было бы проще отвечать на повторно вывешенные Вами для общего обозрения Ваши несостоятельные выпады в мой адрес.

«Я никогда не утверждал, что г-н Сафонов обнаруживает в «Докторе Живаго» мелкие и мельчайшие огрехи: «…не так давно этот автор выложил в Сеть очередное свое сочинение «Затянувшееся безобразие», в котором продолжил охоту за огрехами «Доктора Живаго», В ОСНОВНОМ, мелкими и мельчайшими…». Есть разница?»

Странная (приходится это повторить) у Вас логика, Владимир. Начали Вы абзац словами: «Я никогда не утверждал...», а кончили именно это свое утверждение подтверждая. Ваше – «В основном» – только усиливает это утверждение. Не поленитесь – перечитайте свое письмо, на которое я сейчас отвечаю. Там Вы говорите о «нарытых» мною у Пастернака огрехах только так, словно «мелкие и мельчайшие» они абсолютно все, а не «в основном». Вы почему-то не осознаете того, что говорить так, значит, совсем не понимать того, о чем идет речь. Попытаюсь еще раз помочь Вам это понять.
Для начала попробуем определиться с пониманием придуманного Вами выдающего Ваш непрофессионализм в литературоведческих делах несуразного ярлыка – «мелкие и мельчайшие». В Вашей книге, тоже есть некоторое количество замечаний по поводу разного рода огрехов в «Докторе Живаго». И (О ужас!) среди них можно обнаружить еще более «мелкие и мельчайшие» чем у меня.
Повторю пример, который я привожу уже не первый раз. Может быть удастся, наконец, убедить Вас удалить этот курьез из Вашей книги. Вы обвинили Пастернака в том, что он назвал селезня уткой, а этого самого селезня завернул в бумажку по своим размерам для того не подходящую. Поскольку говорить о мелких и мельчайших огрехах, имеющихся в романе Пастернака, Вы считаете делом предосудительным, эпизод с селезнем Вы, очевидно, сочли достаточно крупным для того, чтобы о нем сказать. А ситуацию с бумажкой даже назвали еще «более серьезной» чем недоразумение с селезнем. Но селезень (начнем с этого) – утка. Есть ведь семейство утиных, а семейства селезневых нет. В справочниках пишут: селезень – самец утки. Вы ведь, я думаю, согласны с тем, что кобель и сука – собаки? И того и другую можно так назвать. Но почему Вы упрямо не хотите согласится с тем, что селезень – утка? Прав тут Пастернак, а не Вы. А что касается размеров бумажки – то она и, правда, была мала. Но дело происходило в поезде, другой бумажки, не оказалось. Вложили они селезня в эту бумажку, словно в тетрадку, и посчитали, что завернули. Можно ли этот эпизод с селезнем и бумажкой вообще считать огрехом? Это скорее Ваш огрех, а не Пастернака. Ведь не за такую же ерунду надо исключить «Доктора Живаго» из школьных программ. И что для меня удивительно, приведя в своей книге этот не стоящий внимания случай, Вы, нарушая все законы логики, объявили «мельчайшими» отмеченные мной по-настоящему серьезные огрехи, в которых выражается не только вопиющая безграмотность автора романа, но и его невежество в понимании элементарных житейских ситуаций, его очевидная писательская несостоятельность. В учебных курсах литературного редактирования подобные огрехи вообще не рассматриваются, так как в грамотно написанных книгах ошибок, выходящих за пределы смысловой адекватности, просто не должно быть. Редакторов учат тонкостям профессионального редактирования, пониманию языковых трудностей, а не выискиванию в авторских текстах грамматических и смысловых нелепостей. Пастернак являет собой единственный в мировой практике пример автора, выпустившего в свет роман с совершенно недопустимыми в литературных произведениях огрехами. Вы же, Владимир, называете эти огрехи «мелкими и мельчайшими», вступая в стыдный конфликт с официальным литературоведением. Кстати и терминология у Вас при разговоре об огрехах тоже какая-то самодеятельная: «мелкие, мельчайшие, блохи». Попробуйте отыскать в курсах литературоведческих дисциплин хотя бы одно из употребленных Вами слов.

Владислав Сафонов   18.12.2015 12:04   Заявить о нарушении

«Я никогда не утверждал что «Доктор Живаго» может быть исправлен редакторами, а тем более корректорами. Я написал о том, что большинство ляпов, обнаруженных г-н Сафоновым, кстати, уверенным, что в русском языке существует слово женского рода ЛЯПА, а не, на чем настаивают словари, слово мужского рода ЛЯП и по этой причине склоняющего ни в чем не повинный ЛЯП самым курьезным образом, «без особого труда устранит любой квалифицированный редактор, а то и корректор»».

Память у Вас, Владимир, короткая. Ваши слова: «Я НИКОГДА НЕ УТВЕРЖДАЛ» – НЕПРАВДА. Утверждали – и не один раз. Вот выдержка из Вашего письма, которое Вы мне сейчас демонстрируете:

«Владислав, лично я не вижу большого толка и смысла в вытаскивании на свет Божий многочисленных огрехов романа, в моей терминологии «блох», в Вашей – «ляп». Поэтому в своей книге ограничиваюсь минимумом примеров. И вот почему. Как справедливо заметила уважаемая Татьяна Денисова, ВСЕ ОНИ (курсив, разумеется, мой) без особого труда могли быть устранены квалифицированным редактором».

Обратите внимание, Владимир: опять – «ВСЕ», а не «В ОСНОВНОМ». А это уже более чем несерьезно. Во-первых, уважаемая Татьяна написала Вам не – «редактором», а – «корректором». Вас это должно было бы насторожить. Ведь корректоры не редактируют тексты, а ищут ошибки в корректурных оттисках. К тому же «без особого труда» отредактировать тексты Пастернака невозможно, настолько они непрофессиональны (оценка Ахматовой). (Ахматовой-то Вы, надеюсь, верите?) Редактору пришлось бы превращать их в профессиональные, т.е. просто переписывать, чего редакторы никогда не делают. А Вы поверили Татьяне и на ее мнение ссылаетесь, словно она в этом деле профессионал, а своего мнения у Вас нет. А его у Вас и, правда, нет. Ваше, Владимир, заявление о том, что Вы вообще не видите смысла в «вытаскивании на свет Божий многочисленных огрехов романа» уже вполне достаточно для того, чтобы с Вами на эту тему больше не разговаривать, пока не
пройдете курса на факультете, где изучают литературу и литературную критику. Как же можно так позориться в разговоре с дилетантом! А за Ваше согласие с Татьяной – будто ВСЕ ОНИ («нарытые» мной в пастернаковском романе огрехи) могут быть устранены, пусть даже не корректором а редактором, Вам следовало бы поставить жирную двойку.
Заявления, опровергающие Ваши же «Я никогда не...» Вы делали не один раз. В своем разгромном адресованном мне в 2013 году письме Вы написали:

«Вы ведь не случайный человек в изучении «Доктора Живаго», поэтому постарайтесь представить ситуацию: в 1956 году принимается решение о публикации романа в СССР. Назначенный редактором Анатолий Старостин, очень дельный специалист, обнаруживает ВСЕ эти огрехи и устраняет их».

Обратите внимание, Владимир: опять – не «В ОСНОВНОМ», а «ВСЕ». В этом Вашем утверждении целая куча того, чего не может быть никогда. Вы, оказывается, понятия не имеете о правах и обязанностях редактора. Если бы А. Старостин, прочитав «Доктора Живаго», действительно сумел обнаружить в нем ВСЕ перечисленные в моих книгах пастернаковские огрехи (ляпы), то, будучи «дельным специалистом» (В отличие от Вас. Вы же признались, что Вы не литературовед) он (тоже в отличие от Вас) был бы настолько ошарашен этой жутью, что тут же категорически отказался от навязанного Вами ему редактирования безграмотно написанной книги. Вы никак не хотите понять, что чудовищные огрехи, которые допускал в своем романе Пастернак, не могут быть устранены редактором. Такой правкой редакторы не занимаются! В романе есть, например, эпизод: Верховые казаки врезаются в колонну демонстрантов и скачут сквозь нее, размахивая шашками. А демонстранты (были среди них женщины, старики и дети) шарахаются в стороны, образуя проход для несущихся галопом казаков. Чушь ведь запредельная. Как можно проскакать галопом сквозь толпу? Разве подобные нелепости редактируют? Их можно лишь удалить из текста, назвав при этом автора дурачком. А таких, не подлежащих редактированию огрехов я, как Вы выразились, «НАРЫЛ» в пастернаковском романе целую гору. Сколько совершенно невероятной ерунды Пастернак написал о революциях семнадцатого года. Он не только их перепутал, но и о каждой сочинил еще кучу очевиднейшей чуши. И Вы считаете, что эту его галиматью (по Вашему «блох») Старостин стал бы редактировать? Владимир! Что с Вами? Какой редактор и в какие годы таким «редактированием» занимался? Если редактор (по Вашему совету) возьмется править подобные огрехи, он должен будет превратится из редактора в автора книги. Ведь таким, не подлежащим правке нелепостям в романе нет числа. Юрий Живаго, вернувшийся в Москву после декабрьских боев семнадцатого года, «нашел ее полуразрушенной». Что за дичь? Вы же историк, Владимир. Как можно править тексты явно сошедшего с ума автора, у которого все происходит не так, как надо, а наоборот: умирают покойники, а реки текут поперек крутых скатов. Вымя он прицепил коровам около передних, а не задних ног, а лошади у него скачут по мостовой бесшумно. Массу эпизодов, в которых говорится о том, чего не могло быть никогда, Старостину пришлось бы просто выбросить из романа. Но разве редактор вправе это делать? Вы явно не знакомы с основным принципом редакторской работы: редактор не должен писать за автора, не должен исправлять созданную им ахинею. Это железное правило, Владимир. А у Вас получается так, что, устраняя «нарытые» мной огрехи, он только этим и был бы занят. Может быть, Вы просто поленились прочитать мои книжки, а заглянули лишь на их первые страницы? Перечитайте еще раз «Затянувшееся безобразие». Ваше зазнайство Вас погубит.
Редактирование – это литературная правка текста, а не переписывание его заново. В руководствах по литературному редактированию огрехи, подобные тем, какие я «нарыл» в «Докторе Живаго», даже не упоминаются, поскольку их в профессионально написанных текстах просто не должно быть («не должно быть никогда») и в задачи редактора устранение таких безобразий не входит. Неграмотно написанные тексты редактированию не подлежат и возвращаются автору. Если то, что говорит дилетант, Вам, Владимир, не указ, посоветуйтесь с профессиональными литературоведами. То, что Вы написали о редактировании «Доктора Живаго» – чудовищное недоразумение.
Затеяв разговор о редактировании «Доктора Живаго» А. Старостиным, Вы не подумали о главном: а кому такое редактирование в те времена (в 1956 году) было нужно? Вы совсем забыли о сложившейся тогда ситуации. Превращать автора «Доктора Живаго» из дурачка в умного совсем не входило в интересы ни властей, ни редакций журналов. Их всех беспокоила не бездарная редакция романа, а его антисоветская направленность, ведь только об этом они и говорили. И именно поэтому, а не из-за наличия в нем тьмы нелепостей, роман так и не был тогда напечатан в СССР. А обилие нелепостей, как это ни странно, не было в нем замечено и потом, когда роман годы спустя был, наконец, напечатан в «Новом мире». И, если бы А. Старостин действительно «нарыл» (Вы всегда используете это слово, Владимир? Мне оно режет слух, но я заимствовал его у Вас, как профессионала, и поэтому пишу его, хотя и с некоторой долей к нему отвращения) в «Докторе Живаго» все упомянутые в моих книгах огрехи, то общему ликованию не было бы предела. Роман тотчас же был бы возвращен автору с убийственной для него рекламацией, и Борису Леонидовичу, уличенному в неграмотности и беспредельном невежестве, осталось бы только повеситься. А посмертно Нобелевские премии, Вы об этом знаете, не присуждают. Но, если бы и, правда, в 1956 году «Доктор Живаго» был принят к публикации, то никому бы и в голову не пришло приглашать А. Старостина для его редактирования. Напечатан роман был бы в той самой редакции, в какой он был напечатан в «Новом мире» три десятка лет спустя. Редактирование «Доктора Живаго» Старостиным – Ваша не имеющая под собой никакой почвы наивнейшая фантазия. То, что Вы назначили редактором А. Старостина – смешно. А если бы Старостина не было? Пришлось бы печатать роман с «мелкими и мельчайшими» огрехами? Вы все время сами себя бодаете, Владимир. И не замечаете этого.
Как ни удивительно, но общая литературная убогость текстов «Доктора Живаго», предъявленного Пастернаком для публикации, не была в ту пору замечена. Первым об этом, как Вы объяснили, публично заявили именно Вы в 2001 году, назвав роман «халтурным и графоманским», но, к сожалению не «удосужились» (это выражение я тоже заимствовал у Вас, Владимир) заявить об этом в печати, чем избавили бы меня дилетанта от необходимости писать свои книжки. (Такая бы гора с плеч). «Нарыв» в пастернаковском «Докторе» тьму чудовищных огрехов, я поначалу не один год блуждал в интернете, пытаясь «нарыть», но так и не «нарыл» автора - профессионала, который взялся бы за разоблачение пастернаковской графомании. Но на свои предложения я не получал ответов. Пришлось писать самому, что оказалось трудным делом, в связи с полным отсутствием у меня такого опыта.


Владислав Сафонов   18.12.2015 12:07   Заявить о нарушении

«Я ставлю перед собой цель достижимую и абсолютно альтруистическую: добиться исключения «Доктора Живаго» из школьной программы. Рассказывать о том, как я намерен действовать, разумеется, не стану: praemonitus praemunitus. Я был бы безмерно счастлив, если бы «Доктора Живаго» в школьной программе не было, и мне не пришлось бы писать книгу, копаться, преодолевая жалость, стыд и отвращение, в жизни и творчестве абсолютно неинтересного мне Бориса Пастернака».

Обидно читать эти Ваши слова, Владимир. Вас волнуют частности, а не целое. А на то, что автор бездарного романа «Доктор Живаго» усилиями его фанатов уже многие годы числится в Великих русских писателях и поэтах наравне с Пушкиным, Толстым и Гоголем, Вам наплевать? Если бы «Доктора Живаго» не было в школьных программах, то пусть бы так – «Великим русским писателем и поэтом» он и оставался? Вот Вам цитата с обложки этой безграмотно написанной книги: «Борис Пастернак – один из самых значительнейших писателей и поэтов России ХХ столетия, человек, чьи стихи и проза, вошедшие в золотой фонд мировой классики, не подлежат уже ни обсуждениям, ни комментариям». Неужели Вы могли бы промолчать, прочитав такие высказывания пастернаковских фанатов об этом примитивном романе и его авторе?
И еще: если целью Вашей книги о Пастернаке, как Вы это объявили, было «добиться исключения «Доктора Живаго» из школьной программы», то стоило ли говорить в ней о подробностях личной жизни Бориса Леонидовича: его женитьбах, разводе, адюльтере, его «напряженных стариковских ягодицах в синюшных прожилках...» (Как Вам удалось о таких подробностях узнать? Вместе мылись в бане? Но тогда Вы его с кем-то перепутали!) и многом другом, к этой задаче не имеющем никакого отношения? Масштабы Вашей книги значительно превысили первоначально поставленную Вами перед собой задачу. Эта задача, в том виде как Вы о ней сказали, снижает истинную значимость Вашей книги. Корректировать, разумеется, надо не книгу, а формулировку задачи. Не рассматривайте, пожалуйста, эти мои слова как поучение. Такое впечатление Ваша книга производит.

«И я никогда не писал г-ну Сафонову писем и, тем более, не приглашал читать мою книгу. Проходную вежливость «если Вы соблаговолите ознакомиться» истолковать как приглашение. Ну и ну».

Опять Вы отрицаете то, что было на самом деле, Владимир. Ваше объемное письмо лежит сейчас передо мной на столе и начинается словами: «Признаться не предполагал, что когда-нибудь доведется переписываться с Вами». И то, что я сказал о приглашении почитать Вашу книгу, Вы опять-таки истолковали не так как было бы надо. Вы опубликовали анонс на главной странице сервера. А это значит, что Вы приглашаете всех желающих заглянуть на Вашу страницу и прочитать Вашу книгу. И я, как и все, захотевшие это сделать, тоже заглянул. Но о том, что Вы пригласили меня лично, я никогда не говорил и не мог даже мечтать об этом.

«...года три назад г-н Сафонов выдал рецензию на мои изыскания в формате несколько неуважительном (как замечание к чужой рецензии), а к тому же составленную в тоне снисходительно-поучительном. Я счел себя вправе поставить на место Бог весть что возомнившего о себе рецензента. В ответ г-н Сафонов прислал нечто, на мой взгляд, обидчивое, маловразумительное и к делу вовсе не относящееся».

И не надоело Вам, Владимир злословить и называть вещи не своими именами? Снисходительно-поучительного тона в моем обращении к Вам не было. Такого тона придерживались Вы в своем письме. И писал я Вам не рецензию «на Ваши изыскания». Формат этой программы таков, что любое обращение авторов друг к другу получает название рецензии. Разве то, что я тогда Вам написал, было похоже на рецензию? Но ставить на место надо было бы не меня за мое обращение к Вам, Владимир, а Вас за Ваш мне ответ. Грубости, сравнимые с теми, которые порой изрекаете Вы, мне доводилось слышать только от известных наших культуртрегеров – Натальи Ивановой и Андрея Веселовского. В разговорах с Вами я стараюсь соблюдать осторожность, так как знаю: если Молотникову что-то покажется оскорбительным, то земля содрогнется от его гнева. Мое письмо, о котором Вы сказали, было не маловразумительным, а таким же простым и понятным, как это, которое я пишу сейчас. Оно было даже более вразумительным чем Ваше собственное – с совершенно необоснованными на меня нападками. Если мое письмо показалось Вам маловразумительным, значит смысл того, о чем я писал, не дошел до Вашего сознания. Оно и понятно: если бы дошел, вряд ли Вы выставили его опять на общее обозрение и себе на поругание. В нем (своем письме) я опроверг все Ваши адресованные мне обвинения и показал их несостоятельность. А Вы, оказывается, считали и продолжаете считать, что «поставили меня на место». И смех и грех, Владимир. Уважая Вашу публикуемую на сервере работу, я попросил Вас тогда удалить нашу переписку, имея целью скрыть не мою придуманную Вами «невразумительность», а оберегая Ваше самолюбие, желая избавить Вас от необходимости писать ответ на мое письмо и демонстрировать Ваш непрофессионализм в литературоведческих делах. А Вы, оказывается, мнили себя победителем и даже решили сейчас повторно это свое письмо опубликовать, желая, очевидно, еще раз «поставить меня, а на самом деле себя, на место». Ну что же, придется ответить на Ваш вызов.

«Начнем с Вашей оценки стихотворения "Перелет". Как я понял, Вы ознакомились с ним сравнительно недавно, и не по моей книге, а, как Вы поясняете, «у Татьяны Денисовой со ссылкой на Вашу книгу». Возможно, в этом причина забавных непониманий. Вы полагаете, что я привел его как пример пастернаковской бездарности. Но я принципиальный противник экстремистских бездоказательных оценок и именно поэтому никогда не считал Пастернака бездарным поэтом».
   
Почему «экстремистских» и почему «бездоказательных» оценок», Владимир? Вы же сами оценивали это стихотворение как предельно бездарное и откровенно издевались над его автором:

«Всего-то двадцать строк – а что за перлы!
    Спокойствие, только спокойствие, как ни трудно его БЛЮСТЬ. Воздержимся от ФЫРКАНЬЯ ВСЕХ ФИБРОВ. Спросим себя: подобная лирика, в которой ДАЧНИЦЫНО ЩЕЛКАЕТ БЕЛЬЕ, это малограмотное бяк-бяк-бяк-бяканье слабеньких поэтических крылышек достойно авангардистского журнала Левого фронта искусств?»

Не менее круто Вы отзывались и о других стихах Пастернака. Были в Ваших оценках и такие слова: «дребедень», «зарифмованный бред», «запредельная дрянь», «вздор». Не буду комментировать эти Ваши противоречащие тому, что Вы сказали об экстремизме моей оценки «Перелета» слова. Скажу лишь о самом стихотворении. С «Перелетом» меня познакомила Татьяна Денисова. Стихотворение это настолько примитивное, что я не мог поверить тому, что оно принадлежит перу Пастернака. К моему сомнению Татьяна добавила еще такой повод для размышлений. Оказывается Пастернак однажды заявил сыну Евгению, «у нас какую глупость ни напиши, ее обязательно напечатают». Эти слова наводят на мысль: а не было ли это стихотворение именно такой с его (Пастернака) стороны провокацией? Свои сомнения я высказал Вам. Вы же вместо того чтобы просветить прозелита, гневно на меня обрушились, словно я сказал бог весть что. Не буду повторять Ваших слов. К Вам я обратился в поисках истины, а не навязывая Вам своего мнения. Историю создания и публикации «Перелета» я не знал. А Вы мне сразу же по фейсу: «Вы с высот Вашего знания...», «Вы снисходительно позволяете мне..»
Наконец, «поставив меня на место», Вы все же сказали все, что знали о злополучном «Перелете». Как было бы хорошо, если бы с этого Вы начали и этим кончили. Однако, объяснив историю «Перелета», Вы не успокоились и продолжили свой «уважительный» разнос дилетанта:

Владислав Сафонов   18.12.2015 12:10   Заявить о нарушении

«Владислав, Вы не профессионал. Вы – заинтересованный дилетант, энтузиаст. Со всеми плюсами и минусами этого статуса. ОБЪЕМ ВАШИХ ЗНАНИЙ ОЧЕНЬ ОГРАНИЧЕН. (Курсив тут мой, хотя опять мог быть и Ваш, Владимир. – В.С.). Но по Вашим книгам складывается впечатление, что чем дальше, тем больше Вы утрачиваете объективное представление о себе, воображаете себя крупным специалистом».

Как Вам не ай-я-яй, Владимир. В своих книгах я обычно предупреждаю, что я рядовой читатель, а не профессионал и объяснять мне это не надо, и обвинять меня в заносчивости тоже не надо. Сужу я, как правило, только о том, что находится в пределах моих возможностей. Речь ведь шла не о труде, требующем каких-то специальных знаний, а о книге, предназначенной для массового читателя. Очень жаль, что Вы не привели примеров моего зазнайства, моих высказываний, в которых я «воображаю себя крупным специалистом». Был бы Вам очень признателен, если бы Вы это сделали и показали случаи, когда я «лихо вторгаюсь в сферы, функционирование в которых требует ОГРОМНОГО ЗАПАСА ЗНАНИЙ», которого у меня нет. (А у Вас, конечно же, есть). Вы же сами, Владимир, оценили мою работу всего лишь как прополку текстов Пастернака с «помощью словаря и здравого смысла». А теперь вдруг обвинили в зазнайстве. Передумали что ли? Объем моих знаний вполне позволяет мне пропалывать графоманские тексты Пастернака в тех пределах, в каких я позволял себе это делать. Критикуя «Доктора Живаго», я не углублялся в тонкости литературоведческих проблем, а писал о том, что лежит на поверхности и понятно каждому читателю.
Поначалу Вы правильно определили чем я занимался в двух первых своих книгах о Пастернаке, сказав что в них я произвожу «тщательную прополку сорной поэзии Пастернака». Правда, главной темой в моих книгах были не стихи, а проза Пастернака – его бездарный роман «Доктор Живаго». Последнюю мою книжку – «Затянувшееся безобразие» Вы сами же назвали продолжением двух предыдущих. Значит опять «прополка». И вдруг такой скачок в оценках. Что случилось, Владимир? Когда же Вы были искренним – тогда или сейчас?

«Извините, но придется Вас разочаровать. Вовсе не собираюсь бороться за приоритет, тем более ни Вам, ни мне принадлежать он никогда не будет, ибо задолго до нас, суетных и в меру ничтожных, о «Докторе Живаго» и творчестве Пастернака вообще высказались корифеи русской культуры...»
О борьбе за приоритет в разговорах о Пастернаке даже говорить не хочется. Зачем он мне нужен этот приоритет? Заговорив о приоритете, Вы не «разочаровали» меня, а изрядно удивили можно даже сказать огорошили. Какому еще профессионалу пришло бы в голову затевать спор о приоритете в общении с рядовым читателем? В своей «рецензии», как Вы мое обращение к Вам назвали, я говорил не о приоритете, а совсем других обстоятельствах и ни в коем случае не пытался утверждать, что выступаю с Вами на равных. Наоборот, я чувствовал себя перед Вами виноватым, думая что использовал «нарытые» мною в пастернаковском романе огрехи менее убедительно, чем это могли бы сделать Вы. Но все мною сказанное Вы пропускаете не через рассудок, а через самолюбие. Поэтому и поняли меня так, будто я говорил именно о приоритете и посчитали нужным «разочаровать» меня, уведомив о том, что говорить о Пастернаке Вы начали еще в 2001 году, т.е. раньше, чем я о нем стал писать. Но если говорить о «говорить», а не о «писать», то говорить о нем я начал еще в прошлом веке, когда меня дернуло повторно, от скуки, прочесть «Доктора Живаго». Правда, говорил я не на многомиллионную аудиторию, как Вы, но говорил всегда, когда об этом заходила речь при общении с пастернаковскими фанатами. Однако, что из этого «говорил» следует? Да ничего не следует. Разговор о приоритете в высказываниях о Пастернаке нам обоим нужен, как пушке чушка, он просто стыдный, и в первую очередь для Вас, его затеявшего в разговоре с дилетантом, ни о каком приоритете даже не помышлявшем.

«Заявляя о фальшивости романа, Набоков, в отличие от Пастернака, великолепно владевший русским языком и отдававший себе отчет в значении употребляемых слов, имел в виду следующее: можно взять любой персонаж, любой эпизод халтурного романа и, квалифицированно проанализировав, доказать, что ничего такого в русской жизни того времени не было и быть не могло».

Вы, Владимир, все время пытаетесь противопоставить мои замечания об огрехах в «Докторе Живаго» (грамматические, смысловые, стилистические и другие) тому, что писали об этом Набоков, Ахматова и Гладков, словно я и они имели в виду не одно и то же. Словно грамматика, стилистика и здравый смысл для них были такими же не имеющими значения пустяками («блохами»), какими они представляются Вам. Было бы смешно, если бы Набоков вдруг стал, как это сделал я, выписывать из пастернаковского романа сотни сотворенных в нем невежественным автором ляп. Он сказал об этом одной фразой, пришлепнув жалкий роман Пастернака словами: «Бездарный... наполненный всевозможными ляпами». А я эту его фразу проиллюстрировал сотнями примеров этих самых «всевозможных ляп». Разумеется, того, что сказали о общей культуре романа Набоков и другие, я не повторял, а на их слова ссылался. А под ляпами Набоков понимал, наверняка, все то многообразие ошибок и нелепостей, которые Пастернак в своем романе нагородил. Ваше же собственное понимание пастернаковских ляп категорически неправильное. Вот, что Вы написали мне.

«Вот Вы справедливо отмечаете, что четыре человека, приехавшие на дрезине, СОСКОЧИЛИ с нее, а не, как у Пастернака, СОСКОЧИЛ. Хорошо, исправили. Но от этого ничего не изменится, ибо никакой дрезины, никакого следователя, врача и двух городовых не могло быть. Почему? Попробуйте разобраться сами».

Попробовал разобраться сам, но, признаюсь, не сумел. Дрезины в то время уже во всю бегали по железнодорожным путям и почему бы ей (дрезине) было не приехать? Ну а врача, следователя и городовых, тем более в том небольшом количестве, как это было у Пастернака, – их-то почему не могло быть? Зато я понял совсем другое, но не менее важное. В литературоведении Вы, Владимир, еще не мастер а всего лишь гость. Мыслите Вы как историк, а мыслить как литературовед еще не научились. Если дрезина действительно в то время не могла приехать, (допустим, что так оно было), то о чем это свидетельствует? А свидетельствовать это может лишь о том, что каких-то обстоятельств, связанных с внедрением этих самых дрезин в реальную жизнь Пастернак не знал. Но следует ли из-за этого изымать «Доктора Живаго» из школьных библиотек? Нет же, конечно. Я же, говоря о СОСКОЧИЛ и СОСКОЧИЛИ, показываю, что Пастернак писал НЕГРАМОТНО, и таких примеров его НЕГРАМОТНОСТИ я «НАРЫЛ» (спасибо, Владимир, за это очень выразительное слово, я постепенно к нему привыкаю) в его романе великое множество. Тьма неграмотно и несуразно написанных строчек в одной книге – не слишком ли много, Владимир? Их ведь не должно быть ни одной. (Вам это почему-то неизвестно. Вы считаете, что их там может быть сколько угодно). В истории литературы еще не случалось безобразий с бесконечным количеством грамматических и смысловых огрехов, как в «Докторе Живаго». Вам ведь даже в голову не приходит, что если вместо СОСКОЧИЛ написать СОСКОЧИЛИ, то кое-что все-таки изменится – произойдет именно то, что надо: неграмотно написанная фраза превратится в написанную грамотно. Но для Вас, впервые внедрившегося в литературоведческие дела, важно не это, а какие-то не имеющие к таким делам отношения факты, которым даже трудно дать определение. А сотни крутейших ляп, озвученных мной, которых в литературных текстах не должно быть ни одной, Вы назвали «мельчайшими» («блохами») и отнесли к ничего не значащим пустякам. Вы даже «истинного значения» этих пастернаковских ошибок не понимаете. Такие ошибки («СОСКОЧИЛ» вместо «СОСКОЧИЛИ») делают двоечники в пятом классе, а не Нобелевские лауреаты по литературе. И называются они не мельчайшими, а грубейшими. Но откуда Вам – историку об этом знать? В руководствах по литературному редактированию такие ошибки вообще не упоминаются, так как в грамотно написанных текстах их просто не может быть. А у Пастернака – «великого русского писателя» в его нелепейшем романе их не счесть. Для Вас же это мелочи, не имеющие значения, так как их может, по Вашему мнению, исправить редактор. В то же время, «нарытые» лично Вами в «Докторе Живаго» огрехи, о которых Вы сочли необходимым сказать, даже у дилетантов могут вызвать улыбку , настолько они порой незначительны. Вы, например, позволили себе вступить в спор с автором романа, написавшим, что до города в Поволжье, куда собирался ехать Веденяпин, было далеко. Вы же считаете, что автор не прав: по российским масштабам Поволжье – совсем не далеко, а близко. Вам самому-то не смешно, Владимир? «Далеко» и «близко» – понятия условные. Если сравнить с расстоянием до Владивостока (куда Веденяпин никогда не ездил) – то, может быть, и близко, а если до Малаховки (где он, возможно, бывал) – то ужасно далеко. Читатель тут должен принять выбор автора, а о своем собственном – скромненько помолчать, чтобы не дать повода для насмешек. Тем более, что с определением города, куда ехал Веденяпин, у Пастернака ясности нет. Вы назвали город Самарой, так как Вам показалось, что других вариантов тут просто быть не может. Но Пастернак писал не исследовательский труд о городах России, а роман. Город Юрятин на Урале он придумал. Нет там такого города. И город в Поволжье точно так же мог быть придуманным. Поскольку ехать в него надо было на юг, а не на восток, куда Вы его перенаправили, – этим городом явно не могла быть навязываемая Вами Пастернаку Самара.

Владислав Сафонов   18.12.2015 12:14   Заявить о нарушении

Придрались Вы к Пастернаку еще и по поводу слова «край», которым он назвал область, куда ехал Веденяпин. По Вашему мнению «краем» в России тогда называли лишь какие-то окраинные ее территории. А оно ведь совсем не так. Краем можно назвать любую местность. Вспомните хотя бы деда Мазая, жившего в восемнадцатом веке: «В нашем болотистом низменном крае...» Ваши собственные огрехи, Владимир, не более ли стыдные, чем огрехи Пастернака? Но, пожалуй, хватит об этом. Можно было бы сказать и еще кое-что об озвученных Вами пастернаковских ляпах, но боюсь, что я и без того уже изрядно Вас рассердил. Вернемся к огрехам, обнаруженным у Пастернака мной.
Обратите внимание, Владимир, – отыскивал я эти многочисленные огрехи не в рукописи романа, а в по всем правилам изданной книге, прошедшей регистрацию в книжной палате и имевшей на последней странице имя и фамилию выпустившего ее в свет редактора. Почему же он (редактор) «нарытых» мною сотен очевиднейших ляп не исправил? Получается, что сколько раз роман ни издавался, его выпуск всегда, по иронии судьбы, поручался неграмотному редактору? Так по Вашему, Владимир? Но дело обстояло совсем иначе. За границу роман ушел в авторской редакции с тьмой грамматических, стилистических и совершенно чудовищных смысловых ошибок. (Таков был уровень писательских возможностей автора). И так был там издан, может быть, лишь с исправлением очевиднейшей смысловой чуши. В России в «Новом мире» роман был напечатан, очевидно, в той же редакции, в какой он ушел за рубеж. Все последующие издания копировали текст романа в том самом виде, в каком он был напечатан в журнале. Ни один из редакторов этих изданий не осмелился заняться его правкой. Не устранялись в романе даже очевиднейшие опечатки. Обнародовать сотни разного рода грамматических и прочих, порой совершенно чудовищных огрехов в тексте романа означало привлечь общее внимание к писательской несостоятельности его автора и по существу его опозорить. Моя же попытка обратить внимание на неграмотность текстов «Доктора Живаго» почему-то неожиданно встретила активное противодействие именно с Вашей стороны, Владимир. Вы объявили мои замечания «мелкими и мельчайшими», словно писать неграмотно, писать очевиднейшую чушь – обычное у нас на Руси дело. Очевидно, Вы и сейчас так считаете? Вот как Вы написали об этом в своем письме.

«Сколько бы огрехов (ляп) Вы ни НАРЫЛИ, это НИ НА ЙОТУ не приблизит ни Вас, ни Ваших читателей к пониманию ИСТИННЫХ недостатков романа, которые не устранить и самым профессиональным редактированием».

Странная (приходится повторить) у Вас логика, Владимир. Разве грамматические, стилистические и прочие огрехи не являются ИСТИННЫМИ? Ведь именно с наличия таких огрехов начинается оценка литературного качества романа. И разве в перечисленных мною огрехах не было тьмы таких, которые не могут быть устранены «самым профессиональным редактированием»? Они были именно такими и в явно немалом количестве. И были они такими В ОСНОВНОМ, а не лишь некоторые из них.
Вы не понимаете главного, Владимир: если роман написан неграмотно, причем неграмотность его просто ужасающая – с сотнями очевиднейших огрехов – то о прочих содержащихся в нем недоразумениях можно уже и не говорить! Неграмотно написанная книга причем содержащая еще и огромное количество очевиднейших смысловых нелепостей должна быть возвращена автору независимо от того о чем она написана. Для изъятия из школьных библиотек «Доктора Живаго» содержащихся в нем вопиющих грамматических и смысловых безобразий уже более чем достаточно. Роман Пастернака по своим литературным качествам представляет собой издевательство над Великим и Могучим русским языком. Для Вас же, Владимир, судя по тому, что Вы пишете в своем письме, важность имеют не литературные огрехи, а то, что пушка была не та, или с дрезиной было что-то не так. Да, трудно историку перестроиться на литературоведческие проблемы. Но надо это сделать, Владимир. Другого пути нет.

«И уже непонятно, кто нелепее, Пастернак, наделяющий своего доктора, сугубо гражданского человека, так сказать, штафирку, способностью бывалых фронтовиков: по звуку разрыва определять калибр (в данном случае, 420-мм) орудия. Или же Вы со своими якобы глубокомысленными выводами.
Все дело в том, что немцам, нации, как известно, рациональной и расчетливой, и в голову не могло придти палить да хоть по дивизии, наступающей во главе с самим Государем Императором (или, как написал бы Набоков, румяным царем) из осадной мортиры».

«Нелепее» не я «со своими якобы глубокомысленными выводами», а Вы, Владимир со своими ко мне придирками, в которых глубокомыслия нет и в помине. Я комментировал ситуацию именно такую, какой ее изобразил автор в своем романе. В романе немцы стреляли из «Берты» по позициям русской армии. Одним снарядом «Берты» и, правда, можно уложить целый полк. Все, что я сказал о нелепостях описанного Пастернаком боя – правильно. О том, что «Большая Берта» – осадное орудие я знал, и объяснять мне это, тем более со старательным изложением подробностей, было не нужно. Укорять же Пастернака в том, что он этого не знал, я не стал сознательно, так как не считал это очевидным для всех читателей признаком его невежества. Ведь далеко не всем нашим современникам известно что за пушка «Большая Берта». А вот Вы, Владимир, отличились совсем не в лучшую сторону. Назвать «штафиркой» доктора, прослужившего немалый срок в прифронтовом госпитале и каждый день слышавшего фронтовую канонаду – более чем нелепо. Чтобы уметь отличать разрывы снарядов крупного калибра от малого, совсем не обязательно быть бывалым (как Вы считаете) фронтовиком: для этого достаточно лишь один раз их (эти разрывы) услышать.
«Я якобы не нашел ни одного слова похвалы для книги Ивана Толстого, «которая всеми порядочными людьми России… была принята с уважением и оценена по ее достоинствам», в первую очередь за то, что он «проделал непростую работу, разоблачив фиктивность Нобелевского лауреатства Б. Пастернака».
«В свете введенных в научный оборот документов ЦРУ вопрос о первом русском издании, о том, как и даже зачем оно было осуществлено, выглядит сравнительно малозначимым. Всего лишь один из эпизодов сложной многоходовой комбинации, проводимой американской разведкой с конечной целью присуждения Пастернаку Нобелевской премии по литературе, что, конечно же, не умаляет заслуг И. Н. Толстого, который в своей книге «Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ» исследовал этот сюжет почти беспристрастно и со всей, на тот момент возможной, тщательностью».
Так нашел или не нашел?»

Нашел. Эту фразу (прошу извинить) я прозевал. Но ведь кроме этого Вы сказали о Толстом еще и так: «Иван Никитович – не самый плохой исследователь, однако его кругозор и профессиональная выучка оставляют желать лучшего». А это уже удар ниже пояса. Вы явно причисляете себя к рангу великих, работающих безупречно, и имеющих право навешивать на всех свои оценки. Но делать это, тем более, так некорректно, как это делаете Вы, просто неприлично. Говорить надо о деле, но не переходить на личности. А Вы судите всех и, не зная удержу. Сами-то Вы ведь тоже работаете не без ошибок. Эпизод с изданием «Доктора Живаго» на русском не просто один из многочисленных эпизодов, а эпизод главный: во имя этого (издания романа на русском) и строилась затеянная ЦРУ «многоходовая комбинация». Не будь этого издания – не было бы Нобелевской премии у Пастернака. Вы слишком просто оценили нашу действительность, сказав: «Иван Толстой СВЯТО ВЕРИТ (курсив мой) в то, что стокгольмские академики премировали Пастернака заслуженно, «как человека, который в тот год больше всех был достоин награды за свой подвиг литературного труда и свою моральную стойкость»». «Свято верит» – это Ваши слова, а не слова Толстого. Те, кто «свято верит», пишут славящие Пастернака монографии, а не выясняют – кто из рекомендовавших «Доктора Живаго» на Нобелевскую премию этого романа не читал. Да и разоблачать причастность ЦРУ к присуждению Пастернаку Нобелевской премии «свято верящие» тоже вряд ли бы стали. Зачем им это надо? А Иван Толстой в нужное время сделал очень важное дело, очевидно, весьма не понравившееся всем тем, кто действительно «свято верит». Например, Л. Флейшману, высказавшему Толстому свое категорическое НЕТ по поводу его книжки.
Но, если И. Толстой и, правда, верит, то за его книжку, разоблачающую фиктивность Нобелевского лауреатства Пастернака, ему все-таки БОЛЬШОЕ СПАСИБО!

«Доктор Живаго» – халтура сложная, многоуровневая. Анализ текста чем-то напоминает компьютерную игру, где каждый выбирает уровень себе по плечу.
Г-н Сафонов более-менее сносно освоился на первом уровне, в считанных случаях и без особого успеха пытаясь перебраться на второй. О чем ему было заявлено со всей возможной ясностью: «я не вижу большого толка и смысла в вытаскивании на свет Божий многочисленных огрехов романа, в моей терминологии «блох», в Вашей – «ляп». Более того, занятие, которому он предается с неиссякаемым азартом, было названо «нескончаемой игрой в бирюльки».

Опять Вы, г-н Молотников, допустили непрофессиональную отсебятину. То, что Вы сказали о «сложности и многоуровневости» пастернаковской халтуры сродни нелепым ляпам самого Пастернака. Вашим словам о том, что «Доктор Живаго» – халтура сложная и многоуровневая, улыбнется даже не дилетант а совершеннейший невежда. Признать роман жалким, примитивным, безграмотно написанным и в то же время оценить его халтурность сложной и многоуровневой – это, Владимир, извините за выражение, очевиднейшая чушь.
Даже о простейших вещах Пастернак писал одноуровневую примитивную ерунду. Палочку Вы тут, Владимир, перегнули более чем основательно. Уж очень Вам хотелось уязвить «зазнавшегося» дилетанта. Увлеклись и написали очевидное «не то».

Владислав Сафонов   18.12.2015 12:19   Заявить о нарушении

В оценке халтуры «Доктора Живаго» я полностью согласен с мнением Набокова, назвававшего роман Пастернака «примитивным ничто». О какой многоуровневости халтуры романа можно говорить, если состоит он из множества смысловых несуразиц, исторической и хронологической свистопляски. Назвав пастернаковскую халтуру сложной, не себя ли Вы, Владимир разоблачили, как еще не состоявшегося литературоведа? Но не буду развивать эту тему. Не буди лиха...

«Я проанализирую несколько эпизодов В ЦЕЛОМ. В свете нашего диалога, вероятно, выберу те эпизоды, в которых Вы смогли отыскать лишь сущие мелочи. И если Вы соблаговолите ознакомиться с ним, то убедитесь, что он будет гораздо эффектнее, а к тому же гораздо эффективнее, нежели Ваша, извините за резкость, нескончаемая игра в бирюльки».

Как же Вам не стыдно, г-н Молотников. Вы настойчиво хвастаетесь тем, что будучи опытным профессионалом напишете лучше, чем это смог сделать я – рядовой читатель, с «очень ограниченным объемом знаний», да еще грозитесь выбрать из пастернаковского романа эпизоды, о которых я писал, чтобы нагляднее подчеркнуть свое превосходство в исследовательском мастерстве и посновательнее меня уязвить. Побойтесь бога, Владимир! Я ведь даже намеков не делал на какую-то соревновательность с Вами. Будь мне известно о том, что Вы напишете разоблачающую пастернаковскую халтуру книгу, я вообще не стал бы писать своих книжек. Но, хотя я и не лезу в них (моих книжках) в профессиональные глубины литературоведения, а ограничиваюсь вопросами предельно простыми и очевидными, мои книжки все же – не игра в бирюльки. Еще никто их так не называл. Вы – первый и, очевидно, последний. Рано или поздно, внедрившись в литературоведение поосновательнее, Вы будете очень стыдится этих своих слов. Если сами не осознаете их нелепости, то кто-нибудь Вам, рано или поздно, это подскажет. Для того, чтобы стать профессионалом в литературоведческих делах, за которые Вы взялись, Вам придется еще изрядно поработать.

«Но я действительно считаю, что копание в ранней лирике Пастернака, а тем более в «Спекторском» – занятие любительское и отчасти предосудительное. И тут у меня имеются влиятельные единомышленники: Нина Берберова, ее первый муж, Марина Цветаева, наконец. Но даже и без этой поддержки я имею полное право на собственное мнение и публичное высказывание его. Разве не так?»

Успокойтесь, Владимир. Так. На собственное, пусть даже совершенно неправильное мнение, и на его высказывание Вы имеете полное право. И «влиятельных единомышленников» из прошлого века привлекать Вам было не нужно, тем более что Вашего мнения – «любительское и предосудительное» (о копании в «Спекторском») они вряд ли разделяли. А если продолжаете настаивать на том, что – разделяли, то предъявите, пожалуйста, цитату это подтверждающую. Словами – «любительское и отчасти предосудительное» – Вы меня уже однажды удивили и даже напугали, Владимир:

«Въедливый пенсионер В. И. Сафонов, в оценке творчества Пастернака полярно противостоящий г-ну Быкову, половину объема двух своих книжек «Борис Пастернак. Мифы и реальность» (М.: Анонс Медиа, 2007) и «Б. Пастернак не гений, а графоман» (М.: WlaSaf, 2011) отводит под тщательную прополку – с использованием толкового словаря и здравого смысла – сорной поэзии Пастернака т. е., предается занятию, на наш взгляд, заведомо любительскому, отчасти даже предосудительному».

Но почему разоблачение пастернаковской неграмотности и очевидного его невежества Вы относите к занятием «любительским» и даже «предосудительным»? Я этого не понимаю и никогда не пойму. Тем более, что разоблачение, которым я вынужден был заняться, произошло на фоне многолетнего глухого молчания об этом в мире наших литературоведов. Совсем наоборот – они называют Пастернака гением. Я ведь простой читатель, Владимир. Упрекать меня в том, что я пишу не так, как было бы, по Вашему мнению, надо – не просто смешно, а дико. Не забывайте, Владимир, Вы явно не носитель абсолютной истины. В литературоведческих делах Вы ведь очевидный новичок. И, если Вы считаете копание в «Спекторском» предосудительным, то не копайтесь. Но не навязывайте другим своих непрофессиональных мнений. Это предельно нескромно. Тем более что в отвергнутом Вами копании есть очевидная надобность.
В вышедшей восьмым а, может быть, уже и девятым изданием книге Быкова о Пастернаке (ЖЗЛ), о «Спекторском» он говорит как о едва ли не величайшем произведении минувшего века. Наш легковерный читатель, вроде отправленной Вами прочь Алены Лужковой, читая написанную им неправду О Пастернаке, вполне может ему и поверить. Мои разговоры о «Спекторском» – это профилактика такого развития событий и одновременно опровержение оценок Быкова, и, конечно же, демонстрация многочисленных свидетельств бездарности этого произведения. Количество нелепостей и разного рода чуши в «Спекторском» – просто чудовищно.
Не навязывайте мне, пожалуйста, своих мнений, Владимир. Они далеко не всегда правильны. О своей работе Вы пишете так: «Это моя книга – и мне решать что и как в ней писать». А почему меня Вы лишаете этого права?

«Но я приветствую, о чем в соответствующем месте моей книги будет заявлено со всей определенностью, их (моих книг. – В.С.) вторые части, где Вы, пусть и не слишком умело и глубоко, разбираетесь с «Доктором Живаго». Более того, поскольку Вы совершили важный прорыв в изучении этого произведения, быть может, и не отдавая себе отчета в степени его важности, Вам будут отпущены все возможные комплименты, пропеты дифирамбы. Это только вопрос времени».

В этих Ваших словах, Владимир, я увидел тогда (в 2013 году) искреннее Ваше желание эти дифирамбы мне отпустить. Такие дифирамбы за то, что заговорил я о Пастернаке так, как до того никто не говорил раньше, мне уже были однажды скромненько отпущены в журнале «Наш современник». Но после недолгого нашего общения у Вас это желание явно улетучилось. Вопрос о дифирамбах я ведь задал Вам не потому, что хотел их обязательно от Вас услышать, а желая проверить – как Вы сдерживаете данные Вами обещания. А Вы ответили, что я будто бы не понял содержащейся в Ваших словах о дифирамбах иронии. Но в приведенном выше абзаце на иронию нет и намека. Скажите, пожалуйста, в каком слове эту «иронию» надо искать? «Иронию» Вы придумали потом, вступив в сговор со своей совестью, явно желая от «пения» обещанных мне дифирамбов уклониться. Но дифирамбы, как я понимаю, все же могут быть мне Вами со всей обещанной Вами «определенностью» отпущены. Однако, опыт общения с г-ном Молотниковым у меня уже есть и я уверен: если они (дифирамбы) и будут «отпущены», то обязательно с оговорками, превращающими их в очередную оплеуху.

«Вы что-то там туманно говорите о солидарности с единомышленниками и нежелательности противостояния. Единомышленниками мы не являемся и, с большой долей уверенности можно утверждать, никогда не станем, ибо, помимо всего прочего, для меня абсолютно неприемлемо педалирование еврейского происхождения Пастернака, намеки на некий еврейский заговор и так далее. Этническая чистка русской литературы представляется мне неоправданно высокой ценой за возможность поставить Пастернака на его истинное место в истории русской литературы двадцатого века.
Что же касается нежелательности противостояния – помилуйте, откуда ему взяться? Наши пути не пересекаются. Мы играем в разных лигах».

Я и, правда, обратился к Вам в 2013 году, ощущая «что-то там туманно» вроде солидарности с тем, что Вы пишете в своей книге, и, как мне тогда помечталось, – даже ощутил себя находящимся с Вами в единомыслии в оценках творчества Пастернака. Но Вы сразу же дали мне понять, что ни о каком единомыслии между нами не может быть и речи, ибо для Вас абсолютно неприемлемо все от меня исходящее. Вам даже привиделось мне присущим (ПОМИМО ВСЕГО ПРОЧЕГО) «педалирование еврейского происхождения Пастернака». Но я его (Пастернака) еврейского происхождения никогда не педалировал. Это педалирование Вы придумали, Владимир. Пастернак ведь не был сионистом. Совсем наоборот: в «Докторе Живаго» он искренне призывал евреев к единению с «остальными». Своей позицией по поводу единения с «остальными», он даже навлек на себя гнев правоверного еврейства. А об идее этнической чистки русской литературы Вы, Владимир, сказанули явно не подумав. Поставить Пастернака на его истинное место в литературе – разве это этническая чистка? О какой этнической чистке вообще может итти речь, если мы уже «двести лет вместе» и слились в единый организм. В то же время лоббирование Пастернака со стороны евреев с провозглашением ВЕЛИКИМ его бездарного романа – очевиднейший факт, который вряд ли кто-нибудь будет отрицать.


Владислав Сафонов   18.12.2015 12:26   Заявить о нарушении

«Вы полагаете, что я, подобно Вам, нацелился на противостояние «борателям русской культуры». Уверяю Вас, это не так. Я слишком уважаю русскую культуру, чтобы возомнить, будто для ее защиты необходимы мои слабые силы. Она сама постоит за себя. Неужели Вы и впрямь допускаете, что Жененку, Флейшману, Быкову и примкнувшей к ним Наталье Ивановой удастся нанести ей урон? Полно. Русская культура как часть мировой культуры абсолютно неуязвима. Будь оно иначе – грош ей цена».

Владимир, Вы опять круто ошибаетесь и остроты проблемы не ощущаете. Русскую культуру атакует не эта четверка, как Вы полагаете (смешно так думать), а целая армия профессиональных литераторов. Вспомните хотя бы «Прогулки с Пушкиным» Синявского и многое другое, написанное, этими самыми, как их назвал Солженицын, борателями. Вспомните Донского, с которым Вы когда-то «сцепились». Вспомните и о том, что творчество Пастернака долгое время было (может быть, и сейчас остается) проходной темой при защите диссертаций гуманитариями. В каждой из них Пастернак провозглашается гением. А сколько было защищено таких диссертаций? В интернете я недавно наткнулся на размышления некоего С. Логинова о Льве Толстом. Отшлепал он Толстого так же лихо, как Вы Пастернака, – словами «бездарность» и «халтурщик». А о чем говорит превысившее уже миллион количество восторженных публикаций о творчестве Пастернака? Количество авторов, сооружающих эту грандиозную пирамиду лжи тоже, наверное, уже приближается к миллиону. Вот где выявляет себя атакующая русскую культуру армада. Что касается нанесения русской культуре урона, то говорить о том, что это не удастся, пожалуй, уже поздно. Наберите в интернете – «Борис Пастернак» или – «Доктор Живаго» и Вы на многих сотнях страниц прочитаете о том, что Борис Леонидович Пастернак – великий русский поэт и писатель, а его бездарный роман – классика русской литературы. А о том, что этот классик написал позорящую отечественную культуру книгу – не найдете ни одной строчки. Разве это не надругательство над русской культурой, продолжающееся уже не один год? Неужели и правда – «грош ей цена», как Вы об этом сказали?
Вы написали довольно объемную книгу о Пастернаке и требуете изъятия из школьных библиотек его бездарного «Доктора Живаго». Но перелистайте наши толстые журналы за последние полтора десятка лет. Найдете Вы хотя бы одно слово в поддержку этой Вашей идеи? Мне известна лишь одна статья (Н. Кржижановского) в «Нашем современнике» (№4, 2008г), с положительной оценкой первой моей книги о Пастернаке – «Борис Пастернак. Мифы и реальность». Но сейчас даже «Наш современник» о разоблачении «гениальности» невежественного Пастернака писать не хочет. Почему бы это? Не знаете? А ведь причина, конечно же, есть.

««Мне кажется, – пишете Вы («Вы» – это я, – Сафонов В.И.) Татьяне Денисовой, – «Доктора Живаго» надо не изымать из школьной программы, а совсем напротив – изучать его с предельно возможной тщательностью. Более подходящей книги для того, чтобы объяснить школьникам, что такое графомания найти невозможно».
Зачем одиннадцатиклассникам, и без того чрезмерно загруженным, с ПРЕДЕЛЬНО ВОЗМОЖНОЙ ТЩАТЕЛЬНОСТЬЮ разбираться в том, что такое графомания? Ведь едва ли один на десять тысяч школьников в будущем посвятит себя скорбному занятию: художественному творчеству. Воля Ваша, но возникает подозрение, только для того, чтобы нарытые Вами ляпы стали широко известны. Не кажется ли Вам, что столь эгоистические побуждения не делают Вам чести?
Не скрою, мне кажется».

Да, я предлагал и предлагаю это сделать – изучать в школах графоманию на примере пастернаковского «Доктора Живаго». Более подходящей для этого книжки найти невозможно. Но, предлагая это, думал я не о тех школьниках, кто уйдет в литературу. Ушедшие в литературу сами во всем разберутся. Сделать это надо, заботясь в первую очередь о миллионах заканчивающих школу и вступающих в жизнь молодых людей – читателей, которым будут пудрить мозги наши пристрастные пастернаколюбы вроде Натальи Ивановой, так и не сумевшей понять что, славя Пастернака, она навлекла вековой позор на свое имя. Те вещи, которые публикует на «Проза. ру» небезызвестная Вам Алена Лужкова, свидетельствуют о том, что человек она вполне адекватно мыслящий. И, если бы в школе на примере «Доктора Живаго» ей объяснили, что Пастернак не гений, а примитивный графоман, что писать так, как писал он – стыдно, вряд ли она оказалась в оппозиции тому, что Вы сейчас о Пастернаке пишете и Вам не пришлось бы гнать ее прочь.
А вот то, Владимир, что Вы на пустом месте, не имея для этого абсолютно никаких оснований обвинили меня в «эгоистических побуждениях» – самого себя славить – не делает чести не мне, а Вам. Лучше бы Вы эту свою идею скрыли, Владимир. Воспитание, которым Вы порой хвастаете, у Вас в чудовищном дефиците. Вы оказались в рабстве у своего больного самолюбия. Почитайте все-таки «Вежливого индюка» Бориса Заходера. Может быть это стихотворение остановит Вашу совершенно неоправданную словесную агрессию. Эта агрессия опускает Вас на уровень низов, а не поднимает ввысь к интеллектуалам, в которых Вы себя, наверное, числите. Как, например, было можно написать о Пастернаке, каким бы он ни был, такое:

««Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь».
Единственно для того, чтобы хоть как-то смягчить ее остроту, и в полном соответствии с исследованными Бахтиным традициями народной смеховой культуры, опишем зрелище, которое невзначай могло открыться зазевавшемуся грибнику: напряженные стариковские ягодицы в синюшных прожилках, дергающиеся меж похотливых ляжек – «под ракитой, обвитой плющом». Нет, хмелем».

Как-то не сочетаются эти Ваши слова, Владимир, с другими Вами же, словно приговор самому себе, произнесенными:

«И все же границы, которые, по нашему глубокому убеждению, не вправе пересекать и самый пытливый исследователь, должны существовать: порядочному человеку непозволительно заглядывать ни в чужую постель, ни в чужой кошелек».

Как же так, Владимир? Ведь понимаете, что делать это непозволительно, а позволяете себе и то, и другое. Сами себя Вы, получается, объявили человеком непорядочным.
Ваше красочное описание «стариковских ягодиц в синюшных прожилках, дергающихся и т.д.» – это не щелчок в лоб Пастернаку, а хрясь по «мордам» всем мужикам, сохранившим потенцию в возрасте Пастернака, написавшего «Под ракитой, обвитой плющом,...» Предъявлять собственные ягодицы в доказательство того, что Вы имели право написать о Пастернаке так, как Вы это сделали, Вы ведь не будете, Владимир. Цель, как Вы пишете, Вы поставили перед собой «альтруистическую», а идете к этой цели, не гнушаясь негодными средствами. Как вообще можно было написать процитированную выше гадость?

На этот раз, Владимир, я не буду просить Вас удалить нашу переписку. Ваша чудовищная агрессивность мне надоела. И, если Вы удалите ее (переписку) по своей инициативе, я буду вынужден опубликовать этот мой ответ Вам (с анонсом) на своей странице. Говорю я об этом с большим сожалением, так как поводов для противостояния между нами нет абсолютно никаких. Его причиной я вижу только Ваше зазнайство, совсем (особенно в литературоведческих делах) не обоснованное, и блокирующее Ваш рассудок Ваше же собственное явно больное самолюбие.
Мяч теперь на Вашей стороне, Владимир, и пусть он там и останется. Закатите его куда-нибудь подальше. Очень надеюсь, что очередного «брюзжания уязвленного самолюбия» и очередных грубостей и нелепых оценок я от Вас не услышу. Некоторые из Ваших «вежливых» выражений, адресованных мне – дилетанту, я Вам вернул. Если захотите продолжить этот «разговор», то верну и остальные, а, если будете упорствовать в своих заблуждениях, может быть, добавлю что-нибудь и от себя, от чего я пока стараюсь воздерживаться. Я не знаю латыни и скажу по русски: «С кем поведешься от того и наберешься». Поэтому не могу не сказать напоследок: Ваша идея истолкования «нарытых» мною в «Докторе Живаго» огрехов, как «мелкие и мельчайшие», – это величайшая глупость Вами изреченная.

На Ваши слова, где Вы хвалите себя, а меня, возомнившего о себе бог весть что, посадили на «белого коня», я отвечать не буду. Стыдно за Вас, г-н Молотников.

Владислав Сафонов   18.12.2015 12:32   Заявить о нарушении

Владислав!
Дочитав очередное Ваше послание, я с прискорбием осознал, что общение наше грозит затянуться. И хотя оно представляется мне ненужным, отвлекает от важных занятий, да делать нечего. Не в моих правилах уклоняться от полемики, тем более, после почти неприкрытых угроз: «а если будете продолжать упорствовать в своих заблуждениях, может быть, добавлю что-нибудь…».
В свете этого, а также учитывая, что по Вашей инициативе обмен посланиями происходит в публичном пространстве, полагаю необходимым окончательно закрыть некоторые темы.
1. Приблизительно два года тому назад случилось следующее: Вы обратились ко мне, я ответил, Вы прислали возражения на ответ, я промолчал. Спустя какое-то время Вы выступили с предложением удалить наши тексты, что я и сделал. Таковы факты, которые невозможно отрицать.
Дискутировать о побудительных мотивах Ваших посланий (давайте сойдемся на этом термине, и прекратите мелкотравчатую возню вокруг того, как тот или иной текст следует называть), спорить о том, прислали ли Вы в ответ «нечто, на мой взгляд, обидчивое, маловразумительное и к делу вовсе не относящееся» (обратите внимание на оговорку: НА МОЙ ВЗГЛЯД), или Ваше письмо «было не маловразумительным, а таким же простым и понятным, как это, которое я пишу сейчас. Оно было даже более вразумительным, чем Ваше письмо…», я категорически отказываюсь. Во всяком случае, до того, как получу внятное объяснение нижеследующему.
В своем послании от 5 ноября прошлого года Вы дважды упоминаете, что перечитали мое письмо, на тот момент единственное. Это позволило мне заявить: «Г-н Сафонов сберег мое послание и даже, о чем сам сообщает, иногда перечитывает его. Свои тексты он, наверняка, хранит». В последнем послании Вы утверждаете, что «собственные адресованные Вам ранее тексты я полностью и давно удалил». Итак, в конце прошлого года в Вашем распоряжении имеется мое письмо, давным-давно удаленное с Портала. То есть, еще до того, как я стер тексты, Вы были столь предусмотрительны, что скопировали мое послание, но при этом столь беспечны, что свои тексты ПОЛНОСТЬЮ И ДАВНО удалили из собственного компьютера. И зачем же, позвольте полюбопытствовать? Неужели Вы и впрямь допускаете, что кто-то – не только прямой оппонент, но и любой мало-мальски вдумчивый посетитель моей страницы – не разглядит уловки, удовлетворится Вашей версией?
2. Значительную часть Ваших посланий занимает уличение меня в:
а) грубости, нанесении ударов ниже пояса, навешивании ярлыков и т. д.
Ну, это, положим, вздор. Какие грубости я допустил в Ваш адрес?
Дилетант? Так это не грубость, а констатация факта, который Вы и сами не отрицаете.
«Объем Ваших знаний очень ограничен»? Прежде чем сделать этот, в общем-то, щадящий вывод, я привел убедительное доказательство и могу привести дополнительные свидетельства Вашей некомпетентности. Стоит ли напрашиваться на это?
Подтверждению того, что «кругозор и профессиональная выучка [Ивана Толстого] оставляют желать лучшего», и анализу последствий этого посвящена целая глава, получившая достаточно высокую оценку профессионалов. Ничего выходящего за рамки допустимого в научной дискуссии в ней нет. Впрочем, откуда Вам, дилетанту, рядовому читателю, как Вы изволите себя аттестовать, знать, что позволено в нашем сообществе, а что нет?
А вот то, что Вы, особенно после ознакомления с рецензиями на Ваши книги Натальи Ивановой и Андрея Василевского, так и не разобрались (заподозрить Вас в преднамеренном передергивании у меня нет оснований) что такое НАВЕШИВАНИЕ ЯРЛЫКОВ, поистине удивительно.
Навесить ярлык – опорочить, необоснованно, бездоказательно приписать кому-то отрицательные, а иногда и постыдные свойства и качества. Целью, как правило, является уклонение от серьезной полемики. Для примера, Леонид Кацис, между прочим, доктор филологических наук, профессор, автор нескольких книг и множества статей, в эссе «Библиография», или Остро(у)мный Быков» подверг нелицеприятному, быть может, не везде убедительному, но абсолютно корректному разбору роман «Икс» моего привилегированного клиента, г-на Быкова. На что этот невежда, заведомо неспособный к содержательной дискуссии, отреагировал весьма показательно: «Кацис – это Кацис. Это диагноз».
Да, я называю глупца – глупцом (с вариантами: болван, недоумок) лжеца – лжецом и даже лживым отродьем, невежду – невеждой, а фальсификатора – фальсификатором. Но где и в отношении кого я допускаю подобное без предъявления веских, если не исчерпывающих доказательств?
б) Я не интеллигентен: «Интеллигентность общения у Вас маячит где-то далеко впереди, как возможное Ваше будущее». Вот ведь сказанул, так сказанул! Да чтобы избежать такого будущего, уж лучше я сбегу в Германию, благо там Intelligenzler – уничижительно, если не презрительно, во всяком случае, не столь уж далеко от studierter Trottel. Интеллигентен Быков, и работает он на интеллигентную публику. Интеллигентны Борис Пастернак и Жененок. Наталья Иванова так интеллигентна, ну, так интеллигентна, что, наверное, даже жопа пишет через два п. А Юрий Живаго – что вот уже четверть века внушается несчастным российским школьникам – «один из лучших представителей» русской интеллигенции. И Вы советуете мне исправиться, чтобы иметь шансы попасть в эту презренную компанию?! Боже меня упаси!
в) Я злоязычен. О, да! Но в отличие от Вас, считающего злоязычие пороком, для меня оно – одно из важных достоинств проницательного ума, гордого и независимого. Злоязычны Пушкин и Грибоедов, Свифт и Флобер, злоязычны Анна Ахматова и Надежда Мандельштам. Злоязычие Набокова поистине легендарно:
«С тех самых пор, как монументальные посредственности вроде Голсуорси, Драйзера, персонажа по имени Тагор, ещё одного по имени Максим Горький и третьего по имени Ромен Роллан, стали восприниматься как гении, меня изумляют и смешат сфабрикованные понятия о так называемых «великих книгах». То, что, к примеру, ослиная «Смерть в Венеции» Манна или мелодраматичный и отвратительно написанный «Живаго» Пастернака, или кукурузные хроники Фолкнера могут называться «шедеврами» или, по определению журналистов, «великими книгами», представляется мне абсурдным заблуждением, словно вы наблюдаете, как загипнотизированный человек занимается любовью со стулом». Английский подлинник, который я не привожу из соображений экономии места, еще ярче, экспрессивнее, но и в переводе впечатляет, не так ли?
Разумеется, мне, сирому и убогому, никогда не достичь таких ослепительных вершин, но стремиться к ним надо. Так неужели Вы полагаете, что в угоду Вашему доморощенному опасливому неприятию я откажусь от дальнейших упражнений в благородном и изысканном искусстве злоязычия?
Все, что я могу Вам посоветовать: остерегайтесь попадаться мне под руку.
Владислав! Понятно, что за моими писаниями Вам видится личность, глубоко антипатичная. Признаюсь, и из Ваших книг и посланий моему воображению предстает человек, которого я никогда не признаю за образец для подражания. При всем при этом, я избегаю обсуждения, не говоря уже об осуждении свойств Вашей натуры, вполне удовлетворяясь профессиональными темами. Вы же, с одной стороны, призывая меня «говорить только о деле, не переходя на личности», на мой взгляд, далеко не всегда удерживаетесь на заявленной позиции. Хотелось бы, чтобы впредь было иначе, чтобы отныне мы сосредоточились только и исключительно на «делах наших скорбных», т. е. на Б. Л. Пастернаке. Так или иначе, оправдываться перед Вами я не считаю нужным. Право слово, я не малолетка, а Вы не помощник начальника колонии по воспитательной работе.
3) Теперь о поэзии. В первой главе моей книги присутствует:
«Въедливый пенсионер В. И. Сафонов, в оценке творчества Пастернака полярно противостоящий г-ну Быкову, половину объема двух своих книжек «Борис Пастернак. Мифы и реальность» (М.: Анонс Медиа, 2007) и «Б. Пастернак не гений, а графоман» (М.: WlaSaf, 2011) отводит под тщательную прополку – с использованием толкового словаря и здравого смысла – сорной поэзии Пастернака. Т. е. предается занятию, на наш взгляд, заведомо любительскому, отчасти даже предосудительному.
А конечный его вывод: мы имеем дело с «заумью», либо с «графоманией» – слишком прямолинеен и далеко не все объясняет».
Странным образом проигнорировав НА НАШ ВЗГЛЯД, Вы раз за разом призываете меня не навязывать Вам своего мнения. Но мне это и в голову не приходило.
Вам нравится копаться, в частности, в «Спекторском» – да, хоть закопайтесь. Мне это абсолютно безразлично. Считаете опровержение быковской трактовки важной и актуальной профилактической мерой: а ну как ему удастся ввести в заблуждение коллективную Алену Ушакову. Лично мне решительно наплевать на тех, кто готов удовлетвориться ЧУЖИМ суждением, а не составить собственное. Не моя аудитория. Если же кто-то, прочитав «Спекторского», солидаризируется с Быковым, что ж тут поделаешь? Вы вознамерились опровергнуть древнюю максиму: nolite mittere margaritas ante porcos, а заодно и Пушкина: «Первый признак умного человека – с первого взгляду знать, с кем имеешь дело, и не метать бисера перед Репетиловыми и тому подоб.»? Дерзайте. Чинить Вам какие бы то ни было препятствия я не собираюсь, надеюсь, в этом сомнений нет?
«Но почему разоблачение пастернаковской неграмотности и очевидного его невежества Вы относите к занятиям «любительским» и даже «предосудительным»? – вопрошаете Вы и с трогательной откровенностью признаетесь, – Я этого не понимаю и никогда не пойму».
Объясняю в первый и в последний раз. Любительское потому, что этим никогда не занимались профессионалы: блестящие поэты и выдающиеся литературные критики, чьи имена навеки вписаны в историю русской литературы. Или Вы полагаете, что они так и не сумели увидеть того, что Вы с таким упоением вытаскиваете на свет Божий? При этом обвиняя меня в чрезмерном самомнении и болезненной гордыне.

Владимир Молотников   18.01.2016 00:29   Заявить о нарушении

Сослаться на то, что в те годы Пастернака не превозносили как великого поэта, а то и гения, не получится. Даже когда кампания по прославлению уже набрала нешуточные обороты, Нина Берберова, не понаслышке знакомая с оценкой Пастернака Ходасевичем и Андреем Белым, предостерегала от копания в его поэтическом наследии двадцатых годов. Вот почему – отчасти даже предосудительное.
Вы потребовали предоставить подтверждающие цитаты. Все они присутствуют в моей книге. Повторяться только потому, что Вы оказались недостаточно внимательным читателем, не стану. У нищих слуг нет. Help yourself.
«Борис Пастернак не гений, а графоман», так озаглавили Вы вторую свою книгу, а «Перелет» сочли доказательством бездарности. Я действительно привожу примеры слабых, очень слабых и невероятно слабых стихов Пастернака, но вовсе не потому, что считаю его бездарным поэтом. Крайние оценки: гений, великий поэт-графоман, бездарь – роднят бездоказательность и экстремизм. Обилие несомненного, так сказать, брака в его поэтическом наследии свидетельствует, что перед нами не гений, не великий, а как мне представляется, даже не выдающийся поэт. Что я и стремлюсь показать. С другой стороны, «Сестра моя жизнь», с некоторыми оговорками, «Темы и вариации» и отдельные строфы из «На ранних поездах» созданы далеко не графоманом и бездарью.
Между полярными оценками существует множество позиций. На какую из них должно поставить Пастернака – судить профессиональным литературоведам, а не мне, занимающемуся, что бы Вы ни напридумывали себе по этому поводу, вовсе не литературоведением, а ИСТОРИЕЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
«Есть в России довольно даровитый поэт Пастернак», – некогда написал Набоков. Как представляется, это исходная точка для беспристрастного научного, т. е. доказательного АНАЛИЗА его творческого пути. А пристрастные ОЦЕНКИ – не суть важно, восторженные или уничижительные – только вредят делу.
Вас мучают позывы к просветительству, ибо «…обожателей Пастернака у нас, к сожалению, миллионы», их «надо терпеливо и настойчиво убеждать». Очевидно, с целью убеждения (на самом деле, ПЕРЕУБЕЖДЕНИЯ) Вы зазываете на свою страницу приблудную Алену Ушакову, Евгения Донского, да всех без разбору. Ну, и каковы успехи? Вы публикуете книги, рассылаете письма, в том числе и открытое письмо в «Вопросы литературы», и что, Ваши усилия хоть на йоту, хоть на, как выражаются в молодежной среде, децил изменили ситуацию?
В отличие от Вас, я не ставлю цель переубедить тех, кого переубедить невозможно. Точнее, обожание Пастернака можно выбить из их голов не раньше, чем из них будет выбито множество других, гораздо более опасных и сложно выбиваемых заблуждений, среди которых: слепая вера в «общечеловеческие ценности», в приоритетность прав личности, упорное очернительство истории Отечества, «чекистский режим», применительно к законно избранной власти.
И я не считаю, что в нашей стране миллионы и миллионы обожателей Пастернака. Абсолютное меньшинство, агрессивное и беспринципное, так называемая прогрессивная, будь она неладна, общественность затыкает рот подавляющему большинству граждан. Цель моей книги – показать тем, кого принято называть great silent majority, что критическое и даже гиперкритическое отношение к Пастернаку и его роману вовсе не отрыжка советизма и полицейщины, не свидетельство ретроградства, отсутствия ума и художественного вкуса. Доказать, что в негативном отношении нет ничего зазорного, а тем более постыдного. Что, будучи интеллектуалом и человеком подлинно либеральных убеждений, обладая художественным вкусом, можно и даже нужно в грош не ставить «Доктора Живаго» и скептически относиться к значительной части поэтического наследия Пастернака. Иными словами, моя задача: пробудить общество, подвигнуть граждан на протест против засилья восхвалителей и прославителей. Не менее важная цель: призыв – подобно герценовскому vivos voco! – к тем представителям научного сообщества, которые не капитулировали перед агрессивными обожателями, еще способны к сопротивлению: хватит безмолвствовать, довольно отсиживаться по углам. Если не мы, то кто?
И не надо упрекать меня в равнодушии к судьбам русской культуры, к тому, что даже после исключения «Доктора Живаго» из школьной программы Пастернак останется великим и далее по Вашему тексту. Не останется. Требовать всего и сразу – причуда радикального юношества: soyez réalistes, demandez lۥimpossible. Мудрость предписывает просчитывать, как в шахматах, очередность ходов. Сначала исключение из школьной программы, что станет страшным ударом, пробьет брешь в защитных стенах, которые комплиментарное пастернаковедение возвело вокруг своего идола. Все остальное – потом.
К моменту Вашего первого обращения в мой адрес я был знаком с тремя Вашими книгами. И уже тогда мне было вполне ясно, что наши цели и методы их достижения кардинально не совпадают. Для интеллектуалов, представителей научного сообщества в Ваших книгах нет ничего нового. То, что Пастернак косноязычен, плохо владеет русским языком и неумело выражает свои мысли, известно по Ходасевичу и Набокову. Нет никакой нужды в бесконечных примерах того, что и так очевидно. С другой стороны, возбудить общественный протест все возрастающей грудой примеров из «Доктора Живаго» – и это мое глубокое убеждение – никогда не удастся. Но я не завел бы разговор об этом (и не стану поднимать тему бесперспективности Ваших усилий в своей книге), если бы Вы не инициировали обсуждение целей и смыслов. Из послания в послание Вы позволяете себе напирать на меня: «уж больно Вы воинственны», «Вы не понимаете главного», «Вы опять круто ошибаетесь и остроты проблемы не ощущаете» и т. д. Ошибаюсь я или нет, покажет будущее. Мой труд еще не закончен, а путь еще не до конца пройден.
Не принимая Ваш путь, я, тем не менее, уважаю Ваше право следовать им. Вы не принимаете мой, но я вправе требовать от Вас уважения к своему выбору.
Полагаю, что на этот раз точки над i расставлены, и впредь мы не будем возвращаться ко всем этим темам.
Настало время говорить о единственно важном, и говорить серьезно, без скидок на самолюбие.
18 февраля 2014 г. я обнародовал очередную главу своей книги, в которой о Вас сказано следующее:
«…Не так давно этот автор выложил в Сеть очередное свое сочинение «Затянувшееся безобразие», в котором продолжил охоту за огрехами «Доктора Живаго», в основном, мелкими и мельчайшими, которые – если бы только в них была проблема халтурного текста! – без особого труда устранил любой квалифицированный редактор, а то и корректор, и, как кажется, приумножил счет своих трофеев, в его терминологии «ляп».
Почему я написал именно так?
Во-первых, потому, что так думаю.
Во-вторых, потому, что отдавал себе отчет в том, что при углубленном разборе «Доктора Живаго» избежать разговора о принципиальной недостаточности Вашей работы все равно не удастся.
Наконец, в-третьих, уважая своего читателя. В книге я прибегаю к одному и тому же приему: заранее объявляю, что когда-то затрону нечто очень важное, например, не антисоветскую, а антирусскую направленность «Доктора Живаго», давая заинтересованному читателю время для размышлений, для подготовки к внимательному прочтению, ОСМЫСЛЕНИЮ.
В первом своем послании Вы упрекнули меня: «то, что Вы написали о моих книгах – это ведь по существу закамуфлированный призыв к читателям – этих моих книг не читать». Мне ситуация виделась и видится совершенно иначе: я сообщил читателям, что в Ваших книгах присутствует оценка поэзии Пастернака двадцатых годов, во многом отличающаяся от моей. Тем самым приглашал их ознакомиться с ними, составить собственное суждение. Говоря высоким слогом, побуждал к интеллектуальным усилиям. Не скрывая своего отношения к ним, я, скорее, ненавязчиво ПРОПАГАНДИРОВАЛ Ваши книги. Позиция, быть может, не сразу и не всем понятная, однако вряд ли заслуживающая порицания, как неэтичная.
Точно также я поступил и на этот раз.
4 апреля Вы отозвались, опять-таки в форме замечания к чужой рецензии (быть может, я не прав, но в этой манере видится что-то, поневоле заставляющее вспомнить слово ИСПОДТИШКА): «Я, мне кажется, понял, наконец, почему Вы настойчиво продолжаете называть мои замечания о «ляпах» Пастернака мельчайшими. В «Затянувшемся безобразии» Вы, очевидно, прочитали лишь начало». Спустя время, чисто случайно наткнувшись на Вашу реплику, я подивился НАСТОЙЧИВО, еще больше – МОИ ЗАМЕЧАНИЯ, в то время как писал я не о замечаниях по поводу огрехов (ляпов), а о них самих, но реагировать не стал, ибо планировал высказаться в соответствующей главе своей книги. Что же до «Затянувшегося безобразия», а также того, почему я считаю обнаруженные Вами огрехи мелкими и мельчайшими, то к этому еще вернемся, но только после анализа Ваших критических высказываний.
Вы затрагиваете четыре из нескольких десятков приведенных мной примеров. Результат не так уж и плох, особенно в свете того, что иногда Ваша критика лишь свидетельство недостаточности Ваших знаний, иногда – пристрастна и неубедительна, а иногда – откровенно недобросовестна.
Итак:
а) Самара
б) далеко
в) край
г) селезень/утка, завернутый/ая, как Вы выражаетесь, «в какую-то бумажку».
С Самарой разбираться не буду. Сейчас в работе двадцать четвертая глава. Двадцать пятая будет посвящена обстоятельному разбору, в частности, главки 7 первой главы «Доктора Живаго», в которой Вы, повторюсь, смогли отыскать лишь сущие мелочи. И когда я самым убедительным образом докажу, что Самара и только Самара, Вы не раз пожалеете о своем опрометчивом апломбе: «Вы назвали город Самарой, так как Вам показалась, что других вариантов тут просто не может быть. (…) Поскольку ехали они на юг, а не на восток, куда Вы его перенаправили, – этим городом явно не могла быть навязываемая Вами Пастернаку Самара».
Впрочем, человеколюбие предписывает, через подсказку, дать Вам шанс разобраться.

Владимир Молотников   18.01.2016 00:30   Заявить о нарушении

Едут они не просто в город (если бы так, то и вопросов нет), а в «один из ГУБЕРНСКИХ (курсив мой) городов Поволжья». Вы полагаете, что этот город – «придуманный», но согласиться с Вами невозможно. Видите ли, Владислав, вымышленным городам либо дается название: Калинов, Глупов, Скотопригоньевск, Чевенгур, Черноморск, или, как в случае «Доктора Живаго», Юрятин. Либо используется общепринятая в художественной литературе формула, как например: «В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка…»; «В уездном городе N было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий…». В данном случае ни одно из этих правил не соблюдено, а локализация: Поволжье, уточнение: губернский, равно как и общая стилистика романа вынуждают признать, что речь идет о каком-то конкретном городе. Двигаясь по течению Волги с северо-запада на юго-восток губернских городов ровным счетом девять: Тверь, Ярославль, Кострома, Нижний Новгород, Казань, Симбирск, Самара, Саратов и Астрахань. Если на юг, то, стало быть, в Астрахань? Не смешите… тамошнего верблюда, он и так смешной. Пастернак, скорее всего, сам того не сознавая, дает в тексте халтурного романа указание именно на Самару. Попытайтесь его найти. Два-три месяца у Вас есть.
«На другой день они с дядей должны были уехать ДАЛЕКО на юг, в один из губернских городов Поволжья, где отец Николай служил в издательстве, выпускавшем прогрессивную газету КРАЯ (курсив мой)».
Я поставил перед собой задачу, технически достаточно сложную: отыскать на первых пятидесяти страницах романа свидетельства не просто халтурности, а относящие именно к «христианскому духу», более того, только к одному из его носителей – Веденяпину. Поэтому и выбрал для углубленного анализа, в частности, эту фразу, где насыщенность разнообразными свидетельствами халтурности – очень важными, просто важными, наряду с менее важными – буквально потрясает. Вы же, проигнорировав наиболее важное в проделанном мною разборе, сосредоточились только на МЕНЕЕ ВАЖНОМ. Что, на мой взгляд, не вполне добросовестно.
По Вашему мнению, «далеко» и «близко» – понятия условные», а читатель «должен принять выбор автора». Смотря, какой читатель. Если английский писатель вправе написать об Англии что-то вроде: на сочельник случилась ужасная буря, выпало целых пять сантиметров снега, а английский читатель не обратит на это внимания, то русскому, пишущему о России, такое не позволительно. Для подданных Империи в начале XX века далеко на юг – это Асхабад, Термез, Мары, Кушка, наконец. (В те годы широко известна родившаяся в среде армейских офицеров поговорка: меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют.) Так что, Поволжье и Самара – отнюдь не далеко. Хотя и не близко.
«Придрались Вы к Пастернаку еще и поводу слова «край», которым он назвал область, куда ехал Веденяпин. По Вашему мнению, «краем» в России тогда называли лишь какие-то окраинные ее территории. А оно ведь совсем не так. Краем можно назвать любую местность». И приплетя деда Мазая: «В нашем болотистом низменном крае…», приписываете мне огрехи «не более ли стыдные, чем огрехи Пастернака?».
Причем здесь мнение? Привислинский (разночтение: Привислянский) край, неофициальное, но широко употреблявшееся название губерний Царства Польского, Урянхайский край (нынешняя Республика Тыва), Забайкальский край (официально: Забайкальская область, огромная территория между Байкалом и китайской границей) – окраины Империи, преимущественно, инородческое население. Культурному человеку, утверждаю я, и в голову бы не пришло назвать Поволжье краем.
Зачем, вообще, понадобился КРАЙ? Без него, и это вполне понятно, получится, что Веденяпин сотрудничает с газетой губернского масштаба. Но Пастернак стремится подчеркнуть значимость этого резонерствующего персонажа тем, что публикуется он в газете всего Поволжья, кстати, несуществующей.
Не ради придирки, но неужели, по Вашему мнению, применительно к Поволжью, площадь которого без малого в два с половиной раза больше площади объединенной Германии, употребимо МЕСТНОСТЬ? Если так, то кто хуже владеет русским языком: Пастернак или Вы? Я говорю о культурных людях того времени, сведущих в сложном административно-территориальном делении Империи, в том, что и как следует называть. А Вы норовите опровергнуть меня ссылкой на неграмотного крестьянина, ни о чем таком не имеющего ни малейшего понятия. Ибо некрасовский персонаж если и выбирался со своей болотистой и низменной, позволю себе лексический анахронизм, «малой родины», для которой одно из значений слова КРАЙ вполне подходит, то никак не дальше уездного города. По-вашему, это тянет на серьезную, содержательную критику?
Перед нами охотничий трофей: «Глухонемой протягивал доктору дикого селезня, завернутого в обрывок какого-то печатного воззвания». Можно ли назвать его сначала уткой, потом селезнем, потом опять уткой, только потому, что вне зависимости от пола экземпляр относится к семейству утиных? По-вашему, можно. В этой логике одну и ту же особь отряда курообразных можно сначала назвать курицей, потом петухом, потом опять курицей. Впрочем, утка-селезень, о чем я прямо заявил – курьез, хотя и симптоматичный. Почему? Попробуйте сами разобраться.
Пустив в ход нехитрую уловку, подменив «обрывок какого-то печатного воззвания» КАКОЙ-ТО БУМАЖКОЙ, Вы с деланным изумлением вопрошаете: «Можно ли этот эпизод с селезнем и бумажкой вообще считать огрехом»? И ничтоже сумняшеся заключаете: «Это скорее Ваш огрех, а не Пастернака». Надеюсь, что проделали Вы это по недобросовестности, а не по недомыслию, ибо, если недостойные приемы впредь можно – было бы желание! – исключить, то от матушки Глупости спасения нет.
Чтобы в очередной раз не вызвать недовольства моим умением «фехтовать словами», предлагаю Вам самому поставить, отчасти даже научный, опыт. Берется обыкновенный бройлер, килограмма на полтора-два. Крупный селезень примерно такого же веса, но тушка объемнее: оперение, шея, голова и прочее. Из обычной школьной тетради изымается разворот. Далее от него отделяется часть, которую можно назвать обрывком. Теперь попытайтесь, как у Пастернака, завернуть или, как у Вас, «вложить» бройлера в этот клочок. Получается?
Печатное воззвание того времени по площади никак не больше, скорее меньше, тетрадного разворота. А месяцы между свержением царя и большевистским переворотом без всякого преувеличения могут быть названы временем воззваний, прокламаций, листовок. Ими обклеены стены домов и фонарные столбы, политические активисты повсюду раздают их прохожим, их пачками швыряют в толпу с трибун митингов, в конвульсиях которых бьется погибающая страна. Они – незабываемая примета времени. Один из его символов. Но Пастернак не помнит, как они выглядели. Даже этого он не помнит. Потому, что, во всяком случае, для писателя уникально БЕСПАМЯТЕН. Но без мощной памяти: зрительной, слуховой, памяти на цвета и запахи, на, казалось бы, мимолетное впечатление (как у Набокова: «до гроба запомнишь вон ласточку ту?») да, Бог знает на что еще! – невозможно художественное воплощение той, ушедшей в небытие России. Набоковские «Другие берега», англоязычному варианту которых дано говорящее название «Speak, Memory», поздняя мовистская проза Валентина Катаева поражают пронзительной точностью всеобъемлющей памяти. А в ее отсутствие получится… вот именно, «Доктор Живаго».
Пример, убедительно демонстрирующий, что Пастернак напрочь лишен одного из важнейших качеств подлинного художника, Вы объявляете «не стоящим внимания случаем», «ерундой» и раз за разом призываете удалить его из книги. Да в своем ли Вы уме, милейший?
Вы категорически не согласны с моей оценкой «Доктора Живаго», как сложной многоуровневой халтуры. Многоуровневую можно заменить на многослойную или многоступенчатую, суть не изменится. Уже в первом своем ответе я предложил Вам самому разобраться с двумя примерами, и если бы Вы последовали моему совету, непонимания, возможно, удалось бы избежать. Признаюсь, приводя пример с дрезиной, следователем, врачом и городовыми, я погорячился. Разобраться с тем, почему этого не могло быть потому, что не могло быть никогда, Вам, к сожалению, не дано. Но второй-то пример совсем не сложен:
«Вдали по равнине справа налево катился чистенький желто-синий поезд, сильно уменьшенный расстоянием. Вдруг они заметили, что он остановился».
Вы цепляетесь к двум соседствующим местоимениям. Действительно, не слишком удачно. Но исправить этот СТИЛИСТИЧЕСКИЙ огрех – секундное дело. Просто убирается ОНИ ЗАМЕТИЛИ.
После этого у Вас нет претензий, не так ли? Но я Вам подсказываю, что они остаются.
Даже сообразительный старшеклассник догадается: скорее всего, дело в расцветке. С конца 90-х годов XIX в. поезда дальнего следования в Российской империи состояли из вагонов четырех классов. Каждый класс окрашивался в свой цвет. Соответственно, поезда были четырехцветными: сине-желто-зелено-серыми. Но по недоброй воле автора халтурного романа по просторам Империи курсируют поезда, в которых нет вагонов III и IV классов. Иными словами, подавляющее большинство населения не пользуется железнодорожным транспортом. Что, конечно же, абсурд. Это не стилистический огрех, а ошибка следующего уровня. Фиксация данной ошибки влечет за собой постановку новых вопросов, а нахождение ответов, в конце концов, приводит к пониманию того, что вся главка абсолютно нелепа. В плане описания действительности – реалий места и времени – это нагромождение всевозможных ошибок, т. е., сложная многоуровневая халтура. Что я, дайте срок, и докажу.


Владимир Молотников   18.01.2016 00:32   Заявить о нарушении

Львиную долю Ваших книг занимают примеры первого уровня, что Вы и сами признаете: «грамматические, смысловые, стилистические и другие» огрехи. С необходимым пояснением: не столь уж редко Вы находите смысловую ошибку там, где ее нет, то есть, ПРИПИСЫВАЕТЕ ее автору. Иногда же усматриваете ее не в том, в чем она в действительности заключается. Углубляться в это не стану, так как обстоятельный разговор пойдет в основном тексте книги. Так или иначе, но именно этот класс ошибок Вы считаете «по-настоящему серьезными», а о моем утверждении о многоуровневости позволяете себе высказаться следующим образом: «Это, Владимир, извините за выражение, очевиднейшая чушь». На что я не стал бы отвечать, если бы Вы не записали в свои союзники Набокова, который, согласно Вашим представлениям, под ляпами «понимал, наверняка, все то многообразие ошибок и нелепостей», которые Вы выписали из «Доктора Живаго», тем самым, проиллюстрировав слова Набокова о «всевозможных ляпах».
Дался же Вам это ЛЯП, что Вы носитесь с ним как, извините за выражение, дурень с писаной торбой.
Ляп – грубая ошибка, промах. Всевозможные ляпы – это о МНОГООБРАЗИИ ошибок, о том, что они разного происхождения и относятся к разным сферам. Вам многообразие видится как грамматическое, смысловое, стилистическое и ДРУГОЕ. Да хоть тысячу раз повторите, что и Набоков имел в виду именно это, Ваши слова все равно останутся заклинанием дилетанта, а не выводом исследователя. Вам кажется, что Набоков высказался о «Докторе Живаго» одной фразой, но это далеко не так. Едва прочитав английский перевод (не пропустите это обстоятельство!), Набоков выскажется в письме к Роману Гринбергу, блестящему интеллектуалу, с которым можно говорить на одном языке: «На мой вкус – это неуклюжая и глупая книга, мелодраматическая дрянь, фальшивая исторически, психологически и мистически…». Чуть позже еще яснее в интервью корреспонденту «Niagara Fall Gazette»: «Меня интересует только ХУДОЖЕСТВЕННАЯ (курсив мой) сторона романа. (…) Воссозданный в нем исторический фон замутнен и совершенно не соответствует фактам». Итак, говоря о недостатках романа как художественного произведения, Набоков даже в разряде И ДРУГИЕ не упоминает то, что лично Вам кажется наиважнейшим. Его занимает совсем другое.
Вы настойчиво предлагаете мне перечитывать «Затянувшее безобразие». Славу Богу, хоть не конспектировать. Что там перечитывать?!
Мистической, то есть религиозной фальшью романа, слащавым христианством, которое Пастернак сует к месту и не к месту, например, «была Казанская…», над чем Набоков издевается в письме к Глебу Струве: «На святого Пафнутия…», – Вы не занимаетесь вовсе.
Психологической фальшью? Пожалуй, на одном сравнительно маловажном примере, когда справедливо отмечаете, что не всех пассажиров могло заинтересовать зрелище бездыханного тела. Хотя многое и многое в поведении героев психологически совершенно необъяснимо, зачастую едва ли не противоестественно. Мотивы их поступков сплошь и рядом непонятны или надуманы.
А вот с исторической стороной придется разбираться. В художественном произведении история присутствует в трех, если угодно проявлениях:
1) большая История. Описание исторических событий и исторических личностей;
2) отношение автора, оценка им вышесказанного, в том числе через высказывания героев; иными словами его идеология, политические взгляды;
3) история повседневности. Роман, разумеется, если речь идет не о кафкианском романе-притче или произведении в стиле «магического реализма», невозможен без реалий места и времени, без того, что Набоков называет ИСТОРИЧЕСКИМ ФОНОМ.
Первого в романе практически нет.
Идеологические и политические взгляды и высказывания Пастернака Набокова, о чем он заявляет неоднократно и с подкупающей прямотой, абсолютно не интересуют: «Мне нет дела до идейности плохого провинциального романа…»; «Доктор Живаго» – всего лишь политическая мелодрама, не имеющая художественной ценности».
Главнейший ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ недостаток романа – исторический фон, который совершенно не соответствует фактам. Об этом же, только другими словами, напишет и Александр Гладков: «ни одна их сторон русской жизни описанного времени не показана в романе верно и полно».
Но разве Вы занимаетесь этим? Считанные разы. Навскидку – никак не больше полудюжины. Зато одной из величайших своих заслуг (во всяком случае, Вы из послания в послание задерживаетесь на этом) числите обнаружение того, что Пастернак якобы «перепутал Октябрьскую революцию с Февральской, наговорил и о той, и о другой тьму чудовищной ерунды», и не разобрался с НЭПۥом. Эти политические сентенции, сознательно включены в роман на потребу целевой пастернаковской аудитории, а именно: американскому и западноевропейскому читателю. Да и «тьма» занимает в одном случае четыре строки, в другом – десять. Кстати, истоки оценки революционных событий анализировались не единожды. Одна из последних публикаций, весьма дельная, помещена на Портале: Сергей Лихачев, «Открылась правда о романе Доктор Живаго Пастернака» (http://www.proza.ru/2015/10/23/1011).
В остальном же Ваши книги – мартиролог стилистических огрехов, большинство из которых обнаружит квалифицированный редактор и либо исправит сам, либо настоит на том, чтобы их исправил, а кое-где удалил сам автор. Именно поэтому я называю их мелкими и мельчайшими.
Но Ваши представления о функциях редактора совершенно нелепы. Если бы не нарочитая серьезность домыслов, которыми Вы распаляете себя, напрашивалось сравнение с «Письмом ученому соседу». Впрочем, не будем задерживаться на теоретической галиматье.
«Затеяв разговор о редактировании «Доктора Живаго» А. Старостиным, Вы не подумали о главном: а кому такое редактирование в те времена (в 1956 году) было нужно?»
Кое-кому. В частности, Анатолию Константиновичу Котову. Вам, разумеется, неизвестно, кто это. А следовало поинтересоваться, прежде чем фонтанировать невежеством. Директор Гослитиздата, кстати, крупнейшего издательства СССР. Именно ему принадлежит инициатива издать «Доктора Живаго» отдельной книгой.
«Но, если бы и, правда, в 1956 году «Доктор Живаго» был принят к публикации, то никому бы и в голову не пришло приглашать А. Старостина для его редактирования».
Был принят. А 21 января 1957 г. между Гослитиздатом и Пастернаком был заключен издательский договор №8879, согласно которому издательство планировало выпустить «Доктора Живаго» весьма нехилым тиражом: 75 000 экземпляров.
И редактором был назначен именно Анатолий Васильевич Старостин.
«Если бы А. Старостин, прочитав «Доктора Живаго», действительно сумел обнаружить в нем ВСЕ перечисленные в мои книгах пастернаковские огрехи (ляпы), то, будучи «дельным специалистом» (В отличие от Вас. Вы же признались, что Вы не литературовед) он (тоже в отличие от Вас) был бы настолько ошарашен этой жутью, что тут же категорически отказался от навязываемого Вами ему безграмотно написанной книги.»
Уж не знаю почему, но не отказался. Истинный Бог! Зуб на холодец. Век воли не видать.
Можно не поверить Ивинской, которая утверждает, что Старостин восторгался «Доктором Живаго»: «Я сделаю из этой вещи апофеоз русскому народу», а вот проигнорировать документы невозможно. 22 апреля 1957 года Пузиков пишет Пастернаку: «Г. И. Владыкин согласен, чтобы Вашего доктора лечил Старостин… Через две недели займусь вплотную романом. (…) Я глубоко верю в благополучное завершение всех наших начинаний».
В то, что не позднее сентября роман увидит свет.
«Чудовищные огрехи, которые допускал в своем романе Пастернак, не могут быть устранены редактором. Такой правкой редакторы не занимаются!»; «если редактор (по Вашему совету) возьмется править подобные огрехи, он должен будет превратиться из редактора в автора книги».
Это вам я, Владислав Сафонов, говорю.
А вот Григорий Иванович Владыкин, вновь назначенный директор (Котов скоропостижно скончался во время поездки в Ленинград) Гослитиздата, и Александр Иванович Пузиков, главный редактор издательства, почему-то придерживаются другого мнения. Не иначе как потому, что балбесничали вместо того, чтобы прослушать «курсы» курьезнейших «литературоведческих дисциплин» (огласите весь список, пожалуйста), поленились заглянуть в столь же курьезные «руководства по литературному редактированию», которые от корки до корки проштудировал дотошный Сафонов.
С начала апреля Пастернак лежит в Кремлевской больнице. Нет никаких свидетельств, что Старостин навещает его. Из чего следует, что редактура шла самым обычным образом: редактор получает авторский текст, правит его, как считает нужным, после чего автор принимает или не принимает эту правку. Ни одному серьезному специалисту, разумеется, если он не мечтает сесть в лужу, и в голову не придет усомниться в том, что Старостин редактировал «Доктора Живаго».
Но многое по-прежнему покрыто мраком. 1 августа 1957 г. Б. Рюриков, заместитель заведующего отделом культуры ЦК КПСС, составляет докладную записку, в которой сказано: «Б. Пастернак сообщил Издательству художественной литературы, что он согласен переработать роман… Однако реально к настоящему времени автором ничего не сделано для доработки произведения».
Пузиков же в своих воспоминаниях утверждает, что редактирование романа было завершено, о чем он и Старостин доложили (16 августа) Секретариату Правления Союза писателей.
А Евгений Пастернак даже сообщает, что видел правку Старостина, которая якобы не пошла дальше начальных глав. Где видел? Неужели где-то хранится машинопись «Доктора Живаго» с правкой Старостина? А что если в этот раз Жененок не врет? Сейчас я занят, быть может, напрасными ее поисками. А уже обнаруженные документы, которые я ввожу в научный оборот, чем наношу очередной сокрушительный удар по догмам официального пастернаковедения, требуют осмысления и комментария, т. е., очередного хождения по минному полю. Но я вынужден отрываться от этих увлекательных и многотрудных занятий на вразумление зарвавшегося дилетанта.


Владимир Молотников   18.01.2016 00:35   Заявить о нарушении

«То, что Вы написали о редактировании «Доктора Живаго» – чудовищное недоразумение»; «Редактирование «Доктора Живаго» Старостиным – Ваша не имеющая под собой никакой почвы наивнейшая фантазия. То, что Вы назначили редактором Старостина – смешно».
Ведь предупреждал же: не суйтесь в сферы, функционирование в которых требует огромного запаса знаний. Но Вы не вняли увещеваниям, вновь выставляете себя на посмешище, демонстрируете невежество, столь же позорное, сколь и агрессивное. А потом обижаетесь на то, что я, во всеоружии своего злоязычия, ставлю Вас на место.
Я не стремлюсь раз за разом доказывать, что мы – в разных весовых категориях. Что, подобно тому, как любителю в весе пера никогда не устоять в поединке с тяжеловесом-профессионалом, у Вас нет никаких шансов в полемике со мной. Но я ВЫНУЖДЕН это делать, ибо, уважая своего читателя, обязан показать ему Ваш уровень.
Все, чего я хочу, – так это прекращения, по большому счету, бессмысленного общения.
Но иногда меня охватывает отчаяние: а ну как Вы мазохист и ловите кайф, становясь мальчиком для битья?

PS. Предположение, что я по собственной инициативе могу удалить Ваше послание, абсурдно. Настоящий ученый никогда не опустится до такого. Сгоряча я могу пригрозить удалить излияния некоего Матисона, но даже на оскорбления и вопли душевнобольного человека – рука не поднимается.
PPS. А вот очередные Ваши послания я скопировал. Во избежание будущих недоразумений.

Владимир Молотников   18.01.2016 00:36   Заявить о нарушении

Здравствуйте, Владимир. Мой совет – прекратить нашу переписку не был Вами услышан. Но Ваше очередное послание я получил и на него отвечу. Сначала о первой его части – о сложившихся между нами отношениях. Вы опасаетесь, что они могут затянуться. Но этого не будет. Мое терпение уже иссякло. Наша с Вами переписка – не полемика а грозящая уйти в бесконечность перепалка – неумная и совершенно непродуктивная. Ее нужно безотлагательно прекратить. Вы то и дело уличаете меня в непрофессионализме и отыскиваете в моих словах и поведении какие-то тайные умыслы, чего у меня даже в мыслях никогда не было. Постоянно противопоставляете тому, что я говорю, высказывания корифеев нашей литературы, что просто смешно. Поучать Вы великий мастер, а культура общения у Вас находится на уровне заходеровского вежливого индюка.

1 Несколько слов по поводу Ваших на меня нападок. Мне уже почти девяносто и я не могу себе позволить долгого сиденья за компьютером. Любой объемный документ (в частности Ваши послания) я стараюсь читать не с экрана, а на бумаге. Ваши слова: «Вы были столь предусмотрительны, что скопировали мое послание...» мне было читать, откровенно говоря, противно. Возраст освобождает от мелкотемья, злости и ехидства. Наличие таких качеств у Вас – вроде бы зрелого профессионала меня основательно удивляет. Судя по всему, эти качества являются основой Вашего менталитета. От Ваших, время от времени подбрасываемых мне Вами ехидинок становится просто тошно.

Обилие значков на рабочем столе компьютера мне мешает и я периодически удаляю ставшие ненужными документы. Так были удалены и мои, обращенные к Вам когда-то тексты. Не думал я тогда, что наша перепалка будет иметь продолжение. Но, к сожалению, именно так получилось.

2 В свете сложившихся между нами отношений я попытался проанализировать – а что полезного дало мне дилетанту общение с Вами – профессионалом? И пришел к грустному выводу: НИЧЕГО НЕ ДАЛО, кроме отрицательных эмоций. Вы постоянно нацелены не на выяснение истины, а на противостояние. Не понимаю – зачем Вам это надо, а мне – тем более. К тому же Вы сверх всякой меры упорствуете в своем литературоведческом невежестве и отвергаете совершенно очевидные вещи, что лишает наше общение смысла.
В литературоведческих делах Вы оказались еще большим дилетантом, чем я, хотя и мните себя в сонме великих профессионалов и с такой моей оценкой, конечно же, не согласитесь. Мы с Вами не понимаем и, очевидно, никогда не поймем друг друга. У нас совершенно разные менталитеты. Вот только лексика у нас, к сожалению, постепенно стала сближаться. Совсем по-разномуо мы оцениваем и пастернаковский роман, о котором оба говорим и его (Пастернака) поэзию.
Я выискиваю в текстах «Доктора Живаго» в первую очередь грамматические и смысловые, огрехи. Их у него сотни. Вы же отмахиваетесь от этих огрехов, как от ничего не стоящих пустяков. Для Вас важно совсем другое: там ли, где написал Пастернак, находился губернский город в Поволжье, в том ли, как у него (на юг) наравлении надо туда ехать? Вы утверждаете, что ехать они были должны не на юг, а на восток, так как губернским городом, куда они ехали, могла быть только Самара. Будь этот город просто городом, то пусть бы они ехали и на юг. Но поскольку они ехали в один из ГУБЕРНСКИХ городов Поволжья, то ехать им, по Вашему мнению, надо было на восток. Но ведь и Живаго с семейством тоже ехали на Урал в окружной или ГУБЕРНСКИЙ город Юрятин, которого никогда не было на карте России. Однако, Вы ведь согласились с тем, что так могло быть. Почему же Вы лишаете Бориса Леонидовича права придумать такой же город для Поволжья? Вы говорите, что в таком случае он должен был дать этому придуманному им городу название. Но Пастернак на всякие там «должен был» великодушно поплевывал. Он не считал для себя обязательным даже соблюдать правила грамматики и писал порой совершенно дикие смысловые нелепости. Делать какие-либо утверждения применительно к Пастернаку, ссылаясь на «должен был», просто смешно. Но дело Ваше. Не понимаете, как надо, понимайте как можете. Ваша логика для меня – черный ящик.

3 Вы ведь возражали даже против того, чтобы называть селезня уткой, а писать очевиднейшую чушь о революциях семнадцатого года почему-то посчитали возможным. Парадокс этого «возможно» Вы оправдываете тем, что «политические сентенции», как Вы назвали пастернаковскую чушь о революциях и НЭПе были якобы написаны им в угоду «американскому и западноевропейскому читателю». Получилась у Вас очевидная ерунда:будто американские и западноевропейские читатели в те времена были большими любителями политической чуши и Пастернак специально для них создавал ее в своем романе. Если Бог хочет наказать, он отнимает разум. Эта истина стара как мир.
Однако, кое-какие успехи в Вашем внедрении в литературоведческие дебри все же заметны. Вы даже согласились с тем, что селезень тоже утка. Однако, сами Вы создаете парадоксы с птичками еще более крутые, чем Пастернак. Если селезня можно назвать уткой, то петуха курицей нельзя назвать даже в шутку. Палочку Вы тут перегнули весьма основательно, Владимир. Вы постоянно веселите меня примитивным пониманием литературоведческих проблем, о которых я пишу.

4 Вернемся немного назад. Несколько слов о Вашей логике. Если я два раза сказал о том, что перечитал Ваше письмо, то это совсем не означает, что я перечитал его два раза. Слово «перечитывает» тут не годится. В Вашем «перечитывает» содержится изображающая очевидную ехидинку ирония. Я лично таких мелкотравчатых приемов не применяю и Вам не советую этого делать тоже.

5 Что касается Вашей грубости, то не сами ли Вы и даже не раз в этой грубости признавались? Искать цитаты, чтобы предъявить их Вам, я не буду. Вспомните хотя бы Ваши стычки с Донским и Лужковой.
По поводу брошенного мне Вами обвинения: «Объем Ваших знаний очень ограничен», могу сказать – объясняете Вы эти произнесенные Вами слова неправильно. Дело тут не в констатации фактов, а в плохом Вашем воспитании и совершенно дикой заносчивости. Я не помню кому принадлежит приведенная ниже сентенция, но звучит она словно бы именно Вами сочиненная: «И чего ты споришь с этим хромым. Скажи ему, что он хромой и он тут же замолчит». Таковой рисуется мне Ваша мораль, Владимир. К тому же объем знаний далеко не всегда соответствует объему ума. Существует и такая истина: – Чем меньше ум, тем труднее его скрыть. Поменьше надо навязывать свои мнения, Владимир. Что касается замеченных Вами наших взаимных антипатий, то это очевидный факт, и он является вполне достаточным основанием для того, чтобы нашу перепалку на этом и закончить. Я с уважением отношусь к Вашей работе, но к Вам, как человеку, уважения наскрести, увы, не могу.

6 Вот цитата из Вашего послания на эту тему: «Странным образом проигнорировав НА НАШ ВЗГЛЯД, Вы раз за разом призываете меня не навязывать Вам своего мнения. Но мне это и в голову не приходило, навязывать Вам своего мнения. Вам нравится копаться , в частности в «Спекторском» – да, хоть закопайтесь. Мне это абсолютно безразлично».

Если не приходило в голову, значит приходило в какой-то другой орган, так как побудило Вас, Владимир, об этом написать. Но, если Вам было «совершенно безразлично», то кто Вас тянул за язык об этом говорить, тем более что Вашим мнением никто не интересовался. Но такая уж у вас самолюбца мания: обязательно познакомить всех с тем, что Вы думаете. Ибо кажется Вам (НА ВАШ ВЗГЛЯД)), что думаете Вы безукоризненно. Но это совсем не так.
7 Давайте завершим, наконец, наш разговор о Старостине. Повторю приведенную Вами цитату из моего письма. «Если бы А. Старостин, прочитав «Доктора Живаго», действительно сумел обнаружить в нем ВСЕ перечисленные в мои книгах пастернаковские огрехи (ляпы), то, будучи «дельным специалистом» (В отличие от Вас. Вы же признались, что Вы не литературовед) он (тоже в отличие от Вас) был бы настолько ошарашен этой жутью, что тут же категорически отказался от редактирования навязываемой Вами ему безграмотно написанной книги.»
А ведь так бы оно, наверное, и было, если бы Старостин «действительно СУМЕЛ обнаружить в «Докторе Живаго» ВСЕ перечисленные в моих книгах пастернаковские огрехи». Но этого не случилось и не могло случиться. Случилось все совсем не так, как Вы обещали, а прямо по Чехову: – Кушать хотите? – Нет наоборот. Вы, Владимир, надеюсь, не забыли, что в своем предыдущем послании написали мне, что Старостин, если ему поручить редактирование «Доктора Живаго», обнаружит в романе ВСЕ нарытые мною в нем огрехи. Он и вправду, оказывается, был тогда назначен редактором романа, и основательно Вас подвел, не только не обнаружил ВСЕХ состряпанных в нем Пастернаком сотен огрехов, а даже пришел в восторг от этой бездарно написанной книжки. Вот так в жизни самовлюбленных зазнаек и получается. Вы считали, что посадили меня в галошу, а сели в нее сами. А ведь в литературоведческих делах Вы, Владимир, совершенствоваться явно не хотите. Вам не надоело позориться, подставляясь под разоблачения дилетанта?

А Старостина можно и оправдать. Ведь выявить ВСЕ нарытые мной в пастернаковском романе огрехи (как Вы ему предопределили) дело совсем не простое и не каждому доступное. На это требуется времени во много раз больше того, какое обычно затрачивается на редакторскую правку грамотно написанной книги. Ведь даже сейчас этот роман печатается со всеми сотворенными в нем автором нелепостями. Ни одна из них так и не была устранена. Даже Академик Д.С. Лихачев, прочитав «Доктора Живаго» обнаружил в нем одни лишь достоинства и ни одного существенного недостатка. И только освистанному Вами Сафонову удалось нарыть их многие сотни.

Владислав Сафонов   24.01.2016 13:32   Заявить о нарушении

8 Вы, Владимир, отрицаете порой совершенно очевидные вещи, используя при
этом приемы далеко не благовидные. Вы привели цитаты из моего письма: «Чудовищные огрехи, которые допускал в своем романе Пастернак, не могут быть устранены редактором. Такой правкой редакторы не занимаются!»; «если редактор (по Вашему совету) возьмется править подобные огрехи, он должен будет превратиться из редактора в автора книги». (Замечание совершенно справедливое) Но Вы с ним не согласились и дальше написали вот эту чушь.: «А вот Григорий Иванович Владыкин, вновь назначенный директор ...Гослитиздата, и Александр Иванович Пузиков, главный редактор издательства, почему-то придерживаются другого мнения. Не иначе как потому, что балбесничали вместо того, чтобы прослушать «курсы» курьезнейших «литературоведческих дисциплин» (огласите весь список, пожалуйста), поленились заглянуть в столь же курьезные «руководства по литературному редактированию, которые от корки до корки проштудировал дотошный Сафонов».
Вы зря иронизируете, Владимир, по поводу «литературоведческих дисциплин». О делах литературоведческих Вы пишите порой очевидную чушь. И Владыкина и Пузикова вы тоже зря выставили на посмешище. Говорите Вы о них так, словно оба они и сейчас еще живы и находятся с Вами в общении.
Ирония хороша, если она к месту. А тут у Вас опять получился конфуз: очередная ляпа женского рода. И Г. Владыкин, и А. Пузиков были профессиональными литературоведами. Прослушивать какие-либо курсы ни тому, ни другому не было нужно. Они их уже прослушали. Овладеть знаниями литературоведа я советовал не им, а Вам, в этом явно нуждающемуся. Оба они жили в прошлом веке и, разумеется, понятия не имели ни обо мне, ни о нарытых мной в пастернаковском романе сотнях «чудовищных огрехов». Поэтому «придерживаться другого чем я мнения» по этому вопросу они тоже не могли. Будь Вы хоть немного ориентированы в литературоведческих делах, эту ляпу, я полагаю, вы написать себе вряд ли позволили.
Задачей редактуры в те времена было не исправление «чудовищных огрехов» в «Докторе Живаго», о них тогда никто еще и понятия не имел, а удаление из него имеющих антисоветский окрас пастернаковских реплик, так беспокоивших советские власти.

9 В своей книжке Вы когда-то написали: «Въедливый пенсионер В. И. Сафонов, в оценке творчества Пастернака полярно противостоящий г-ну Быкову, половину объема двух своих книжек «Борис Пастернак. Мифы и реальность» (М.: Анонс Медиа, 2007) и «Б. Пастернак не гений, а графоман» (М.: WlaSaf, 2011) отводит под тщательную прополку – с использованием толкового словаря и здравого смысла – сорной поэзии Пастернака т. е., предается занятию, на наш взгляд, заведомо любительскому, отчасти даже предосудительному». На мой вопрос: « Но почему разоблачение пастернаковской неграмотности и очевидного его невежества Вы относите к занятиям «любительским» и даже «предосудительным»? Я этого не понимаю и никогда не пойму», То, что Вы мне ответили про любительство, я опущу. Поскольку я не профессиональный литератор, то можно меня, наверное, назвать и любителем. А то, что было сказано Вами в оправдание предосудительности «прополки сорной поэзии Пастернака» вызывает недоумение. Вот что Вы написали:

«Сослаться на то, что в те годы Пастернака не превозносили как великого поэта, а то и гения, не получится. Даже когда кампания по прославлению уже набрала нешуточные обороты, Нина Берберова, не понаслышке знакомая с оценкой Пастернака Ходасевичем и Андреем Белым, предостерегала от копания в его поэтическом наследии двадцатых годов. Вот почему – отчасти даже предосудительном».
Понять Вас мудрено, Владимир. Запутались Вы тут так, что вряд ли сумеете выпутаться. Я ведь пропалывал поэзию и прозу Пастернака, а не только ранние его стишках двадцатых годов. Спрятаться за Берберову у Вас не получилось. И вообще как Вы могли эту абракадабру написать! Мой вопрос Вы оставили совсем без ответа. Но отвечать на него и не надо. Легко догадаться, что Вы опять напишете какую-нибудь ерунду вроде той, какую я процитировал только что или вроде приведенной выше – о революциях.

9 «Но Ваше представление о функциях редактора совершенно нелепы. Если бы не нарочитая серьезность домыслов, которыми Вы распаляете себя, напрашивалось сравнение с «Письмом ученому соседу»».

Забавное у нас получилось противостояние, Владимир. Я утверждаю, что Ваши представления о функциях редактора нелепы, а Вы утверждаете, что нелепы мои. Но курьез заключается в том, что Вы называете «моими» представления о функциях редактора совсем не мои, а изложенные в руководствах по литературному редактированию и пытаетесь им противопоставить именно свои совершенно нелепые .
10 Еще одна (последняя) цитата из Вашего послания: «То, что Пастернак косноязычен, плохо владеет русским языком и неумело выражает свои мысли, известно по Ходасевичу и Набокову. Нет никакой нужды в бесконечных примерах того, что и так очевидно».

А так ли уж это очевидно, Владимир? «Очевидно» – это когда одного мнения придерживаются многие. А с оценкой творчества Пастернака дело обстоит совсем не так а иначе. Кто в наши дни читает высказывания Набокова и Ходасевича о Пастернаке? Те, кто читают, в подавляющем большинстве своем называют его великим писателем и поэтом, классиком русской и даже мировой литературы. Вы на их фоне представляете приятное исключение. А те, кто не читает, называют его тоже великим, потому что так его называют те, кто читает.
Представьте себя участником диалога. Вы говорите ярому пастернаколюбу: «Пастернак косноязычен и безграмотен. Об этом говорили еще Ходасевич и Набоков». А он Вам в ответ: «Вы что с ума сошли? Всем известно, что Пастернак – поэт и писатель планетарного масштаба, классик русской и мировой литературы. Шли бы Вы отсюда, дорогой, пока Вам Морду не набили!» Слово Морду я уважительно, поскольку речь идет о Вас, написал с большой буквы. И пришлось бы уйти. Но, если бы Вы дали этому ценителю Пастернака прочитать «Затянувшееся безобразие» с сотнями пастернаковских ляп, писание которых Вы осуждаете, то уйти пришлось бы не Вам, а ему. Могу это утверждать совершенно определенно, потому что такой опыт у меня есть. Вас явно удручают приводимые мной «бесконечные примеры» пастернаковских ляп. Но именно в их бесконечности и заключается убедительность. Это удивительно, Владимир, но мне – дилетанту приходится объяснять Вам очевидные вещи. И не просто объяснять, а втолковывать. Вы обвиняете меня, что я позволяю себе напирать на Вас, укоряя в том, что Вы чего-то не понимаете, или в чем-то круто ошибаетесь. Но ведь так оно и есть, Владимир. И в настоящем моем послании я опять вынужден об этом говорить. Дело доходит до смешного. Вы сравниваете мои тексты с тем, что писали о Пастернаке в частности Набоков и Гладков и бросаете мне упрек: «Но разве Вы занимаетесь этим? Считанные разы». Но что Вы от меня хотите, Владимир? Чтобы я еще раз повторил то, что они оба уже сказали? Но я не Набоков и не Гладков, я – Сафонов. Да к тому же еще и не профессионал, а как Вы меня окрестили, любитель. Не надо меня сравнивать с профессионалами, да притом еще известными всему свету. Но даже того, что понимаю я – любитель, вы сами-то понять не хотите и продолжаете называть нарытые мною в «Докторе Живаго» многочисленные огрехи и нелепости «мелкими и мельчайшими». А эти «мелкие и мельчайшие» огрехи представляют собой позорнейшие для профессионального писателя ляпы. Позволять себе такие безобразия могут лишь двоечники или откровенные дурачки, но только не лауреаты Нобелевских премий. Ваше понимание значимости этих огрехов в корне неправильное. Говорю я об этом в щадящем режиме, Владимир. Но не наступило ли время сделать Вашим заблуждениям настоящую оценку?

Откликаться на другие темы Вашего необъятного послания я не буду. Обстоятельный ответ на большинство затронутых в нем вопросов, я дал в своем предыдущем письме. Ваша реакция на него свидетельствует о том, что дискутировать с Вами бессмысленно. Ваша упертость мне надоела. Отвечаете Вы лишь на удобные для Вас вопросы, а те что неудобны оставляете без внимания. Поскольку, как я понял, Вы сами об этом мечтаете, давайте прекратим нашу опостылевшую обоим переписку. Во всяком случае я Вам писать больше не буду.

Владислав Сафонов   24.01.2016 13:34   Заявить о нарушении

Здравствуйте, уважаемые собеседники.

Прочла эту переписку и, поскольку г-н Сафонов несколько раз упоминает моё скромное имя, сочла возможным высказаться.
Итак, прошу г-на Сафонова принять к сведению, что я полностью разделяю позицию Владимира Молотникова и чрезвычайно огорчена Вашими, г-н Сафонов, беспомощными выпадами против уважаемого исследователя. Ранее, на Ваши письма, содержащие достаточно прозрачные намёки на желательность для Вас моей поддержки в Вашей полемике с Владимиром Молотниковым, я отвечала сдержанно, щадя Ваше самолюбие. Hо, как говорится, дошла гиря до полу. Прошу Вас, г-н Сафонов, в дальнейшем воздерживаться от упоминаний моего имени в каком бы то ни было контексте.

A Владимиру Молотникову пожелаем дальнейшей плодотворной работы - по надежде, без отвлечения на ненужные дискуссии. В этом последнем позвольте рассчитывать на Ваши, г-н Сафонов, благоразумие и патриотическую солидарность.

Татьяна Денисова 2   31.01.2016 15:45   Заявить о нарушении

Здравствуйте, Татьяна!
В переписке с Молотниковым я упоминал Ваше имя только в том контексте, в каком Вы поучаствовали в нашем с ним разговоре о моей работе. Это ведь от Вас исходила, подхваченная Молотниковым идея , что «нарытые» мной у Пастернака в его романе огрехи могут быть исправлены корректором. То, что Молотников эту Вашу наивную (можно было бы назвать ее и покруче) идею подхватил меня изрядно удивило, но от факта никуда не денешься. По профессии Молотников – историк, а в литературоведческих делах он порой несет откровенную отсебятину.
В последнем своем послании к нему Вашего имени я уже сознательно не упоминал. Вы должны были бы это заметить и оценить. Ведь соблазн упомянуть Ваше имя, признаюсь, был, так как именно с Вашей подачи он наговорил о моей работе немало очевидных глупостей.
То, что Вы не замечаете высокомерия Молотникова и его порой откровенного хамства а также его очевидной несостоятельности в литературоведческих вопросах – дело Ваше. Не замечаете Вы его грубостей, очевидно, потому, что не Вам они адресованы. Агата Майн с его злоязычием тоже практически смирилась, хотя поначалу оно ее основательно коробило. Вы,очевидно, согласны с гордо заявленной Молотниковым позицией: «Да я называю глупца – глупцом (с вариантами: болван, недоумок) лжеца – лжецом и даже лживым отродьем, невежду – невеждой, фальсификатора – фальсификатором». За образец для подражания в таких «называниях» Молотников избрал Пушкина и Грибоедова. Но чтобы иметь право судить как они, надо мыслить на их уровне, а не на уровне тех же глупцов и невежд, которых он атакует.
В последних своих письмах я предлагал Молотникову прекратить нашу (я называю ее дурацкой и бессмысленной) перепалку, так как в своей основе она имеет не здравый смысл, а больное самолюбие. Вы, судя по всему, считаете меня виновником возникшего между нами противостояния. Бог – рассудит. Я так не считаю. Поскольку г-н Молотников прислушивается к Вашему мнению, посоветуйте ему, пожалуйста, не отвлекаться на ненужные не только ему, но и мне дискуссии.
Вы сочли нужным уведомить меня о том, что разделяете позицию Молотникова, а не мою. Об этом мне известно с тех самых пор, как Вы объявили, что обнаруженные мной в «Докторе Живаго» огрехи может исправить корректор. С чем Вас и поздравляю.

Владислав Сафонов   01.02.2016 11:14   Заявить о нарушении

Доброе утро, г-н Сафонов,

если оно действительно доброе, как говаривал ослик )

О какой моей "подаче" уважаемому учёному (головокружительная мысль!) может идти речь, если моя краткая заметка была написана до ознакомления с Вашим материалом, а также и с публикуемым В. Молотниковым исследованием? O последнем обстоятельстве я сообщаю в примечании. Там же имеется и вполне доброжелательная отсылка к Вашей публикации. Общее ведь дело, патриотическое, с ясной и понятной целью: добиться исключения халтурного романа из школьной программы. Так и будет, над этим и работает учёный. Разумеется, его книга представляет и самостоятельную ценность для истории литературы. Hе станем же ему мешать, отвлекать от дела. По крайней мере, в такос духе я воспринимаю Ваш ответ мне. Вот и славно, если это так.

Татьяна Денисова 2   01.02.2016 12:08   Заявить о нарушении

Здравствуйте, Татьяна.
По причинам личного свойства, о которых не хочется распространяться, после ответа Сафонову я на без малого две недели выпал из общения. С Вашей реакцией на нашу переписку ознакомился в прошлую пятницу, но, поскольку возникшие проблемы все еще далеки от решения, отвечаю только сейчас. За что прошу меня извинить.
Принципиальность и резкость Ваших разъяснений контрагенту заслуживает восхищения. Тем более, что человеку, воспитанному и деликатному, подобное дается куда как не просто. Тем искреннее моя благодарность.
Г-н Сафонов - странная личность.
Оказывается, он пишет мне только для того, чтобы прекратить полемику, которую сам и затеял.
Раз за разом призывает меня не отвечать, т.е., косвенно признать правоту его, без преувеличения, дремучих воззрений на литературоведение, на права и обязанности редактора, на высказывания Набокова, да, Бог знает на что еще.
Вероятно, Вы обратили внимание, что мои ответы становятся все более колючими, впрочем, в полном соответствии с нарастающей агрессивностью его собственных посланий.
В последнем он заверяет, что впредь обращаться ко мне не будет.
Дай-то Бог.
Но что-то мне подсказывает, что еще не раз придется ставить на место невесть что возомнившего о себе "рядового читателя".
Так или иначе, за благожелательную поддержку благодарит Вас пребывющий в неизменном уважении
Владимир Молотников.


Владимир Молотников   11.02.2016 13:17   Заявить о нарушении

Здравствуйте, Владимир!
Рада Вашему отклику и добрым словам.
Дай Бог, чтобы проблемы успешно решились.
Примите пожелания вдохновения и сил для продолжения Вашей талантливой и столь необходимой всем нам работы!
В ожидании новых интереснейших глав, с уважением,
Ваша Т.

Татьяна Денисова 2   12.02.2016 18:04   Заявить о нарушении

Здравствуйте, Владимир. На моей странице высветилась информация о том, что на мое имя поступили два ответа других авторов. Пришлось взглянуть на эти неожиданные ответы. Оказалось, что речь идет об обмене любезностями между Вами и Татьяной Денисовой, но с упоминанием моей фамилии и с оценкой Вами моих «без преувеличения, дремучих воззрений на литературоведение, на права и обязанности редактора, на высказывания Набокова, да, Бог знает на что еще». Оказывается все, что я писал Вам, пытаясь наставить Вас на путь истинный в литературоведческих делах, в которых Вы блуждаете хуже чем в потемках, отскочило от Вас, как горох от стенки. Придется нарушить свое обещание молчать и откликнуться и на эти Ваши выпады. Сказали Вы Татьяне еще и такое: «Вероятно, Вы обратили внимание, что мои ответы становятся все более колючими, впрочем, в полном соответствии с нарастающей агрессивностью его (разумеется Сафонова) собственных посланий». Но обратимся к прошлому. В своем обращении к Вам, Владимир, я Вас никак не назвал и Ваших умственных способностей и объема знаний не оценивал. А Вы сразу же выдали мне Вашего гнева и Вашей «воспитанности», которой вы не преминули похвастаться, на полную катушку: «Владислав Вы не профессионал. Вы – заинтересованный дилетант, энтузиаст. Со всеми плюсами и минусами этого статуса. Обеъм Ваших знаний очень ограничен. Но по Вашим книгам складывается впечатление, что чем дальше, тем больше Вы утрачиваете объективное представление о себе, воображаете себя крупным специалистом». Можно было бы привести и другие примеры Вашей по отношению ко мне агрессивности, на которую просто нельзя было не ответить. Но, пожалуй, достаточно и этих Ваших слов. На мою просьбу подтвердить Ваши обвинения меня в зазнайстве конкретными примерами Вы не отозвались. Вы всегда оставляете без ответа замечания, разоблачающие несостоятельность Ваших в мой адрес обвинений.
Вашу работу я не критиковал, зачем же подрывать престиж единомышленника. Единомыслие я имею в виду не мировоззренческое, а в отношении к творчеству Пастернака. Но возможность какого-то у нас с Вами единомыслия Вы отвергли с ходу и категорически. Слишком унизительным Вам представилось единомыслие с дилетантом, имеющим не просто ограниченный, а «очень ограниченный запас знаний». (Как это Вам удалось сразу определить?) На работы о Пастернаке, написанные мной, Вы ополчились с непонятной для меня злобой, даже выразили недоумение: зачем я вообще их пишу. В результате между нами возникла, как Вы выразились перепалка, в которой – профессиональный историк наговорил о моих работах столько глупостей, что продолжать эту перепалку стало просто бессмысленно.
Оправдывая свое удивившее меня злоязычие по отношению ко мне и моим работам, Вы сообщили мне о том, что своим злоязычием Вы даже гордитесь и считаете его благородным и изысканным искусством. Образцом злоязычия для Вас послужили знаменитые наши предшественники и в том числе – Набоков, Ходасевич, Берберова. Даже Пушкина и Грибоедова Вы упомянули, как образцовых злоязычников. Но заимствовать у них в первую очередь надо было бы не злоязычие, а мудрость. О злоязычии Набокова Вы говорили с очевидной завистью, сожалея о том, что сами так лихо злословить не можете. Но того, что набоковское злоязычие, которым Вы восхищаетесь, кривобоко и строится лишь на оценке формы, а не содержания писательских трудов, Вы не заметили. Набоков объявил целую компанию писателей с мировыми именами «монументальными посредственностями». Вы даже процитировали его слова: «С тех самых пор, как монументальные посредственности вроде Голсуорси, Драйзера, персонажа по имени Тагор, ещё одного по имени Максим Горький и третьего по имени Ромен Роллан, стали восприниматься как гении, меня изумляют и смешат сфабрикованные понятия о так называемых «великих книгах». То, что, к примеру, ослиная «Смерть в Венеции» Манна или мелодраматичный и отвратительно написанный «Живаго» Пастернака, или кукурузные хроники Фолкнера могут называться «шедеврами» или, по определению журналистов, «великими книгами», представляется мне абсурдным заблуждением, словно вы наблюдаете, как загипнотизированный человек занимается любовью со стулом». (Набоков, очевидно, был уверен, что любовью надо заниматься не со стулом, а с малолетками). Но ведь «монументальными посредственностями» эти писатели (исключая, разумеется, Пастернака), явно не были. Во всяком случае, так их до Набокова никто не называл, и вряд ли с подобной их, получивших мировую известность писателей оценкой, могли согласиться серьезные, профессионально мыслящие литераторы и того времени, и нашего времени тоже. Почти все они, забракованные Набоковым, были Нобелевскими лауреатами, или номинировались на эту премию, массово переводились на другие языки и были известны всему свету. Вот что, например, писал далеко не безызвестный советский критик об объявленной Набоковым «ослиной» новелле Томаса Манна – «Смерть в Венеции». Он назвал ее: «психологически тонкой, деликатной по настроению и чувству, философской по мысли, с блеском отшлифованной по литературной форме... теоретически непереводимой на язык другого искусства». Только господин Молотников принял набоковские филиппики в адрес известных писателей мира, как безусловную истину. Принял потому что понять почему Набоков так говорил, он явно был не в состоянии. Поскольку никто г-на Молотникова об этом набоковском злоязычии не спрашивал, сказано это о нем было им, очевидно, лишь для того, чтобы показать: вот какой я умный и в какой высоколобой компании обретаюсь, а ты еще пытаешься со мной полемизировать, невежда. Но Ваша солидарность с набоковской, оценкой именитых писателей, солидарность не литератора, а историка, блуждающего в литературоведении, как в совершенно чуждом для Вас мире, вряд ли кому-нибудь может быть интересна. Ведь даже уважаемый Вами сверх всякой меры Набоков в своих злых оценках писателей истину не глаголил. Слишком уж он был субъективен и пристрастен в этих оценках. Писателей он ценил не по тому, что они пишут, и как справляются с тем, о чем пишут, а по степени стилистической изощренности их текстов, т.е. ставил форму выше содержания.
Марселя Пруста, писавшего (по мысли) наивно и примитивно, Набоков к монументальным посредственностям вообще не причислил. Хотя в списке посредственностей Пруст должен был бы стоять на первом месте, так как писал порой очевидные глупости и больше других заслуживал такой оценки. Набоков же говорит о нем с неприкрытым восторгом. Вот какие писательские качества нашел и оценил Набоков у Пруста. (Фрагмент из лекций Набокова для студентов)
1. «Богатство метафорической образности, многослойные сравнения. Именно сквозь эту призму мы созерцаем красоту книги Пруста. В разговоре о Прусте термин «метафора» часто используется в широком смысле, как синоним для смешанной формы или для сопоставления вообще, поскольку у него сравнения постоянно перетекают в метафору и обратно, с преобладанием метафоры.
2. Склонность распространять и заполнять предложение до предельной полноты и длины, заталкивать в чулок предложения неимоверное множество вставных фраз и придаточных, подчиненных и соподчиненных предложений. По словесной щедрости он настоящий Санта-Клаус.
3. Для прежних романистов привычно четкое деление на описательные части и диалоги: отрывок описательного характера сменяет диалог и т. д. Разумеется, такой метод и по сей день применяется в литературе расхожей, литературе второго и третьего сорта, продающейся в бутылках, и в низкосортной литературе, идущей в розлив. Но у Пруста разговоры и описания претворяются друг в друга, образуя новое единство, где цветок, и лист, и жук принадлежат одному и тому же цветущему дереву».
Сам Пруст писал о признаках писательской гениальности примерно так же, как и Набоков. Как говорят на Руси: «И на старуху бывает проруха». О смысловом сумбуре и детских нелепостях, содержащихся в «Поисках утраченного времени» Пруста, Набоков не сказал ни одного слова. А почему? А потому, что на смысловую примитивность замысловатых и выкрутасных речений Пруста он просто не обратил внимания. Эта сторона писательского творчества его почему-то совсем не интересовала. Ценил он в литературе в первую очередь «феномен языка», и только об этом и говорил, призывая читателей воспринимать литературу «чувственно, чтобы ощутить всю её прелесть», т.е. ощутить не умом, а в ощущениях. Так же, за форму его писаний, а не содержание (вернее бессодержательность) оценивал он и «Уллиса» Джойса.
Восхищаясь «метафорической образностью и многослойностью сравнений» в текстах прустовской эпопеи, Набоков не разглядел в ее авторе безответственного и пустого болтуна, мыслящего поверхностно и противоречиво. (См. здесь же на «Проза. Ру» на моей странице – «Миф о Марселе Прусте не может жить вечно»). И, если Набоков, избравший литературу своей профессией, имел право на собственную, порой даже сверх всякой меры, субъективную, оценку писателей, поскольку сам был великолепным стилистом, то Вы , принявший его оценки за стопроцентную истину, и говорящий о литературоведческих делах чудовищные «не то», таким правом, конечно же, не располагаете. (Беда, коль пироги начнет печи сапожник). И если Набоков свои парадоксальные высказывания о писателях как-то мотивирует, то г-н Молотников провозглашает свое злоязычие с высот лишь собственного величия, уверенный в том, что за его спиной стоят авторитеты вроде Набокова, на которых он, в случае чего, может сослаться.

Владислав Сафонов   15.02.2016 04:42   Заявить о нарушении

Следует признать, что Вы г-н Молотников еще и хвастун преизрядный. Похвастались Вы мне, например, тем, что в программе Гордона «Хмурое утро» и, очевидно, дублировавшей эту передачу радиостанции «Серебряный дождь» Вы в 2001 году «почти на 30 миллионную аудиторию», хитро названную Вами потенциальной, объявили Пастернака халтурщиком и графоманом. Хлестакова с его тысячами курьеров Вы тут обошли на километры. Передача «Хмурое утро» – ночная. Говорить о 30 миллионной аудитории у программы, явно любительской, выходящей в эфир ночью, когда вся страна спит, – более чем смешно. Хвастливость – слабость недомыслия. Потенциальная же аудитория этой программы, которую Вы себе причислили, к Вашему выступлению не имеет никакого отношения. Свое выступление Вы оценили, как вызвавшее немалый переполох, очевидно, в мире литераторов. Но эта оценка – Ваша собственная . Если бы Вы полюбопытствовали, то узнали бы о том, что на Вашу ночную атаку Пастернака редакция передачи не получила ни одного(!) отклика. Такую справку об этом можно найти в интернете. Переполох, вызванный Вашим выступлением, Вам явно привиделся. Продвинутой молодежи, которую Вы обозначили, как основной контингент слушателей этой передачи, Пастернак явно был не интересен. Когда Вы о нем говорили, они, очевидно, выходили покурить.
О себе любимом Вы говорите только в превосходной степени, поднимая до небес значимость того, что Вы делаете. Даже такая популярная радиостанция, как «Эхо Москвы», оценивает свою дневную (за целый день, а не одной программой охваченную) аудиторию слушателей лишь примерно тремя миллионами. А у Вас, получается, чуть ли не вся страна не ложилась спать, чтобы послушать только о том, что скажет великий «умник» Молотников о Пастернаке. Во сколько раз Вы тут перестарались, Владимир? В сто раз? Или в тысячу? А может и того больше? Сознательно ли вешали Вы, эту лапшу на уши дилетанту, сказать трудно. Если сознательно, то как Вам не стыдно. А, если бессознательно, то извольте хлебнуть позора. Может быть Вы и понимали, что произносите чудовищную неправду, но очень уж Вам хотелось покрасоваться перед «невеждой»? Утереть ему нос.И опять Вы, не заметили того, что произносите эту славу себе, сидя в глубокой луже.
Я уже устал растолковать Вам, Владимир, что Ваши разговоры о редактировании пастернаковского «Доктора» предельно наивны и несостоятельны. Злобствующий «профессионал» продолжает отстаивать свои нелепые заблуждения. Обнаруженные мною в пастернаковском романе сотни совершенно чудовищных огрехов Вы настойчиво продолжаете называть «мелкими и мельчайшими». На мои слова: «Если бы А. Старостин, прочитав «Доктора Живаго», действительно сумел обнаружить в нем ВСЕ перечисленные в моих книгах пастернаковские огрехи (ляпы), то, будучи «дельным специалистом» (В отличие от Вас. Вы же признались, что Вы не литературовед) он (тоже в отличие от Вас) был бы настолько ошарашен этой жутью, что тут же категорически отказался от навязываемого Вами ему редактирования безграмотно написанной книги», Вы ответили: – «Уж не знаю почему, но не отказался». А не знает Вы этого (почему не отказался) только потому, что совсем не поняли сути дела, т.е. сути того, о чем я говорил. Не отказался Старостин от редактирования пастернаковского романа по вполне понятной причине: из многих сотен совершенно жутких огрехов в «Докторе Живаго», перечисленных в моих книжках, исправление которых в большинстве своем находится вне пределов редакторских полномочий (Вы почему-то этого упрямо не хотите понять) он, очевидно, не обнаружил, ни одного. С этими чудовищными огрехами «Доктор Живаго» печатается до сих пор. Предположив, с Вашей подачи, что Старостин может их обнаружить, я допустил серьезнейшую ошибку. Для того, чтобы стало понятным о чем идет речь, надо набраться терпения и прочитать и правильно понять «Затянувшееся безобразие» на моей странице. Но до Вас очевидные истины почему-то доходят очень туго. Должен признаться: вступив с Вами в разговор я допустил непростительную ошибку . Но, начиная его (этот разговор), я понятия не имел о Вашем диковинном менталитете.
Вы написали Татьяне: «Оказывается он (Сафонов) пишет мне, чтобы прекратить полемику, которую сам и затеял». Полемику затеял не я, началась она по причине Вашего злоязычия, которое вы считаете за доблесть, а я отношу к признакам Вашей невоспитанности и зазнайства. Не знаю, что еще несуразного Вы придумаете в ответ на это мое послание, но я и, правда, надеюсь, что мне не придется опять Вам отвечать и «ставить Вас на место».
Вы запросто пишете в своей книге невероятные грубости в мой адрес и продолжаете грубить в своих посланиях, по-прежнем, считая, что порочите не себя, а «ставите на место» меня - дилетанта. Не пора ли и мне обобщить результаты нашего с Вами общения и сказать об этом в одной из своих книг в той же манере, в какой это делаете Вы в своей. Вы хвастаете тем, что называете «глупца – глупцом ( с вариантами: болван и недоумок) лжеца – лжецом и даже лживым отродьем, невежду – невеждой, а фальсификатора – фальсификатором». И уверены в том, что ни глупостей, ни лжи, ни невежества в Вашей книге и посланиях, адресованных мне, нет? Глупость – это Ваши суждения о «мелких и мельчайших огрехах» в романе Пастернака. Ложь – это тридцать миллионов Ваших слушателей у ночной программы «Хмурое утро», а невежество – Ваши «без преувеличения, дремучие воззрения на литературоведение, на права и обязанности редактора, на высказывания Набокова, да, Бог знает на что еще». Пожалуй и хватит, хотя можно было бы еще и добавить. В заключение примите мои уверения в глубоком к Вам уважении за Вашу работу о Пастернаке. В ней тоже сказались особенности Вашего уникального менталитета, но лучше уж так, чем ничего, как было до сих пор.

Владислав Сафонов   15.02.2016 04:52   Заявить о нарушении

«Во всяком случае, я Вам писать больше не буду» (В. Сафонов, 24. 01. 2016).
Но битому неймется, и литературовед Сафонов продолжает наставлять историка Молотникова на «путь истинный в литературоведческих делах».
Послушать Вас, так эта отрасль знания, в которой Вы возомнили себя специалистом и с уморительным самомнением осмеливаетесь поучать оппонента, исчерпывается примитивной фиксацией стилистических и смысловых огрехов текста. Как если бы история сводилась к тупому перечислению дат.
«На мою просьбу подтвердить Ваши обвинения меня в зазнайстве конкретными примерами Вы не отозвались. Вы всегда оставляете без ответа замечания, разоблачающие несостоятельность Ваших в мой адрес обвинений».
Я не обвинял Вас в зазнайстве, но обращал внимание на «лихие вторжения в сферы, функционирование в которых требует огромного запаса знаний…», которым Вы, к сожалению, не можете похвастаться. Делал это достаточно деликатно: матрос ребенка не обидит. Но если уж так хочется – извольте. И не сетуйте на злоязычие: сами напросились.
В одной из ранних свои книг Вы предлагаете Нобелевскому комитету «дезавуировать» решение о присуждении Пастернаку премии и перед всем миром извиниться. Забавное предложение, особенно в свете того, что премия присуждается не Комитетом, но Шведской Академией. Впрочем, откуда «прозелиту» знать об этом.
«Выбор американской разведки не делает ей чести. Среди советских диссидентов в то время можно было найти по-настоящему умных и грамотно пишущих авторов» (В. Сафонов, Борис Пастернак. Мифы и реальность, с. 198).
На это невежество я, упомянув Вашу фамилию лишь в примечаниях, отозвался в своей книге: «Только дилетант, бесконечно далекий от знания тогдашней советской литературы, может предъявить [такие] претензии ЦРУ». И пояснил, что на самом деле ЦРУ было обречено на выбор между повестью Андрея Синявского, скрывшегося под псевдонимом Абрам Терц, что само по себе исключало любые поползновения на нобелиатство, и «Доктором Живаго».
Посадить в лужу – ставить в глупое, смешное, нелепое положение, позорить. Своим утверждением, я сажаю Вас в лужу. И настаиваю, чтобы Вы опровергли меня, но не обидчивым многословием о моей грубости, но сухим перечнем произведений и их авторов, из которых ЦРУ якобы могло выбирать.
Из Ваших посланий следует, что Вы не отдаете себе отчета даже в том, что без согласия автора, а тем более, после его смерти в тексте произведения не может быть изменена ни одна запятая. Не понимая этого, Вы раз за разом делаете сногсшибательные выводы: «…обилие нелепостей, как это ни странно, не было в нем [«Докторе Живаго»] замечено…»; «из многих сотен совершенно жутких огрехов в «Докторе Живаго» … он [А. В. Старостин], очевидно, не обнаружил ни одного» и т. д.
Но вот явился Сафонов…
Вы даже близко не представляете себе причины, по которым десятилетиями замалчивалось очевидное косноязычие Пастернака и его неумение выразить на бумаге самую простую мысль.
Пожалуй, хватит, ибо гораздо проще перечислить то, о чем Вы имеете хоть какое-то понятие, чем то, о чем Вы не имеете ни малейшего представления, однако же беретесь рассуждать с поистине уморительным апломбом.
Вы проигнорировали призыв огласить весь список «литературоведческих дисциплин», с которыми мне необходимо ознакомиться, чтобы встать с Вами на один уровень.
Ныне, когда я выполнил Ваше требование, отказываться – себя не уважать. Итак, список в студию!
«Передача «Хмурое утро» – ночная». Разумеется. Именно по этой причине в ее названии присутствует УТРО.
«Явно любительская». Это Александр Гордон – любитель?! Ну, разве что по сравнению с высоким профессионалом Сафоновым.
«Продвинутой молодежи, которую Вы обозначили, как основной контингент слушателей этой передачи, Пастернак явно был не интересен». Во-первых, не только слушателей, но и зрителей. Во-вторых, среди продвинутой молодежи, об интересах которой Вы не имеете и отдаленного представления, по поводу подобных заявлений в ходу присказка: не пытайтесь выглядеть глупее, чем вы есть на самом деле.
Совокупный тираж двух Ваших первых книг – две тысячи экземпляров. На Прозе Ру с последующими творениями ознакомилось менее трех с половиной тысяч. Потенциальная, а вовсе не «хитро названная» таковой, аудитория телеканала М-1 и радиостанции «Серебряный дождь» – жители Московского региона, то есть тридцать миллионов человек. Сколько из них смотрело и слушало мое двухчасовое выступление в прямом эфире популярнейшей утренней (как помнится, с 8 до 11 часов) программы, в котором я охарактеризовал «Доктора Живаго» как халтурный и графоманский роман, доподлинно не известно. Но, в любом случае, оно на порядок больше, нежели число лиц, ознакомившихся с Вашими писаниями. Надеюсь, хотя и не вполне уверен, что Вам понятно значение слова ПОРЯДОК в этом контексте.
«Если бы Вы полюбопытствовали, то узнали бы о том, что на Вашу ночную атаку Пастернака редакция передачи не получила ни одного (!) отклика. Такую справку об этом можно найти в интернете». Такие заявления требуют подтверждения, Ссылку, пожалуйста! Ссылку и только ссылку. Никакие отговорки не принимаются.
Эх, Владислав, Владислав…
Узнавать новое никогда не поздно. Вам бы заняться самообразованием. Например, уяснением работы редактора. Я ведь порекомендовал Вам ознакомиться (благо сделать это можно не выходя из дома, по компьютеру) с «Записками соседа» Юрия Трифонова. В этой книге замечательный писатель повествует о роли Тамары Григорьевны Габбе, легендарного редактора, стараниями которой мало чем примечательная повесть, дипломная работа студента Литинститута, превратилась в роман, за который юнец был удостоен Сталинской премии.
Или поинтересоваться особенностями редакторской работы Софьи Дмитриевны Разумовской («Я, как Роден, отсекаю все лишнее»), еще одного легендарного редактора того времени, по представлениям современников «лучшего художественного вкуса Москвы».
Максвелл Перкинс (Maxwell Perkins), выдающийся американский редактор, правку которого с благодарностью принимали Фолкнер, Хемингуэй и Фрэнсис Скотт Фицджеральд, вычеркнул из рукописи никому неизвестного автора по одним данным сорок, а по другим шестьдесят тысяч (!) слов. Соединил фрагменты тем, что на профессиональном жаргоне называется мостиками. Так появился роман Томаса Вулфа «Взгляни на дом свой, ангел (Look Homeward, Angel)», по мнению многих, лучший американский роман первой половины прошлого столетия.
Вместо этого Вы упражняетесь в смехотворных измышлениях, упорствуете в заведомо не сулящей Вам лавров полемике со мной.
Более того, от послания к посланию суть дела: Пастернак и его творчество забываются. Последнее письмо – вообще, образчик кухонной свары: а ты кто такой.
Мне надоело подобное общение. И я преисполнен решимости положить этому конец. Для чего готов, хотя это и против моих правил, власть употребить.
Любое следующее Ваше послание, если в нем не окажется а) перечня произведений и их авторов, из которых, по Вашему мнению, ЦРУ могло выбирать; б) списка приснопамятных «литературоведческих дисциплин», которые мне надлежит освоить; в) ссылки на электронный ресурс, либо признания Вами собственной неправоты и извинений за недобросовестность – будет незамедлительно удаляться.
Но не печальтесь. Вы ведь размышляете: «Не пора ли и мне обобщить результаты нашего с Вами общения и сказать об этом в одной из своих книг в той же манере, в какой это делаете Вы в своей»? Отличная идея! Вперед – и с песней.
Засим позвольте пожелать Вам всех благ и дальнейших успехов на попроще отыскания мелких и мельчайших стилистических огрехов в «Докторе Живаго». В занятии, которое «совсем не простое и не каждому доступное».

Владимир Молотников   16.02.2016 19:33   Заявить о нарушении

Как Вам, стороннему наблюдателю, не позавидовать.
Но каково мне, без малого три месяца вынужденному отвечать словоохотливому дилетанту, уверенному в существовании "литературоведческих дисциплин", не способному уяснить значение словосочетания ПОТЕНЦИАЛЬНАЯ АУДИТИТОРИЯ и удивляющемуся с обстоятельной и поистине трогательной дремучестью: "...отыскивал я эти многочисленные огрехи не в рукописи романа, а в по всем правилам изданной книге, прошедшей регистрацию в книжной палате и имевшей на последней странице имя и фвмилию выпустившего ее в свет редактора. Почему же он (редактор)"нарытых" мною сотен очевиднейших ЛЯП не исправил? Получается, что сколько раз роман ни издавался, его выпуск всегда по иронии судьбы поручался неграмотому редактору?".
Но мое терпение иссякло, ибо в последних посланиях контрагент, продолжая долдонить о моей грубости (любимая тема!), попросту игнорирует разумные требования, зато упражняется в переадресации моих тирад в мой же адрес. Чего избегают даже малыши, опасающиеся стать мишенью для обидной дразнилки: Повторюша, дядя-Хрюша.
Вчера я выполнил свое обещание удалять очередные порции. И впредь буду поступать так же.
Впрочем, не все потеряно.
"Вы запросто пишите в своей книге невероятные грубости в мой адрес...", - совершенно безосновательно пеняет мне г-н Сафонов. Чует мое сердце, теперь он займется разоблачением морального облика оппонента на собственной странице. Советую не пропустить эти выделения уязвленного самолюбия.

Владимир Молотников   19.02.2016 17:40   Заявить о нарушении

Как в воду глядел! Сафонов таки вывесил на собственной странице послание, которое я удалил со своей.
Возлагает на меня ответственность за перепалку,в которой "Молотников атакует", а он, болезный, "активно защищается". Абсолютно беспардонная ложь. Как будто не он м написал мне в декабре прошлого года, а я направил в его адрес послание с нудным перечислением его пороков и моих застарелых обид.
В полемике, разумеется, если в ней участвуют порядочные и добросовестные люди, надлежит сначала дать ответы на прямые вызовы оппонента(именно так я и поступил, представив, по его настоянию, очередные подтверждения лихих вторжений в сферы, в которых он, как говорится, ни уха, ни рыла)и только после этого получить право задать свои вопросы. Но Сафонов вознамерился вечно пребывать на единственно удобной его, если так можно выразится, интеллекту(и то сказать, что он может возразить? какие оправдания своего невежества представить?)позиции вопрошающего. Откуда такая наглость?! Просто, нет слов. Хотя, одно есть. В данном случае не только допустимое, но,пожалуй, и единственно возможное: хитрожопость.
Именно по этой причине ему, на полную катушку эксплуатирующему это свое, вероятно, природное качество, столь же счастливое, сколь и отвратительное, отныне нет места на моей странице.

Владимир Молотников   20.02.2016 18:28   Заявить о нарушении

Здравствуйте, товарищ аксакал! Я родился 20. 03. 68 г. К моим стихам лучше относиться снисходительно. Вряд ли даже лучшие из них окажутся в антологии русской литературы. Мне интересно само творчество. Я распечатываю свои стихи на принтере и дарю друзьям и знакомым, у которых ещё нет интернета.
Спасибо! Будьте пожалуйста здоровы!

Валентин Великий   07.05.2015 01:42   Заявить о нарушении

Уважаемый Владислав, спасибо за замечания: очевидно, старею.
Пишу рифмовки не потому, что лирика из меня прет, а потому, что на стихи народ тянется. А, так, конечно, какой из меня поэт?
Хотя из цикла "Вепсский лес" (перечень на второй стр.)мне пара стихов нравится.
Успехов и здоровья. Александр

Александр Брыксенков   15.01.2015 16:58   Заявить о нарушении

Спасибо, Владислав! По-разному, но Вы правы, с разными людьми довелось общаться. Это просто тяга к наблюдениям и анализу, вероятно.

Елена Гвозденко   15.01.2015 18:08   Заявить о нарушении

Спасибо Вам огромное! Николай.

Николай Зоренин   13.01.2015 19:58   Заявить о нарушении

Радуюсь я, уважаемый Владислав, что читали мой рассказ взахлёб. Хороший Вы читатель!

Удалось ли мне докопаться до правильного толкования понятия "любовь"? Отвечаю, горестно вздыхая:
- Нет, не удалось...
Если бы удалось, тогда моё толкование, а не Фридриха Энгельса и учёных-лексикографов, авторов словарных статей, поставили бы во все словари, справочники и энциклопедии. Не случилось... :-(

Я же так и застыла в своих исследованиях на уровне: "Это надо чу-у-увствовать".
С улыбкой - Э.П.

Эльмира Пасько   11.01.2015 17:16   Заявить о нарушении

Да нет, здесь всё просто, это просто техника аналитического письма, можно обозначить так.
Всё полностью рационально и осмысленно вплоть до запятой.

Спасибо за мнение)

Ева София Браун   09.12.2014 20:26   Заявить о нарушении

Рад, что нашли время и желание высказаться. Спорить с вами не буду, но дед называл их так и так. А то что с текстом нужно работать, буду, только руки пока не доходят. Спасибо за критику.
Иван

Иван Цуприков   30.11.2014 16:24   Заявить о нарушении

Добрый день! Спасибо за внимание. Согласен, что огрехов предостаточно. К сожалению, нет пока времени перечитывать. Да и писать редко удается, хотелось бы каждый день, идей много в голове (что называется) многие рассказы уже написаны. Пока выкладываю просто, чтобы не пропало (один комп уже сгорел безвозвратно с некоторыми вещами). Но, конечно, критику принимаю и учитываю, в своём глазу ж бревна не увидишь.

Батурин Михаил   22.10.2014 13:26   Заявить о нарушении