Оглядываясь назад, постоянно вспоминаю тот вечер.
…Это была любовь с первого слова. Влюбиться с первого взгляда у нас невозможно.
В тот знаменательный вечер, получив, как и все мужчины, на работе флакон духов для жены, как всегда, «Шанель», теперь уже номер пятьсот (каждый год эта древняя фирма разрабатывает одну-две новые вариации), я скользил по туннелю домой, решительно ничего нового не ожидая. Я прекрасно знал, как пройдет вечер.
В уютном домике (анахронизм, конечно, но это прихоть финансиста, пожертвовавшего когда-то на строительство нашего города), на сияющей чистотой кухне меня ждет ослепительно красивая женщина. Стол накрыт.
И дом, и эта женщина вовсе не те, что вчера. Но иногда я начинаю в этом сомневаться. Ведь стоит лишь открыть дверь, как она произносит одни и те же слова: «Добрый вечер, дорогой! Ты устал? Сейчас будем ужинать».
Правда, одного взгляда в окно достаточно, чтобы сомнений не было – тёмные силуэты деревьев медленно проплывают мимо. Подчиняясь генератору случайных чисел, гигантский круг, на котором расположены дома, непрерывно крутится. То быстрее, то медленнее... То, остановившись на мгновение, начинает крутиться в обратную сторону.
А гигантский центр, где мы, мужчины, работаем, и цилиндрические туннели, ведущие к домикам, напоминающие мне рукав старинного аэропорта, неподвижны. Поэтому тот дом, что был вчера, и та женщина, сегодня уже уплыли.
Иногда во мне пробуждалось почти непреодолимое желание ответить на ежевечернее сияющее приветствие грубостью. Но я позволял себе только вопрос:
– Как тебя зовут?
Реакция всегда одинаковая. Испуганное недoумение. Ещё бы. Имена отменили двести лет назад.
Я, конечно же, понимал, чем рискую, задавая этот вопрос. Когда-нибудь какой-нибудь из этих лучезарно улыбающихся штампованных женщин взбредет в голову донести на меня. Но, кто знает – может именно этого я и хотел.
В последнее время всё мне стало безразлично. Всё, что могло случиться, лучше, чем это. Двести лет подряд тебя встречают одними и теми же словами. Не знаю, можете ли вы себе это представить.
В тот вечер, войдя в дом, я удивился – свет на кухне не горел.
Я не сразу заметил ее в темноте. Она стояла у окна.
– Добрый вечер, – сказал я, включив свет.
Она стояла вполоборота ко мне, скрестив руки на груди, отрешенно глядя на плывущие за окном тёмные силуэты деревьев и даже не шелохнулась. Ослепительно красивая. Такая же, как все. Стол не был накрыт.
– А ужин? – растерянно спросил я.
– Ужина не будет, – ответила она вызывающим тоном, прошла мимо меня и удалилась в спальню, всем своим видом давая мне понять, что я ее раздражаю.
Меня потрясли и её слова, и презрительный взгляд, брошенный в мою сторону.
Приготовить еду в нашей кухне, оснащённой техникой и поступающими из люка в стене продуктами, просто. Чем я и занялся, обиженный. Но. Какую ностальгию навеяло её странное поведение! Напомнило мне старые добрые времена, лет двести с небольшим назад. Словно провинившийся муж слишком поздно вернулся домой. Я ещё помню те времена, молодёжь, конечно, нет.
Впрочем, у нас понятие «молодёжь» относительно. Все мужчины имеют одинаковую идеальную, юношескую внешность. Все женщины – штампованное издание допотопной «мисс Вселенной» две тысячи двухсотого года.
Какие дебаты тогда велись, какую выбрать внешность для женщин, какую для мужчин!
Мужчины у нас тоже все одинаковые красавцы. По образцу и подобию «мистера Вселенной» того же года. Единственная причина, почему внешность женщин отличается от внешности мужчин, и почему вообще остались и те и другие, по-видимому, кроется в том (я этого точно не знаю, но подозреваю), что финансист, чьи идеалы равенства у нас воплощены, был неисправимым бабником.
День рождения у всех нас тоже отмечается в один день. Чтобы никому не было обидно. И подарки все дарят друг другу одинаковые. Жены – бутылку старинного (я уже давно догадался, что это подделка) коньяка «Hennessy плюс Равенство». Мужья дарят женам духи, неукоснительно – «Шанель». Вы, конечно, понимаете, что все женщины у нас благоухают шанелью, а от мужчин по праздникам разит... хм... равенством.
Впрочем, «жены», «мужья»… архаизм. Слово осталось, но раньше такую женщину, уплывающую на следующий день вместе с домом в другие руки, называли бы несколько иначе. Тут всё продумано. Если бы не такая смена, могла бы возникнуть привязанность. Какое уж тогда равенство.
Поужинав в одиночестве, я прихватил подарок и вошел в спальню.
Она и там стояла, глядя в окно, за которым в темноте еле угадывались медленно плывущие черные силуэты деревьев. Лишь время от времени ее лицо освещалось светом проплывающей среди деревьев ярко горящей буквы «Р».
Такое произошло впервые за двести лет. О случаях необычного поведения положено сообщать. Впрочем, мне глубоко плевать на их порядки.
Вдруг она что-то тихо сказала. Нет, мне не послышалось. Глядя в окно, она задумчиво произнесла:
– Не все деревья одинаковые.
Какое-то время я молчал, потрясенный ее безрассудной смелостью, а еще больше тем, что она это заметила.
– Не все, – сказал я.
Она вздрогнула и резко повернулась ко мне. Враждебно спросила:
– Ты донесешь на меня?
– Нет. Хотя, похоже, что ты очень этого хочешь.
–Так вот, знай, – решительно продолжала она. – Мне плевать.
Ничего более потрясающего она не могла сказать.
–Я рад, – сказал я.
– Ты не понял – я не боюсь тебя. Мне все равно.
– А мне уже – нет. Я понимаю. Ты устала. Давай разденемся и ляжем в постель.
– «Ты устала», – раздраженно сказала она, передразнивая меня. - «Давай разденемся»! «Ляжем»! Я буду спать в гостиной.
Гостиная. Да, в доме есть и «гостиная». Только вот гости... Нонсенс. В гости ходят, чтобы, как говорили в старину, себя показать и на других (других, не таких, как ты сам) посмотреть. Как вы понимаете, у нас достаточно подойти к зеркалу и ты «в гостях».
Ее раздражение... Мне почему-то раньше не приходило в голову – оказывается, в моих словах тоже нет ничего такого, чего не сказал бы на моем месте любой другой «мистер Вселенной».
Я растерянно протянул ей красиво упакованную коробку с духами.
– Вот. Подарок…
– Нет, – сказала она. – То, что дарится одинаково всем, не подарок.
Я поставил коробку рядом с ней, на подоконник. Мы помолчали, глядя на движущиеся силуэты деревьев за окном.
– Как тебя зовут? – спросил я.
Я вдруг понял, что надо спросить именно это.
Она вздрогнула. На ее лице отразилось такое изумление, словно круг вдруг сошел с рельсов (рельсы… анахронизм, сложно объяснить).
Она долго молча смотрела на меня. Наконец, сказала:
– Какой удивительный вопрос… Я ведь всегда мечтала о том, чтобы у меня было имя.
– Вот видишь. Я это и имел в виду: ты устала ждать меня. Что ж… у тебя нет оснований доверять мне. А у меня – тебе. Нам остается только одно. Рискнуть поверить друг другу. Или не рискнуть. Что мы, собственно, можем потерять? Всё одинаковое. Значит, жизнь и смерть тоже. Решай. У нас мало времени. Только до рассвета.
Я разделся и лег в постель. Через некоторое время она, не произнеся ни слова, тоже разделась и послушно легла рядом со мной.
Некоторое время мы лежали молча. За окном тихо накрапывал дождь. Происходило нечто... С одной стороны (так это выглядело, если забыть о деревьях) это была моя жена, с которой я прожил уже двести лет, и она за это время, как и я сам, ничуть не изменилась. Мы не стареем, не умираем от болезней. Болезней больше нет. Существует только казнь, как наказание.
С другой стороны, рядом со мной – единственная. Чем отчетливее я это понимал, тем сильнее меня охватывал страх, предчувствие близкой утраты этого мгновения. Преступного мгновения. Которому говорят: остановись.
(продолжение следует)
ТЕПЕРЬ, когда сборник рассказов "Кот в лабиринте", в который входит и этот рассказ, поступил в продажу, автор вынужден оборвать своё повествование.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ:
http://ridero.ru/books/kot_v_labirinte/