Безнадёга

Что ещё за пробка? Никогда и заторов-то в этом месте не было. Может, авария? Движок не глушу, выхожу поглядеть. Толпа зевак. … Едрёна вошь!…Ой, как херово… Собака в луже кровищи. Живая. Не скулит, а голосит… как баба, когда гроб с сыном в землю опускают. Задние лапы отдавило, расплющило. Лежит на боку. Виден острый осколок белой кости. Даже зализывать не пытается.

Десяток мужиков вокруг толпится. Головами качают, а пачкаться в крови никто не решается. Некоторые плюнули – и в объезд по тротуару. Ч-чёрт, на работу опаздываю. Начальнику страшилки про собак будут до…

Собака пытается ползти, оставляя кровавый след. Оп-па, у меня ж в багажнике халат есть, это чтоб не мазаться, когда колесо сменить или там под капот залезть.

Пес крупный, беспородный, рыжий, грязный. Расстилаю рядом халат, прошу фраера в длинном модном пальто, что наклонился над ним, помочь перевернуть. Тот отступает и молча прячется за спины зевак. Тогда зову водилу в телогрейке. Берём за передние лапы и осторожно перетягиваем на халат. Вопли душераздирающие. Потом делаем из халата люльку, собирая концы, и поднимаем. Тяжёлый пес. Несём к тротуару. Толпа расступается, а потом и рассасывается. Покрышки размазывают по гололедице алую собачью кровь широкими смачными полосами.

А дальше что? Блин, уже минут на двадцать опаздываю, а ведь сегодня совещание с утра у директора. Опускаем «гамак» на грязный снег газона. Хрен с ним, с халатом.
– Мужик, ну ты придумай чё-нить, – сказал я кряхтящему водиле просительно, – а то мне, понимаешь, позарез сегодня надо успеть…
– Ну а мне что, – мужик безразлично пожал плечами и молча пошёл к своей «Газели».

Поглядел я в последний раз на этого пса. Старый, худющий, бока впалые, рыжая шерсть в колтунах, следы ожога на спине. Видно, помойный, не при магазине столовался, не на рынке тусовался. Всё понимает, такая безысходность в глазах. Ой, мамочки. Уж и не воет, головы не поднимает, дышит глубоко. Понимает, смирился, что это последние вдохи в этой жизни. Короткой собачьей жизни. Последние вдохи загазованного морозного воздуха. Обречённые глаза.

Сигналят – тачка моя последней осталась посреди дороги. Отворачиваюсь: прощай и прости, большего не могу. Сажусь и еду.

Блин, это ж я на красный попёр! Хорошо, если камеры тут нет. Блин, не там свернул! Да что это со мной? Пёс перед глазами, пропади он… А ведь пропадёт. Уже пропадает. А что я мог? В ветеринарку свезти? Да кто им будет там заниматься? А если заплачу? Так ведь совещание – не отмоюсь потом. Хотя всё равно опаздываю безнадёжно. Ну, прооперируют, а дальше что? Домой что ли брать бедолагу? Этого старого, грязного, блохастого, не приученного к удобствам во дворе? Да мне вон щенка мастино предлагали, почти задаром, и то не взял. А этот-то ещё и старый, никому не нужный. Безнадёга.

А кто нужный, я что ли? Такой же никому не нужный. По большому счёту. Умру, и после лицемерных поминок с травлей анекдотов вспоминать будут лишь при дележе наследства: кому квартиру, кому эту тачку. Ах да, на работе деньги собирать на похороны будут – венки нынче в цене. Опоздал на совещание, да ну их!

Разворачиваюсь. Не смогу я сегодня работать, потом придумаю что-нибудь, отравился, допустим. И плевать, что не поверят. Отвезу всё же пса того в клинику. Может, душа болеть так не будет. Может, у них, ветеринаров, на такой случай выход какой есть.

Вот это место у банка, я запомнил. Но пса нет, и халата нет, только кровавый след тянется во двор. Иду по следу словно пёс. У мусорного контейнера во дворе две бабы-уборщицы как раз поднимают бело-красно-грязный узелок из моего халата, раскачивают и забрасывают внутрь.

– Что, помер пёс?
– Околел, недолго мучился. Ой, а может, вам халат нужен, это ж ваш, мы видели… Жалко Рыжика, незлобивый был пёс, его хозяин год как помер. Да, тяжко ему пришлось, с непривычки-то, даж к мусорному баку в очереди последним стоял, голодал, а стеснялся, ну мы тут когда сухарей подкидывали… Да ну что вы, кому он сдался, старый он, безнадёга...

Я побрел к машине в оглушающей тишине и впервые пожалел, что не умею пить.