Был вечер и нам с Роджером надоело торчать в ночлежке. Хотелось развеяться. Я не так опытен как он в таких делах и я отдал ему инициативу, в конце концов, какая разница, как оттягиваться. Он повел меня на какое-то сборище. Небольшое строение, темное, старое, круглое, все забито людьми. Столов, стульев нет, все только для танцев, куча народу, яблоку негде упасть. Тесно, душно, темно, на стенах какие-то сетки висят, на окнах тоже, да и вообще, с потолка они тоже свисают в самых неподходящих местах и все по лицу задевают, черт знает зачем все это. Мы вошли. Дверь за нами закрылась. Мне стало нехорошо. Не то, чтобы у меня была клаустрофобия, нет, но когда так тесно, душно, да еще и выход закрыт... В общем, тошно было, что говорить. И паника, знаете, где-то в глубине притаилась. Роджер сразу к девице какой-то стал прикалываться, она кочевряжилась, кажется, в общем, потерял я их из виду скоро. Бродил я там какое-то время, сетки эти в лицо все время лезли, люди пихались. В общем, вы понимаете... И тут она... Через сетку я ее увидел сначала, как раз между нами висела. Высокая, крупная, лицо белое какое-то, подходит, типа потанцевать. Мне сначала неудобно было, все-таки она больше меня была. Потом ничего. В общем, пошли мы потом в ночлежку. Где Роджер, не знаю. Ночлежка – это сарай такой, коек на тридцать, без перегородок. Легли мы с ней в кровать, одежку подпихнули под матрац. Я вот сейчас вспоминаю, странно, не волновало нас, что вокруг делается. Там вообще всем на всех наплевать, но все-таки... Нам все равно было. Мы друг на дружку смотрели. Странно, я лицо ее сейчас не помню, только помню, что смотрел на нее, она на меня. И любовью мы занимались не так, как я раньше это делал. Как вам сказать, проще это было, естественно так, легко. Она очень хорошо это делала, знаете, в меру активно, но как раз в меру, и наслаждалась здорово. Это очень помогает... И про меня не забывала. И, знаете, как-то все это вместе выходило, складно так, как ниточками привязаны были друг к дружке. И заснули мы в обнимку. Я так раньше никогда не засыпал. Обычно на спину ляжешь или на другой бок повернешься после этого, а тут обнялись и заснули. Сладко так. Одежку только перед этим под матрац еще раз подоткнули, а то ведь ночлежка, не ровен час, сопрут. Да и надели кое-что на себя. А то, бывает, какой-нибудь придурок начнет ночью выкобениваться, так голышом выскакивать как-то... Ну, вы понимаете. Проснулся я, мы все так же в обнимку лежим, странно, как будто и не ворочались ночью. Она спит еще, я на нее смотрю, просто смотрю. Потом она глаза открывает, быстро так, вдруг, спала – и вдруг не спит. И на меня смотрит, спокойно так, без улыбки, просто смотрит. А я глаза закрою – и у меня картинка перед глазами – море, солнце и дорожка от него, а море почему-то фиолетовое. Четкая такая картинка, яркая. Открою глаза – она лежит и смотрит.
Встали мы, умылись, было там в ночлежке все для умывания. Вышли в город. Идем. За руки держимся. Есть хочется. С этим просто у нас было. Торговцев много, у одного возьмешь, у другого. Они спокойно к этому относились. Таких, как мы, мало, главное, не наглеть. С хлебом сложнее, Но есть такие лепешки пресные, некоторые пекут и тоже на улице торгуют, можно найти. Идем мы по городу, за руки, я иногда глаза закрою – и картинку вижу, море, дорожку... Чудно это. Вышли мы из города. Дорога из города идет – шоссе, вдоль нее еще попадаются какие-то кафе, забегаловки разные, а так равнина и дорога по ней идет. Почва какая-то красноватая, с песчинками. Остановились мы, за руки держимся. Вдруг, чувствую, приподнимаюсь я над землей, немного, на фут, не более. И она тоже. Смотрим мы друг на друга спокойно так, как будто так и надо. Потом полетели, так же, как стояли, вертикально, просто поплыли. Фут от земли, не выше. Плывем вдоль дороги, вокруг равнина, солнце светит, небо чистое. Глаза закрою – картинка. Есть захотелось. Смотрим – забегаловка стоит. Добротная такая, крепкая. Заходим. Все как полагается, стойка, столы крепкие, скамейки. И еда что надо. Молоко там, овощи, хлеб. По домашнему. На такие дела у меня монетки отложены, тут иначе нельзя. И девушка, что обслуживала – просто чудо, как хороша, просто красавица, все при ней, и, главное, в меру. И красива, и приветлива, и внимательна, и не назойлива, и при том не забывает, что девушка, вы понимаете? Раньше я бы обязательно что-нибудь предпринял бы, а сейчас просто смотрю, любуюсь. А моя просто на меня смотрит, смотрит и все. Спокойно так, не улыбнется, не нахмурится, просто. Поели. Молоко вкусное, очень я молоко люблю. Вышли, за руки взялись, поплыли. Дорога все такая же, только зелени вокруг больше стало, трава, сады небольшие вдалеке раскиданы. Остановились мы, друг на друга смотрим, обнялись. И тут же у дороги занялись любовью. И опять спокойно так, хорошо, и не жестко почему-то. Я глаза закрыл, смотрю – картинка изменилась: теперь равнина, может пустыня, и пальма на фоне солнца. Никакого моря, никакой дорожки... Встали мы, она в сторону рукой показывает. Туда дорожка ведет. Свернули мы. Идем. Не плывем, а ногами идем, только за руки держимся. Долго шли. Солнце уж прилично поднялось. И пить хочется. Я глаза закрываю, картинку проверяю, та же пальма, только еще что-то, знаете, как будто на одном кадре два изображения. Солнце и пальма отчетливо так, а и еще что-то, с водой связанное, а что, не пойму. Ладно, идем так долго довольно. Все вокруг зелено, трава густая, деревца фруктовые, садики. И колодец впереди, сруб, ведро, журавль. Напились мы. Села она и вдруг заплакала. Сидит и плачет. Не знаю, что делать. Знаю, что утешать бесполезно. Знаете, раньше я бы по головке погладил, сказал бы, может, что. А сейчас – ничего, не знаю, что делать и все. Сел я напротив нее, коленки в коленки. Сижу. Она плачет. Встал я и стал вокруг колодца ходить. Зачем – не знаю. Со стороны посмотреть – глупо это, хожу вокруг колодца и все, но как есть, так и рассказываю. Хожу я, а она на меня вдруг посмотрела, плакать перестала и такая вера у нее в глазах... Мамочки мои, никогда на меня так не смотрели. Так ребенок смотреть может, не с верой даже, а с доверием безграничным... Знаете, мне как-то придавило слегка, как будто на плечи положили что-то. Ну, не тяжело, не знаю как сказать, вроде, как я отвечаю за нее, когда она так смотрит, а в то же время я знаю, что ничего специально делать не надо, все уже есть у меня. Но это все так быстро промелькнуло... Подошел я, обнял ее, всплыли мы опять, повыше немного, фута на два, и поплыли. Картинку я проверил опять – ничего. Пусто. Темнота одна, только свет через веки пробивается. Ладно... Остановились мы вдруг. Как раз тропинку пересекали. Самим выбирать надо. Смотрим друг на дружку. Никаких идей. Вдруг я все понял, но я молчу, на нее смотрю. Она так плечиком пожимает – все равно, мол. Знаете, все равно разное бывает – от самого легкомысленного, типа, гори все огнем, до осознанного, когда все известно, и действительно все равно. А она так плечиком пожала – типа, как решишь, так и будет. Хорошо. Я глаза закрыл – а там картинка новая. Небо синее, а по нему истребители летают, и след за ними белый расплывается. Чудно. Да, а говорю-то я, что понял все, в смысле, что действительно все равно, куда идти – вправо или влево. Хотел ее только послушать. Подошел я, взял ее за руки, всплыли мы и... Смешно вышло очень. Я в одну сторону полетел, она – в другую. Но мы за руки-то держались, и висим мы так уж совсем горизонтально. Смешно. Никто специально в свою сторону не тянет, да и не умеем мы специально... Когда летали, нас всегда как будто направляет кто-то. А сами только ходить можем по собственному желанию. В общем, опустились мы. Я опять глаза закрываю, картинка та же, только как будто опустилась ближе. Небо ближе, а самолеты так же в вышине вжиг, вжиг, только след расплывается. Подошел я к ней, обнял крепко, и она меня так же, поднялись мы резко довольно, выше прежнего, футов на тридцать. Вниз посмотрели – чуть жутковато стало. Повисели так, покачались секунд несколько, а потом как дали! Как автомобиль, ей Богу! Миль 60 в час, а то и быстрее. И с наклоном так летели, не горизонтально, конечно, но градусов 30 к горизонту было. Летим. Солнце на три четверти путь свой прошло. Тормозить стали. Смотрим – впереди дом. Вокруг ограда. Дом добротный, бревенчатый. Даже непонятно, откуда бревна такие, деревьев таких нет в округе. Внутрь ограды зашли, дом обходим – с той стороны пруд. Вода голубая, чистая, лесенка в воду сходит. Все для купания приспособлено. Мы одежду скидываем и в пруд по лесенке сходим. Как раз то, что надо, а то мы уже сутки почти вместе, а все не купались. Вода прогрелась на солнышке, теплая. Дно у прудика покатое, где по колено, а где и с головой будет. Подхожу я к ней, стоим мы, вода – по грудь. Смотрю – она улыбается. Первый раз за все время. И что странно, раньше я не мог ее лицо вспомнить, а теперь, как улыбнулась, яснее стало, чудно это. Поцеловал я ее крепко. По другому теперь все было. Раньше она как бы на равных была, и активная, и пассивная, поровну. А теперь, в воде, она как будто на мою волю отдалась – делай, что хочешь, пассивность такая полная, точнее, расслабленность. Но уж наслаждалась как! Изменилась она в воде... Потом лежали мы на спине на поверхности воды, за руки держались...
Солнце уж почти зашло. Вышли мы из прудика. Одежду даже не трогали. Грязная, старая, даже смотреть не хотелось. Странно все, да? Ведь дом-то чужой, наверное. А мы не зашли, хозяев не поискали, а сразу в пруд полезли, как в свой собственный. Сейчас странно, наверное, а тогда даже мысли такой не было в голове. Ладно, зашли мы в дом, прямо голышом и вошли. В доме большая прихожая, три комнаты просторные, печь для готовки, дрова прямо в доме заготовлены, сухие. В двух комнатах кровати широкие, двуспальные. Белье чистое постелено. Стол крепкий, стулья. У кроватей на тумбочках одежда чистая лежит, полотенца. Ничего не стали мы делать, только вытерлись и легли. И опять смотрю я на нее, она на меня. Так и заснули. В обнимку.
Утром проснулся я резко – луч солнца точно в глаз попал. Открываю глаза – ее нет. Плохо мне стало. Вскочил я, нет ее нигде, из дома выскочил – нет. Тошно мне сделалось, пусто внутри, как будто всю сердцевину вытащили, кожу оставили только. И силы исчезли, опустился я на ступеньку, сижу. Потом пошел к пруду и плашмя в воду упал, лицом вниз. Так и лежал, руки, ноги врозь, лицом в воду, не дышал. Долго лежал. Ничего не чувствовал, просто лежал и не дышал. Потом поплыл к лесенке, смотрю – а она на ступеньках крыльца стоит, в руках миску с ягодами держит и смеется! Господи! Мне как будто жизнь вернули! Я по лесенке вскарабкался, тут уж совсем сил не стало, я на коленки бухнулся, на землю сел, а она подходит, напротив садится и миску протягивает, ешь мол. Уж не помню, что за ягоды были, красные, крупные такие. Я ем и на нее смотрю. А она смеется. И лицо теперь отчетливо-отчетливо видно. А я ем и даже мыслю не приходит ей предложить, но знаю, что это правильно, и она знает. Да, это было счастье, настоящее счастье, счастье, которое наполняет все существо, от которого поет каждая клеточка, от которого хочется и плакать и смеяться одновременно, но ты не делаешь ни того, ни другого, потому что и так полон и ничего этого не нужно. Понимаете? Полон всего и ничего больше внешнего не нужно. И только ешь ягоды и смотришь на нее, да. Ягоды, ягоды... Не знаю, при чем тут ягоды...
А потом сразу все меняется. Ты встаешь, полон сил, разом, вдруг, она рядом, за руку, и идешь вперед, нет, летишь, она рядом, чуть-чуть сзади, нет, не тянет назад, просто чуть-чуть отстает, на фут, и все. Летишь вперед и ветер, ветер. Да, так и было, и одежду не взяли, точнее, она-то была в одежде, а я как был после прудика, так и летел. Вот странно это было. А она была в платье таком длинном, красивом, сером с красными узорами, и ягоды очень подходили по цвету. Не могу сказать, куда летели, просто летели, но достаточно высоко, футов сто было, думаю, а может и двести, да, двести, пожалуй. Тут уже поля пошли внизу засаженные, домики, скот, фермеры. А она рядом, все время рядом, это главное, вы понимаете? Видели ли нас? Не знаю, не думаю. А картинку я давно не проверял. Тут закрыл глаза – ничего, то есть как ничего, ничего нового, что с открытыми глазами, что с закрытыми – одно и то же. Видно одно и то же, удивительно, да? И интересно, я не знаю, куда мы летим, то внутри такое чувство, что как будто я это знаю. Знаете, так идешь в магазин и знаешь – я сейчас вот это куплю, это и это, и идешь так, деловой походкой, все точно знаешь, по сторонам не смотришь, дело у тебя. Так и тут, летишь, по деловому так, как будто знаешь, куда и зачем, ощущение такое внутри, а сам не знаешь, удивительно. Это сейчас может удивительно, а тогда ничего не было удивительно, вот все, что я рассказал, не было тогда удивительно, понимаете, это просто было, было и все. Я был, она была, и все вокруг было. Точка.
Опускаться мы вдруг стали. Под нами лесочек небольшой, зеленый. Я не силен в растениях. Какие-то деревья, прудик, поросший илом, листья кувшинок плавают, почти болотце. Лес не густой, светлый, и почти без кустарника, приятный такой. Опустились мы. Смотрим друг на друга, молчим. Улыбнулась она, как солнышко через листву пробилось. Обнял я ее, вроде одного роста мы стали, что ли. Ее голова на уровне моей приходится. Стоим, обнимаемся. Тут я запах от волос ее почувствовал. Раньше не чувствовал. Странно. Столько времени вместе, и так близко, а запаха не чувствовал, а сейчас от волос почувствовал. Нет, не занимались мы тогда любовью, просто стояли и обнимались. Темнее вокруг стало, облачка набежали, ветер подул. Деревья зашумели в вышине. Не то, чтобы тревожно стало, а так, захотелось куда-то уйти, а куда? Пошли мы по земле, ногами, за руки держимся. Смотрим – пещера. Камень громадный лежит, а в нем вход в пещеру. Мы туда. Да, перед этим я себе повязку набедренную сделал из веток, скрепил как-то вокруг талии. Зачем – не знаю. Сделал и все. Вошли в пещеру, пока не очень темно было. Она оживилась вдруг, по сторонам смотрит, стены рассматривает, потолок, руку свою выхватила и кружится по пещере, что такое с ней? Интересно ей все. Ладно, дальше идем, проход сузился, свет показался впереди, она за руку меня взяла опять. В самом узком месте она вдруг останавливается, на корточки присаживается, меня за руку тянет. И я присаживаюсь. Она на меня смотрит, улыбается. Да, ну и место она тогда облюбовала! Да, это она меня приглашала любовью заняться. И знаете, что странно? И тогда, у дороги, и сейчас, в пещере каменной, не было жестко, а ведь мы буйствовали тогда в пещере, в самом узком месте прохода, перекатывались по камням, а жестко не было. И не могли остановиться, представляете? То есть уже все, кажется, встали, на стенки прохода каменного спинами оперлись, друг на друга смотрим – и опять все сначала. И не то, чтобы сил это требовало особых, а так просто это было, естественно. Не знаю, не знаю, сколько это длилось, долго. Знаете, я уж сейчас думаю, что в пещере в этой, в проходе в этом что-то со временем случилось, то ли оно стояло, то ли еще что, не знаю. А тогда просто занимались этим и занимались. Потом сели друг напротив друга, скрестив ноги, я руки ей на коленки положил, нравилось мне так сидеть. Где-то мы так же сидели раньше, не помню сейчас где, то ли у колодца, когда она плакала, а я еще ходить не начал, то ли у дома, после прудика. Посидели мы, встали, повязку я свою восстановил набедренную и дальше пошли. Проход расширился, зал возник большой, свет откуда-то пробивался. И люди были. Люди в шкурах, кто-то с ветками, как я. И только мужчины. Ни одной женщины. Стоят вдоль стен и на нас смотрят. И сверху свет падает. И тихо так. И мы стоим. Она за руку держится. Доверчиво так, как ребенок, и по сторонам смотрит. Долго стояли. Потом, что у дальней стены стояли, напротив, в стороны раздвинулись, а за ними еще один человек оказался, в шкуре, только все стояли, а он на возвышении, на камне, сидел. Жестом подозвал к себе. Подошли мы. Он жест такой руками сделал в обе стороны, и все люди в пещере ушли, просто отступили на шаг и исчезли. Спустился он с камня, не слез, а знаете, как бы слетел вперед и перед нами встал. И как раньше я не мог ее лицо вспомнить, так и сейчас я его лица не вижу. Я ведь как рассказываю, не вспоминаю, а просто как с экрана пересказываю, что вижу, то и говорю, а тут я смотрю на лицо его, а оно в тумане как бы, как у нее, пока не улыбнулась. Потом он жестом заставил нас обняться. Крепко так обнялись, плотно. Глаза я зажмурил, про все на свете забыл, никаких тебе ощущений, никаких мыслей, никакого времени, никого вокруг, только я, только я, только я. И она. Но она как бы не отдельно снаружи, а просто она есть, просто есть. Открываю я глаза, медленно-медленно – парим мы посередине этого зала, аккурат в центре. Люди опять в зале, на нас смотрят, а мы парим, за руки держимся. Тут верхняя часть зала раскрываться стала, наподобие лепестков, и мы наружу вылетели. Вертикально вверх полетели, высоко-высоко. Если бы облака были, мы бы точно их достали. Внизу все маленькое такое. А потом болтанка началась. То меня в сторону толкает, то ее. Мы только за руки покрепче держимся, чтобы не растащило. Что же это? Потом вообще растянуло нас, как тогда, у развилки, в разные стороны, не сильно, за руки удерживались. И опять болтать начало. Не очень часто – повисим, повисим, горизонтально уже, и толкает. Понял я тогда в чем дело. Ведь мы до сих пор как летали? Кто-то нас как бы вел и направлял, а мы только слушались. А тут вроде как в бассейн бросили, типа давайте сами, только поддерживают, чтобы не упали, а толкают, чтобы действовать начали, учиться. Посмотрел я на нее, она на меня, вижу – все поняла, что я понял. Здорово так, без слов. Со вчерашнего дня ни слова не сказали. Да, а учиться легко было, как раньше не догадались? Тут и делать ничего не надо, просто лети, хочешь – туда, хочешь – сюда, хочешь – выше, хочешь – ниже. Внутри себя как бы что-то направляешь, а оно сразу телу передается. Мы до того развеселились, даже кувыркаться в воздухе стали. А потом, знаете... В общем, в воздухе этим заниматься... я даже описать не могу. Такое ощущение, что она со всех сторон, и свобода... А потом паришь горизонтально, руки, ноги раскинуты, за руки держимся, глаза закрыты. И картинка новая. Какая-то необычная, вся багрово-желтая. Как будто языки пламени красные поднимаются, а наверху желтыми становятся, и так по всей линии горизонта. Тревожная картинка какая-то. Откроешь глаза – благодать, закроешь – эта картинка. Смотрю я на нее, она - на меня. И у нее тревога в глазах, чуть-чуть, капелька, намеком, но есть. Опустились мы до верхушек деревьев, куда лететь – не знаем. Хорошо уметь летать конечно, но знать бы, куда. Но, слава Богу, опять нас повели, как раньше, и показался впереди город. Не чета нашему. Наш - просто деревенька маленькая по сравнению с этим. Здания в сотни этажей, дорожные развязки – уровней в семь, поезда, огней видимо-невидимо, вертолеты летают. Мы стремглав вниз, где-то вблизи центра оказались. Народу вокруг куча снует. А мы голышом, сами понимаете, ведь мы последний раз чем в воздухе занимались? Но никто не смотрит, все своими делами занимаются. И вдруг она опять, как тогда у колодца, села, руками лицо закрыла и заплакала, горько так. Там хоть колодец был, а тут-то что же мне делать? Сел я напротив нее, коленки в коленки, сижу. Глаза закрыл. Да, все то же, только красного еще больше, до неба достает, стена сплошная. Стал я пальцем по воздуху водить вокруг, знаете, как будто рисуешь, но не кистью, а пальцем, и картинка сразу меняется. Забавно. Похоже – как пальцем по запотевшему стеклу проводишь, провел – а там кусочек картинки показался, еще провел – еще кусочек. Так я и делал, только по воздуху. И странно, все, что вокруг, как капельки на стекле исчезает где я проведу, а по остальному как бы волны пробегаю, как рябь на воде. Сижу я так, рисую, не спеша, аккуратно. Она как бы прислушиваться стала, руки отняла от лица, на меня смотрит, а слезы текут. Опять доверчиво так смотрит, как дитя. Потом поняла, улыбнулась слегка и тоже рисовать стала, не рисовать конечно, а стирать, мы же стирали только картинку эту, а под ней другая была. Та самая, что я видел. Островок, а вокруг огонь до небес. Чем сильнее стирали, тем сильнее рябь шла, а потом сразу все исчезло, как и не было. И она исчезла...
Тут я чуть не умер. Вскочил и тут же упал, как подкосило. Я лежал плашмя, обхватив землю, и умирал. Господи, что же ты делаешь со мной, Господи. Я лежал и тихо терял сознание. Тогда, в прудике, я был в сознании, хоть и не дышал, а сейчас я терял и сознание. Я растворялся, я был нигде. Сколько времени прошло, не знаю, я очнулся, вставать не хотелось, открывать глаза не хотелось, тоска смертная, страшно тошно и пусто, зачем очнулся? Все было кончено. Я медленно встал на четвереньки, глаза закрыты, потом встал. Не открывая глаз, я взмыл вверх. Высоко, я чувствовал, что очень высоко. Потом спикировал вниз прямо на остров. Глаза открывать не требовалось, я точно знал, где что находится. Открыл я глаза футах в 50 от земли. Она стояла и улыбалась, глядя на меня. Я застыл в воздухе. Силы опять оставили меня, я почти рухнул вниз и замер на земле. Она нежно перевернула меня на спину и стала гладить по голове, по груди, по лицу. Она вытирала мне слезы, я оказывается, плакал, представляете? Я, кажется, уснул, потому что, когда очнулся, лежал по-прежнему на спине , а она рядышком и смотрела на меня. Спокойно так.
Я встал, и она встала. Потом не меняясь в лице – бух, и ушла по шею в землю, потом – бух – обратно. И ни крошки к ней не прилипло, ни комочка! Представляете? Она еще раз так проделала – бух, бух. Я подошел, взял ее за руки, и мы вместе – бух, бух. Зачем? Мы разве знали это... Просто делали. Много раз, много. И ни комочка земли, ни на мне, ни на ней. Островочек стал как кисель, и стал разбухать. А огонь все горел, высоко, высоко. Знаете, похоже на газовую плиту, на конфорку. Конфорка – островок, и вокруг пламя. Только островок не горячий был. А потом повисли мы с ней горизонтально, держась за руки , и стали вращаться. Как пропеллер, быстрее и быстрее, быстрее и быстрее. Но как-то странно вращались, ветер был, а островок не вращался по отношению к нам, и огонь не вращался. Непонятно мне это, не могу объяснить, но как было, так и говорю. Только ветер. И огонь стал стихать. Все прозрачнее, прозрачнее и прозрачнее. Потом пропал. За ним был рай. Честно. Я такого никогда не видел. Мы стояли опять рядом, взявшись за руки и смотрели. И было на что. Лазурное небо испускало свет, легкий, прозрачный, все проникающий, все пропитывающий, наполняющий каждую частицу вокруг. Воздух был светлый, прозрачный, чистый, легкий, звенящий и в то же время плотный, он ощущался как-то упруго, но не мешал, а создавал как бы тонус, ощущение наполненности вокруг. А может это был не воздух? Или не только воздух? Легкие облака в невыразимой вышине создавали бесконечное разнообразие легких узоров, не было одинаковых, и в то же время, была какая-то система, она не распознавалась, но чувствовалась. Солнце... да, солнце было, но где? Я знал, что оно есть, но его не было видно, хотя не было густых облаков, способных скрыть его. Это странно, но так и было. Оно светило, я точно знаю, но я его не видел. Земля была... нет, я не знаю какой была земля. Это была не земля. Это было что-то, что отличалось от воздуха, от неба. Оно было плотнее и не излучало света, оно было плотным и упругим, хотя мы еще не ходили по нему. Так просто казалось. А островок наш был прежним. И между нами и этим раем было некоторое пространство. Мы посмотрели друг на друга, немного всплыли вверх, сами всплыли, и остановились. Хотелось ничего самим не делать. Мы застыли. И ждали. Теперь вдруг заплакал я. Как тогда она, у колодца, и после, в городе. Почему? Не знаю. Господи, разве знаю что-нибудь из того, что происходило? Просто заплакал. И она смотрела на меня, просто смотрела. Она больше ничего не делала, смотрела и держала за руку. Я стал тонуть. Да, сначала я опустился на землю, а потом продолжал опускаться. Она держала меня за руку, не опускаясь сама, и в конце концом я повис на ее руке. Я смотрел на нее и плакал, она на меня - и держала. Знаете, она стала потом постепенно подниматься и вытягивать меня. А я вылезал из земли и продолжал плакать, но уже с улыбкой. Забавно, да? Плачу и улыбаюсь. И опять ни одного комочка на мне. А островочек после этого изменился, знаете. То есть он сливаться стал с тем, что мы увидели за огнем. Но нам уже было все равно, мы поднимались медленно, вертикально вверх, держась за руки. И вдруг внизу увидели и лес, и пещеру, и город, и все, все, все, про что я рассказывал. И людей в шкурах. Они стояли и смотрели на нас. И главный смотрел. Потом он улыбнулся, погрозил шутливо пальцем и махнул рукой...
Мы сидели в городе, в том самом, гигантском, голые, на асфальте, напротив друг друга, и она плакала. А я тупо водил пальцем по воздуху, но ничего не происходило. И я закрыл глаза. Я тут же схватил ее за руки, так я испугался ее потерять. Потому что то, что я увидел, могло испугать. Я открыл глаза. Она не плакала, только всхлипывала, но мне стало еще больнее, она была очень несчастной. И смотрела на меня не прямо, а украдкой, из под бровей, как бы стесняясь. Мне захотелось в пещеру. Я встал, потянул ее, она встала и я обнял ее. Она была такая несчастная. Я обхватил рукой ее за талию и поднялся в воздух с ней подмышкой. Она преданно висела и не сопротивлялась. Опять детская доверчивость появилась у нее во взгляде, робкая-робкая, слабая-слабая. Я наконец почувствовал, где тут слабина. Просто я раньше делал это недостаточно сильно, недостаточно точно, как бы играя, вот так все и вышло поэтому. Поэтому и грозил он пальцем. Что ж, я стал водить рукой вокруг, она встрепенулась и вывернулась из-под подмышки, повисла рядом. Я подключил вторую руку. Она улыбнулась и вдруг остановила меня. Что же, вы думаете, она стала делать? Не догадаетесь. Ну да, она сама плакала только что, она страдала, и когда я начал что-то делать, она обрадовалась, а тут вдруг остановила сама же. И... Да, вот это был поцелуй! Я забыл все, только она, больше ничего, и поцелуй. Я не могу этого описать... Вы знаете, чего она добилась? Ведь я начал делать с городом все это руками, когда она остановила меня. А теперь мы занимались любовью прямо в городе, на высоте 500 футов и одновременно, занимаясь этим мы его раскачивали! Что руки! Мы делали это всем телом, каждым движением усиливая рябь, каждым поворотом в воздухе разрывая его по швам, каждым встречным движением растягивая его в стороны. И, знаете что, он стал напоминать мне те сетки, что свисали в той дискотеке, помните? Она впервые подошла тогда ко мне, и я увидел ее лицо сначала через такую сетку. А теперь весь город свисал такими тряпками, ошметками, как старые обои, что сдирают, но еще не до конца ободрали. Мы закончили, опустились медленно на асфальт, он был липкий и горячий, и мы снова всплыли, чуть-чуть, на фут, не более. Растянулись горизонтально в истоме, но обнявшись, глаза в глаза, как в ночлежке. Больше ничего не требовалось, остальное происходило само собой. Обои падали и исчезали. Глаза закрылись...
Водный смерч обрушился и понес нас. Мы держались, обнявшись изо всех сил. Мы просто держались вместе. Впервые нас слегка побило, нас швыряло и стукало о что-то, затягивало в водовороты, крутило и вертело. Сопротивляться было бесполезно, только одна мысль была – держаться друг за друга. Наконец нас выкинуло на землю. Я посмотрел на нее. Ее глаза сияли. Это трудно было вынести. Это был блеск почти ослепляющий. А лицо спокойное, как будто ничего не произошло. "Вот и славно" – сказала она. Я опешил. Это было первое, что она сказала за все время. "Теперь ты чистый". Она посмотрела мне в глаза и слегка прищурилась. Я понял, что ей тоже больно смотреть мне в глаза. Я хотел встать – "тсс" – сказала она. Я лег. Она обошла вокруг меня, пристально рассматривая. Мне стало немного стыдно. И это после всего! Она сделал еще круг. Потом резко села верхом на меня и стала смотреть в глаза. Она была явно другой, активной, целеустремленной, она знала, что хочет, и делала так, чтобы я подходил ей. Я расслабился. Я вдруг почувствовал, что смотрю на нее так же, как она тогда, у колодца, смотрела на меня. Я полностью отдался ей. И не зря. Что она делала! Если я скажу, что мы занимались любовью, я ничего не скажу. Даже то, что мы проделывали в воздухе, меркнет перед этим. Я говорил, помните, что в воздухе она была повсюду, со всех сторон. Здесь было то же самое, только теперь я действительно ощущал ее каждой клеткой одновременно, свет ее глаз светил со всех сторон сразу. Заметьте, при этом я был полностью пассивен, я просто лежал и наслаждался, и отдавался. Помните, как она в прудике, очень похоже, но только интенсивность... Это был тот же смерч, что совсем недавно нес нас, только в любви... Как и когда наступил конец я не могу сказать. Ощущения вернулись, и я осознал, что мы порхаем в воздухе, держась за руки, причем каждый выполняет роль крыла, как у бабочки. Странный такой полет, неровный. Очнулись мы, наверное, одновременно, я это видел по ней, она также постепенно осознавала действительность, как и я. Мы опустились на поверхность реки. Да, тут была река, мы лежали на поверхности, погрузившись на полфута и отдыхали. Лицом вниз, вода прозрачная, и мы разглядывали дно и обитателей реки. Мы просто смотрели. Мы не дышали. Не нужно было. Дно было освещено, и я не сразу понял, что это мы освещаем его. Глазами. Здорово, правда? Потом мы вышли из воды. Вышли сразу сухими. Вокруг лес. Другой, не такой, как раньше. Густой, хвойный, темный. Она над чем-то размышляла. Что-то в ней не давало ей покоя. И в то же время она не знала что делать. Я это видел. А она озиралась, все время ходила взад вперед, была неспокойна. Что-то появилось в ней, как сказать, русалочное, что ли, если это о чем-то вам может сказать, но так мне казалось. Я подошел и взял ее за руки. Посмотрел в глаза. Она успокоилась, расслабилась, прижалась. "Прости, я не хотела". Мы сидели как раньше, колени в колени, мои руки на ее коленях, глаза в глаза. Тихо пришла ночь. Мы все так и сидели до самого утра. Рассвет был ошеломляющим. Как только небо осветилось, подул ветер, чем светлее становилось, тем он сильнее дул, деревья раскачивало из стороны в сторону, потом их стало ломать, вырывать с корнем и уносить куда-то вдаль. Нас ветер не трогал. Вокруг нас была полная тишина и покой. Мы сидели все так же, свет из наших глаз был плотным, он наполнял все вокруг и соединял нас, он наполнял окружающее пространство и создавал этот покой. Мы сидели. Через какое-то время все было закончено. Леса не было. Реки не было. Был шар и мы в нем, что за шаром, мы не видели. Сначала внутренние стенки шара были матово-белыми, потом, на них стали появляться быстро меняющиеся узоры, как молния. Затем они стали медленнее и приобрели более отчетливую форму. Знаете, что мы увидели? То, что с нами происходило, не так подробно, только вехи, схематично. И главный из пещеры там был. Только он не был узором. Он появился и смотрел на нас. А потом там появились люди. Тоже настоящие. Голые и в шкурах, и в ветках. И там были и женщины, и мужчины, и дети. Они были дикие, не такие, как в той пещере. Только он был тот же. Он поманил меня пальцем. Я взял ее за руку и пошел к нему. Он отрицательно покачал головой. Я остановился. Он показал пальцем на нее и покачал головой. Я не мог этого сделать. Он опять поманил меня, теперь я покачал головой. Он поднял жезл, что держал в другой руке. И тут мне стало страшно по настоящему. До сих пор, знаете, я не испытывал страха, что бы не происходило, все шло как и шло. Только, когда я терял ее, мне становилось очень плохо. А тут мне стало страшно как никогда. Ноги подкосились, я упал на колени. Ее я не выпускал из своей руки. Она просто стояла. Она окаменела как будто и вообще не сделала ни одного движения. Он помедлил. "Что же, мне другого искать?" – спросил он низким, очень спокойным голосом. "Я не могу так тратить силы понапрасну". Мне было уже почти все равно, я почти терял сознание, все, что я мог – не выпускать ее. Вдруг я встал и снова пошел к нему, таща ее за руку. Именно таща, она была как мертвая. Он усмехнулся – "что ж, проверим" – почти пробормотал он, но явно, чтобы я услышал.
Удар в лицо отбросил меня к стене и я ударился головой о нее. В глазах потемнело. Удар в пах. В глазах кровавая темень. Ногой в лицо, и я опять головой об стену. В заключение – ногой в солнечное сплетение. Пауза. Медленно поднимаю голову. Напротив – двое, третий стоит рядом со мной. Он и работал только что. Между теми двумя – она и какой-то бродяга с гнусной улыбкой обнимает ее. Боже мой! Она зачем? И что за тип? Ее не узнать. Тряпье, грязное, рваное. Я ощущаю запах, дрянной, поганый, тухлый. Глаза тусклые, оба подбиты. Один из тех двоих держит ее грубо за волосы, чтобы голова не упала. Пьяна она, что ли. Мой явно чего-то хочет. "Ну?" – говорит он. Удар по ребрам. Перелом точно, я валюсь на пол, дышать больно. Я делаю движение встать. Ногой по скуле. "Ну, благословляешь?" – повторяет третий. "Пить" – это я уже. Третий уходит и возвращается со стаканом воды. Я делаю глоток и с трудом сдерживаю позыв – это содовый раствор, теплый. Я поднимаю руку – типа, подождите, я сейчас, ребята, типа оклематься дайте. Они не очень верят, третий подходит поближе, но ждет. Я с трудом встаю, рукой прижимаю ребра, больно. Закрываю глаза, на мгновенье только. И вижу картинку. Старик тот с жезлом в пещере. Смотрит в упор. Никакого выражения на лице, никаких эмоций. Открываю глаза. "Одно слово, и ты свободен" – говорит третий - "все равно это случится, соглашайся добровольно". Я прыгаю на него, он не ждет этого и я попадаю головой ему лицо. Он отлетает к стене, а я падаю. Слышу ругань, но сдержанную, он профессионал. Он ждет, пока я снова встану и бьет прицельно и со смаком. Я сгибаюсь пополам и теряю способность дышать. "Соглашайся" – говорит он и утирает кровь с лица. "Только одно да – и иди". Я делаю вид, что падаю и в последний момент руками дергаю его за ноги. Оба падаем, но его ноги у моей головы... Прихожу в себя от дикой боли. Нос сломан, кровь заливается в глотку. С трудом могу продышаться. "Последний раз спрашиваю, потом – кранты. Благослови их – и иди". Встаю. Им уже интересно. Не торопятся. Все подходит к концу, все знают это. Третий достает нож, просто, по деловому, подходит. Теперь он настороже, его не проведешь. "Нет". Короткий замах...
Мы в шаре. Я зол. "Меня убили?". "Нет, это просто проверка". "Довольно дешевая". Блеск в глазах – "тебе нужна настоящая?" Нокаут. Тяжесть во всем теле. Бессилие и покорность. "Нет". Опять зовет меня жестом. Я беру ее за руку и иду к нему. Она как неживая. Он медленно поднимает жезл, направляет на меня, вспышка. Рука, которой я держу ее, немеет, бессильно повисает. Я закрываю глаза.
Картинка повторяет ровно то же самое. Тот же шар. Только... Ага! Здесь я хозяин! Я как-то особенно смотрю на него, и он послушно манит меня пальцем к себе. Я беру ее за руку и веду за собой. Я смотрю на него пристально, на нем отсвет моих глаз. Он кивает. Я открываю глаза. Он улыбается. ЭТО была проверка, то была обманка, для дурачка... Она снова живая, как раньше, и это тоже... Мы идем к нему...
Вот так это было. Что? Она где? Да вы ее видели, наверное. Да вон она, видите, стоит. Что, как я у вас оказался? – Об этом в другой раз...