Человек

            
Трамвай медленно подполз к остановке, "маневрируя" между так и норовящими занять трамвайные пути легковушками, и остановился. Толпа потенциальных пассажиров тут же сгруппировались у дверей, разбившись на три нетерпеливые кучки. Я направилась к средним дверям.
            
Когда двери открылись и пассажиры начали покидать трамвай, скопившиеся у центра вагона люди вдруг стали стремительно рассасываться, торопясь к боковым дверям. Обрадовавшись происходящему и не почувствовав подвоха, я быстро оказалась у самого входа и тут же поняла, что именно заставило людей отступить с занятых позиций.
            
Прямо в центре вагона растрепанная и разгоряченная кондукторша громко и истерично выкрикивала нечленораздельные фразы, адресованные кому-то в глубине салона. Речь ее была столь эмоциональна и прерывиста в своем негодовании, что я не сразу смогла уловить смысл порождаемых ею буквосочетаний.
            
Решив, что она распекает неудачливого "зайца", я вошла в трамвай. Центр салона был относительно пуст. Прямо за дверью на одиночном пассажирском месте сидел бомж.
            
Это был мужчина лет шестидесяти пяти, очень плохо одетый, грязный, источающий тяжелый запах давным-давно немытого человеческого тела. У его ног стояли расползающиеся от непосильного груза два больших целлофановых пакета, наполненные пустыми бутылками.
            
Бомж то с бесконечной тоской поглядывал в окно, то, смущенно потупившись, рассматривал свои пакеты.
            
- Уйди! Уйди, прошу тебя! От тебя пахнет!! Выходи, говорю, а то я тебя сейчас сама выпихну!
            
Разъяренная и уставшая кондукторша билась в бессильной истерике, пугая только что зашедших пассажиров. Без сомнений, война с бомжем продолжалась уже несколько остановок. Отчаянно жестикулируя, она как бы пыталась вымести старика в сторону двери.
            
- Мне только до рынка...
            
Бомж говорил очень тихо, но его было хорошо слышно - все пассажиры молчали.
            
Мне тоже нужно было доехать до рынка: всего две остановки. Недалеко от него находился пункт приема стеклопосуды, и я подумала, что бомжу, должно быть, нужно именно туда.
            
- Выходи, старик! Имей совесть! От тебя воняет! Я уже не могу!! Дышать нечем! Выходи, козел! Меня от тебя тошнит!
            
Двери закрылись, и трамвай тронулся с места.
            
Судя по решительным телодвижениям и эмоциям кондукторши, она бы его действительно уже давно лично выставила из вагона, если бы не боялась к нему прикоснуться или хотя бы подойти поближе. Не забывая исполнять свои должностные обязанности, она сновала туда-сюда по салону, стараясь при этом как можно аккуратнее обходить бомжа и вообще - находиться подальше от него.
            
Кондукторша выглядела лет на сорок, и у меня невольно мелькнула мысль о том, что бомж годится ей в отцы. Опираясь на молчаливую поддержку пассажиров, она все больше входила в раж и все меньше подбирала слова.
            
- Если не моешься, пешком ходи! Я тут не нанималась тебя полдня нюхать! Щас будет остановка, если не выйдешь - убью, клянусь! Боже, как же от него воняет!!
            
Бомж совсем потупился и нахохлился, что-то бормоча себе под нос.
            
Трамвай остановился, приготовившиеся к выходу люди быстро прошмыгнули в открывшиеся двери. Кондукторша заорала во весь голос, обращаясь, видимо, к водителю:
            
- Вась, подожди, не закрывай среднюю!!! Я с ним дальше не поеду, пусть выходит!
            
Тут мне очень захотелось сказать ей что-то вроде "Ему же всего остановка осталась! И вообще - какое вы имеете право?!", но, увидев, как старик, крякнув, стал собираться, и, прикинув, что после произнесенных слов подобного содержания мне, скорее всего, придется сражаться со всем вагоном, малодушно промолчала.
            
Бомж не слушающимися пальцами стал бороться с разваливающимися пакетами, взять их в руки у него получилось только с третьего раза. Опираясь локтем об оконную раму, он, кряхтя, встал и очень медленно поплелся к двери, до которой было всего полметра. Спуск по ступенькам дался ему особенно тяжко, один из пакетов при этом чуть не выпал из усохшей руки, которой старик старался держаться за поручень.
            
Когда дверь за ним закрылась, кондукторша, победоносно хрюкнув, бросила ему вслед:
            
- Ну, наконец-то! А то я уже сама провонялась вся от него! Совести у этого козла нет!
            
- Это у тебя совести нет! Человек еле ходит! Ему всего лишь до рынка нужно было! А теперь ему в горку переться из-за тебя, стерва!
            
Слова принадлежали толстой тетке средних лет, сидевшей прямо за местом, на котором минуту назад ютился бомж.
            
- Это он - человек? Это я - стерва?! Вот поработала бы ты на моем месте, тогда бы я на тебя посмотрела! Ты зашла и вышла, а мне целый день в этом трамвае вонючем работать!
            
- Да уж, знаем мы твою работу. - Толстая тетка многозначительно хмыкнула.
            
- Вот и делали бы свою работу, - вступилась вдруг пенсионерка, стоящая у противоположного окна. - Кто вам дал право решать, кого пускать в трамвай, а кого нет? Человек стар и болен, а вы с ним - как с собакой.
            
- Ну прям цирк! - Кондукторша не верила своим ушам. Я тоже. - Я ж не только о себе беспокоилась! Вам разве не воняло??!
            
- Перетерпели бы - не развалились, - отозвался молодой мужчина, "висящий" на поручне в конце салона.
            
Пассажиры загудели.
            
- Он теперь полдня до рынка плестись будет, бедный.
            
- Ей, видите ли, воняет! Ему от твоей отзывчивости, может, тоже воняет!
            
- Помрет еще по дороге... В горку-то нелегко с такими пакетами тащиться...
            
Кондукторша, громко огрызаясь и нервно поправляя растрепанные волосы, просочилась в кабину водителя, спрятавшись в ней от всеобщих нападок.
            
Я слушала и не знала, чему больше удивляться: тому, что весь вагон, вопреки моим ожиданиям, сочувствовал не кондукторше, а бомжу, или тому, что это единодушное сочувствие вылилось наружу только после того, как бомж был выставлен на улицу. Вспомнив свое нереализованное желание высказаться, я поняла, что удивляться нечему - я-то вела себя примерно так же. И еще я подумала о том, что если бы я все-таки хоть что-то тогда сказала, может, бомжу и удалось бы доехать до рынка - как оказалось, меня  поддержали бы практически все. Возможно, в эту минуту так думали многие.
            
Тем временем трамвай остановился, я вышла. Направляясь к рынку, я пыталась представить, как бомж тащится в горку со своими бутылками.
            
По дороге мне почему-то вспомнился разговор, случайно услышанный мною во дворе соседнего дома. Молодой отец катавшегося с горки малыша рассказывал своей хорошенькой жене следующую историю:
            
- Представляешь, я сегодня с мелким гуляю на улице, обед приближается, и тут вдруг мелкий как заладит: "Хочу кушать!". А мы как раз возле остановки трамвайной проходили, на остановке никого нет, все только что уехали на сорок третьем, только бомж на лавочке остался - грязнющий такой, страшный. Пьянь, короче. Сидит и жрет батон, а рядом на лавочке стоит бутылка с квасом, он из нее отхлебывает. Короче, он услышал, как мелкий есть просит, и, прикинь, батон ему протягивает! Иди, говорит, поешь, мальчик!! Я прям охренел!
            
- И что ты сделал?
            
- Взял мелкого в охапку, и мы пошли скорее домой! Не буду же я своему ребенку разрешать есть какой-то вонючий бомжовский батон! Правильно?
            
- Правильно.
            
- Вот и я так подумал. Но я, конечно, удивился: прикинь, бомж предлагает НЕбомжу поесть! Обычно они наоборот - просят...
            
- Да, хороший человек, наверное.
            
- Да какой хороший человек? Пьянь такая! Мелкий услышал, что ему батон предлагают, и потянулся его взять. Ну, я не дал ему, конечно, этот вонючий батон даже потрогать, мелкий заревел, так этот бомж меня еще и обматерил с головы до ног! Представляешь?! Типа, я ребенку не даю поесть! Он дает, а я не даю!! Придурок...
            
Через полчаса хождения между рядами прилавков, я, наконец-то, купила все, что было запланировано, и повернула к выходу. Взгляд мой сразу выхватил их толпы этого человека: в ворота рынка заходил выставленный на улицу кондукторшей "трамвайный" бомж.
            
Еле переставляя ноги, бомж какое-то время плелся вперед, потом затормозил у рыбного ларька и стал разглядывать содержимое прилавка. Я прошла мимо него и остановилась: мне очень захотелось сделать ему что-то приятное - я чувствовала себя немного виноватой. Из-за того, что промолчала в трамвае.
            
Подумав о том, что, наверное, он уже сто лет не ел винограда - ему и на обычную еду не очень-то хватает, скорее всего, - я открыла пакет и стала выбирать кисть с крупными ягодами, прикидывая, с какими словами к нему обратиться, и не находя этих слов.
            
В этот момент послышался бойкий голос девчонки-продавщицы из рыбного ларька:
            
- Дедушка! А давайте я вас рыбкой угощу!
            
Я обернулась и увидела, как старик пятится назад. За густо разросшейся седой порослью трудно было различить выражение его лица.
            
- Зачем вы все так? Что я вам сделал?! У меня деньги есть... Вот, бутылки сдал...
            
Бомж поперхнулся, закашлялся, потом махнул на рыбный ларек рукой и медленно потопал вглубь рынка.
            
Провожая старика глазами, я радовалась тому, что не успела обидеть его своим виноградом. И размышляла о том, что такое "человек".



@2004 entropy