Колесо обозрения продолжало скрипеть.
Мы сидели на разных концах лодочки и молчали. Это была такая игра. Мы катались на колесе. И молчали.
Только что в самом верху, когда дорога еще была освещена, и мокрые туманные блики рассеянно долетали до нас, мы смотрели друг на друга. Мне казалось, с интересом.
Утром парк был многолюден, и на колесе не могли уместиться все же-лающие. Что уж говорить о тех, которые искали на нем уединения.
Покупая билет, я так и знал, что в последний момент кто-то обязательно подойдет к моей кабинке, и даже не извинившись, усядется на том конце, хмуро глядя в сторону от меня. Полагаю, мой взгляд был не более приветлив.
Не люблю сочинять планы. Не научился. Вот и последний оказался про-сто глупым, сразу же испугал высотой и мокрым ветром. Бессмысленно пря-таться от осени в небесах! Внизу мокрота и слякоть вызывают уныние. При скольжении вверх – ужас. Сырость обретает подвижность, проникает подмыш-ки, в нос, за шиворот, склеивает волосы, слезит глаза.
Ужас длиной в три минуты плюс какую-то секунду...
Мне хотелось побыть одному.
Ей – тоже.
Да нет, плевать на вид Города сверху. Правда? – хотел я спросить, но увидел в ее глазах такой же вопрос.
Обалдеть! Драные голубые ели сверху оказались очень даже ничего!.. Вот кто, оказывается, так невыносимо ныл последние пять минут! Маленький маль-чик, так и не уговоривший маму купить ему сахарной ваты, потерянно стоял, ожидая, когда она поговорит по мобильному телефону. Когда я увидел его, ма-люсенького, с дурацким шариком в руке, он замолчал на полуслове. Наверное, понял, что за ним наблюдают. Вот, обернулся…
Именно сейчас так необходимо кому-то было вдруг включить самую по-псовую в мире песню про «Ути-пуси…» или как ее там. Именно в это мгнове-ние мне надо было вспомнить, что я не отправил тот самый и-муйл, ради кото-рого…
Плана «Б» у меня не было. Не умею я планировать…
Неожиданно и одновременно мы забарабанили пальцами по железным перильцам лодочки: я по – правой стороне, она – по левой. Смех, да и только.
Потом искоса… Да ну… не может быть…
Меня разобрала досада. Сильный ветер как всегда некстати ухнул по во-лосам. Оглянувшись, я заметил крыши и кончики деревьев.
В ее глазах появилось беспокойство.
Но потом я расслабился. Черт с ней, сказал я себе. Сейчас мы спустимся вниз. Она слезет и пойдет своей дорогой.
Она не сошла. Я заметил в ее глазах упрямство. Это был достойный ответ на мою злость. Сжав руками подлокотники, я стал вспоминать, можно ли ку-рить на чертовых колесах. Она угадала мои мысли и как бы в издевку закурила. Я не решился и ждал, что снизу противный старушечий голос сейчас каркнет: «У нас не курят!!! А ну, слазь!» Но никто снизу ничего не сказал. Похоже, там было наплевать на безопасность восхождения. Почему-то с нас даже не потре-бовали билета на второй круг. Это, в общем-то, странно, ведь очередь на колесо – длиннющая. Люди терпеливо ждут, когда их пропустят, мы же зайцами на-хальными катаемся сколько пожелаем.
Теперь у меня появилось желание рассмотреть ее лицо. Но я не стал этого делать.
Приближение к самому верху снова застало меня врасплох.
Крыши домов выглядят слишком реально.
Третье восхождение вызвало у меня утомленную иронию. Внизу я побо-рол желание сойти к чертям собачьим. Второй раз посмотрел на человека, ожи-дающего своей очереди. Мужик выглядел неважно. И тут я удивился. Неужели никто до сих пор не сошел с колеса?.. Бабушка, проверяющая билетики то ли заснула, что ли просто сидела с закрытыми глазами. Странная, кстати, бабушка. В старом коричневом плащике, синем платочке, под которым явно проступала строгая гулька, наверное, седая, она была загримирована клоуном. Красная улыбка в центре белой бузи никак не гармонировала с монотонным старушечь-им шамканьем: «Ваш билетик… проходите, пожалуйста… вон туда, где места есть…»
Я все же рискнул закурить и попытался убедить себя в двух противопо-ложных вещах: во-первых, что в этот раз всё, а значит, эта сигарета будет по-следней, во вторых, что это колесо грозит стать бесконечным... потому что она никогда не сойдет.
Случилось второе.
Круг за кругом мы сидели, упорно не замечая друг друга. Когда к середи-не дня солнце каким-то чудом пробилось сквозь серую пелену, я понял, что ею двигало.
Она хотела меня удержать.
Ей будто кто-то сказал, что я обычно стесняюсь посторонних. И теперь она наслаждалась своим преимуществом надо мной и знала, что пока она здесь, я ничего не смогу. Какая приятная глупость. Сегодня, когда ничья забота…
Видите ли, уход, настоящий уход – дело очень интимное. Нужно собрать-ся с мыслями. Нужно попрощаться как следует с друзьями, врагами, должника-ми и особенно с кредиторами… Пожалуйста, я очень вас прошу, сойдите…
Никакое человечество не мешает так, как случайный попутчик.
Она поняла мои мысли и улыбнулась. Вытянув за борт руку с сигаретой, разжала два пальца, и окурок полетел вниз. Днем это еще был просто окурок, поэтому получилось неряшливо и вызывающе. «Поиграем?..»
Ладно.
Я сделал то же самое. Да еще сгреб те несколько бычков, которые зату-шил до того. И они разлетелись, подхваченные ветром, в разные стороны. Я решил обмануть ее. «Милая, как только у тебя кончатся сигареты…»
Мы разговорились.
То есть, молчали, но уже заинтересованно. Иногда перебивали друг дру-га, закуривая еще по одной. Окурки наши догоняли друг друга. Один раз я по-пытался посчитать, сколько сигарета летит до земли. Получилось очень быстро.
Мужик, ожидавший своей очереди внизу, выглядел тоскливо. Люди, сто-явшие за ним, явно завидовали ему, первому в этой очереди. Мне даже было немного жаль этого романтика. Он, наверное, впервые решил покататься, по-смотреть на Город с позиции сытого голубя. Я заметил неоткрытую бутылку пива в его руке. Да-с. Кайфа сегодня ему не видать…
Вот по дороге едет автобус, освещенный изнутри желтоватыми лампоч-ками. Набитый до отказа, он закашлялся на остановке.
Ранним вечером Город освещается желтым светом. Как ни откуда виден этот факт именно сверху. И именно сверху Город вызывает такое щемящее чув-ство, когда хочется быть везде и нигде; множество желтых окошек уютно и правильно расположились по поверхности зданий, и ты как бы уже побывал в каждой квартире, где висят люстры, пахнет котлетами и кошкиным песочком; чей-то папа в старых спортивных штанах задумчиво чешет себе живот, глядя в темный коридор…
Странное дело – привычка! Сигареты естественным образом преврати-лись в красные огоньки и падали, с неким смыслом освещая мой будущий путь. Она была очень красива в желтом свете. Целый город освещал ее лицо, когда мы поднимались в самый верх. Вспомнив, что оно ведь тоже должно быть кра-сивым!.. колесо зажглось разноцветными лампочками. Ха-ха! Всего двумя, это ведь было очень старое колесо! Две лампочки звездами загорелись на противо-положной стороне. Поэтому светили они то сверху, то снизу.
Мы смотрели друг на друга. Кульминации не было. Странное дело – при-вычка! Последний прыжок давно уже стал для меня чем-то естественным, не-избежным, желанным и… далеким. Я готов. Это можно в любой момент. Коле-со опустело. Свидетелей нет! Бабушка-клоун, беззубо зевнув, наверняка ушла домой спать, прошамкав: «А ну их! Хай себе крутятся!..» Мужик из очереди оказался самым упорным. Он спал на ступеньках аттракциона с непочатой бу-тылкой пива.
Естественным образом один за другим в городе стали гаснуть огни. Окна не выдержали первыми. Потом кто-то разом выключил все фонари. (Мне даже послышался звенящий щелчок рубильника.) Какое-то время одна-две машины проезжали по темной трассе.
Ее лицо уже скорее угадывалось, чем было видно. Последними погасли лампочки, звездами блестевшие с той стороны. Мне почему-то показалось, что какой-то придурок выкрутил их, пока мы были наверху. Или внизу. Неважно. Я еще мог ее видеть, когда она прикуривала, и потом, когда огонек, погуляв не-много в темноте, резко уходил в сторону и летел вниз, я понимал, что может быть, именно он будет последним…
В какой-то момент так и произошло. Не дождавшись, когда же она заку-рит еще раз, я нащупал у себя последнюю сигарету и стал соображать, сколько должно остаться у нее. Женщины мало курят… конечно же! Она закуривала реже меня, значит… Значит, что, уже?.. Да нет, глупости! Мы курили вместе… или нет, она же закурила раньше меня. Значит, у нее не осталось сигарет. Ни одной. Значит… Пора?.. Стоп. Мы же так не договаривались… или договарива-лись? Трус… Я слышал каким-то внутренним слухом, что она смеется надо мной… если она здесь.
Я схватил зажигалку. Последняя сигарета тряслась у меня на губе. Я ее не зажег.
Я испугался, что, чиркнув кремушком, никого перед собой не увижу.
«Эй, ты тут?..» - хриплый голос, мой голос, не голос, шепот. Или крик? Или не мой? Колесо скрипело слишком громко, ветер помогал ему сделать ме-ня немым, так что наверное, я все-таки крикнул. И – тишина. Я – понял. Это она меня обманула.
Не она мне – я ей мешал…
Тишина… ветер дует теперь постоянно и отовсюду. Теперь мне по-настоящему страшно. Мне кажется, ты опередила меня, ухнув в пустоту. В кромешной тьме я не могу различить – мы сейчас вверху или внизу. Где мы? Мы – еще мы?..
Чертово колесо все-таки заклинило? Мокрый туман трогает меня за щеку. Кружится голова. Это ничего. Это от неопределенности. Надо было спросить, что у тебя произошло в твоей жизни, зачем ты влезла в мою лодку… Я конечно ошибался, решив, что колесо опустело, когда наступила ночь. Колесо живо. Множество людей сидит по окружности, как вороны на проводах. Осторожный шепот повторяет одну и ту же фразу: «Эй!.. ты тут?..»
Скоро рассвет. Если только ты еще здесь, если ты тоже кричишь изо всех сил, пытаясь найти меня в темноте, я знаю как себя вести. Если тебя больше нет – тем более.
… осторожно сжимая продрогшими пальцами последнюю сигарету, я бе-регу ее.
Все-таки для кого?..