Здесь не бывает теплоты и света;
Здесь лишь зима бушует за окном;
Здесь он сидел и жаждал лета,
И думал, думал о своём…
Он думал, что зима не любит;
Он думал, что зима больна;
Он думал, что весны не будет
И что зима здесь навсегда.
Он видел, что зима бездушна;
Он думал, что зима пошла;
Не видя в ней ни капли чувства,
Он видел, как она страшна.
Она кидала грязным снегом
В полуобмёрзшие тела,
Не замечая, что при этом
Она по душам их прошла.
А в том кафе, где нету света,
Скрывались люди от беды,
Не понимая, что и в этом
Нету той самой теплоты…
За переполненными столиками
Здесь все сгорали от тоски,
Не понимая, как их роли
Вот так вот могут быть жестки.
Здесь все давали разрешенья
Присесть чужому к ним за стол,
Не ожидая просьб прощения.
Да было ли оно нужно?
Но чаще сами подходили
И вопрошали: "Можно сесть?"
И прямо, дерзко всё глядели,
Желая всё же глаз отвесть.
Но отвечали им: "Конечно!"
И угощали крепким чем.
А вскоре весело, но спешно,
Не знай куда, но знай зачем,
Все уходили в снег и холод,
И всё куда-то, не домой.
И страшный, сытый, грузный Воланд
Манил их ласково рукой.
А он сидел и всё же верил,
Что чувство вечно, глубоко.
Но вдруг сказал, взглянув на двери:
"Пойдем и мы, пора давно!"