Как развлечься ранним утром?
Когда рядом – никого, никаких подручных средств, и только раздраженно горланит радио, накликивая все новые и новые погодные и прочие беды?
Когда стоишь в пробке, и нервничаешь, опаздывая на работу?
И созерцаешь зад похоронного «пазика» с вывеской – «ГП Ритуал»?
Ну – не размышлять же о бренности сущего, о тщетности усилий человеческих, о тлене и суете – как советуют мудрые и, в тоже время, толстенные книги?
Забавно, но мне кажется, что мудрость не бывает таких огромных размеров.
Она, обычно, укладывается всего в несколько фраз.
***
А мой шеф, между тем, пару дней назад улетел в Венесуэлу - отдохнуть. Такой вот он – большой любитель экзотики. И уже сообщил о своем благополучном прибытии на место.
Как будто мы тут все - прямо испереживались, как он там, долетел ли?...
У него и дома – к слову, какая-то штука живет. Полуметровая. Что в сельве водится. Или в джунглях.
А может быть – даже и в пустыне.
То ли варан это, то ли – саламандра, то ли еще какая-то.
Страшная, с гребнем, поросшая костяными шипами, раскиданными там и сям – как сам дьявол.
И такая же кусачая.
Палец, если сунуть необдуманно руку в ее стеклянный террарий – а с ее точки зрения, очень, как раз и вовремя – отхватит. Будто кусачками провод. Чик, и готово!
Если не успеешь руку отдернуть…
А она, эта штука, похожая не бескрылую гарпию – обижается. То ли завтрак от нее сбежал, то ли обед. А может быть – и целый ужин. По-моему. она вечно голодная сидит в своем стеклянном дворце под светом греющих ее ламп.
Кстати, зовется эта тварь – Тимофеем.
Но уж больно она на самку похожа.
Такие же манеры – обходительные.
И как это она к нему попала - с другого конца света?
Несмотря на таможенные запреты?
***
Я пикаю джойстиком телефона, - глядя одним глазом на грустный дерьер «Ритуала», а другим – в телефон.
И нахожу секретный номер. Который шеф оставил нескольким избранным сотрудникам, в том числе и мне, – звонить ему. В Южную Америку. В случае чего.
А – в случае чего, кстати?
Не поленился ведь – новую симку купить. В виду важности момента своего отбытия на отдых в неведомые края - к паукам-птицеедам и анакондам.
Интересно, а в каком же, все-таки, случае надо ему звонить-то, а?
В случае наводнения, пожара, наезда клиентов, или налета на фирму налоговых санитаров?
Инструкций он не оставил, а значит, можно и нужно действовать по собственному разумению.
Вот, по-моему разумению, сегодня как раз тот самый случай. Для звонка.
Надо предупредить шефа, что я опаздываю из-за уродов, едущих где-то впереди меня, по Кутузовскому. И перегородивших все движение на всех улицах, до которых они могут дотянуться своими начальственными лапами.
Ну, все, как обычно у нас тут водится. Почти – каждое утро. Это тебе не Южная Америка. Это - гораздо хуже, как говаривал один великолепный герой.
***
Я нахожу номер, и нажимаю кнопочку. Я вызываю Венесуэлу…
Где – как раз сейчас – часа два ночи.
Или - уже утра.
Это - кому как нравится.
Длинные, длинные гудки.
Я мысленно представляю себе – как летят от компьютера к компьютеру, через космические дали, или даже по дну морскому, по подводным океанским кабелям - электрические сигналы моего вызова.
Впечатляющая картина представляется…
А сам, замечтавшись, едва не въезжаю в тормознувший не вовремя «Ритуал».
Эх, товарищ… чуток я не добрался бампером до гроба с покойничком – сантиметров десять, пятнадцать, но все же не добрался… Реакция – ничего себе еще.
Неплохая бы сцена сейчас вышла.
Те же – и усопший, и все - на третьем кольце. У поворота на Кутузовский.
***
- Привет, Дмитрий Сергеевич, - говорю я бодро. – Как отдыхается?
- Что это? Что? Кто это? – испуганно говорит Дмитрий Сергеевич на другом конце земли. - Это ты… Что случилось? Налоговая, или санэпидстанция?
- Да ничего не случилось, все хорошо… Хотел, просто, поинтересоваться… Как там у вас? Анаконды с птицеедами - не беспокоят? В сельве…
- Ты выпил, что ли? И когда успел?
- Нет, Дмитрий Сергеевич, как можно – я за рулем не пью. Я вообще – трезвенник… Просто, ночью гады на охоту и выползают… Анаконды. Я беспокоюсь. Хотел, кстати, предупредить, что опаздываю минут на пятнадцать-двадцать – пробки у нас тут, знаете ли…
- Куда опаздываешь?
- Как это – куда? На работу… Не в Венесуэлу же… Вы всегда просите звонить в случае чего… Если опаздываю… Тогда и штрафа не будет – за опоздание… Вот я и звоню.
- Ну, мать твою!...
- Чао, Ливингстон…, - говорю я уже мысленно, и нажимаю телефонный delete. - Трахай свою, дешевле обойдется, как говаривали у нас. В бане - ребята…
Шуток не понимает, человек.
Это значит – все безнадежно.
***
Однако, жизнь-то продолжается, и ничего страшного не происходит, - думаю я позже.
Сидя уже в офисе, глядя на монитор, и подсчитывая собственные убытки…
Ну, потерял…
Ну не получишь то, на что рассчитывал.
Жизнь кончилась? – задаю я себе вопрос.
Да нет, конечно – сам же себе и отвечаю на него.
Из внутреннего пластмассового окна открывается чудесный вид на ремзону, и на снующих между подвешенными на подъемники автомобилями механиков.
И что это они снуют – когда делом надо заниматься?
Не бегать по ремзоне надо, а машины ремонтировать! Дармоеды...
Впрочем, наплевать мне теперь…
Жизнь, оказывается, не просто продолжается, но даже, и снует туда и сюда, и местами кипит.
***
Разглядывая цифры, я пишу письмо Дмитрию Сергеевичу. Директору сервиса. А заодно уж – и его владельцу. Заявление об уходе.
Последнее, так сказать – прости. И прощай.
Очень грустное.
Однако слезы на глаза почему-то все не наворачиваются и не наворачиваются.
Откроет он свой ноутбук - под ночной стрекот разных южноамериканских гадов – и прочтет.
Интересно, у него – тоже слезы не навернутся?
До сегодняшнего утра я у него был почти что правой рукой, менеджером по развитию.
И вот – уже сплыл.
Или уже - сплыла? Правая рука – имеется ввиду.
Кстати, все-таки, Венесуэла – в Южной Америке находится?
Или как?
Да, неважно у меня с географией…
Работаю я здесь потому, что сам Дмитрий Сергеевич ничего в этом самом автомобильном сервисе, которым он занимается в качестве бизнеса, не петрит.
А вот деньги получать – любит.
А также он любит хорошие автомобили, и поездки в Венесуэлу. Или – в Гондурас. Или еще куда - подальше. Довольно внезапные.
Нет, правда, вылитый Ливингстон-исследователь.
Какой уж тут сервис, спрашивается?
***
Деньги, кстати, сервис уже начал зарабатывать, как я понимаю.
И с моей помощью в том числе. И – неплохие.
На поездку в Венесуэлу уже – в самый раз. И не на одну.
И Дмитрий Сергеевич о своих обязательствах, сразу же и забывать стал.
И не только про обещанные проценты и бонусы, но и просто – про мою зарплату.
…А как он мне некогда все живописал – через пару дней после одной удивительной ночи, проведенной в компании с ним и с его женой. Как он мне стелил…
Мягко и сладко.
Прямо, что жить без такого заместителя, как я – не может. И как я хорошо засуществую под крылом у него. Теплым и мохнатым.
И я купился, дурачок.
А вот, оказывается теперь, деньги - очень на память влияют. Непредсказуемо.
***
Например, улетел он, а зарплату мне так и не заплатил… Месяца за три уже. Хотя обещал – вот-вот, сегодня, завтра. Будут в кассе деньги, тут мы и рассчитаемся…
Но память, судя по всему, отшибло. Прямо – напрочь.
Про симку вспомнил новую - для торжественных случаев и наездов.
А про долги – никак не вспомнил.
Он вообще в последнее время – очень забывчивым стал. Наш Дмитрий Сергеевич.
И напрасно, я думаю.
Потому что, как мне кажется, в автомобильном бизнесе он не очень петрит, и без посторонней помощи вряд ли сможет с сервисом управиться.
Я у него – важный наемник.
Был.
Которого, в общем, и кормить надо было – точно и аккуратно.
Также аккуратно, как его барышню Тимофея. Иначе тот, наемник, - может обидеться, и помереть от бескормицы.
Или – перекусать всех, кого ни попадя - без разбору.
И Дмитрия Сергеевича, отца родного, тоже, за компанию.
А вот кормить уже и не хочется.
Хотя это – совсем уже не профессионально.
***
У меня есть серьезное подозрение, что он – мало того, что не профессионал, но что он и в других областях бизнеса, мягко скажем, не силен.
Но всегда хочет денег, и удача пока сопутствует ему.
Вот дура, прости ты мою душу грешную, господи, – эта самая мисс удача.
Просто – обычная шлюха. Глупая и одноглазая.
Ну, прямо, как из банальной оперы выходит – дуракам везет!
На таких же вот дураков-наемников, как я, например.
Но теперь я ухожу – и посмотрим, что он дальше делать будет. Как у него тут все посыплется.
Наверное, я не совсем справедлив к нему.
Мне ведь тоже можно было возразить на все это – если ты тут у нас при всем таком - замечательный и умный, почему же ты тогда такой у нас бедный, а?
Почему, дорогой, скажи-ка нам - искренне!
Станешь тут бедным, если тебе зарплату из месяца в месяц не платят… - отвечу я понуро.
***
И еще, вот одно обстоятельство: в некотором смысле – он почти что мой родственник, Дмитрий Сергеевич.
Тайный, что ли?
Хотя, правда, об этом, по-моему, он действительно даже не подозревает.
С родственниками ведь так не обходятся, вообще-то.
Ну, ладно, и оставим его в неведении. В его этой самой Венесуэле.
Умнее, конечно, было бы – получить сначала деньги, а потом уйти.
Но, вижу я, денег он тайному родственничку – не заплатит вовсе. Пара бежать и от него, и от его юной наложницы-супруги.Куда подальше.
***
Стараясь сдерживаться, я пишу директору – насколько я недоволен.
В мягкой, конечно, форме, вежливо.
Хотя и раздраженно.
Я пишу ему, что не затем к нему устраивался, чтобы клянчить деньги.
Не настолько я состоятелен, - в отличие от него, неплохо нажившегося ранее в бензиновой компании.
Пока эту его компанию не съела большая и жирная мэрская акула.
Всегда приплывающая точно и аккуратно, словно по расписанию, - на запах легких городских денег.
Про это, про бензин и акул, я, конечно, не пишу…
Очень болезненно реагирует Дмитрий Сергеевич, когда ему на мозоли наступают. Про потери напоминают.
Из себя может даже выйти.
И весь отдых в Венесуэле у него будет испорчен.
Работа для меня, пишу я, обходя мозоли, – не прихоть художника, любящего создавать новые картины. Даже и бесплатно… Просто из любви к искусству вкалывать…, - пишу я в заявлении об уходе. Несколько цветисто - надо это признать.
Для меня работа это - насущная потребность и необходимость. Как и для каждого нормального человека, обремененного различными обязательствами.
В том числе, - что не очень приятно – и финансовыми тоже.
Есть ли толк в письме ему жаловаться? На него же самого? Да конечно – никакого.
А я зачем-то жалуюсь.
Я пишу, и расписываю гневно, что при такой задержке, и, в то же время, - очень даже… даже очень, очень-очень неплохих результатах работы сервиса, - который я ставил ему, фактически, с нуля, факт его забывчивости является просто выражением моей полной ему ненужности.
Фраза получается не ахти, какая казистая – но очень верно отражает суть данного вопроса.
Деньги у сервиса есть, жалея я самого себя, они уже в наличии, и сервис выходит на проектную мощность. А платить вот ему мне уже и не хочется…
Как говориться в классическом произведении - мавр сделал свое дело – и теперь может убираться.
На все четыре…
А мы пока отдыхать полетим.
И лучший способ выставить мавра за дверь – перестать ему платить, и делать вид, что это проблемы мавра.
Да и зачем было уже платить - этому самому мавру? С маврами ведь – всегда так и надо поступать. Сделал дело, мавруша, – гуляй смело. Обречены они, эти самые мавры…
Как справедливо подметил классик – еще несколько столетий тому назад.
Классное у меня заявление выходит - думаю я, глядя через окно в ремзону на праздношатающихся механиков.
***
Эх… и что там писать ему еще - далее?
И что это за заявление об уходе – с маврами в тексте?
Ничего больше не надо писать. Ничего.
Только жевать, и на кулак наматывать…
Надо просто идти дальше.
***
Кстати, а жизнь действительно на этом явно не собирается заканчиваться, размышляю я, мрачно глядя на дисплей с цифрами собственного тощего перспективного бюджета.
В котором появлялись огромные ржавые дыры и бреши. И нужно придумывать способы, как их латать.
Мой, с позволения сказать, бюджет, похож теперь на лакированную сверху, но ржавую снизу посудину. Плавать которой оставалось ровно – до первого выхода в море.
Чтобы сразу за маяком на мысе, у входа в порт, – тут же и затонуть на глазах у изумленной публики, состоящей из провожающих и просто праздношатающихся по молу граждан.
Что-то надо с этим делать.
Только вот что – совершенно непонятно.
Никаких плодотворных идей. Кроме виртуального хлопанья дверью.
Особенно жаль времени, потраченного на розовые мечтания. И еще обидно – за свою удручающую слепоту и недальновидность, а также за плохое знание людей – типа моего директора.
И его жены, кстати.
Да, именно так – и его жены.
***
Ситуацию, конечно, несколько драматизирует то, что директор сервиса, действительно в своем роде – уже почти что, мой родственник. Молочный брат, так сказать.
По его собственной жене.
С которой я имею несчастье сейчас встречаться, и не знаю, чем все это может или должно закончится. И для меня. И для нее. И для Дмитрия Сергеевича.
Она, конечно, не виновата в том, что жизнь свела меня с ними.
А он оказался таким вот… Не могу подобрать подходящего слова. Печатного – имеется ввиду.
В конце концов, случайно встретились, случайно разошлись – чего только не бывает на свете…
Но, случайно встретившись в какой-то компании, под какие-то праздники, мы не разошлись.
***
…В тот странный вечер она попросила меня, единственного, пожалуй, трезвого, подбросить их - с ее хорошо надравшимся в гостях мужем - домой.
Сама она тоже была в небольшом подпитии, но держалась молодцом.
Даже помнила, где они живут.
И даже не пыталась выдернуть у меня руль из рук – чтобы побыстрее доехать.
Да… и я их отвез.
Мы приехали, подняли Дмитрия Сергеевича в квартиру.
С божьей помощью, а такаже и с моими матюгами, уложили бесчувственное стокилограммовое тело в супружеской спальне на их огромную кровать.
Мы ворочали тяжелого Дмитрия Сергеевича с боку на бок, и стаскивали с него пиджак, рубашку и брюки.
И он еще при этом и брыкался и шипел, скотина.
Он даже самостоятельно пытался снять носки. Не доверяя никому эту сложную хирургическую операцию.
Но и для него, специалиста, это дело оказалось нелегким.
Так, в одном, особенно неподатливом, не сдирающемся носке, он и захрапел.
Разбуженный Тимофей, не мигая, наблюдал за нами, застыв за стеклом террариума, как изваяние какой-то гаргульи.
Я выпил кофе, приготовленный его женой - в виде извинения за хлопоты.
Она, кажется, немножко отошла, и выглядела уже вполне разумномыслящей.
Я зашел на дорожку в ванну.
Мне захотелось умыть осоловевшее от этих напряженных приключений лицо – время было далеко за полночь, и уже начала подступать самая глухая и тяжелая для бодрствования ночная зимняя пора.
Наклонившись над раковиной умывальника, я плескал ледяную воду на лоб, и на потемневшие -от уже опять вылезающей щетины щеки, и сокрушался на свою податливость… Я уже часа два. как мог тихо-мирно спать в своей собственной кровати.
А когда поднял мокрое лицо, оторвавшись от умывальника, то в огромном зеркале перед собой - в полстены - обнаружил ее, неслышно за шумом воды вошедшую следом, и стоящую за моей спиной. Она стояла почему-то с закрытыми глазами.
На вытянутых руках она держала чистое полотенце.
Я повернулся, и несколько неожиданно для самого себя, вместо того, чтобы спросить, что еще такого случилось с Дмитрием Сергеевичем, взял у нее полотенце из рук, обнял ее за плечи, и поцеловал в губы.
И она жарко ответила на мой поцелуй.
И мы, будто две мармеладные конфетки – буквально склеились в неразъемных объятиях.
***
Дальнейшее происходило словно в приятном юношеском эротическом сне. В котором все и всегда происходит легко, просто и весьма доступно.
Остроты в получившееся далее у нас с ней блюда, которым мы стали тут же жадно лакомиться, не давая ему остыть, – добавляло это ощущение приятной нереальности сна, а также висящий в воздухе привкус опасности.
Бесчувственный идиот в спальне мог и проснуться, и, хватаясь за стены, в одном носке, отправиться похмеляться, например.
Или – еще по каким-нибудь другим надобностям.
И - ткнуться прямиком в незакрытую ванну...
…Где его жена - со спустившимися на щиколотки чулками, с растянутыми, и так и не снятыми до конца эластичными трусиками, повисшими на одной ноге, а также с задранной до груди юбкой, пристроившись сверху, и, откинув голову назад, порывисто и глубоко двигалась, буквально натягиваясь на меня, и едва сдерживая стоны.
А я, сидя на закрытой крышке унитаза, опираясь спиной о стенку, вытянув ноги, и взяв в кольцо рук ее нежные, упругие половинки попки, методично насаживал юную прелесть на свое, несколько не очень уместно разбушевавшееся в столь поздний час орудие.
…Дмитрий Сергеевич мог проснуться и зайти в ванну и чуть позже, например…
И увидеть меня, сидящего уже теперь на краю джакузи без брюк, и тоже, как и он, в одном носке. И ее, свою жену Анечку, примостившуюся передо мной, между моих широко расставленных ног, упирающуюся руками мне в колени, и делающую, как отжимающийся спортсмен, мерные и глубокие, со всхлипом и чмоканием, нырки головой… До тех пор, пока я, бурно кончив, не откинулся в электрической почти судороге назад…
…И едва не поехал спиной в пустую, сияющую эмалью и хромом, огромную ванную, в которой валялись комом мои брюки, перекрутившиеся с полотенцем.
Да, я бы выглядел красиво - с задранными вверх ногами, орошаемый извергающимся из моего раскрасневшегося орудия молочным фонтаном…
Или еще позже, он бы мог увидеть – как Анечка, скинув с себя уже все, повернулась ко мне попкой, нагнулась, и уперлась руками в бельевой ящик. А я, удерживая ее за тонкую – на фоне широких бедер, - талию, все тешил и тешил моего, как с цепи сорвавшегося, ненасытного друга…
***
Слава богу – наркоз ее мужа, видимо, был крепчайшим. Шотландцы умеет делать подходящий наркоз. А может быть – ирландцы. Я не следил за тем, какой, ирландский или шотландский продукт поглощал за фуршетным столом ненасытный Дмитрий Сергеевич в совершенно непомерном количестве.
- Я сегодня без руля, господа, – говорил он, почему-то, горделиво, - после каждого выпитого неразбавленного стакана.
- Он сегодня без головы, господа, - говорила весело Анечка, вступая в разговор следом за мужем…
По-моему, она была права.
***
Но он не встал и не зашел к нам в ванну на огонек.
Мы все же люди взрослые, и даже порядочные, и совершенно не обязательно ему было интересоваться интимными подробностями и эротическими сценами - кто, кого, как, где и куда трахает?
Подумаешь, случился каприз недотраханной, немного выпившей дамы… Пусть даже и его собственной жены.
Раба она, что ли?
Или вещь – без желаний и капризов?
Сам виноват. Не надо было так надираться - до полного помутнения.
И вообще, дамы без капризов, в том числе, и жены с домохозяйками – это уже и не дамы вовсе, а солдаты какие-то…
Роботы…
В общем, он поступил довольно мудро и порядочно, оставшись в спальне – сопящей, и совершенно бесчувственной колодой.
***
…Под утро, уже приехав домой, и лежа в своей постели без сна, я думал о том, какой же я все-таки неугомонный и неуправляемый малый.
Будто прямо с цепи сорвался.
Я живо представлял себе - не произошедшее.
То, что не случилось несколько часов назад.
А могло бы…
***
Интересно, думал я – а что бы это было, если бы он все же выдрался бы из темного лабиринта своих бессознательных блужданий, и, пошатываясь, вошел в ванную?
Принял ли бы он все это за простой ночной алкогольный кошмар?
В котором – возможно все?
Или только бы - рассмеялся представившемуся ему сексуальному водевилю?
И, схватившись за больную голову, – отправился бы на кухню к холодильнику - в поисках пива?
Ну а дальше?
Что было бы дальше в этой ночной повести с открытым финалом?
Фантазия моя начинала разогреваться, и я чувствовал, как под ложечкой набухает неприятный ком.
***
А еще, лежа в предутренней темноте с широко открытыми глазами, я представлял себе ее нежные выпуклые бедра, которых недавно касался, которые ласкал, ощущал кожей ладоней ее шелковистую тонкую талию, и чувствовал на губах вкус ее разгоряченной ласками груди.
Мое желание, казалось бы, уже погашенное усталостью и нашими быстрыми и многократными упражнениями, опять разгорается, с новой силой, чувствовал я…
В общем, все это было просто из ряда вон… Настоящая авантюра.
Адюльтер, - одним метким словом.
***
…Мой компьютер, кажется, тоже был со мной не только согласен, но даже и обрадовался, - когда я поставил в заявлении об увольнении последнюю точку.
Системный блок шумел негромко и успокоено, мерно и плавно втягивая и выпуская воздух, и проглатывая письмо, и отправляя его в зигзагообразное путешествие по серверам мировой паутины - на компьютер Дмитрия Сергеевича. Если, конечно, тот не забыл дома ноутбук.
Мой старенький компьютер, даже наверняка, рад был такому повороту событий.
В конце концов, с финансовыми моими потерями приходилось отложить покупку навороченного ноутбука «Vaio» от «Sony» - даже уже со считывающим устройством «Blue Ray»… На неопределенное время.
А может быть, и навсегда.
Этот самый «Vaio» вполне мог бы его, этот старый системник, и заменить, – по причине своей навороченности, и даже двуядерности.
Но теперь компьютер мог успокоиться.
А мне следовало бы подумать о том, что делать дальше.
А не об этой дорогой игрушке.
Зачем, кстати, мне нужен был этот самый «Vaio» с оптическим дисководом «Blue Ray», под который-то еще даже и дисков-то не продавалось, я и сам не знал.
Наверное, у детей одни игрушки – у взрослых другие. Гораздо более дорогие.
Но такие же никчемные - в обиходной жизни.
И такие же – манящие.
***
Моя, так неожиданно свалившаяся на мою непутевую голову пассия, когда узнала о том, что я собираюсь приобрести новый комп, по-моему, даже слегка расстроилась.
Хотя, я не могу сказать, что за год общения, я в чем-то особенном отказывал ей. Конечно, не могу сказать, также, что дарил ей каждый день цветы, или покупал раз в неделю белье по сотне долларов за одни воздушные невидимые лямочки трусиков или лифчика…
Но все же.
***
Все же, худо-бедно – мы могли позволить себе сходить в итальянскую пиццерию в торговом центре – перекусить перед тем, как отправиться, например, ко мне, в мою скромную холостяцкую светелку.
Или, пойти в кофейню с французскими пирожными – она их обожала, и они, как не странно, совсем не портили ее талию.
Или даже, оправиться поужинать в дорогом и хорошем месте, хотя я не люблю эти вычурные рестораны.
Да и она боялась встретить там ненароком Дмитрия Сергеевича. Или каких-нибудь общих знакомых…
Поэтому, такие походы были редки.
Но все же...
Потом мы могли отправиться в недешевое кино в «Рамсторе» или в «Ролане» - с прекрасным «долбанутым» звуком от «Dolby».
И даже сидеть в кино на специальных, двухместных ВИП-местах – сзади, в последнем ряду. В общем-то, не предназначенных для просмотра фильмов, или наслаждения шикарным звуком.
Диванчики эти не снабжены перегородкой между сидениями, и, сидя в них и сняв куртку, можно прижаться бедром к крутому бедру спутницы, и ощущать предплечьем ее тугую, разгоряченную моим прикосновением, грудь, и вдыхать свежий аромат ее длинных волос.
С двух сторон от нас, обычно, никогда и никаких нескромных наблюдателей не было. По причине дороговизны этих диванчиков для влюбленных в последнем ряду.
А сзади была – глухая стенка. И прямо над нашими головами – прорези, из которых вылетают и живут в темноте своей жизнью экранные призраки.
***
На таких местах к тебе не заглядывают через плечо или сбоку любопытные, интересуясь – куда же это забралась в темноте нежная ручка твоей очаровательной спутницы, и зачем это она там делает плавные возвратно-поступательные движения. И что это она вообще там ласкает – разбухшее, и упрямо пробивающееся вверх, как возбужденный сорняк к солнцу…
Некому там было интересоваться и тем, почему и твоя рука покоится где-то в расстегнутых джинсиках спутницы, и пальцы нежно перебирают горячий и влажный, призывно разбухший бугорок.
А спутница прикусывает пухлые сексуальные губки, вздрагивая всем телом от накатывающего острого удовольствия, и едва удерживается, чтобы не вскрикнуть.
***
Такие вот наши развлечения – вроде пиццы, VIP-диванчика в кино, а также довольно регулярных встреч – вполне, думаю, вначале могли ее и удовлетворять.
Но аппетит, как известно, приходит во время еды.
И я, как собака – приближающуюся грозу, почувствовал, что она слегка расстроилась. Когда услышала про дорогой компьютер.
У меня возникло ощущение, что она уже ждет от меня чего-то другого.
Гораздо большего. И уже начинает предъявлять на что-то другое свои права.
Совсем не задаваясь вопросом – а входит ли это ее "большее" в мои планы.
***
При всей моей внешней природной самоуверенности, я не всегда чувствую себя в своей тарелке.
Как вот сейчас, например.
...Вот сейчас,например, я лежу, закинув руки за голову и ухватившись за подголовник кровати, и вяловато помогаю Анечке движениями торса и поясницы.
А она восторженно скользит по мне сверху, развернувшись ко мне спиной – и это очень сексуально выглядит. Даже, если смотреть не ее спинуи попку прекрасной формы, а перевести взгляд на потолок, где над кроватью расположилось круглое зеркало, расчерченное на сектора.
Можно тут же прямо и кончить- глядя в это зеркало…
Здесь, в этом доме у Дмитрия Сергеевича, судя по всему, вообще очень любят себя.
Поэтому зеркала встречаются на каждом шагу, и даже – на потолке спальни, над огромной кроватью.Тут оно, как выяснилось, очень уместно.
Но я, придерживая Анечку руками за бедра, смотрю не на гибкие линии переходящей в крутые бедра талии, и не на круглую попку, плавно поднимающуюся и опускающуюся прямо передо мной.
И не в подталкивающее к оргазму зеркало наверху.
Чуть повернув голову, я гляжу на виднеющийся сквозь открытую дверь спальни стеклянный террарий.
Где, как бескрылая гарпия, застыла эта южноамериканская шипастая штучка по имени Тимофей.
Наверное, напиталась недавно – чем бог послал.
И теперь впала в летаргическое состояние – думаю я. Переваривает, греясь под лучами ламп, и, почти не мигая. смотрит на нас одним глазом.
Огромное супружеское ложе ходит подо мной – мерно и довольно ощутимо. Разношенное стокилограммовым весом Дмитрия Сергеевича – надо так полагать.
Похоже, будто мы с Анечкой находимся в лодке, которая качается на длинных волнах мелководного прибоя.
***
А ведь она никогда не говорила мне, думаю я, что Дмитрий Сергеевич ее не удовлетворяет. Или, что он вообще не спит с ней.
Так нет же, спит – что совершенно явно. Еще как спит! И даже трахает ее, судя по качке и поскрипыванию – довольно регулярно. Любуясь на нее в зеркало на потолке, и возбуждаясь, и сопя еще больше.
Я представляю себе, как в зеркале на потолке отражаюсь уже не я, а распластанный так же, как я сейчас, вполне знакомый субъект. С искаженным страстью лицом Дмитрия Сергеевича. На котором Анечка проделывает тот же номер, что и сейчас - на мне.
И мне становится и тошно, и одновременно – смешно.
***
Обычно я легко кончаю в такой позе.
Да еще с таким бередящим душу чудесным видом перед глазами – в виде Аничкиной попки, которую мы с ней интимно называем попуся. За ее нежность и округлость.
Да еще и с электрическом ощущении – в ладонях, ласково движущихся по ее талии, бедрам, по шелковистой коже попуси.
Да еще и при том, что Анечка, умница, наклонившись чуть вперед – одной рукой ласкает собственную грудь. А другой – меня.
Точнее, ласкает то, что не помещается в нее, в Анечку.
Но сейчас меня – как будто заклинивает.
А взгляд мой, точно у лунатика, уперт в этого чертового варана. Который, не мигая прозрачными веками, смотрит на нас.
Анечка дышит все чаще и чаще, будто начинает захлебываться, и вдруг – останавливается в своем движении, замирает.
- Что-то не так? – спрашивает она, почему-то, громким шепотом. – Ты не в порядке? Или - у тебя кто-то завелся другой?
Да, думаю я, я сейчас действительно не совсем в порядке… Можно даже сказать – совсем не в порядке – и прямо с раннего утра, с самой встречи с ритуальным автобусом.
- Все хорошо, милая, – тоже трагическим шепотом провинциального актера бестрепетно вру я. – Зачем мне кто-то другой, если ты – просто восторг одинокого пешехода! И потом, я ж тебе не голубой какой-нибудь... Чтобы какого-то другого заводить. Я же тебя сразу предупреждал – я не голубой! А ты – все туда же… И попочку иногда подставляешь, и все кто-то другой, кто-то другой…Кто это - "кто-то другой"?
- Дурак, - говорит она уже громко, - испортил мне кайф зачем-то. Своими шуточками. Причем тут голубые? Причем тут моя попа?
Она снимается с меня, и поворачивается ко мне лицом, встав на колени и уперев руки в боки.
– Вечные твои шуточки... в самый неподходящий момент.
***
Я вижу, она здорово раздражена. Ее сердитое лицо, освещенное подсветкой – Анечка не любит заниматься любовью в темноте – с падающими откуда-то тенями, выглядит сейчас значительно старше, чем у девушки в тридцать. Которые она иногда, под настроение, декларирует.
Впрочем, паспорта своего она мне никогда еще не показывала.
Ни к чему было это как-то…
Она опускает руку на то место, с которого только что снялась.
Там, собственно, уже нечего, особенно, ни ловить, ни гладить.
Мой друг поник моментально… Он опал, сдулся быстрее, чем она успела сняться с него.
Слишком много нервничал сегодня, думаю я.
- Так... Что же все-таки случилось с тобой?- спрашивает она, ложась рядом на живот, и кладя мне руку на грудь. – Ты меня расхотел? Надоела?
- Да как ты можешь, попусик… такие гадости говорить глубоко любящему человеку?… Скажи, а Тимофей ваш, он, что, – недавно ужинал?
- Нет, я даю ему собачьи консервы один раз в день, утром… И пою святой водой…Когда Дмитрий Сергеевич им не занимается. Все – по книжкам.
- ? Святой водой поишь? И какой же крепости?
- Что значит – крепости?
- Ну – сколько градусов в святой воде? Сорок, девяносто шесть? Сколько святости?...
- И глупости же ты иногда говоришь…
- А разве не глупость – эту штуку святой водой поить? Или даже – не богохульство?
- Нет. У Тимофея слабый иммунитет. А в святой воде микробов нет – туда серебряный крест батюшка опускает. Серебро микробов и убивает…
- Зато – уж те, которые выжили – прекрасно себя чувствуют. Мускулистые… - говорю я, стараясь увести наш разговор в сторону. - Бедняга, Тимофей. То-то он в ступоре постоянно, и на людей кидается… Когда пищу видит. На собачьих консервах, да на святой воде, да вдали от исторической родины… Бедное животное…
***
Анечка дергает меня за шерсть на моей груди – и довольно больно:
- Так что, все-таки, случилось? Отвечай – быстро!
- Ой, - говорю я, хватаясь за Аничкину руку. – Ты – садистка. Все идет своим чередом – просто, я уволен. Без выходного пособия.
- Что за бред? Это Дмитрий Сергеевич придумал? – Анечка, опершись локтем о мою грудь, и здорово придавив меня, – возникает надо мной. – Давай-ка мы ему сейчас позвоним…
Я вижу, что она действительно сейчас может позвонить мужу.
Это будет приключение почище, чем мой утренний звонок ему. С докладом об опоздании.
***
- Я сам уволился. Деньги не платит… Стоп-стоп, а как это - МЫ ему позвоним? Как это будет выглядеть? Он что – в курсе?
Анечка смотрит на меня сверху. Как на круглого идиота.
- Конечно, в курсе. С самого первого раза – в курсе.
- Зачем же мы от него прятались, - спрашиваю я какую-то глупость, ошарашенный новым, свалившимся на голову, как кирпич, известием.
- Я тебе просто подыгрывала, дурачок. Мужчины обожают тайные свидания, конспирацию и все такое – прочее. Да не бери ты в голову… это все чушь собачья. Я все улажу. И все он тебе заплатит. Как миленький. – Она тянется к телефону на тумбочке, но я останавливаю ее руку.
- А ты что, – действительно не знал? Да? Стал бы он тебя вообще к себе брать - если бы не я. Почему ты мне раньше не сказал, что он тебе не платит? Моей любимой игрушечке…
Она смеется, и наконец, убирает локоть с моей груди. И я, наконец, могу вздохнуть полной грудью.
У меня просто нет слов.
***
Анечка приникает ко мне всем телом:
- То-то я обратила внимание, что ты в последнее время какой-то не такой… Вялый какой-то… Ну, расслабься, пожалуйста, все уже позади. Обними меня, давай отпразднуем все по-нашему… Как мы с тобой умеем. Милый…
Анечка целует меня в губы, в подбородок, язычком ласкает мне грудь, и потом отправляется в путешествие вниз, к животу, и уже почти добравшись до цели своего путешествия поднимает голову, и смотрит снизу на меня:
- Ну же, герой! Подъем! Подъем?
...А я смотрю молча на нее, потом перевожу взгляд на зеркало наверху, и закрываю глаза.
Я действительно не знаю, что сказать. Совершенно.
Я просто лежу с закрытыми глазами чувствуя, как ее губы начинают волшебную игру.
Под немигающим взглядом голодной гарпии.
Февраль 2007