«Жить приятно, но непонятно».
Так говорил мой дед, когда собирал всю семью у камина и рассказываю истории из своего далекого прошлого.
Десять лет, как его нет, но каждый из тех вечеров я, приемный ребенок, которого бросила мать, вспоминаю до сих пор.
… Пучок лучин, лампа и мерный треск огонька. Мы – дети, что сидят на полу и улыбаются курящему трубку с вишневым табаком деду. Его густая и удивительно белая борода всегда умиляла и заставляла задавать вопросы.
Он не отвечал, предпочитал отшучиваться.
… Маленькие выцветшие глаза пробегали своим взглядом по нам, а раз за разом облачка дыма вылетали и превращались в красивые фигурки.
Вот колечко рассыпалось, вот лебедь подлетел к потолку.
Любил дед хороший табак.
Как и хорошие истории, с которыми он делился с детворой вроде нас.
Одна из историй мне запомнилась надолго.
Хотя любая из его баек - наверное, так оно и было – стоила того, чтобы послушать и удивиться.
Деда сидел в своей кресле-качалке и о чём-то рассуждал.
Нам не понять.
Быть может вспомнил молодость в мегаполисе.
Или службу в Гвардии Безопасности.
Об этом я узнал много лет спустя, а тогда нас, детей, интересовали лишь его бравые похождения, юное шаловство и даже хулиганство.
Минуло нам шестнадцать годков. И до тех пор не оставляло желание узнать, почему деда очень рано, в двадцать один свой год, поседел или побелел.
В тот самый день вопрос, мучивший нас годами, задала младшая сестра Стелла.
Дед подумал, подумал – и поведал, иногда вздыхая, историю.
Правдивую историю…
***
… Я глотнул «таблеток счастья» и пошел по темной улице.
Очередная вечеринка не застала до конца громогласного посетителя: меня вышвырнули, стоило только подойти к той огненной красотке за дальним столиком бара.
Не сказать, что я был сильно пьян. Тройной коктейль из синтетического артогликсина показал мне дорожку к кайфу, но… Рано. Я на дорожку вступить не успел, попросту сказать – «не догнался». Блондинка же не оказалась сговорчивой, а я был чрезмерно настойчив.
Впрочем, рассказывать о том, как двухметровый парень с наращенными мышцами по всему телу затеял со мной потасовку, попутно раздаривая удары и фразы об оскорблении его невестки, не очень интересно. Обычное дело для поисков приключения подростком на свою задницу.
Дырчатая луна пропала из виду. Десятиэтажный нуль-навигатор для локализации и приема телепортируемого сигнала сверкнул белым проблеском и переместился на очередной квазипостамент. Меня даже заставил вздрогнуть тот скрип соединяющихся электропроводов.
Световые элементы, что освещали плоскую и для меня сейчас длинную улицу, то тухли, то вспыхивали.
Бедный район.
Сюда редко наведываются ремонтные роботы, что тут говорить о наноботах с рефрагментаторами.
… Ковыляя мимо проходящих парочек, я ожидал наркотического эффекты. Дрему… Всплеск…
Они заставляли ждать.
Улица свернула вбок, открывая ограду из обшарпанного пластика.
Вдруг затошнило и стало холодно.
Посильнее запахнув кожаный плащ, я прошелся к видневшейся у края тротуара скамейке и сел.
Тишина…
Такая тишина мне противна и вызывает отвращение. Уши закладывает от гнетущего ожидания, изредка прерываемого шорохом вентиляторов, что висят на втором этаже жилого блока района.
Несложно будет понять знающему, насколько тянутся минуты ожидания: нервы на пределе, ты ждешь того, что скоро. Что придёт - и просто будет.
Только здесь маленькое «но»: я ждал чего-то, но чего – неизвестно.
Нет, кайф есть кайф. Я начал ощущать что-то, наползающее змеей из груди: теплые струйки радости или даже восхищения.
Искусственного, к несчастью, восхищения.
Руки замерзли. Исколотые стимуляторами пальцы задрожали от порывов ветра.
Взгляд мой устремился вглубь улицы, которая хищной лентой извивается между стеклянными прямоугольниками промышленных построек.
Посмотрел на часы – и ужаснулся: было всего каких-то двенадцать часов ночь, а меня пробирает странная дрожь, А обычно она начиналась после утреннего пробуждения.
Откуда же я знал, что стоило уходить как можно раньше и как можно быстрее?..
… Люди торопливо передвигались между тротуарами, черные, одинаково скучные и бесцветные. Можно было бы часами наблюдать за их мельтешением, но такая игра быстро надоедает. А в состоянии, в каком я находился, мне было искренне плевать, если бы не…
Как можно обрисовать комок страха, что подкатывается к горлу? Мурашки на коже – как их напеть?
Белый человеческий силуэт, легко скользящий через разрозненно проходящих незнакомцев, неторопливо приближался к скамейке. Он появился неожиданно, внутри оскала толпы, будто рожденный и вытолкнутый из материнского чрева.
Люди его не видят, но, чувствую, что инстинктивно отходят от облачка «белого страха» - так я окрестил это.
Глаза мои заслезились, а фигура не останавливалась ни на миг.
Вдруг какой-то мальчик вырывался из нецепких рук проходящей серой тени матери и остановился прямо на пути шевелящейся белизны.
Почувствовал дрожь мальчика вместе с терпким запахом удивления. Призрак резко изменился, контур тумана очертился, превращаясь в высокого смугловатого мужчину с белоснежными волосами.
Мальчик улыбнулся, а от следующего движения все внутри меня перевернулось – мальчик протянул руки этому фантому. Призраку, ужасу, вместо ног которого клубящийся туман!
Белый призрак улыбнулся и поднял мальчика на руки. Тот ловко обхватил его за шею – и тень в белом одеянии медленно зашагала обратно. На появившихся стопах были одеты мягкие сандалии.
Мать, которая стояла на коленях и рыдала, ничего не делала, когда призрак уносил ее малыша. Она, казалось, была застывшей и слегка шевелящейся статуей серой толпе.
Бриллиантовые следы от ног призрака расходились искрами, а малыш махал на прощание всему свету и миру, тусклому и печальному, который покидал. На глазах его одежда становилась яркой красной, цвета зари и заката, волосы – золотисто-белыми, а улыбка – светящейся жизнью.
Фантом уходил, рукава его одеяния шелестели листьями весеннего леса, а ладонь левой руки слегка гладила волосы радостного ребёнка. Гладила мягко, с любовью, с трепетом.
… Проснулся на земле, неподалеку от скамейки, не веря в то, что такое могло присниться.
Лишь придя домой и посмотрев в зеркало, увидел свое отражение и…
В тот самый миг я заплакал.
***
Много лет прошло.
Перед самое смертью деда позвал меня и рассказал, что всю жизнь поменяла эта история.
Почему?
Он увидел в отражении зеркала того самого смугловатого мужчина, по плечам которого струились белые локоны.
А мальчик… Мальчик…
Мальчик был похож на меня, малыша, давно-давно, когда я в первый раз спросил, почему волосы деда цвета январского снега.
(С) Рудди, 30.07.07