Кого мочить в сортирах?

- Наша задача - покончить с терроризмом раз и навсегда!" - заявляет с телеэкрана президент из ФСБ.
- Дурилка картонная! Обмануть хотел!" - ответил бы ему Горбатый из "Места встречи".
Уж кто-кто, а контрразведчик Путин прекрасно знает, что терроризм абсолютно невозможно одолеть репрессивными методами. А если не знает, то не свое место занимает.
И. Подшиваев.


«Усилить борьбу с терроризмом…».Еще одна пустопорожняя указявка-инструкция на и без того видавшем виды рабочем столе. Зевая, после очередного трехсуточного дежурства, с трудом различаю строчки. Понимаю одно: начальство наше с наукой «история государства и права» никогда знакомо не было. Да и зачем ему? Не говоря уже о функциональном назначении пресловутого термина «терроризм».
И сразу всплывает из глубин сознания перекошенная иронией потная физиономия начальника управления:
- Мы в академиях не обучены и  кандидатскими мозги не засерали!
Что правда, то правда. Но как, скажите, простой милиционер или эфэсбэшник может бороться с терроризмом? Однако ж, спорить с инструкцией – дело безнадежное. Велено бороться с терроризмом, с ним и пойдем… бороться.
Не говорите потом, что я вас не предупреждала…

«Терроризм» – один из наиболее впечатляющих мифов, сотканных массовым сознанием. Как замечает И. Е. Подшиваев в своей работе «Современный терроризм: основные направления»: «Реальное политическое значение терроризма ничтожно, но как символ, как захватывающий образ, как психологический ход он приобрел удивительную значимость в современном мире». С этим мнением трудно не согласиться.
Массовое сознание определяет терроризм на уровне эмоций. Он воспринимается как нечто ужасное, как покушение на основы самого бытия, «происки нелюдей».
Показательно, что даже официальные лица после взрывов в Москве часто называли террористов «существами».
Современному обществу приходится сталкиваться с самыми разнообразными проявлениями терроризма, а бытовой язык лишил само определение «терроризм» четкой смысловой нагрузки.
На сегодняшний день под терроризмом подразумевают и чисто уголовные похищения людей, и угоны самолетов, не говоря уже об убийствах на политической почве. Доходило и до курьезов. Например, лидер ЛДПР В.В. Жириновский определил как «политический терроризм» требование Черномырдина повторно проголосовать вотум доверия кабинету.
Если обратиться к этимологии слова (от лат. «terro» – страх, ужас), то, можно прийти к выводу, что под «терроризмом» следует понимать любое насилие, имеющее целью устрашающий эффект.  В таком случае в качестве терроризма следует рассматривать и любое похищение человека (например, бизнесмена) с целью выкупа.
Однако существуют строгие юридические определения терроризма, выработанные в США. С некотороми оговорками  сегодня их принимают во всем мире. ФБР определяет терроризм как “противозаконное применение силы или насилия против граждан или собственности с целью запугать или принудить к чему-либо правительство, население или какую-либо часть того и другого, оправданное политическими или общественными целями” (“Terrorism is the unlawful use of force or violence against persons or property to intimidate or coerce a government, the civilian population, or any segment thereof, in furtherance of political or social objectives”).
Министерство обороны США определяет терроризм как “предумышленное применение насилия или угрозы насилия для нагнетания страха, с намерением принудить к чему-либо или запугать правительства или общества, в качестве средства достижения политических, религиозных или идеологических целей” (“Terrorism is the calculated use of violence or the threat of violence to inculcate fear; intended to coerce or to intimidate governments or societies in the pursuit of goals that are generally political, religious, or ideological”).
Уголовный кодекс РФ (статья 205) практически повторяет смысл этих определений.
В теории права терроризм иногда определяют как «систематическое использование насилия для достижения политических целей - захвата, сохранения и применения власти» Под такое определение, например, попадают  тоталитарные политические режимы   на острове Гаити (диктатор Дювалье), в Чили (режим Пиночета) и т.п. Однако в этом случае речь идет скорее о государственном терроре, нежели о терроризме.
Термины «террор» и «терроризм»  изначально имели общий смысл и употреблялись в одинаковых обстоятельствах. Но сейчас они наполнились принципиально разным содержанием.
«Террор – это политика репрессий со стороны государства, опирающегося на мощь своих силовых институтов.
Терроризм- это насилие, осуществляемое со стороны оппозиционных группировок»
Исходя из таких определений, оружие террора – репрессия, оружие терроризма – террористический акт» (Е.П. Кожушко. Современный терроризм: анализ основных направлений. Минск. 2000.).

Если некий гражданин систематически издевается над собственной семьей, избивает жену и детей – это террор, а если жена возьмет, да и огреет  опостылевшего супруга кипящим чайником по голове – это уже будет терроризм. Почувствуйте, как говориться, разницу!

Если в таком направлении рассуждать о терроре политическом, то несложно прийти к выводу: государственный террор стимулирует появление оппозиционного терроризма. Можно сказать, что террористы есть представители самой радикальной оппозиции.

Терроризм, по сути, означает сопротивление превосходящем насилию. Согласно традиции, это защита оскорбленного достоинства. «Террористический акт как бы воспроизводит ситуацию дуэли, где террорист применяет насилие как последнее средство защиты перед лицом превосходящей его неправой силы. Нравственный аспект является здесь определяющим» (И Е.Подшиваев «Террор и терроризм». М. 1999).

В России уже в период тайных декабристских обществ рождалась идея цареубийства. Помните, в "Евгении Онегине" - "меланхолический Якушкин, казалось, молча обнажал цареубийственный кинжал".

В настоящий момент общество еще не придумало политический режим, который был бы надежно защищен от терроризма. Проблема терроризма в равной степени касается и диктатур, и демократических государств. На территории  Великобритании, в Германии и во Франции, не говоря уже об Израиле по сей день существуют мощные террористические организации. Реальная угроза терроризма существует и в России. Однако пришла пора отделить мух от котлет и разобраться: кто те «плохие парни», которых уважаемый президент предлагает «мочить в сортирах»? И, самое главное, определить: будет ли толк от такого «замачивания»?
Начнем с начала. То есть, с правовой грамотности главного борца с терроризмом.
Вооруженный конфликт в Чечне президент Путин называет «борьбой с терроризмом», а боевые отряды Ичкерии упорно именует, в лучшем случае, «сепаратистами», а то и вовсе «бандформированиями». С бандитами борются подразделения УБОП, армия же воюет с другой армией, надо предположить - Путину это известно. И зря уважаемый президент  тень на плетень наводит.
Политический терроризм – это ведь не нашествие диких зверей и не приступ массового помешательства. Из чужого – достаточно обширного – опыта известно, что в обычных условиях проблему терроризма силовыми методами решить НЕВОЗМОЖНО. Это вариант ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ (диффузированная война малой интенсивности), следовательно, в основе этого явления лежат объективные причины – социальные, экономические, политические.
В России сегодня мы имеем дело даже не с терроризмом (вопреки тому, в чем нас пытаются уверить власти), а с ДИВЕРСИОННОЙ ВОЙНОЙ, начавшейся одновременно с войной в Дагестане. К диверсиям – в больших или меньших масштабах – всегда прибегали все воюющие стороны. Эту проблему тоже не решить чисто силовыми методами. До той поры, пока у диверсантов будет тыловая база, своя территория (в нашем случае – горные районы Чечни), гарантировать прекращение диверсий невозможно.
Если же мы имеем дело с чеченскими диверсантами, то тут полезно изучить опыт Израиля. Израильское правительство десятилетиями называло террористическими диверсионные акты палестинских партизан, именовало ООП “террористической организацией” и пыталось решить проблему военным путем. Но до той поры, пока у палестинцев оставалась тыловая база – то есть, по сути, весь арабский мир, – Израилю не удавалось остановить партизанскую войну (в ходе которой израильтяне потеряли в 3 раза больше людей, чем во всех обычных войнах, которые Израиль вел за все время своего существования). Проблема была решена путем заключения соглашения с ООП и создания палестинской автономии.
Сегодня израильским спецслужбам противостоят две разнородные силы, которые квалифицируются израильским правительством как “террористические” и с которыми Израиль борется традиционным – то есть силовым – способом. Это, во-первых, исламские фундаменталисты (в первую очередь из “Исламского движения сопротивления”, “Хамас”), а во-вторых, боевики ливанских шиитских движений “Хезболлах” (“Хизб’Аллах”) и “Амаль”. Борьба с “Хамас” и другими исламскими фундаменталистами ведется в Израиле более или менее успешно, поскольку 20 лет назад (при правом правительстве Менахема Бегина) израильские спецслужбы сами же этих исламских фундаменталистов пестовали и насаждали – в надежде, что те вырежут левое палестинское подполье. В общем, так и случилось, но, “разобравшись” с левыми ооповцами, фундаменталисты затем взялись за евреев. Однако еще со времен М. Бегина израильские спецслужбы обладают блестящей картотекой на фундаменталистов, а само фундаменталистское подполье буквально нашпиговано агентурой “Шабак” (израильской контрразведки, более известной как “Шинбет”).
А вот шииты ведут против Израиля ДИВЕРСИОННУЮ войну. И решить эту проблему авианалетами на шиитские лагеря и вторжениями на ливанскую территорию Израилю никогда не удастся. Предыдущие войсковые операции в Ливане привели лишь к ослаблению лояльного к Сирии шиитского движения “Амаль” и к усилению куда более экстремистской проиранского “Хезболлах”. Ливанские шииты добиваются ПОЛНОЙ эвакуации Израиля из Южного Ливана (после выводы израильских войск из “зоны безопасности” израильская армия сохранила за собой часть ливанской территории) и своего возвращения на южно-ливанские территории, и прекратить четвертьвековую диверсионную войну шиитов можно, видимо, лишь вернув им ВЕСЬ Южный Ливан – в обмен на гарантии безопасности территории Израиля.
Едва ли и Россия решит проблему терроризма войсковыми операциями в Чечне. Причина сегодняшнего чеченского (если он чеченский) терроризма – в предыдущей политике Кремля. Это правительство Ельцина в период борьбы за власть с Горбачевым спровоцировало появление в Чечне правительства Дудаева, который на своей территории лишь делал все то же самое, что Ельцин в России (разогнал парламент, провел референдум в свою поддержку, принял новую конституцию и вообще, откликаясь на призыв Ельцина, “взял столько автономии, сколько смог переварить”). Это правительство Ельцина в 1994–1996 годах разбомбило в Чечне все, что можно было разбомбить и, проиграв Чеченскую войну, оставило в разоренной Чечне огромную армию мужчин, которые уже ничего не умеют, кроме как стрелять и взрывать, и которые – и это главное – ничего другого делать и не могут, даже если бы захотели, поскольку экономика Чечни ТОТАЛЬНО РАЗРУШЕНА. Естественно, эти люди будут искать источники финансирования, чтобы выжить и не умереть с голоду. Сегодня они нашли такой источник: деньги исламских радикалов. Не было бы этого – нашли бы другой (в частности, ранее чеченцы решали свои финансовые проблемы с помощью кражи нефти и похищения заложников).
Вторая Чеченская война показала, насколько низок профессиональный и даже просто умственный уровень кремлевских советников. Похоже, в Кремле настроены вновь (как при царе) ЗАВОЕВАТЬ Чечню, не понимая, что для этого потребуется уничтожить чуть ли не всех мужчин-чеченцев поголовно. Едва ли это приемлемо по моральным соображениям и осуществимо технически. А главное – это не гарантирует прекращение террористических актов. У убитых наверняка останутся отцы, братья и сыновья, которые будут мстить.
Дело вообще не в статусе Чечни. Дело в том, что разрушенная, разбомбленная и голодная Чечня, каким бы статусом она формально ни обладала, будет представлять собой угрозу для России.
И, напротив, для того, чтобы Чечня перестала быть такой угрозой, нужно, чтобы в Чечне работали заводы, фабрики, школы, больницы, институты, магазины, транспорт и т.п. И чтобы население республики РАБОТАЛО на этих предприятиях, в учреждениях, на транспорте – и ЗАРАБАТЫВАЛО таким образом на жизнь. Нужна, то есть, ликвидация ПРИЧИН терроризма. Но практика показала, что выделенные на восстановление Чечни деньги неизменно разворовываются (причем в большинстве еще в Москве). Сам президент Путин, говоря об этом, беспомощно разводит руками: дескать, украли – и концов никаких найти нельзя.
Это значит, что в Чечне закладываются основы для длительной партизанской войны. Из мировой практики известно, что такая партизанская война может тянуться десятилетиями, превращаясь в постоянный фон политической и экономической деятельности для одних, и в образ жизни – для других. В Мьянме (Бирме) и в Колумбии, например, партизанская война идет с 40-х годов XX века и до сих пор. Тот, кто не хочет ликвидировать ПРИЧИНЫ, объективно порождающие терроризм (и шире – вооруженное сопротивление), неизбежно обречен на безуспешную и безнадежную борьбу со СЛЕДСТВИЯМИ.

(при подготовке публикации использованы материалы Центра новой социологии и изучения практической политики “Феникс”)