Асфальт

голову и плечи, а потом скатился на асфальт. Пётр Читчиков сказал «ого» и потерял сознание. Каток, который вёл Чижиков, наехал на Зинаиду Семёновну Куцевол, которая торговала жареными семечками и палёными сигаретами. Зинаида Семёновна ничего не сказала. Табуретка, на которой она сидела, хрустнула. Степан Леонидович Баритонов сантехником был. Он вылез наполовину из канализационного люка спиной к бессознательному Чичикову. Баритонов опёрся локтями о тёплый асфальт, положил на левый локоть щеку и, припекаемый тёплыми майскими лучами, полузакрыл глаза. Потом Баритонов сорвал цветущий у бордюра одуванчик и поднёс его к носу. На нос Баритонова сел порхающий вокруг одуванчика махаон. Маленький мальчик держал в руках фотоаппарат «Зенит» – Баритонов попросил его снять в приступе сентиментальности. Он частенько так говаривал. Вылезет, бывало, так из люка, сорвёт одуванчик, подсунет к носу и говорит Зинаиде Семёновне: «Зинаида Семёновна, запечатлей меня в приступе сентиментальности». Но в виду того, что от Зинаиды Семёновны осталась только спина, торчащая из асфальта, сантехник Гагаритонов обратился к маленькому мальчику. Не успел Харитонов улыбнуться, как следует, как махаона и одуванчик запихнуло соответственно в левую и правую ноздри Баритонова, а харя Баритонова вдавилась в асфальт. Череп Баритонова глухо лопнул как перегоревшая лампочка. Из асфальта у бордюра торчала рука с часами механическими «Луч». По стеклу часов пробежал муравей, отбрасывая сквозь стекло тень как раз на две буквы SS в словосочетании «made in USSR» на циферблате. В это время в стекло часов ударился клюв курицы, который разбил стекло и помял корпус часов в районе буквы «Л» слова «Луч», так что теперь в них не двигались часовая и секундная стрелки, а название часов читалось как «Пуч». Потом был пьяный Иван Синюльников, который просто лежал и спал на асфальте. Но переезд его катком прошел настолько безынтересно, что даже и упоминать о нём не стоит.
Поп Бурундуков, наевшись раков под пиво, выбежал перед катком, вытаращил глаза, выставил вперёд две руки, которые заканчивались одна просто неясно чем, а другая – дулей, с крестом в ней, прокашлялся и сказал гучным басом: «Гой, нечистая! Сгинь». В это время пришел в сознание Пётр Личиков, который, продрав глаза, воскликнул: «О! Батюшка, а вы-то какими…» Но поп Бурундуков перебил его словами: «А чтоб тебя…» Каток остановился. Наполовину заасфальтированный дьяк Бурундуков, отрывисто кашляя и задыхаясь, продолжал: «Да поможет нам Бог. С нами святая сила…» Вокруг Бурундукова начала собираться толпа. Старец Хрюльников сопел носом и стискивал губы, отчего сигарета двигалась как чайная ложка, коей тают кубики сахара.
-Умрёт, – сказал Хрюльников.
-Понятно дело, умрёт, – сказал, утирая рот, муж Ноны Мордюковой. И действительно, поп Бурундуков, подрагивая левым веком и нижней губой, умер.
Вокруг руки сантехника Баритонова собралось скопище, я бы даже сказал, море муравьёв. Но у муравьёв, как известно, свой язык, поэтому лучше уж я перестану писать дальше и дам вам возможность насладиться тихим шелестом хитина муравьиных челюстей.
Близился закат, похожий немного на
2001 г.