Ходили на балет

 Ходили на балет. Уж не знаю почему я остался таким обиженным на мою возлюбленную и ее брата, ведь балетная труппа то была русская, родная значит, и выступали совсем не плохо. Началось все с того, что Оран пригласил меня в театр как то осенью на довольно таки депрессивную пьеску, написанную ирландским драматургом об одном психотерапевте, которго сводит с ума его же клиент. Поставлено было не дурно, прекрасные монолги держали в напряжении до самого занавеса, актерская игра сквозила действительностью. Кроме того, я был несказанно тронут таким жестом со стороны Орана, так что в этом свете постановка показалась мне верхом театрального мастерства, и в тот вечер   воспринялась очень остро, и после спектакля мы бурно обсуждали театральные новинки за пинтой пива в соседствующем пабе. На следующее утро я с теплотой вспоминал этот вечер и в общем то был счастлив от того, что есть человек на свете с которым приятно поболтать об искусстве и этот человек сам проложил тропинку нашей дружбы. В таком настроении я пребывал еще целый месяц, регулярно справляясь о здоровье Орана у мое девушки (его сестры), и когда в Дублине появились афише, извещяющие о приезде российского государственного балета, я сразу решил, что это будет наилучшим способом отблагодарить моего новоиспеченного приятеля, пригласив его насладиться этим представлением. Купив три билет, я не без гордости объявил об этом всем заинтересованным лицам, чем вызвал массу восклицаний и теплые слова благодарности, что тешили мое самолюбие. Я с нетерпением ждал примьеры, смакую в своем воображении тот эффект, который останется на лицах моих друзей после долгожданного посещения. Сказать более, я на это очень расчитывал.
  Когда наступил назначенный день, и мы все разодетые и счастливые уселись в кресла на балкончике, со мной что-то произошло. Попробую вам описать эту метаморфозу, такой какой ее помню сейчас, с довольно таки почтительного расстояния прошедших трех месяцев, и со слов моей девушки, которая на своей коже эту перемену прочувствовала. Первое, что меня накрыло в тот вечер, было чувство гордости за мою многострадальную Родину, за все русское искусство с ее богатой кладезью талантищ, за писателей и композиторов, поэтов, художников, хореографов и костюмеров. Я заплакать готов был от перенасыщения столь сильнодействующими эмоциями. В исступлении я озирался по сторонам, в надежде найти хоть одно лицо мою радость разделяющее. И не то, что бы всем было глубоко наплевать или все равно. Нет, просто вокруг меня сидели спокойные, уравновешенные люди и, как полагается вдумчиво, наблюдали за сценой. Это начинало меня определенно злить и что бы подчеркнуть свою близость к этой божественной постановке, я стал усердно вздыхать и громко цокать языком, при этом покачивая головой и нагло разглядывая зал. Меня естественно проигнорировали, и только девочка моя, заподозрив неладное, мягко обвила мою кисть своими пальчиками и нежно поцеловала в шею, незаметно так, что бы не помешать задним рядам смаковать чудеса мировой баллетристки. Вот здесь то я, наверное, должен был опомниться, этим поцелуем был прочерчен последний рубеж дозволености за которым любое движение, любое слово пропитано стало вульгарной неуклюжестью. Но в моем взвинченом состоянии этот наивный жест показался равносильным звонкой оплеухе. Нервно высвободив руку и что-то пробормотав, я все оставшееся время просидел в тягчайших муках от переполняемой меня злобы, не находившей достойного выхода, кроме бесконечного ерзанья в креслах и пламенных взорах, уничтожавших все подряд. Зато когда занавес пал, я, как полоумный, вскочил на ноги и изо всей мочи стал хлопать в ладоши при этом выкрикивая: “МОЛОДЦЫ, РЕБЯТА!!!!!”. Этот мой поступок был весьма деликатно незамечен, видимо, потому что не входил в состав рядовых, а напротив, шокировал чрезмерной страстностью. И, конечно, я был не единственным кто стоя провожал в гримерку кудесников сцены, но даже на фоне благодарного и далеко не скупого на хвалу зала, я выделялся, если не сказать возвышался над всем этим морем трясущихся затылков, как полководец над своей конничей и громогласным кличем посылал в атаку самых трусливых бойцов. “МОЛОДЦЫ, РЕБЯТА!!!!!!” Я помню, смахивал благородные слезы на ошалевших соседей и все яростнее скандировал, пока не стали расходиться люди, и в моей ряду начала скапливаться очередь жаждущая прохлодительных напитков и скорого сортира. Пришлось пропустить.
   Разговор не вязался и весь путь домой мы промолчали. Не знаю, что думали они, я, зло вскипая, обвинял их в нежелании понимать истинного исусства во всем его величии, в отсутствии тончайших органов восприятия для того, что бы уловить эту волшебную игру звуков и пластики, в еще более тяжелых грехах обвинял, о которых предпочитаю умалчивать, что бы не ворошить постыдные воспоминания, что и по сей день вносят раздор в мою душу.
   Что это в меня вселилось? Что произошло? Сказать не сумею. Знаю лишь, что оно так же быстро покинуло мои взбудораженный мозг, и через час я уже извенялся за испорченный вечер и мой глупейший вид, а через два мы сидели в пабе и обсуждали темы далекие от балета и прочих вещей, что задевали забытые, натянутые сквозь года, фальшивые струнки.