Мемуары двухгодичника

ПРЕДИСЛОВИЕ

Опус сей не является в полной мере литературным произведением – все события «Мемуаров» имели место быть, персонажи имеют реальных прототипов в жизни. На то они и мемуары.

ГЛАВА 1 ПРЕДПИСАНИЕ
 
После защиты диплома должен был я распределиться в один секретный киевский «ящик», однако спутала мне все карты некая «мандатная комиссия». Мало того, что название у нее было достаточно гадкое, отдавало чем-то пошло-революционным, на ум сразу приходили ЧК, НКВД и «Козырь, наш мандат!», так и жизнь мою эта самая комиссия круто повернула с наезженных рельсов во тьму и неизвестность. Лишний раз я убедился, что Его Величество Случай играет в нашей жизни роль гораздо большую, чем правила и закономерности. В достославный 1986 год почему-то наши доблестные Вооруженные Силы особенно сильно нуждались в молодых лейтенантах. Кроме того, некоторые хитрецы из нашей группы скоропостижно «заболели» и не пришли на эту комиссию. А я, как высокоидейный строитель коммунизма, даже не подумал о такой возможности.
Перед тем, как предстать пред ясны очи этой комиссии нас строго-настрого предупредили: «Когда вас спросят, хотите ли вы служить в армии, вы должны отвечать или «Хочу» или «Готов», третьего не дано!» Отгадайте с трех раз – что я им сдуру брякнул? Угадали? В общем, как юный пионэр… «усигда готов!» Видя мою готовность «мандатная комиссия» весьма обрадовалась и выдала мне невзрачный «мандат» на бумаге оберточного качества, однако с печатью и с предписанием явиться к месту службы в город Оренбург, N-скую воинскую часть. Ну и проездные документы на поезд, которые я с доплатой обменял на билет Аэрофлота, чтоб хоть на пару дней еще задержаться дома.
Придя домой и сообщив матери и бабушке неожиданную новость о необходимости отдавать долг Родине и повергнув их этим в состояние близкое к ступору, я сбегал к соседям за энциклопедией, из коей узнал, что Оренбург – форпост цивилизации на границе Европы и Азии, причем там даже есть ВУЗы, театры и музеи, а народу ни много ни мало, а тыщ 600. Этим я слегка успокоил своих родных. Честно говоря, сам тоже волновался ого-го… А с другой стороны – когда бы еще выпало такое счастье – побывать там, где и не мыслил побывать?
Проводов не помню… То ли были, то ли нет… Впрочем, не столь важно.

ГЛАВА 2 ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

Наступило 13 (!) апреля. Именно этот срок мне был указан в «мандате» как дата прибытия в часть.
В благословенные застойные времена самолет из Киева до Оренбурга (летал тогда еще такой) летел всего чуть больше двух часов. Это грело душу, так как давало уверенность, что ежели что – всегда можно через небольшой промежуток времени оказаться в родных краях под боком сочувствующих родных и близких. Летело нас, новобранцев, трое, если мне не изменяет память (изменяет что-то в последнее время, старый стал)... Один из них учился со мной в параллельной группе и мы с ним уже были знакомы, второй – с другого факультета, с ним мы познакомились уже в самолете.
Оренбург встретил нас ветром и мелкой пылью, которая тут же набилась в нос, глаза и уши. Непреодолимо потянуло под душ. Впрочем, как выяснилось позже – для Оренбурга это нормальная весенне-летняя погода. Как и куда ехать, где и что узнать? Не подойдешь же к первому встречному, не спросишь: «Где тут у вас N-ская часть ПВО сухопутных войск?» Так могут и за шпиона могут принять со всеми вытекающими. Выход был один – ехать в военную комендатуру, что мы и сделали.
В город мы въезжали через «новые» районы, которые во всех городах одинаковы – девятиэтажные панельные коробки, перемежающиеся редкими 16-этажными «недоскребами», так что первое впечатление было вполне сносным. Однако чем ближе мы подъезжали к центру города, тем уже становились улицы и ниже дома и, соответственно, хуже наше настроение.
Поражало практически полное отсутствие зелени, и это особенно бросалось в глаза после родного Киева (Здесь мемуарист пустил скупую мужскую слезу.)
В комендатуре нас встретил улыбчивый дежурный майор, который объяснил нам, что часть, куда мы были направлены, находится рядом с комендатурой, их заборы соприкасаются, но вход в нее – с другой стороны. «С другой стороны» означало то, что нам пришлось брести вдоль забора этой самой части минут 20, волоча за собой чемоданы и тихо матерясь… На КПП части нас встретил улыбчивый прапорщик, который, глянув наши «мандаты», вызвал очередного не менее улыбчивого майора – дежурного по части. «А, пиджаки!» - сказал он и заулыбался еще шире. Чему это все они улыбаются?
Несмотря на воскресный день, нас довольно быстро поселили в офицерское общежитие на территории части. Обстановка в комнате была спартанская – стол, три стула, три кровати, три солдатские тумбочки и один шкаф. Хотя, что еще нужно? Удобства, как положено, в коридоре. Душа нет, не говоря уже о ванной. Телевизор тоже в коридоре. Вечером стали появляться обитатели общежития в разной степени подпития. Кто-то приходил сам, кого-то приносили. Не помню, как мы «убили» остаток дня, но помню утро понедельника…

ГЛАВА 3 ВТОРЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

В шесть утра по местному времени (в 4 по Киеву) нас разбудил странный заунывный звук… Своей полной немузыкальностью он напоминал завывание котов по весне, однако отличался наличием какой-то человеческой безысходности и периодически прослеживаемой упорядоченности. «То как зверь, она завоет, то заплачет, как дитя…» Этот звук заставлял задумываться о бренности всего сущего… Догадливый читатель, наверное, понял, что это такое… Да-да! Это трубач трубил подъем. Настроение испортилось сразу и бесповоротно.
В 8.00 начался развод. Поясняю для всяких штатских: развод – это построение личного состава части для того, чтобы окончательно его разбудить, привести в состояние легкой дрожи, нервного тика, служебного рвения, наказания кого попало за что придется и приведения офицерского корпуса в работоспособное состояние путем выветривания остатков вчерашнего алкоголя. Проводит развод командир части или его замы, которые тоже получают множество положительных эмоций, как то:
1. Ощущение собственной значительности и неповторимости;
2. Возможность вершить правый (и левый) суд;
3. Ощущение причастности к тайнам бытия и еще более высокого начальства;
4. Опять же - выветривание остатков вчерашнего алкоголя.
5. И т.п.
6. И т.д.

Как видите, задач у развода много и следовательно, длительность его стремится к бесконечности. Командир нашей части, как мы поняли, был великий оратор. Орал он много и долго. Речь его то текла полноводной рекой, то превращалась в ручеек, то бурлила и неслась, то замедлялась, делала причудливые изгибы и даже кольца, неожиданно возвращаясь назад, к темам, которые уже считались пройденными и усвоенными. Справедливости ради нужно отметить, что выглядел командир орлом. (Надо думать, оратор и орел - однокоренные слова. Хороший оратор всегда выглядит орлом. Хотя, с другой стороны – не всяк орел – оратор). На него было приятно смотреть – начищенные сапоги, выглаженная подогнанная форма, полное отсутствие брюшка под туго затянутой портупеей, стальной взгляд, просверливающий все, находящееся перед ним. Ему очень не хватало белой лошади и, наверное, именно от этого он был слегка раздражен. Весь развод напоминал сеанс черной и белой магии, гипноза и общения с духами. Иногда эти духи действительно вызывались из строя, испуганно выходили, громко топая, стараясь не запутаться в собственных ногах под прицельным взглядом медиума, поощрялись или наказывались и с плохо скрываемым облегчением терялись в серо-зеленом строю таких же, как они.
И вот взревели иерихонские трубы оркестра, заухал, как филин, громадный барабан и стройные ряды в гипнотическом трансе проходили под трибуной, выкрикивая заклинания: «И-ррразз…. И-двааа…»
За всем этим шаманским действом мы с любопытством наблюдали из-за угла казармы. Впечатление было такое, что мы попали на другую планету, со своими законами физики, обычаями и традициями.
Однако нам нужно было идти к командиру части на собеседование. На собеседовании командир много говорил об инженерах киевского политеха, о задачах войск ПВО, о месте инженеров политеха в войсках ПВО, нежно, по-отечески, улыбался, но его глаза ничего не выражали… за ними была бесконечность… или ничто, пустота… Они излучали рентгеновские лучи, реликтовое излучение черных дыр. Никогда я не видел в жизни больше таких глаз. В общем, распределили нас по разным подразделениям. Сашку, моего сотоварища по факультету – в 3-й дивизион, на старый комплекс «Круг», Сергея – в ремонтное подразделение, так называемый ОРИР (Отделение Ремонта И Регламета), а меня – во 2-й дивизион, который почти в полном составе находился в перманентно продлеваемой командировке на полигоне в Казахстане на испытаниях небезызвестного ныне, а тогда – супер-пупер секретного комплекса С-300, а здесь находилась его маленькая часть, оставленная, как я понимаю, для всяческих хозяйственных работ.

ГЛАВА 4 «ПИДЖАКИ»

Пришло время пояснить, что же такое «пиджаки». «Пиджаками» в армии называли таких, как я, лейтенантов-двухгодичников. Легенда гласит, что прозвище такое появилось из-за того, что практически все двухгодичники поначалу называют китель пиджаком, что почему-то ужасно смешит истинных военных.
И вот пришло время получать эти самые кителя-пиджаки.
Нас поставили на довольствие. Это означало, что с копиями приказов о нашем зачислении в штат мы обошли продовольственную службу, вещевую службу и службу вооружения. Затем мы пошли на склад, где нам должны были выдать форму.
Склад вещевого имущества поражал воображение. Это были горные хребты тюков, небоскребы стеллажей, заполненных всякой всячиной. И посреди этого великолепия возвышался за столом Великий и Ужасный Прапорщик – Начальник Склада. Просто Зевс какой-то. Правда, с татарской фамилией. Нам было страшно. Оценивающе оглядев нас, он сказал: «Ну, подходите по одному!» И подходили мы,  и складывали в громадные мешки то, что он нам давал от щедрот своих. Примерить ничего не удалось практически, кроме фуражки и сапог. «Этого нет, и этого» - говорил Зевс периодически, ставя таинственные иероглифы в наших бумажках, - «я вас здесь округлю, когда будет – придете получите.» Слово «округлить» означало, что какого-то обмундирования нет на складе, или оно есть для особо приближенных, и как потом выяснилось, не видать его простым смертным, как своих ушей.
И все равно – мешки были огромными и нам с большим трудом удалось дотащить их до общежития.
И вот началось представление! Кроме того, чтобы разобраться и надеть на себя форму, ее еще надо уметь носить. Переодетый в галифе гражданский похож на офицера не более, чем «Запорожец» на «Мерседес». Вроде бы тоже колеса, фары, руль… но, сами понимаете – не то. На свое отражение в зеркале было невозможно смотреть. Хотелось плакать, смеяться, разбить зеркало, закрыть глаза, поучаствовать в бразильском карнавале. Но делать нечего, пришлось облачаться… Вся форма находилась в ужасно мятом состоянии, пришлось ее долго и нудно выглаживать, а поскольку общественный утюг на все общежитие был один, то процесс сей затянулся до вечера. Особенно сложен и интересен был процесс глажки галифе. Их бутылкообразие создавало дополнительные трудности, кои наши неизощренные в армейской премудрости умы ставили в тупик. Сейчас галифе почти уже нет в природе, а тогда это были основные форменные штаны, одевать простые, обычного покроя брюки с туфлями просто не разрешалось. Наверное, командир части считал, что такая форма одежды расхолаживает и через эти брюки проникает в нас какая-то гражданская скверна. Но все это мы узнали, конечно, гораздо позже.
Получили мы и оружие – пистолеты ПМ, которые тут же сдали в оружейную комнату дежурного по полку.

ГЛАВА 5 СТАРОЖИЛЫ

В общежитии существовало нечто вроде землячества «пиджаков». Обитало там к нашему приезду человек 6-7 старослужащих пиджаков, в основном опять же из киевского политеха. Сроки «выслуги» были разными – кто уже готовился «на гражданку», кому еще оставалось служить полгода-год. Причем выдернули их служить уже с предприятий, где они работали, то есть, мужики были, в большинстве своем, солидные, старше нас.  Эти умудренные опытом воины нам сразу же сообщили, что мы совершили грубейшую ошибку – получили на складе мундир и шинель, которую по закону можно было бесплатно пошить в военном ателье по росту и фигуре, а не носить на себе то уродство, которым нас снабдило божество со склада.
Служили старожилы, в основном, в вышеупомянутом ОРИРе. Командовал этим удивительным подразделением некто капитан… гм… ну ладно, пусть будет Билялетдинов, которому можно вручить самую большую медаль и поставить памятник за мужество, героизм, стойкость и пр., проявленную в борьбе с неуправляемыми «пиджаками». Управляться с компанией «пиджаков», которым незачем проявлять карьеризм на два года и рваться за чинами и званиями – это искусство! Тем более, что народец сей постоянно и целенаправленно изводил беднягу-капитана. Посетив развод и получив всякого рода задачи «пиджаки» сползались в общагу пить чай, презрев все распоряжения вышестоящего начальства. Рейды начальников по общежитию и отлов «пиджаков» были нормальным явлением. У пойманных добавлялся очередной выговор и все возвращалось на круги своя. Иногда капитан Билялетдинов сталкивался лицом к лицу с праздношатающимся «пиджаком» и, срываясь на крик, вопрошал: «Что вы здесь делаете, вы должны быть там-то и там-то, делать то-то и то-то!?», на что получал ответ: «Я в тубзик, писять ходил…».  А один особо одаренный лейтенант вообще доводил его до белого каления. В то время, когда капитан распекал его изо всех сил, он начинал тихонько бормотать: «… если взять тройной интеграл по замкнутой поверхности, то…» и прочую псевдонаучную ерунду, чем приводил Билялетдинова в состояние истерики, граничащее с апоплексическим ударом.

ГЛАВА 6 ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ НОМЕР РАЗ. БОРЬБА С АНТИАЛКОГОЛЬНОЙ КАМПАНИЕЙ

Оренбург… Про славную сию крепостенку, которая все время с 1749 года пыжилась переродиться в город, но так и оставшуюся краем сильнопьющих и ссыльнопоселенцев рассказывать можно много. Даже знаменитый афрорусский Пушкин удостоил его упоминанием в «Капитанской дочке». Нужно напомнить, что прибыли мы туда в расцвет борьбы с пьянством и алкоголизмом, что не мешало, правда, в первый же вечер увидеть мирно спящего на проезжей части в центре города человека, коего машины объезжали со всем возможным тщанием. Употребление спиртосодержащих жидкостей возведено  было в сием населенном пункте в ранг неотъемлемой потребности индивидуума, равно как дышание и едение, причем качество и крепость напитков не имеет ровно никакого значения, а имеет значение только количество и наличие присутствия. Лосьон «Огуречный» употреблялся в каждом подъезде в огромных количествах, о чем говорили там и кое-где сям разбросанные флакончики. Употребление вовнутрь жидкости для полоскания полости рта придавало местным алкоголикам запах свежести, непорочности и даже некоторый парижский шарм. Секрет изготовления алкоголя из клея БФ был знаком каждому ребенку. Значит так, берешь дрель, наливаешь в стакан клей… впрочем, что это я… Гм… На военном машзаводе в обстановке стожайшей секретности было налажено производство в промышленных масштабах компактных самогонных аппаратов размером с батон вареной колбасы средних размеров и дипломатов с большой нержавеющей емкостью внутри и маленькой крышечкой снаружи. У военных – собственная гордость! Технический спирт, выдаваемый, правда, нерегулярно и не в полных объемах на обслуживание техники! Докладываю голосом – ни капли этой драгоценной жидкости не было потрачено по назначению! Или наоборот?.. Смотря что считать прямым назначением.
Таким образом, глупость антиалкогольной кампании в российской глубинке натолкнулась на изощренный в изобретательстве и обмане государства ум простого русского человека.

ГЛАВА 7 ВЕЧЕРНЕЕ СОВЕЩАНИЕ.

Вечернее совещание начиналось в 18.00. Официально этим совещанием завершался рабочий день. Должен был завершаться… Точнее, начинал завершаться, так как действо сие, как и утренний развод, длиться могло как угодно долго. Причем вечернее совещание имело как бы ступенчато-пирамидальную структуру. Поясняю – в 18.00 начиналось совещание у командира учебного центра, куда приглашались командиры крупных частей и подразделений, как например, командир полка обеспечения учебного процесса, начальник школы младших специалистов и т.д. Получив причитающиеся удары кнутом и пряником, они собирали командиров поменьше, где выдавали по заслугам командирам мелких подразделений, подчиненных непосредственно им. Затем уже мелкопоместные командиры собирали в своих канцеляриях своих ванек-взводных, прапоров-старшин и вставляли пистоны им во все места, где эти пистоны с вялым шипением воспламенялись. Нужно отметить, что по мере продвижения совещалища в низы все меньше оставалось пряников, что, собственно говоря, естественно, сладкое любят все. И счастьем было завершение совещания до 21.00.
Боевые задачи на совещании ставились разнообразные, в основном хозяйственного характера. Куда и сколько отправить солдат, кто из офицеров будет в какой рабкоманде (этимология этого слова допускает двоякое толкование) старшим и что где можно заработать или украсть из строительных материалов, краски-замазки и пр., и др. Торчать на всяческих объектах народного хозяйства в качестве старшего довольно тоскливо, а покидать объект строго-настрого запрещалось, так как ежели что-либо с кем-либо случится – всегда под рукой будет козел отпущения!

ГЛАВА 8 ГАУПТВАХТА

Гауптвахта, она же в просторечии «губа», находилась рядом с нашей частью. Заведовал ей «страшный» (т.е. старший) лейтенант.. э-э… забыл фамилию… пусть будет Пугач. Так вот про этого  самого Пугача, точнее про его садизм ходили легенды. Например, с дрожью в голосе рассказывалось, как он, сволоч такой, после того, как проштрафившийся курсантик вымыл полы в его кабинете, плевал на пол и тут же вызывал этого несчастного и объявлял ему дополнительные сутки ареста за некачественную уборку. Его боялись даже умудренные опытом начальники караулов, потому как многие испытали на себе его извращенные выходки и многие из них получали сутки на «губе» из-за мелочных его придирок. Отправляться в караул при гауптвахте было сродни выходу в разведку за линию фронта. Причем все, от последнего караульного до начкара (начальника караула) готовились ко всему, вплоть до безвременной кончины. Видели бы вы, как солдаты наглаживали форму и пришивали белоснежные подворотнички, как офицеры чистили сапоги и пистолеты!
Понятное дело, офицером сидеть на губе гораздо приятнее, чем солдатом. Если, конечно, слово «приятнее» здесь уместно. Попал и я один раз в сие скорбное место. Посадили меня за то, что будучи старшим «рабкоманды» покинул своих подопечных и удалился на исследование окрестностей железобетоннноделательного завода. И по закону подлости принесла нелегкая какого-то начальника, по всей видимости, договариваться о железобетонных изделиях для нужд доблестных вооруженных сил и для себя лично – и вот, увы и ах! – нет старшего у рабкоманды! Этот самый начальничек (до сих пор не знаю, кто мне так удружил) погрузил моих солдатиков на грузовичок – и тю-тю, отвез их в часть… Терзаемый мрачными предчувствиями отправился в часть и я. Не зря они меня терзали! На моем примере решили устроить показательный процесс – чтоб не повадно было. Обрызганный командирскими слюнями, с заложенными от его крика ушами отправился я на гауптвахту с предчувствием близкого конца света.
Офицерам, конечно, сидеть на «губе» проще, чем солдатам. Но! Попробуйте отказаться на три дня от всех книжек, газет, телевизоров, диванов-кроватей и пр! Ничего у вас нет, кроме шинели, портупеи и «мыльно-брильных» принадлежностей. Нары твердые, матрацы – только ночью. Дневной сон в первый же день вызвал боль во всем скелете… После ежедневной «санобработки» гауптвахта воняет смесью хлорки-карболки и прочего лизола так, что глаза лопаются… Хорошо, если есть сокамерники! Хоть поговорить можно. В первый день мне повезло – сидела веселая компания летчиков, устроивших в каком-то кабаке пьяную драку с метанием столов, но к вечеру они освободились и пошли отмечать это событие в тот же кабак. Остался один прапорщик, который попал на «губу» за усиленное воспитание жены с рукоприкладством. С ним мы играли в шашки, которые изготовили из черного и белого хлеба. Сразу вспоминается дедушка Ленин, который писал письма молоком и его хлебная чернильница. Молока, правда, нам не давали… Может, молоко только политическим положено?
Утро начиналось в 6 часов, когда у нас отбирали матрацы. Потом весь солдатский контингент выводился во внутренний дворик где арестованные офицеры должны были проводить с ними занятия по строевой подготовке. А потом наступало тоскливое время – полное безделье и скука. Третий день был самым трудным – остался я один… В общем, как говорил мудрый ослик Иа – душераздирающее зрелище! Однако все на свете проходит – прошли и эти три дня. Вонял я «губой» еще недели полторы…

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Было это все, было… И было еще много чего – интересного и бестолкового, веселого и страшного… «Мемуары» - просто попытка запечатлеть кусочек безвозвратно ушедшего времени и своего отношения к нему.