Холодно

Холодно.
Поздно, уже не успею дойти.
Глупо, рушатся разом грёз дворцы.
Стыдно, что не смог одолеть пути,
Позорно растранжирив времени дары.

Зря обращаю взор к горизонту.
Он не радует немощным светом.
Ветер бьёт дождём по склону,
Тумана пелена навалилась гнётом.

Холодно. Дышу на скрюченные пальцы рук.
Сумрачно, страшно серо, пустынно вокруг.
Тягостно, словно не видел солнца век,
Горестно сознавать свою немощность вдруг.

Упаду в дорожную жижу ниц.
Умру, раздавленный тяжестью греха,
Не увидев скорбных ангелов лиц
И ухмылки чертей, раскрывающих ада врата.

Безнадежно забьётся, ослепнув, душа.
Навечно замолчит, захлебнувшись грязью.
Горько, беззвучно заплачет она,
Безутешной пойдёт с раскаянья казнью.
Холодно.

 Пятый день уже был моросящий туман. Туман стоял стеной на пути этого человека. Не отступал и не мог сказать что хотел, тихонько моросил.
 Ему казалось, что моросящий туман что-то хочет ему сообщить, но он не понимал его. Вначале он просто злился на туман и на себя за подобные мысли о нем, но злобы хватило не надолго. Он уже давно устал, не замечал сбившихся портянок в сапогах, прилипающих к мокрым ладоням чешуек коры и почки, растущего в долине тальника, за стволы и ветви которого ему всё чаще приходилось хвататься, сдерживая крены поступи, иногда напоминающие движения пьяного. Он был голоден, голод стал его вторым я и толкал его без отдыха, без оглядки вперед, вниз по долине к морскому побережью. Он уже столько съел листьев, травы, ягоды, ягеля, что каждая следующая попытка есть подобное, вызывала страшные рвотные судороги, и слёзы рвались сквозь крепко смыкаемые веки, а рвоты хватало лишь залить бороду. Он не наклонялся к воде, чтобы напиться, как делал это раньше. Сейчас на ходу, лишь согнувшись через бок, он хватал ладонью воду и плескал в застывший в оскале страдания рот.
 Голод и усталость мешали думать и искать более прямой и удобный путь по террасам и вдоль склонов, предугадывая путь русла и проток, вовремя переходить по перекатам с одного берега на другой, минуя прижимы. Ему часто приходилось возвращаться к перекатам, обходить глубокие места, карабкаться по заросшим стлаником склонам над скальными прижимами. Устав, он  избрал путь вдоль русла по косам, заросшим тонюсенькими деревцами. И теперь он плёлся, повторяя все изгибы реки, не отходя от русла и часто его пересекая в мелких местах на перекатах. Но река становилась все полноводней день ото дня, вода становилась мутной, и теперь с приближением к устью реки все чаще на таких переправах вода захлестывала его по пояс, грозила сбить с переката. Такие купания происходили все чаще и чаще, отнимали силы. И потому, осознавая их скорое повторение, он перестал беспокоиться о сухих сапогах. На  берегу он садился, подняв ноги, не снимая сапог, выливал из них воду и устремлялся вдоль реки дальше.
 У него не было спичек, да и вообще ничего кроме ножа и нагана. Каждый день он шел до тех пор, пока хоть что-нибудь было видно. С темнотой он садился на корточки, привалившись спиной к дереву, сжимаясь, прижав руки, лицо и грудь к коленям, и засыпал на пятнадцать, двадцать минут. Затем пробуждался от холода и ждал рассвета, не меняя позы, всё время чувствуя, что уже не может так больше сидеть, но и встать тоже, рассеяв то малейшее тепло, что ещё прижимали его ноги к груди. До рассвета его колотило.
 Вслед за туманом пришёл сильный дождь. Клубы сырости неслись со стороны моря. Каждые следующие были всё тяжелей и летели ниже. А потом их бег прекратился. Пропали склоны, встала сплошная стена дождя. Стало совсем холодно. В низвергающихся потоках воды он шёл.
 Оступившись или не увернувшись от больно стегнувшей по лицу ветки куста, он впервые за время пути издал звук - рычащий звук. Потом, отвечая страданию, он зарычал непрестанно. Рычал...
 И с этим звуком его покидала последняя злость, последнее ощущение реальности происходящего, последние чувства. Рык его сел, стал почти беззвучным, долго жил в искажённом рте и только он, почти беззвучный рык, толкал его вперёд. В его мозгу проплывало что-то похожее на мысль, но это касалось не его. Не стало того, что отправило его в этот путь, и того, что берег моря, к которому он так упорно шел - это просто берег моря, моря северного на сотни вёрст безжизненного...
 Человек упал. Упал на бок, ударился плечом. Не вставал. Он снова думал, что дождь ему хочет что-то сказать... Дождь хочет что-то сказать... Дождь хочет что-то сказать... Нет, он не думал. Только эта фраза...
Галька больно давила в рёбра. Завалился на живот, затем медленно, подобрав колени, упёршись в исхлёстанные в кровь кустами руки, поднял голову. Вокруг не было ничего видно, только высокой тенью за стеной дождя стоял куст, но где-то уже рокотало море. Долина шагнула в прибрежную тундру. Человек тяжело поднялся, сделал несколько шагов в сторону куста, утверждаясь... Из-за бывшего тенью ольхового куста взмыл медведь. Все его лапы были составлены вместе, готовые к прыжку, затем медведь резко качнулся вперёд, но остался на месте. Человек моргнул, глядя на зверя через мушку нагана, который держал в обеих руках перед собой со взведённым курком. Страх. Страх молниеносно изготовил оружие. Страх не позволил выстрелить, так как знал человек, что наган не оружие против медведя, да и с такого расстояния простреленный медведь достанет и, махнув лапой, убьёт. Страх обоих не сдвинул с места. Человек видел в глазах медведя и страх и злость. Что видел медведь в его глазах кроме страха? Зверь, рявкая, дёрнулся несколько раз, показывая, что вот сейчас нападет, прыгнет. Человек только моргал. Он ждал прыжок, тот прыжок. И прозевал момент, когда хищник оторвался от земли и исчез в миг из поля зрения. Его прыжок завершился далеко в стороне. Медведь удирал. Назад бежал и человек. Врезавшись коленями в падении в гальку, он взвыл от боли, изогнулся спиной, закинув назад голову, и так застыл. Через некоторое время он увидел утку резво плывущую от него. Хлопая крыльями по воде, она затем взмыла. Он поднял наган и выстрелил. Он, наверное, не мог попасть в летящую утку.
 Теперь этот странный человек увидел, что от усталости он не заметил на галечнике долины пересекавший её след дороги и миновал её. Медведь вернул ёго к ней. Он вошёл в воду и стал пересекать реку, устремив свой взор к противоположному берегу, где отмеченная глубокой колеёй дорога поднималась на террасу. Взбухшая от дождей река уже в конце первого десятка метров захлестнула его до пояса, сбила с переката. Находясь на плаву, человек изо всех сил отталкивался от податливой и текучей гальки на дне в сторону берега. А уже возле ёго он помогал себе и руками, так же отталкиваясь ото дна. Наконец река его отпустила из своих объятий, и он, далеко отнесённый вниз её струёй, смог подняться и выбраться из воды. Человек вернулся к дороге, весь дрожа от холода и сильной усталости. По глинистой колее, поднимающейся на верх дороги стекали мутные потоки, и оскальзываясь из последних сил он преодолел подъём. И когда из-за кромки террасы он увидел лишь растрёпанные облака тумана, несущиеся со стороны грохочущего моря, он упал, упал лицом вниз.


Рецензии