Милость божия

Весть об операции была неожиданной. Анна пыталась возражать, но врачи были единодушны в своём решении. По их напряжённым лицам и какой-то недосказанности, Анна поняла, что всё слишком серьёзно, и медлить нельзя. Поэтому, не откладывая, пошла в церковь, исповедалась и причастилась. Страха не чувствовала, только грусть при мысли: неужели конец? Пять лет назад от такой же операции умерла её подруга, просто не вышла из наркоза. Шагнула в другой мир нераскаянная и непричащённая… Вспомнился разговор с ней незадолго до смерти. На слова Анны, что пора бы нам и грехи свои замаливать, она ответила:
– Да какие у меня грехи? Не убивала, не крала, работала, а что мужу изменяла, так ведь это – любовь, что ж тут плохого?
Где-то теперь её заблудшая душа…
На улице царствовала зима. От грусти родились стихи:
Зимой пришла, зимой уйду,
Шагну в любимую картину.
Всплакнут в заброшенном саду
Слезами красные рябины.
Да ты была ли, жизнь моя?
Кто этот факт удостоверит,
Когда вершина бытия –
Мгновенная его потеря.
А память дней со мной умрёт –
Ненужная, не потревожит,
И живопись – о, краткий взлёт,
Минуты счастья подытожит.
И лишь душа, взметнув крыла,
Жалея всё ещё живущих,
Как лебедь белая светла,
Благословит вослед идущих.
– На всё Божия воля, – в который раз уже успокаивала себя Анна, и это очень помогало. Больше всего её угнетала мысль о том, что она так и не успела отмолить все свои грехи, сделать ещё какие-то добрые дела, и этим послужить Богу, ведь она совсем недавно вошла в этот необыкновенный мир православия, хоть и была крещёной в раннем детстве.
На всякий случай дописала все начатые этюды. Работалось вдохновенно и легко. Особенно выразительно получился портрет мужа, грустное и серьёзное лицо, каким он и был в те печальные дни.
За неделю до операции вдруг заболела и умерла собака.
– Дурной знак, – подумала Анна и у неё сжалось сердце.
Вот тут-то её стало невыносимо страшно, и она решила поговорить с одной знакомой очень набожной старушкой, подругой только что умершей свекрови.
– Ничего, милая, всё будет хорошо, – спокойно и ласково утешила её бабушка. – Да только вот что, ты поезжай на могилку-то к свекрови, повинись, коли в чём виновата, прощения попроси, и чтоб помолилась она там за тебя Господу.
Анна так и сделала. Поехала на кладбище, встала на колени у могилы прямо в снег, прошептала слова молитвы-просьбы, перекрестилась, и неожиданно для себя, заплакала. Ей полегчало.
Наступил назначенный день. За ней захлопнулась дверь приёмного покоя, и Анна попала в другой мир. Здесь находились одни женщины. Они делились на две категории: первые – до операции, нервно прогуливались по коридору с несчастными и сосредоточенными лицами, вторые – после операции, держались за животы, ковыляли еле-еле, лица их были хоть и бледны, но счастливы тем, что всё позади, и теперь надо только научиться заново ходить по земле. Была здесь и третья категория: молодые, а часто даже юные женщины, приходящие каждый день утром, и ожидающие в коридоре своей очереди на аборт. Однажды Анна увидела совсем юную особу, лет 16-ти, почти ребёнка, с милым детским личиком. Вид этой девочки её сильно расстроил. Душе стало нестерпимо больно. Боже мой, с такими глазами идут на смерть…
Приговорённые глаза
За смертью в очередь сидели,
Не для себя, а для дитя,
Что тайно в чреве заимели.
И в кабинет – стерильный ад,
Непомняще и отрешённо,
Метнулся помертвевший взгляд,
И замер ужасом сражённый:
Там чёрный ангел – в белом врач
Держал щипцы устало…
И захлебнулся детский плач
Своею кровью алой…
Анна вспомнила себя, пережившую много лет назад этот ужас.
– И поделом тебе, грешница, всё, что произойдёт теперь здесь с тобой сейчас – это продолжение расплаты за содеянное. – Вынесла она себе приговор.
– Аллергия на все препараты, как же мы будем вас оперировать? – Просто возмутилась заведующая отделением, просмотрев её медицинские бумаги. Да, Анна уповала только на Божию милость. Она уже окончательно успокоилась и даже отрешилась от всего, что было её добольничным миром.
Наконец срок операции был назначен. Весь последний день она молилась, вспоминая свою жизнь, и, тихо плакала, да, слёзы лились рекой. Это было какое-то глубинное внутреннее покаяние. Вечером прочитала молитву святому Пантелиимону, положила её на живот под одеяло, да так и уснула, вся в слезах.
На операционном столе Анна глубоко вдохнула газ из маски, и исчезла…, но только на одно мгновение. И тут с ней началось необыкновенное, совсем не то, что часто рассказывают люди, побывавшие под наркозом.
Анна открыла глаза и увидела такую картину: сверху и с боков на неё нависали большие бархатные мягкие подушки нежного персикового цвета. Ткань как будто дышала длинными ворсинками, казалась Анне живой и напоминала что-то знакомое. Она ощущала себя частью чего-то большого, ритмично пульсирующего, и находилась внутри него как ядро. Вся эта необычная конструкция вибрировала, гудела и мчалась с бешеной скоростью. Анна испытывала сильное давление, ей казалось, что это что-то может взорваться в любой момент.
– Где я, что со мной происходит? –сработало сознание.
– Идёт операция, разве ты забыла? – тотчас получила она в ответ.
– Так может, я уже умерла? – осенила Анну страшная догадка.
И она стала искать глазами подтверждение своим мыслям – присутствие ангелов, или ещё что-то, что бывает, когда умирает человек, но ничего нового не увидела. Давление и вибрация нарастали, и, в какой-то момент, она вдруг почувствовала свой разверзнутый живот. Нестерпимая боль пронзила её насквозь.
– Что вы делаете, мне больно!!! – Но вопль был мысленный, так как рот не двигался. Хотела замахать руками, но их просто не было. Вот тут Анна сделала для себя открытие, что, оказывается, возможность заголосить от боли, облегчает её.
Вдруг с её телом (а то, что внутри чего она себя ощущала было, по-видимому, не что иное, как её собственное тело, но поняла это Анна намного позже) случилось нечто новое; оно напряглось, прекратило свой полёт в неизвестность, и начало раскачиваться как колокол, мощно и равномерно отбивая в такт два слова: «Господи… помилуй! Господи… помилуй!». Анне показалось, что эти слова сотрясают вселенную.
– Господи, мя помилуй! – молила её душа Бога. Она очень хотела, чтобы Господь её услышал…
Операция закончилась. Теперь уже телесными глазами Анна увидела над собой расплывчатые очертания человека в белом.
– Живая. – Услышала она.
На вторые сутки после операции она опросила своих соседок по палате, что видели они под наркозом. Все удивлялись её вопросу.
– Что можно видеть? Спали, а потом проснулись и ничего не помним. – Таков был всеобщий ответ.
В последующие дни чудеса продолжились. Аллергия, которую так панически боятся все врачи, все-таки началась, и Анне отменили все препараты, необходимые после операции, в т. ч. и обезболивающие. Медперсонал смотрел на неё явно жалеючи.
– Может поставить укольчик, ведь больно, как вы терпите? – Всё-таки предлагали некоторые сердобольные сёстры. Она отказывалась. Дело в том, что боли не было. Но об этом Анна никому не говорила, всё равно не поверили бы. Не ставили ей и антибиотики, и это обстоятельство ещё больше беспокоило врачей: «Вдруг осложнение?». Но ко всеобщему удивлению восстановление этой больной шло явно быстрее других женщин, и… никаких жалоб. А на душе у Анны было светло и радостно, как будто ничего с ней и не произошло.
Через две недели её выписали домой.
– Поздравляю вас, вы выиграли битву за жизнь! – изрекла заведующая отделением и покачала головой.
– ЭТО – МИЛОСТЬ БОЖИЯ, – подумала Анна, но не решилась сказать об этом вслух, дабы не посчитали её чокнутой. Про тех, кто всем сердцем верит в Спасителя, часто так думают те, кто не знает Бога.
В вестибюле, когда она счастливая, ждала мужа, ей вдруг пришли стихи, в которых она рассказала обо всём, что с ней случилось.
Ужас сковал мне язык,
Наркоз обездвижил члены,
Времени нервный тик
Мне перерезал вены.
Вдавлена в небытие,
Но вдруг голосок мой хилый
Былинкой пробил нутро:
«Господи, мя помилуй!».
И загудел набат,
Силой двух слов оживляя,
Ангел-хранитель, он же медбрат
Тихо промолвил: «Живая».

Светлана Мелентьева