Деды и внуки

В. В. Тарасенко
                Деды и внуки.

   Черный, лакированный зад иномарки вырос перед Иваном Петровичем неожиданно и стреми-тельно. Бывший пехотинец и истребитель танков среагировать не успел. Звук визга тормозов,  глухой удар металла о пластик и боль в груди свалились на него одновременно...
   Танк, блестя на солнце, отполированными траками, наползал на Ивана неумолимо. А он, полуза-сыпанный в своем окопчике, контуженный, сжимая в руках уже бесполезное, разбитое противо-танковое ружье мог теперь только наблюдать. Вот гора металла, казалось, вздыбилась перед Ива-ном,  закрывая солнце, обдавая его смрадом горячего металла и машинного масла...
   Всевышний пожалел Ивана - близкий разрыв снаряда,  резкая боль в груди и черный цвет беспа-мятства окутал пехотинца...
   - Миленький, да очнись же, ты вон какой здоровенный, я тебя не смогу потащить, - перед Ива-ном на корточках суетилась медсестра.
Лицо ее было покрыто пылью, с грязными потеками на щеках,  пилотка съехала куда-то в бок. Хлопчатобумажные гимнастерка, юбка, тяжелые кирзовые сапоги - все было в глине. Своими дет-скими ручонками она вцепилась в Ивана и пыталась вытащить того практически из под гусениц подбитого немецкого танка.

   "Боже как же давит в груди, как тогда, в сорок четвертом", - беспамятство медленно покидало Ивана Петровича.
   - Дед, я своей задницей два года вертела, чтобы поиметь машину с таким шикарным задом. - А ты, пень трухлявый, своим драндулетом в одну секунду превратил его похожим на зад какой-то затраханой привокзальной шлюшки, - перед ним возвышалась рослая девица в кожаной курточке и юбке, в изящных лакированных сапожках, на ее миловидном лице достойно была представлена косметика лучших фирм мира. Продолжая филологические изыски в области ненормативной лек-сики, она,  схватив виновника своей беды за руку,  пыталась вытащить его из "Запорожца". Иван Петрович окончательно пришел в себя. Ужасная реальность наполненной шумом улицы полно-стью заполнила его мозг. С кряхтением, медленно он вылез из машины и огляделся. Его "Запоро-жец", казалось, приклеился к заду черного шикарного "Мерседеса". Водитель этой прекрасной иномарки - шикарная девушка лет двадцати пяти вцепилась в руку Ивана Петровича и продолжала изрыгать ругательства. Вокруг собралась толпа зевак. С воем подкатило ГАИ. Очередное дорож-но-транспортное происшествие развивалось по стандартному сценарию. Производился тест  на алкоголь,  писался протокол, брались необходимые подписи. И как вспышка того снаряда в сорок четвертом - фраза молоденького лейтенантика: "Да дед, влетел ты, как теперь будешь расплачи-ваться и  не знаю". Следующий день пролетел для Ивана Петровича как во сне. С утра вместе с девушкой - владельцем разбитого "Мерседеса" и назвавшей себя Жанной, он поехал на станцию техобслуживания. Ивана Петровича провели в какую-то комнату, где улыбчивый молодой человек представившийся Жорой в изысканном сером костюме протянул ему какую-то бумагу. Оказалась калькуляция на ремонт. И внизу как приговор: "Итого 6675 (шесть тысяч шестьсот семьдесят пять ) грн. 56 коп". Улыбка у молодого человека стала еще шире и приветливей. Он мягко обхватил Ивана Петровича за плечи и мягким голосом проворковал:
   - Так дед,  стоимость твоего запарика хватит разве что на одну фару. Так что продавай свою хату и побыстрей. Тебе, как ветерану войны, скидку даем - будем ждать не одну неделю, а две. А если не будет где жить, приходи ко мне. Я тебе по своей доброте душевной и как доблестному защит-нику Родины уступлю будку своего пса. Да ты не расстраивайся, я там недавно евроремонт сделал. А к указанному сроку деньги не принесешь, - улыбка у Жоры, казалось, стала чуть ли не до ушей, - одним бывшим спасителем Европы от коричневой чумы станет меньше.
   Потом Ивана Петровича Жора вместе с Жанной отвезли домой, где владелец голливудской улыбки на прощанье сказал:
   - Не забудь дедушка, две недели, а там, - парень лучезарно улыбнулся и провел ребром ладони по горлу.
   На следующий день Иван Петрович попытался развить бурную деятельность. Съездил в Совет ветеранов войны, где ему дородная дама популярно объяснила, что Иннокентия Павловича, пред-седателя, нет и не будет, он уехал лечиться в санаторий. И в кассе Совета денег практически нет и если он напишет заявление, то его рассмотрят на ближайшем собрании правления и максимум на что он может рассчитывать - это семьдесят гривен. Созвонился со знакомым адвокатом - сыном покойного однополчанина. Тот его молча выслушал и, грустно посмотрев на Ивана Петровича, тихо сказал:
   - Дядя Ваня, Вы, конечно, можете подать в суд, и там присудят возвращать эту сумму частями, вычитая из вашей пенсии. Но, сами понимаете, что с Вами произойдет через две недели.
Все, круг затянулся в смертельную петлю. И не было больше Игоря,  который тогда, в далеком со-рок четвертом, увидав своего однокашника Ваню в засыпанном окопчике,  на которого пер немец-кий "Тигр", в безумном прыжке выскочил из укрытия и, уже с простроченной грудью, сумевшего добросить противотанковую гранату до танка. Танк дернулся,  разматывая перебитую гусеницу,  его развернуло вправо и тут же он получил полновесный бронебойный себе в бок. Снаряд в мгно-вение ока превратил чудо немецкой техники в груду горящего металла, а его экипаж в куски мяса. Но через пятьдесят с лишним лет другое чудо немецкой техники все-таки достало Ивана Петрови-ча. Добравшись домой, он сел в старенькое кресло и долго смотрел на фотографию Наташи, мед-сестрички, выходившей его тогда, в госпитале, и ставшей его женой.
   - Наташка, Наташка, медсестричка ты моя русоволосая. Нет теперь у нас нашего верного белого старенького коня. Не смогу теперь я часто навещать тебя. А может, дай бог, скоро вообще сви-димся и тогда уже навсегда...

   Междуусобойчик верно и неотвратимо вкатился в пьяное застолье, плавно переходящее в оргию. Все известные песни уже были прогорланены, но не вся водка выпита.
   - Братаны, а не спеть ли нам наш ридный гимн, - предложил самый "крутой" авторитет города Эдик Михайлов, по прозвищу Кабан, развалившись на стуле и что-то жуя.
Одну руку он положил на плечо своей верной шестерке Лехе, а вторую запустил за пазуху одной из своих сожительниц Ирке и, время от времени, шевелил там пальцами, очевидно перепутав ее грудь с пианино, на котором в детстве безуспешно пытался выучиться играть. Одобрительное мы-чание и икание корешей было ему ответом. Затянули: "Ще не вмерла Украйина...". Гимна толком никто не знал, мелодии тоже. Поэтому все дружно начали петь на мотив знакомого всем с пеленок "Интернационала". В глазах у многих стояли пьяные слезы. Второй мальчик на подхвате, Жорик, безуспешно подкатывался к Жанне, одной рукой обняв ее за плечи, а другой судорожно пытаясь влезть ей между ног:
   - Жаннулик, моему малышу так хочется забраться в твою уютненькую пещерку, что расположи-лась чуть выше твоих прекрасных длинных ножек.
   - Жора, твой малыш уже давно не альпинист и не спелеолог. Чтобы подняться на такую высоту,  а потом опуститься на такую глубину ему уже даже конский возбудитель не поможет.
За столом одобрительно заржали. Жора с ненавистью полоснул Жанну взглядом,  но помня,  с кем    последние две недели она спит, молча отвалил.
   Утро застало Жанну на широкой тахте. Рядом, обдавая ее густым перегаром, храпел Эдик. С другой стороны, подпирая ему спину, валялась Ирка. Жанна, с отвратительным чувством тяжелого желудка и грязного тела поплелась в ванну. На выходе из нее она столкнулась с опухшей рожей Жорика. Криво улыбнувшись тот неожиданно сказал:
   - А дедушка наш то, что-то пропал,  звоню - никто не отвечает.
   - К-к-какой дедушка? - Жанна сразу не смогла сообразить о ком идет  речь.
   - Да который так страстно и сильно поцеловал тебя в твой роскошный зад своим запариком.
   - А-а-а, поняла.
   - Может вместе съездим к нему,  проведаем ветерана,  - Жора плотоядно улыбнулся и масляным взглядом прошелся по роскошным Жаниным бедрам.
   И тут, неожиданно, сквозь паутину алкогольных испарений, перед Жанной вывалилась картинка из далекого детства - она сидит рядом с бабушкой на диване и та показывает ей фотографию мо-лодого, улыбающегося военного, ее деда. И она отчетливо видит красные глаза ее любимой ба-бульки и только сейчас понимает, как ей тяжело пришлось без мужа, молодой здоровой женщине, так после войны и не вышедшей снова замуж. "А черт с этим "Мерсом", для этого борова Эдика все это копейки", -неожиданно для самой себя подумала Жанна. И ей вдруг захотелось увидеть этого старого человека с полностью седой головой и глубокими морщинами по всему лицу.
   - Отвали, сама съезжу, - с трудом подавляя брезгливость к стоящему перед ней уже основательно потасканному самцу, ответила она.
   - На антиквариат потянуло.
   - Да пошел ты...
Девушка развернулась, подошла к столу с остатками вчерашней роскоши и, найдя неоконченную бутылку водки, прямо с горла сделала два больших глотка. Через десять минут она уже неслась по улицам города. Жанна гаишников не боялась. Полгода назад она задаром так ублажила одного вы-сокопоставленного гаишного чина, что теперь ребята с полосатой палицей-кормилицей разве что не честь ей отдавали. Один молодой сержантик, по неопытности, месяц назад как-то попытался ее наказать за езду в нетрезвом состоянии. Беднягу отослали на такую окраину,  что теперь разве что коз он там мог штрафовать за превышение скорости.
   Возле дома Ивана Петровича стояла "Скорая". Жанна рванула дверь автомобиля и выскочила из него. И тут до нее долетели слова сердобольной бабули, одной из тех, которые всегда крутятся возле таких неординарных дворовых событий:
   - ... а я смотрю, в пятницу прошел мимо, лицо как туча, даже не поздоровался. Доконала бедного эта авария.
   - Он и так сердцем мучился, оно возьми сейчас и не выдержи, - вторила ей другая.
   - Два дня лежал, пока Никитична запах не учуяла.
Жанна медленно села назад в машину. И,  уронив голову на руль, зарыдала. Пьяные слезы кати-лись с глаз, Она , по детски, кулаками размазывала их по лицу, оставляя на нем разводы туши и пудры...

   Всевышний и на этот раз смилостивился над Иваном Петровичем, как тогда, в далеком сорок четвертом, окутав бывшего пехотинца черной пеленой забвения. Только на этот раз навсегда.