Ей же в ночь с 5 по 9 мая

ЕЙ ЖЕ

(в ночь с 5 по 9 мая)

Она проснулась в темноте. Проснулась сразу же, не сделав ни одного движения, - просто открыла глаза. Было еще очень рано, и что странно для нее самой, ее рука не потянулась к радио. По утрам, да именно по утрам, она слушала восточные гороскопы, все то, что бы ни бормотал себе под нос сонный радиожурналист, зная точно, что гадания по звездам и прочая дребедень все равно не сбудутся, она выслушивала до конца  и каждый день для себя делала все новый вывод о гороскопах. Дело в том, что  по японскому и китайскому гороскопу,  она была рождена именно в тот момент, когда один знак лунного календаря  сменяет другой. Следовательно, бедняжка каждый раз выбирала для себя более подходящий распорядок благоприятных и не очень благоприятных часов на вновь рожденный день.
После первого загадочного происшествия с самого утра она могла ожидать всего, что угодно. Не то, чтобы ей не хотелось начать день как обычно, но ее руки, ноги, да и вообще все тело перестало слушаться. Она уже начала бояться, как бы ее не парализовало.
Но на удивление, более таинственных происшествий утром пока не намечалось, если, конечно, не считать того, что отключили горячую воду, а мыться под холодным душем не очень-то хотелось. Поэтому она кое-как собралась и пробкой вылетела из дома на автобусную остановку.
Пробегая мимо овощного магазина, она посмотрелась в витрину.
- Кошмар, если буду так подолгу заодеяливаться в кровати с самого утра, буду выглядеть «меднее купороса и перекошенней крыльца».
Пролетев знакомый поворот, она была уверена, что увидит как всегда знак остановки и почти родную скамейку, где она столько по-пенелопски ждала своего автобуса Одиссея. Но все же в сотый раз за сегодняшнее утро  убедилась, что этот день так просто не закончит свой и без того необычный путь. Но так как в бездне души своей она была экстравертом, ей хотелось насладиться этим днем вдоволь.
- Так, так. Остановку снесли. На ее месте клумба! Боже, ведь в нашем городе почти нигде нет цветов! Если, конечно, не считать бабулек на базаре, торгующих «завялым дыханием прошлогоднего лета». А тут! Да еще такие красивые!
Она была опьянена весенними цветами и изменениями остановки, поэтому сразу не заметила, как чуть дальше стояла новая аккуратная скамеечка, покрашенная в ее любимый желтый цвет.
Возле новоиспеченной остановки, что нашу героиню уже за сегодняшний день не смутило, стояло такси.
Шофер, видимо, по началу был весел, но, заметив, что пассажирка не торопится, забеспокоился:
- Ну, где же вы, сударыня? Я вас тут уже битый час жду. Прошу вас, поспешите.
- А что, не успеем? Неужели такой бравый парень- водитель не сумеет укротить эту машину? – спокойно сказала она и почувствовала, что перестаралась казаться привыкшей к тому, что на работу она ездит на такси.
- Э!  Колесница – зверь! Барышня, не беспокойтесь:сегодня всюду успеете!
«Да!? - подумала она, все же усаживаясь в машину и, принимая от шофера букет гладиолусов, - такой странный мужчина и разговаривает как-то не по-нашему: колесница, барышня, сударыня….цветы…»
- А, вы, верно, меня с кем-то перепутали?
- Нет, - резко отрезал выросший из-под земли архаический извозчик.
«Но тогда откуда он мог все узнать о том, что в это время она каждый день приходит на автобусную остановку, на которой всегда ждет одна? Где он взял в мае гладиолусы и, наконец, куда он теперь направляется? Что значит это «сегодня всюду успеете»!
Нет уж, меня не обманешь, это, право, шпион. Конечно, меня не так просто надуть. Начитался пушкинско-толстовских книг, а русской речи-то и не слышал».
Молодой человек и вправду был какой-то ненашенский: худой, загорелый, он отличался той смуглостью, какая свойственна людям часто бывающим на солнцепеке.
Рядом с его сидением лежал чемоданчик шерлокхолмовских времен. Клетчатый, на кожаной застежке, он напоминал старикам о юности, молодым о таинственных детективах и наводящих ужас кровавых убийствах.
Чтобы разрешить все сомнения, она спросила:
- А откуда у вас этот чемоданчик? Вы из далека?
- Что?а нет. Это моя рабочая сумка, дипломат, так сказать. Я всегда его беру, когда иду на дело.
За  окном вид был все прекрасней и живописней. Разноцветные цветы сменяли декоративные кустарники. На лесной опушке виднелись диковинные звери. А ей было все хуже и хуже. Мысли путались, живот свело от боли.
- Остановите машину. Мне плохо.
- Но ведь мы торопимся. Если вовремя не приедем, ни мне, ни вам несдобровать!
- Если так, то сейчас будет плохо не только мне, но и вашей « колеснице»!
- А, вас укачало. Раз так, то проглотите вот эту пилюлю, и сразу же полегчает.
«Смуглый» протянул в серебряшке старательно завернутый леденец, от которого веяло сладким вкусом. В детстве она была готова сделать, что угодно лишь бы получить заветную конфету. В начальных классах она «спекулировала» фольгой, на которой еще виднелись крохи слюнивызывающего шоколада, но теперь, находясь в колориоподсчитываемом  периоде, на сладкое можно было только смотреть и лишь в дни рождения устраивать себе праздники живота.
Сейчас же речь шла не о поддержании фигуры. И далеко не о сладком моменте, напоминающем детство. Надо было решиться: есть или не есть -  вот в чем вопрос. Съест – бог знает, что с ней потом будет, нет – тоже ничего хорошего не обещает.
Наконец она взяла манящую конфету, но, лишь пошаркав оберткой с пару секунд, завопила:
- Стой! Меня тошнит. От твоих  леденцов мне еще хуже. Ну, стой же!
Извозчик – по тормозам. С умопомрачительной скоростью девушка вылетела из машины и побежала в лес. По дороге она сбросила туфли: на каблуках не очень-то удобно удирать от странного незнакомца.  Она не знала, последует ли подозрительный тип за ней или нет. Девушка лишь бежала, не имея сил даже плакать. Она была на столько подавлена, что не ощущала собственного тела, не могла собраться с мыслями, точно они растрепались, делая дреды.
Только в отдельные мгновения удавалось уловить обрывки мыслей, словно лица в проезжающем поезде. Страхи ее возрастали, голова шла кругом.
Очутившись в чаще страшно-ветвистых деревьев, она неожиданно для себя самой вскрикнула: лес, казавшийся ей во время езды в « колеснице» почти  прозрачным, где было видно каждую зверушку, оказался наводящим ужас. Дикий, безумно дикий лес, где невольно слышишь ухающую сову и видишь мертвую живность, укрытую ночным покрывалом. Конечно, сейчас она уже не могла различить свою тень, вечную спутницу, бежавшую рядом с ней, словно сторожевая собака.
Уставшая девушка с трудом переводила дыхание. Она остановилась. Отекшие ноги отказывались идти. Тут она увидела яму с водой, когда-то, наверно, служившую водопоем для лесных собратьев. Стоячая вода казалась кровавой. Девушка медленно, прихрамывая, прижав руку к сердцу, побрела к яме, чтобы опустить туда ноги.
Она села на холодную синию траву, скинула носки и окунула опухшие ноги в застывшую влагу. Приятная прохлада проникла по всему телу. Вдали треснула сухая ветка, были слышны тяжелые шаги. Девушка пристально посмотрела в эту глубокую яму, и вдруг у нее закружилась голова, ее охватило неистовое желание бросится туда. Там кончилась ее однообразная жизнь, вечно одни и те же проблемы, хотя она ничего не хотела менять в своей кем-то указанной судьбе. А  те перемены, происшедшие за выше указанное утро, казалось, настолько угнетали ее. И  в том же время эти традиционные, по плану расписанные дни не разрешали ей найти чего-то новенького в ее однообразной утро-вечерней жизни. Ей хотелось полного покоя, беспробудного сна.
Девушка встала, подняла руки и сделала два шага вперёд. Теперь вода доходила ей до бёдер, и она уже приготовилась нырнуть туда с головой. Но вдруг, точно тысячи жал впились ей в тело, и она отскочила со страшными воплями: на обеих ногах, от колена до ступни длинные чёрные пиявки пили её кровь, набухали, присосавшись к телу. Она боялась прикоснуться к ним и выла от ужаса.
На её отчаянные крики, запыхавшись, прибежал смуглый подозрительный шофёр. Освободив её тело от чёрных, набухших кравопийцев, будто это для него было привычным делом, он, надев на неё свою ветровку, понёс на руках из этого ужасного места. Он шёл, не торопясь, дабы не желал разбудить в загнанной девушке буйные ноты суицида.
Аккуратно ступая по мокрому мху, он старался нести бедняжку так, чтобы она не чувствовала боли, принесённой статными пессимистическими мыслями и причинённой болотными вампирами.
Удобно лёжа на могучих мужских рукокрыльях, она смотрела в небо и тихо нашёптывала что-то. За столько лет разговор самой с собой привёл к тому, что она совершенно перестала разбираться: говорит ли она с кем-то или одна.
Она улыбнулась. Бегущие по небу облака казались лошадками, пуделями и, безусловно, цветами, раньше сладкая вата всегда ей напоминала кусочек неба.
- Ведь как хорошо, где-то вдали слышен смех. Ты паришь над деревьями и домами. Летаешь в небе, где полно сладкой ваты .... Здорово. Странно, почему чуть раньше мне казалось, что в этом страшном лесу так темно, что рассчитывать увидеть даже кусочек синего неба ни в коем случае нельзя.
Вскоре все её желания уйти из жизни улетучились. Она громко засмеялась.
- Что, красавица? Пиявки высосали  всю ту дурь, что была у тебя в голове? Она ничего не ответила, лишь получше укуталась в тёплую,  нагретую солнцем ветровку.
II
Ана проснулась в темноте. Проснулась сразу же, не сделав ни одного движения, - просто открыла глаза. В душе её поселилось чувство, будто она проспала целый день; ощущение того, что она переживает одни и те же ситуации во второй раз.
Ана включила радио. По утрам, да именно по утрам, она слушала восточные гороскопы.
- Странно, - первый раз в жизни Ана задумалась об этом, - почему по утрам? Почему восточные гороскопы? Ведь они всё равно не сбываются?! Действительно почему?
Ей стало страшно. Подойдя к зеркалу, Ана стала внимательно себя разглядывать. Нет, ничего не изменилось. Но тогда, зачем ей, Ане, столько лет пробыв внимательным слушателем всей этой чуши, что болтает сам с собой всезнайка-журналист, знать почему  каждое утро ее рука жадно, по привычке тянется к ручке, включающей в сеть ушелюбимый дребедилтник.
«Don-t worry/ Be happy» - стала напевать Ана слова, звучавшей по радио песни, которую как всегда посветила сама себе.
Такие "подарки" Ана делала себе часто: друзей у неё не было, и родственникам она не могла уделить время по той же причине, которую обычно объясняла "это не входит в мои планы".
Надо сказать, что Ана жила по чёткому графику, поэтому растрачивать драгоценные минуты на пустяки: на друзей, на родственников, Ана ни как не могла. Легко впрыгнув в привычные джинсы, как всегда, приготовленные с вечера, Ана надела свою "рабочую" блузку и поскакала на кухню.
В утреннее меню, как и обычно, входили рисовая каша, йогурт и, конечно, кофе. Всё уже было заранее приготовлено, оставалось только разогреть кашу и вскипятить чайник.
Ана, как и большинство времяподсчитывающих особ предпочитала растворимый кофе.
- А-ай, хлопот меньше и думать много не надо, - успокаивала она себя и своё здоровье.
Естественно, питаясь лишь полуфабрикатами, разогретыми, в микроволновой печи и всевозможными заменителями пищи для успокоения целого желудочного оркестра, приходилось часто выслушивать упрёки пухленьких сотрудниц.
- Ты только посмотри на себя! Батюшки, да как же на тебе ещё штаны держатся!
- Да не трогайте вы её: у неё же очередная диета. Слушай, может, тебе весы подарить или вот лучше - аппарат подсчитывающий количество коллорий. А? Чего ты молчишь?
- Оставьте меня. Мне на вашу болтовню времени нет. Я спешу. Извините. "Вот, наконец, убежала от этих трепушек. Конечно, поговорить можно. Но разве от них одним словом избавишься! Там словечко, тут предложение, а потом и целыми часами сплетни разводить! Нет уж, увольте. Я против таких "мероприятий". Сначала, ведь, подготовиться надо, а то сболтнёшь не то. Потом, ведь, не за какие коврижки не отстанут. Ой, беда с этими болтушками. Ну вот, уж, верно, целых пятнадцать минут о них думаю. И нашла ведь о ком рассуждать! Так, что дальше у меня запланировано?…
Нет, конечно, Ана не была человеком - машиной, роботом на солнечных батарейках. Нет, нет просто это жизнь, рассчитанная на двадцатиминутную единицу времени, сужала её мировоззрение до самого "узкого". Не в том смысле, что Ана уже "вообще ничего и никак", попросту её взгляд на мир был очень приземлён. Ничего нового и необычного эта личность не представляла. Конечно, в глубине души её творилось, что-то просто умунепостижимое - футуризм с элементами эротикокубизма, если так можно выразиться.
Буйная с детства, Ана зарылась в книгах, графиках и таблицах, строго статистически относящихся к каждой мелочи. Естественно, мелочной Ана не была, но и о "воздушных замках" не мечтала. Однажды замечтавшись о прекрасном и тогда ещё далёком будущем, стоя у реки, девочка Анушка не уследила за уплывающей вниз по течению одеждой, за что ей сильно досталось от родителей.
Рано став самостоятельной, Ана узнала почём фунт изюма и как дорого вкушаются остальные земные радости. И чтоб добиться цели жизни: карьеры, денег; Ана и стала жить машинально. Но это была лишь маска, кусок тряпки, под который она пыталась спрятать свою овальноцветочную душу.
Каждый раз, если случалось что-то необычное, то есть ни такое, как всегда, ей хотелось спрятаться, зарыться с головой в песок и жадно, по - страусиному ждать момента, когда всё вернётся норму. Ана терпеть могла сюрпризов или неожиданных встреч. Поэтому дела свои пыталась выполнить вовремя, чтобы уложиться в срок, для того, чтобы не перестраивать заранее для себя установленный план дня.
План, да именно он был во всём виноват. Каждый вечер, садясь пересмотреть за день сделанные дела, Ана распределяла часы работы на будущий день.
На сегодняшнее, зарёй освещённое утро, никаких подвигов не намечалось, просто, работая точно по плану, она собиралась идти на работу.
Спеша на автобусную остановку, Ана, как всегда заглянула в витрину овощного магазина: ничего нового. На улице тоже ничего нового.
- Боже мой, какие вчерашние—домашние лица! А как порой хочется набрать целую охапку цветов, улыбнуться знакомой продавщице и, наконец, просто радоваться новому дню. Хочется лечь в траву, заглянуть в прекрасный, живой мир крошечных трудящихся. Насекомые, ведь, народ трудоголиков.
"Эй, вы! Сотрудники, собратья, так сказать. Поздравляю вас с новым днём! Доброе утро - стояло у Аны комком в горле. Но она не могла этого произнести вслух. Ей мешало её положение, положение взрослой женщины в центре города.
Лечь на землю и насладиться всей прелестью дня Ане не позволяло её собственное "я".
На обочине, у самой дороги, рос крошечный одуванчик. Видимо ветер захотел посмеяться над маленьким "солнышком" и занёс зёрнышко прямо в тыл выхлопных газов.
Цветочек был хиленьким, слабеньким. Ане захотелось помочь ему, пересадить поближе к его семейству. Но всё же пыталась задушить в себе эти гринписовские мысли. Ана отошла от дороги, резким движением руки взглянула на часы и поспешила на автобус.
Ана не могла себе представить, что она, всеми уважаемая персона сейчас начнёт заниматься садоводством прямо у дороги. И ради чего? Ради одуванчика! Неправда ли смешно?!
Придя на остановку, или будет вернее сказано, где что-то её напоминало, стала думать о предстоящих делах.
Рядом сидел разбитый, в старых грязных одеждах, мужчина. Мгновенно в голове у неё мелькнула мысль, что этого человека ей уже где-то довелось видеть. Но твёрдо уверив себя, что это лишь фантазии воображения от того, что Ана много работает и редко бывает на воздухе, стала разглядывать его внешность.
Он, видимо, когда то славился красотой и привлекательностью, но теперь, сидя на траве, курящий не казался покорителем всех женских сердец.
Смуглый мужчина смотрел в небо и курил. Ана тоже посмотрела. Он окинул взглядом рядом стоявшую бензоколонку. Ана так же оглядела старое, заброшенное заведение.
Он опять посмотрел в небо, потом резко встал и, заглянув ей в глаза, произнёс:
- Как странно. Ведь сейчас май, а ещё так холодно. По небу плывут серые облака, и они отражаются в ваших глазах прошловековыми озёрами, то есть высохшими болотами. В них темно и страшно. Такое ощущение, что вы, сударыня, извините ради бога за такую откровенность, сами своим взглядом пытаетесь осушить свои мечты и желания, эмоции и крики души. Всех своих маленьких радостей, мелочей в действительности, вы лишаете себя. Барышня, вы жаждете жить спокойно, без потерь, измен и любви... Не обессудьте, но, ведь, это не жизнь. Увы, лишать всего себя нельзя. Надо жить!
В небе, действительно, были серые облака. Но для неё они не плыли, их двигал какой-то механизм.
- Болтики, шурупчики... химическая реакция. Где уж тут плыть?! -недоумевала Анушка.
- Что вы, барышня! Как жаль, что ваши мысли померкли в будничных бледных красках.
Молодой человек стоял рядом с ней так близко, что ей стало чуть-чуть страшно.
Страшно за себя. В его глазах играли солнечные лучи, губы сияли ярким ягодным цветом, волосы теребил ветер. Одежда не казалась рваной, а лишь сильно изношенной, видимо, за долгие путешествия.
Смуглый протянул ей только что сорванный одуванчик.
- Это вам.
-Большое спасибо, - только и сумела произнести Ана и зарыдала. Вся залитая больше слезами горечи, чем радости, она вспомнила, что последний раз плакала только на похоронах родителей.
Вспомнила, нет, лишь сейчас поняла, что никого она больше не любила, никто ей больше цветов не дарил. Исключение составляли только международные праздники, где Ана, как и остальные, получала скупую гвоздичку, подаренную без всякой души.
-Это правда мне? - прошептала Ана, прижимая крохотное солнышко к сердцу. - Конечно же.
Галантный оборвыш встал и, взяв свой клетчатый чемоданчик, как будто выполнив свою миссию, ушёл по освещаемой солнцем дороге.
Ана стояла у дороги, держа над своей головой заветный одуванчик. Этот "носитель маленьких парашютистов" принёс в её планорассписанную судьбу ни радость жизни, ни слёзы утрат, а громадные, огромнейшие перемены.
Вначале Ана глядела на него как на простой цветок. Цветочек - таких полно, особенно теперь, в мае. Ничего, конечно, супер индивидуального бедняга собой не представлял: светлый стебелёк, ярко-жёлтая головка.
Но больше углубившись в тайну весёлого, детского одуванчика, познав каждый его лепесточек, каждую пылинку, стала понемногу переносить его прототип на себя.
Ана думала о его и своей роли в жизнь, о значении себя для окружающих. Представила себя тоже цветущим в поле цветком. И с ужасом её мысли поглощались чёрной, противно-зелёной краской.
Страшным резким рывком Ана бросила цветок в сторону. Мысли её спутались, как щупальца осьминога. Ноги подкашивались. Ана встала на  колени  и  на  корточках,  словно старая загнанная  кляча, потащила своё, задыхающееся в слезах, тело к брошенному подарку, полученному только что от "смуглого".
- Ну, где же он? Он, мой соперник по жизни? Почему даже какой-то одуванчик, нужен людям, природе... Окружающие его предметы жизни нуждаются в нём, а я...? Конечно, один он ничего не может сделать, но ведь таких миллионы! А моё присутствие в этой шестимиллиардной толпе никому никогда даже мизерную крошку пользы не приносило!!!! Естественно, я не купалась в морских ракушках, не пила шампанского из горла, не ела без хлеба морских моллюсков, да ведь я и собой не была! Я не могла чувствовать, думать и говорить без предварительного обдумывания всех дальнейших последствий. А что говорить тогда о любви? О Боже! Ведь я всё потеряла! Потеряла даже собственное Я.
Я никому не нужна.
Никто не нуждается в моих советах, в помощи. Нету на свете человека, который прибежал    бы    в   мои    объятья    поплакаться,    спрятаться   от   чего-либо    или посмеяться.
Ну, где же он?!
Подняв, в дорожной пыли выпачканный цветок, она встала на ноги и взглянула в него, словно в самое жало всех своих проблем. На ярко солнечно-жёлтом лоне Ана увидела образ смуглого молодого человека, так быстро скрывшегося от зелёных глаз. Убитая горем Ана чётко, что удивительно для неё самой, увидела ясную улыбку в глазах одуванчито-чемоданного собеседника.
-Хм.., какое знакомое лицо. Будто в лесных зарослях моей памяти он стоит на самом освещаемом месте. Мне кажется, что воздушный столб окружил его своим теплом. Вокруг множество мотыльков, и каждый из них пытается принести в эту, словами неописуемую, обстановку приятное ощущение прикосновения мягких губ к жаркому телу.. Да...
Утопая в милых воспоминаниях, Ана пошла прямо по направлению к центру города. Ей было всё равно, она даже не отряхнулась, что было совсем на нее не похоже, не стала ждать автобуса, спешить на работу, Ана просто шла.
Стало теплее. На улице стали появляться всё больше и больше сонных лиц. Роса высохла. Солнце второпях продолжало вязать свою тепловую сетку.
Закрывшись руками от яркого света, возвращались с вчерашних гуляний шумные подростки-отростки. Неподалёку стоял курящий человек. Где-то выгуливали собаку. В тени сирени молодая мама кормила своё чадо. Точно ей в тон пели птицы-отцы, развлекая маленьких птенчиков и уставшую мамашу своими трелями.
В такое время обычно селяне заканчивают доить коров, а горожане пытаются вставить в слипающиеся глаза спички. Одни лишь встают с вопросом идти ли им на работу и не идут, в отличие от других, которые в это время суток уже возвращаются в родной дом после нелёгкого ночного труда.
Да, именно тогда пустуют все ночные клубы, гостиницы, бары и казино, а улицы наполняются трутне трудящимся и остальным рабочим классом. Ана это отлично знала, поэтому и шла целеустремлённо к самой высокой и известной гостинице в городе.
Увидев, неопрятную девушку в столь ранний час, регистратор удивился, что Ана заказала номер-люкс на одиннадцатом этаже.
- Вы к нам надолго? Издалека? А где ваши вещи? - поинтересовался гостиный всезнайка, - вы, наверно, очень устали с дороги? Может что-то желаете?
- Нет, - на все вопросы разом ответила Ана. И грубо протянула грязную руку для ключа, а, получив желаемое, грозно добавила:
- И попрошу меня не беспокоить!
Регистратор ещё долго смотрел вслед уходящей девушке. Открыв рот от странного поведения первого посетителя за этот день, он никак не мог понять, как такой, честно говоря, неряхе, удастся заплатить за столь дорогой номер.
Конечно, от вида оборвыша изумление на лицах вскоре появилось не только у выдасчика ключей, но и у почти всех в это время расхаживающих по персидским коврам временных жителей отеля. Исключение составляли лишь этажерки - ответственные за порядок на этаже, видевшие уже, наверно, седьмой сон за это утро,
Ана подошла к лифту, где находилась чета аристократишек. Увидев столь странную особу, они поспешили удалиться из подъёмной коробки, дабы не пожелали находиться в одном месте с человеком низкого, по их взглядам, положению.
Нажав на кнопку лифта, Ана поднялась на одиннадцатый этаж.
В лифте было очень холодно, а в душе Аны стояла экваториальная жара, тропическая засуха, высушившая все эмоции. Ана поднималась на лифте вверх, как бы оставляя всё самое самое там, внизу,
Подойдя к дверям, Ана ещё раз взглянула на номер - 1972. Дата её рождения.
Двадцатидевятилетняя девушка резко открыла номер, оглядела коридор не следит ли кто-нибудь за ней и, громко захлопнув двери, рванула со всех сил в своё убежище.
Около часа Ана ревела, на огромной кровати, укрывшись красным одеялом.
-  Как же это так получилось? Как я, Ана могла так жить? Да, разве это жизнь? Сплошной расчет. Рассчитала каждое действие, мысль, чувство. Зачем мне тогда улыбаться, если улыбка моя распятая на Христовом кресте, растянутая, искусственная, слёзы прожигают серной кислотой щёки и руки, всё тело в слезах!.... Я никому не нужна. Никому! Для меня нет места в мире.
Зачем жить, если моё несуществование никакого блага и зла не принесёт? Кому понадобиться моя душа?
Моей души разбиты окна, в квадратных стёклах погасли свечи.. Мне ненавистно это поклонение деньгам! Железные монеты стали для меня заменой счастья?!.. копеечное жертвоприношение...
Люди ходят в серых одеждах, будто ярче цветов не бывает. А я? Вечно в одних и тех же джинсах, кофте лет десять? А сегодня? В этом мире хоть что-то изменилось, я стала не такой как вчера… Но разве стоит жить? Теперь, когда всё потеряно! Всё... Лишь сейчас у меня с глаз спала пелена, я увидела как я жила. Миллионы людей сошли на нет, а у меня даже нет человека с кем можно на ты… О Боже!! Он?! Зачем мне такая справедливость, зачем жить по расписанию? Почему я не могу быть как все?! Все...да, ведь, почти все как я... Я - это все?! Но как же ВСЕ? А как тогда жить!? Как правильно? А зачем хорошо жить, ведь, это не правильно? Или наоборот..? Не знаю. Ничего не знаю. Почему у меня нет с кем можно было бы посоветоваться? Кто бы подсказал, но, конечно же, я такая отличница не могу нашарничать, жить подачками!!
Да, но, ведь, теперь у меня даже нет Его.... Его, с кем бы я бегала в дождь по жёлтому полю цветов, потом бы холодные капли щекотали бы его шею, локти и он бы улыбался... Ах, какой он был бы красивый, когда улыбался бы.
Ана встала с кровати.
Содрала с неё белую простыню и накрутила её на своё бледное обнажённое тело.
Распахнув окно, Ана ещё долго смотрела на нежно-розовые занавески, предполагая, что они красиво выглядели бы, если вышить на них белые и жёлтые цветы.
Девушка поставила у окна стул и влезла на подоконник.
Внизу ходили люди. Они спешили на работу, учёбу. Но Ана не замечала их. Они казались муравьями, песчинками, двигающимися от дуновения ветра.
Внизу росла зелёная трава, в песочнице играли дети.
Внизу.
Ещё одна несбывшаяся мечта её жизни была прыгнуть с парашютом. Ана мечтала об этом ещё с подросткого возраста.  Теперь,  стоя  на     подоконнике одиннадцатого   этажа,   ей   очень   хотелось   прыгнуть   вниз,    широко   расставив рукокрылья.
Теперь она ничего не теряла.
В её диаграмме жизни не было ничего резковозвышающегося. У неё не было ничего.
В последний раз в своей планорасписанной жизни Ана сделала математический подсчёт: рассчитала своё падение.
Девушка расставила руки в виде креста и прыгнула.
Летя, Ана улыбалась. Улыбалась впервые в жизни искренне, улыбалась своей настоящей улыбкой.
III
Смуглый шофёр вышел из леса и направился к своей колеснице. Она встала на ноги, отряхнулась, а сев в машину, сразу же улыбнулась шофёру и ещё раз поблагодарила его за прекрасный букет гладиолусов.
Молодой извозчик очень обрадовался, что накал страстей прошёл и, что между ними, наконец, устанавливаются отношения.
Ехали молча. Проезжая мимо главного местного отеля, они заметили, что там собралась толпа зевак, полиция и скорая помощь. Выглянув в окно, смуглый увидел, что распластавшись на асфальте, завёрнутая в простыню, вся в крови лежит мёртвая девушка. Взглянув получше, он заметил, что бедняжка улыбается, а на простыне аккуратно пальчиком выведены кровью слова: " я никому ничего не должна."
Извозчик резко повернул руль в другую сторону.
- Что случилось? - спросила она.
- Насмерть с ужасом в глазах прошептал он.
Обрадовшись уже завязавшемуся разговору, она спросила:
- Так куда же вы меня везёте?
- Я - немного погодя, сказал бравый клетчато-чемоданный извозчик, - пытаюсь увезти вас, барышня, из этой однообразной, страшной жизни.
Она улыбнулась. Он пожал её холодную руку. Она закрыла мокрые от слёз, счастливые глаза.