Ophanim

 

     Обычно я представляю их себе, когда смерка-ется, в вечерний час предместий и равнин, в дол-гую и тихую минуту, когда видно лишь то, что освещают закатные лучи, а цвета кажутся воспо-минаниями или предчувствиями других оттенков. Не стоит зря докучать ангелам, ведь это послед-ние божества, нашедшие у нас приют, - вдруг они улетят.

Хорхе Луис Борхес

На самом деле, никогда не знаешь, чего ждать от этих ангелов в следующий момент. Вот, на-пример, этого мне даже пришлось убить, и я совершенно не жалею о содеянном. Конечно, все это звучит как-то странно – убить ангела, но на самом деле странного здесь ничего нет – вот он, лежит теперь на полу. И я даже могу потрогать его серебристые перья своей рукой, закованной в железо кольчужной рукавицу. И что? На самом деле, все оказалось не так уж и трудно – у них ведь есть свои слабые места. Во-первых – это голова, ведь ангелы никогда не носят шлемов, спина – крылья не позволяют им надеть кольчугу или латный доспех, и живот – их серебряные кирасы обычно чрезвычайно коротки, словно подобраны специально не по размеру.
Я ударил его клинком в правый бок, и когда на лезвии моего меча появилась белая кровь анге-ла, я не смотрел на его лицо. Кровь ангелов пахнет бархатцами – ну, такими желто-рыжими цве-тами, которые распускаются лишь в начале сентября. Ангел упал на пол собора и затих. Собствен-но, почему – затих? Так просто принято говорить, что кто-то «затихает», но, на самом деле, он да-же почти что не бился и почти что не кричал перед тем, как умереть. Так что он просто упал на пол собора.
И вот, я стою над крылатым телом и думаю, что же мне делать дальше. На улице – самое нача-ло весны и еще полно снега, его просто горы, и он, похоже, еще даже и не собирается таять, но в воздухе чувствуется уже какая-то влажность – кажется, что серое небо набухло от дождей, кото-рым суждено упасть на землю лишь через два или три месяца. И все вокруг – всего лишь сочета-ние серого, черного и белого. Хотя, нет – иногда на небе появляется красное или желтое – в раз-рывах между облаками, как будто какая-то полупрозрачная сеть опускается на тучи вечером или ранним утром, и тогда из-за этих туч можно увидеть краешек солнца. По-другому его уже не раз-глядеть – теперь здесь почти что всегда пасмурно. Говорят, что где-то уже начали медленно высы-хать моря, а влага от них поднимается вверх, превращаясь в эти самые тучи. Но я не верю в по-добную чушь – я просто вытираю меч о край своей темно-красной мантии.
А еще я думаю о том, что все как-то слишком уж быстро переменилось за последние несколько десятилетий – например, это может показаться глупостью, но нам все же пришлось надеть эти ры-царские доспехи: все эти кольчуги, плащи, наплечники… По-другому ведь теперь просто не полу-чается – ангелы не признают нового оружия, всего этого пороха и тому подобного. Да оно, собст-венно говоря, и не работает – просто, не работает, и все, и никто, по большому счету, не знает, по-чему. А еще с улиц городов исчезли все плакаты, все машины и витрины всех магазинов опустели. Ну, с последними-то все более-менее понятно – их опустошили сами обитатели окрестных домов, а вот с первыми…В какой-то степени – они все еще здесь – рекламные щиты просто выцвели, ста-ли блеклыми от дождей, краска сползла с них, оставив лишь контуры белых лиц и букв. А уже эти контуры слизал ветер.
И машины – тоже где-то здесь, часть из них все еще гниет на улицах, часть – на автостоянках и в гаражах. Некоторые – расплавились, когда их металл встретился с телами первых ангелов. Ну, тех, первых, которые были еще в самом начале; в то время ангелы были еще не столь осторожны – тогда они просто спускались откуда-то сверху гигантскими пылающими фигурами, сокрушая все на своем пути. А потом что-то у них там, должно быть, разладилось… ну, там – наверху, и они стали приходить сюда именно как ангелы – такими, какими им и положено быть.
А может быть, кто-то просто решил, что так – нечестно, и сделал ангелов – ангелами. А нам  дал мечи и доспехи вместо АКМ-ов и кольтов. Вот так.
Сейчас же ангелы редко появляются днем – их не стало меньше, просто они понимают, что, скорее всего, потеряют слишком многих из своих в открытом бою. И приходят по вечерам, но и мы теперь стараемся не спать – мы теперь стараемся еще внимательнее следить за небом и землей.
Тусклый полуденный свет крадучись вползал в маленький молельный зал собора через покры-тые пылью витражи, ему не под силу было разогнать полумрак, царивший вокруг, да и свет, кото-рый все время шел от ангела, пока тот был еще жив, тоже угасал. Но я все же смог разглядеть лицо аббата Уитингтона, выглянувшего из исповедальни.
- Не бойтесь, святой отец, он уже не поднимется. – Сказал я, так как ничего оригинальнее в го-лову просто не пришло.
- Я надеюсь, - аббат выбрался из своего убежища, - но Вы прекрасно знаете, что скоро сюда мо-гут явиться и другие.
- Я же уже говорил, что наши солдаты будут в городе уже завтра утром. А пока что я буду охра-нять собор.
- Охранять собор от ангелов – виданное ли дело?..-Уитингтон проговорил эти слова в пустоту, прошел по залу между пустыми лавками.
- Могу и не охранять, если Вы все еще придерживаетесь своей веры.
Эта реплика, к моему удивлению, похоже, оскорбила аббата. Он резко повернулся ко мне, его бледное худое лицо блеснуло белым пятном во мраке, и темные глаза, казалось, превратились в два сверкающих камня:
- Я придерживался «своей веры» даже в те дни, когда, казалось, сама вера рухнула. Я все еще верю, и вы не должны забывать об этом, молодой человек.
- Да хватит Вам о своей вере, - я, перешагнув через руку ангела, направился к разрушенному ударом меча моего уже теперь мертвого противника алтарю – каменная крошка, похоже, все еще была горячей – небесный огонь, как-никак, - в каждом городе одно и то же.
- Может быть, но так близко к Фронту Вы, ручаюсь, небыли еще никогда – здесь только вера заставляет… заставляла нас жить. Теперь – остался только я. Хорошо, что ваши войска уже близко.
- Близко… да через пару лет мы их вообще с материка вышибем!
- Ну-ну…
     Аббат зашуршал бумагами, собирая их, разбросанные по всему собору 0 ангел, завидев меня, ринулся наверх из комнаты под лестницей, где хранились книги и реестровые записи, мне напере-рез. И, бешено размахивая крыльями, заполнил воздух снегом из бумажных листов.
- А откуда такой скептицизм, Вы что, в нашу победу не верите? – Чуть раздраженнее, чем сле-довало бы, спросил я, хотя и сам, честно говоря, не очень то верил в эту самую «победу».
- Да так… Я много каким обещаниям уже не верю. Вот, например, откровения. И что? Кто же знал, что Новая Война начнется?
- А кто знал, что Он еще и людей в нее… затащит?
- Не Он, а ангелы, а это – две разные вещи, прости Господи.
- Ну, вот, и это я тоже уже слышал: Бог невиновен, ангелы снова не хотят служить и все тому подобное. Лучше бы Вы сказали «почему», а не «как».
- Никто причины даже Первой Войны не знает, а Вы… - Аббат скрылся в комнате под лестни-цей. – И вообще, - продолжал он, став просто голосом и шуршанием занимавших свое прежнее место бумаг в сумраке, - никто еще проходил мимо замысла Всевышнего. Даже эти ангелы. Да, я же так и не успел Вам сказать – мы, похоже, узнали имя их предводителя.
- Которого, их ведь теперь столько?..
- Все рано или поздно наладится, - говорил мне голос из темноты, - новые ангелы не нужны ни тем, что внизу, ни тем, кто вверху – не только люди борются теперь с ними, Вы ведь прекрасно это знаете. А имя этого, ну который… Его называют Авриэль.
- И как же Вы, позвольте поинтересоваться, это узнали?
На миг наступило молчание, я был уже на первых ступенях лестницы, покинув возвышение ал-таря и поднимаясь на второй этаж собора, когда услышал, что аббат мне отвечает, но на этот раз – заметно тише, чуть понизив свой голос:
- Один ангел рассказал нам. Мы поймали его и долго спрашивали… по-разному. Мы узнали, но остался я один, и именно поэтому, наверное, в собор теперь постоянно наведываются друзья того ангела. Они теперь, наверное, хотят убить меня, последнего.
- Мстят, что ли? – Я остановился у двери одной из пустовавших теперь келий.
- Да.
Продолжать разговор дольше я был не в настроении. Оказавшись в келье, я закрыл за собой дверь, я лег на кровать, раздевшись, перед этим оставив плащ, кольчугу и кованые сапоги у входа, ведь во всем этом – ужасно неудобно, ну, в доспехах – ужасно тяжело и ужасно тесно. И если бы у меня был другой выход, то я бы вообще сидел сейчас дома. Но совсем, совсем скоро в город при-дут наши – Артур уже, должно быть, принес им известие, что кордонов на дороге нет. А я остался здесь, чтобы, в случае чего, предупредить. Но пока что ничего особенного не происходило – я просто лежал на кровати, разглядывая полку с книгами, панно на стене, а после – уставился в окно и увидел, что на сером небе, далеко, за трубами давным-давно прекратившего работать завода, снова появились ангелы.
Хорошо, что им сейчас не до меня – они ведь тоже, как говорил аббат, ведут войну друг с дру-гом. Одни ангелы ведут войну с другими, а мы – ведем войну с ангелами, и уже, пожалуй, нет спо-соба узнать, с какими – просто каждый, у кого есть крылья, должен теперь умереть, спустившись на землю.
Однако, в то время, когда я смотрел на них, лежа на кровати в келье, все они были на небе и ка-зались мне не крупнее мошек, которые иногда роятся теплыми летними вечерами над лужами – просто множество черных точек. Они бешено метались в облаках, и если хорошо присмотреться, то можно было разглядеть и их крылья. А еще – какие-то всполохи и то, как иногда один или два из них, сцепившись, словно кошки, несутся к земле.
По опыту я уже знаю, что подобные сражения обычно длятся довольно долго, и решаю, что следует хотя бы немного отдохнуть, я заворачиваюсь в синее шерстяное одеяло, покрытое круп-ной белой клеткой, и засыпаю. И вижу сон под чуть различимые, несмотря на порядочное рас-стояние до места сражения, крики ангелов – умирая, они действительно громко кричат.

****
Мне снилось, что я опять вошел в собор, и что опять ангел устремился ко мне. И что аббат Уи-тингтон снова спрятался в исповедальне – ему снова удалось опередить крылатого сияющего ги-ганта, ведь на Земле ангелы обычно так медлительны. Но этот все же был на удивление быстр. Он снова ударил первым, и я снова отскочил, на миг – словно завис в воздухе и, если бы не доспехи, то непременно сломал бы себе руку или спину, когда лавки подо мной, уже приземлившемся, за-трещали, и я оказался на полу, в груде щепок. И надо мною был сияющий ангел, который поднял руки для того, чтобы меня убить, хотя со стороны, должно быть, и могло показаться, что он пыта-ется помочь мне встать на ноги. Я чувствовал пламя его невидимого меча, почти слышал, как оно сжигает само пространство вокруг себя, чуть заметно шипя. И – откатился в сторону.
Мне все же удалось подняться и пришлось бежать – к кафедре, за которой и был алтарь. Сон был невероятно точным, да и мог бы он быть другим, если его видел я и только я – откуда взялись бы свидетели, которые могли бы уточнить детали? Я видел то, что видел раньше – как у моих ног плавился и бурлил камень от прикосновений ангельского меча, и как плита алтаря превратилась в пыль. И как я снова упал, но теперь я уже знал, что должно последовать за этим – вот, ангел под-ходит ко мне, поворачивается незащищенным короткой кирасой боком… Да, он подошел и повер-нулся, однако, я, к своему изумлению, промахнулся – меч просвистел в воздухе и просто вывалил-ся из моей руки. И тогда я понял, о чем же этот сон на самом деле.
Мы были там вдвоем – я и ангел. И его меч опустился на мою голову, а после была темнота.
Не знаю, может быть, мне тогда приснилось и что-нибудь еще, но запомнил я только это.


****



Когда я открыл глаза, то за окном была уже глубокая ночь. В комнате же было темно – так тем-но, что недавно выбеленные стены казались серыми, а тучи за окном – чуть желтоватыми. Я одел-ся в этой темноте и, запнувшись о стул, покинул келью. Все в той же темноте спустился я по лест-нице и оказался в молельне – тут тоже было темно, хотя… Хотя, нет, не совсем – в дальнем углу виднелась приоткрытая дверь, из которой лился желтый свет -  мягкий и теплый. И я пошел туда, стараясь не смотреть на темную гору у алтаря – на убитого мной ангела.
В комнате сидел аббат Уитингтон и пил чай. Это было какое-то хранилище, маленький чулан, забитый, как и все, похоже, более-менее подходящие для этого помещения в соборе, книгами. Да-же вторая дверь, которая вела из комнатки, судя по всему, прямо на улицу, была заставлена мно-жеством отсыревших картонных коробок, в которых виднелись разноцветные переплеты. Увидев меня, аббат дружелюбно кивнул: «Добрый вечер».
Я, зевнув, молча сел на стул напротив него, положил руки на стол. Теперь можно было спокой-но, без спешки, разглядеть лицо старика. Хотя, почему именно старика? Все отчего-то думают, что священниками становятся именно люди в летах, что у всех священников, или там – аббатов, седые волосы и длинные бороды. У этого вот, например, вообще нет бороды, и острижен он почти налы-со, хотя последнее – всего лишь издержка теперешнего времени, горячая вода и мыло ведь стали редкостью. Лицо его уже не кажется теперь таким бледным – может быть, просто керосиновая лампа делает его чуть желтоватым? Да, именно она… ангелам ведь, по существу, не нужно ниче-го, они не грабят, а просто убивают, так что с продуктами и топливом проблем нет. Пока что.
- Как спалось? – Аббат явно хотел поговорить.
- Нормально, - ответил я и взял пустой стакан, стоявший рядом с примусом, - а у Вас что, и са-хар есть?
- Да, немного, - аббат указал на полупустую стеклянную банку, - Вам положить?
- Нет, спасибо.
Странно, но чудеса, похоже, еще случаются в этом мире. Вот – у аббата есть сахар, которого я не видел уже почти четыре года. Еще – я убил ангела. Это, в общем-то – тоже чудо, в одиночку, с обычным мечом-илдом, рассек его сверкающий бок и теперь сижу здесь, в компании Уитингтона, книг, примуса и керосиновой лампы, хотя, наверное, должен был бы лежать сейчас на каменном полу молельни.
Когда я только еще начинал воевать, у нас был один сержант – Рами, индиец. Не знаю, пришел ли он к нам в город, или жил в нем еще до того, как вся эта кутерьма началась, но он очень любил говорить о том, как следует правильно держать меч, куда бить, как стоять при атаке и все тому подобное. Несомненно, он был очень опытен в подобных вопросах – это было видно по его гла-зам, всегда видно по глазам человека, говорит ли он правду, или – нет. Рами говорил правду, и все равно – ангелы убили его. Мы тогда были в ратуше, а они – снаружи, просто выламывали двери и светящейся волной поднимались по лестницам, влетали в окна… И один, огромный, кажется, даже с тремя парами этих самых крыльев, подплыл к Рами сзади сжег его. Просто – сжег так, как это умеют делать только ангелы, и все… Я запомнил фамилию нашего сержанта, но так и не узнал его имени.
Потом, правда, мы все равно отбили ратушу. После двух месяцев осады.
«Да, мне сегодня действительно повезло», -  думал я, сидя в чуть освещенной комнатке и попи-вая чай. А аббат, кажется, что-то говорил. Не то, чтобы я совсем уж не слушал его – нет, краем уха я все же улавливал его речи о том, что поведал «всем», как говорил Уитингтон, самый первый ан-гел, тот самый – пойманный. Но, если честно, мне это было не очень-то интересно – разве ангелы не могут лгать? Я просто смотрел в окно. Действительно, наступила ночь, но там, на небе, темно-ты все не было – всполохи не исчезли, все новые и новые точки появлялись среди озарявшихся сине-зеленым и льдисто-белым облаков, и, сияя, подобно падающим звездам, сыпались вниз. Они падали дождем, эти ангелы, и мне казалось, что все это никогда не кончится, но тут произошло нечто действительно странное – в дверь, заставленную коробками с книгами, постучали. Аббат замолчал, и я, выпустив из рук стакан с порядком уже остывшим чаем, поднялся со стула.
Затем, кто-то постучал вновь, и на этот раз Уитингтон тоже встал. Стало заметно, что его лицо покрыто множеством морщин – на лоб аббата упали тени, и священник спросил еле слышным да-же для меня, стоявшего совсем рядом с ним, голосом:
- Кто…там?
- Авриэль. – Ответили из-за двери, и мне показалось, что в комнате стало заметно холоднее.

****

Не подумайте только, будто бы я испугался этого ангела. Я испугался того, что этот ангел, оп-ределенно, что-то задумал. Именно так я и сказал себе: «Он что-то задумал», ведь не будет же тот, кто может одним ударом крыла снести полстены, стучать в дверь без особых на то причин? Тем более, если этот кто-то, насколько я понял, здесь – самый главный. Размышляя так, я искал меч у себя на поясе, сожалея о том, что оставил доспехи наверху. Аббат же переменился в лице, и блед-ность его усилилась – он стал просто белым, как снег, и я решил, что священник вот-вот просто упадет на пол без чувств. А это было мне совершенно не нужно, поэтому я опять заговорил:
- Что нужно тебе, да и кто ты вообще такой?
- Ну, кто я такой – это вы, надо полагать, уже знаете, - голос был слишком уж мягким и краси-вым, таким голосом обычно говорили в свое время дикторы, объявляя по телевидению о какой-нибудь катастрофе в Бирмингеме или Неаполе, - а намерения просты и понятны любому – мне нужен священник. Отдай его мне, и будешь жить.
   Я готов был в отчаянье биться о стены – я совершил глупость, очередную глупость, дав своими словами ангелу понять, что нахожусь здесь. Может, если бы ответил сам Уитингтон, то все могло бы и обойтись, но теперь…
- Не кори себя, человек, я просто уже узнал, что ты убил одного из моих братьев, и все.
   Аббат рядом со мной снова опустился на стул, чуть было не опрокинув рукой керосиновую лам-пу – вот этого мне еще только не хватало!
- А если я не отпущу его?
- Тогда ты можешь покинуть собор сам. Но – до утра, к началу дня кто-то один должен остаться в этой комнате. Или же вы оба умрете, ты мне веришь?
   Здесь пришла уже и моя очередь ошеломленно сесть на стул, поняв, что ангел просто хочет по-играть с нами, а попутно – и отомстить за смерть своего собрата, или, может быть, ему было про-сто скучно от безделья.
- Зачем он тебе?
- Ты прав, мне просто скучно, человек. Но я не буду вам мешать – я отойду чуть подальше, что-бы не слышать вашего разговора и того, что вы думаете. Просто кто-нибудь один должен поки-нуть собор, а кто-нибудь другой – остаться в живых.
И ангел Авриэль, наверное, ушел. По крайней мере, он больше не произнес ни слова. А мы с аббатом остались сидеть в тускло освещенной комнатке.

****
В конце концов, мне уже нечего было терять. Я пришел сюда только лишь для того, чтобы уз-нать, как обстоят дела в городе, и я – узнал. Даже больше, чем было необходимо. И я отправил Артура с донесением. Интересно, ангел знает об этом, или нет, ведь он смог залезть в мою голову? Ладно, это, наверное, не так уж и важно, главное – что теперь мы сидим здесь вдвоем, и аббат Уи-тингтон сжимает в руках граненый стакан с чаем. Он поднимает на меня свои темные глаза, и спрашивает:
- Ну, и что будем делать?
Странно, но в этом вопросе я не вижу никакого смысла, несомненно, аббат уже все решил для себя, и уверен, что уйти должен я. А кто же, если не я, он, что ли? Нет, уйти должен этот, один из тех, кто называет себя Новыми Меченосцами – ведь он же, в конце концов, рыцарь, а рыцарям по-ложено совершать подвиги. И что может быть большим подвигом, если не спасение другой жизни ценой собственной?
Я прочитал это все в его глазах, я знал, что он сейчас скажет, поэтому решил опередить аббата:
- Уитингтон, расскажите мне еще о том ангеле, которого поймали.
- Я же уже…
- Так расскажи еще!
И аббат начинает рассказывать, поминутно бросая взгляды то на дверь, заставленную коробка-ми, за которой, должно быть, притаился ангел, то на сигарету в моих губах – я всегда ношу пачку на всякий случай за поясом.

****
Я, собственно, не знаю, можно ли верить в этом вопросе аббату, или нет, но пересказываю ис-торию с его слов – все так, как услышал и понял сам.
Они поймали ангела в лесу за городом – почти полсотни монахов. Правда, к концу этой стран-ной охоты их осталось не больше двух десятков, но все же они каким-то невообразимым образом приволокли того ангела к себе в собор и закрыли в старом винном погребе, который еще во време-на Средневековья был пыточной камерой.
На этом месте рассказа я улыбнулся, решив, что место, должно быть, было выбрано совсем не случайно.
А после того, как ангел оказался в подвале, было принято решение разузнать у него все, что ему известно.
О том же, что было дальше, Уитингтон говорил как-то сумбурно, часто менял темы, часто пе-рескакивал с одного на другое, так что, надо думать, монахи вытягивали из ангела знания всеми возможными способами. И так продолжалось пять с половиной дней – почти что целую неделю.
Утром шестого дня ангел потух и умер, и его вытащили из винного погреба, отнесли на про-спект и оставили лежать под серым весенним небом.
Вот и вся история. Закончив говорить, аббат снова уставился в свой стакан. Но, наверное, он все же что-то не дорассказал, вот только что – мне неизвестно. Ловили ли и раньше люди ангелов, и проделывали ли с ними то, что проделал Уитингтон и его соратники с этим? Скорее всего, нет.
Я спросил, что случилось со всеми остальными, и аббат ответил, что все они слышали, как ан-гел кричал, и умерли. Или – убили себя. Остался только он, Уитингтон.
Я вспомнил, как мы с Артуром впервые подошли к собору, как на пороге нас встретил аббат и как сразу же после этого где-то далеко, за площадью, домами и пустыми торговыми павильонами, взвыл умирающий посланец неба.

****
 Не знаю, сколько времени прошло с того момента, как к нам пришел  Авриэль, но ночь опре-деленно стала темнее. Наверное, ангелы переместились в другую часть города, или поднялись выше туч, и свет их стал незаметен, но теперь стало действительно темно, как, собственно, и должно быть ночью. Я, кажется, понял, почему аббат не рассказывает всего – наверное, он боится, что я сочту его достойным покинуть собор первым. Значит, он думает, что я на это способен? А я – способен? Наверное, да. И все же мне казалось, что, выгнав аббата, я буду играть по тем прави-лам, которые здесь установил ангел. И если не выгоню – тоже. Даже если я уйду сам, то и тогда не смогу избавиться от чувства, что Авриэль или как его там на самом деле, все равно победил. Он все равно выиграет эту битву, и я не знаю, что мне делать. В конце концов, я тоже заслуживаю то-го, чтобы умереть этим утром – чем я лучше Уитингтона, я что, никого не убивал в своей жизни? Дело только лишь в том, что ни он, ни я не хотим умирать. Может быть, наши все таки подоспеют немного раньше, чем планировалось, может, уже перед рассветом они будут здесь и… И что?
Я не знал, «что», и тогда мне в голову пришло, что можно просто ударить аббата чем-нибудь тяжелым и выкинуть его за дверь. Эта дикая мысль просто проскользнула в моем сознании, словно искра, словно блик или светящаяся точка, показавшаяся мне почему-то ужасно холодной – словно маленький осколок сияющего льда в темноте. Но я уже привык не обращать внимания на подоб-ные вещи и не думать о них. Нет, в жизни случается многое, иногда – разное приходит в голову, и очень часто приходится совершать разные поступки, иногда – даже глупые – вот, например, я по-просил Уитингтона снова рассказать мне историю о пленении ангела. И только лишь для того, на-верное, чтобы потянуть время – так ведь почти всегда легче; ну, легче – когда принимаешь реше-ния в последний момент. Почти всегда…
Но аббат не дал мне возможности обдумать ситуацию, в которой мы с ними оказались. Он вскочил из-за стола (признаюсь, я не ожидал от него подобной прыти) и бросился ко мне, сжимая что-то в своих пальцах. Сейчас я понимаю, что он держал, должно быть, какую-то большую тол-стую книгу в темном переплете. Я инстинктивно выставил вперед правую руку, разбил колпак лампы и потушил маленький язычок синеватого пламени, однако, все же смог помешать Уитинг-тону. В темноте было слышно, как аббат упал на пол, то ли наткнувшись на мой кулак, то ли – запнувшись о стул.
И вот теперь мы вдвоем сидим в кромешной темноте – я у окна, и это опять – очень глупо, так как какой никакой, а свет здесь все же есть и я почти что ничего не могу видеть – ничего из того, что происходит в темноте. А аббат – может. И мне теперь, наверное, все же придется его убить. Или ему теперь придется убить меня. Я не знаю, что происходит сейчас в голове у Уитингтона, да и, если честно, не очень-то хочу знать, но уверен, что он по-прежнему совершенно точно знает, кто должен покинуть сегодня эту комнату. Меч лежит на моих коленях, а сам я сижу на стопке книг. Интересно, откуда все они здесь? Может, монахи устроили в соборе что-то вроде последней библиотеки города? Может быть, но даже если я и спрошу, то Уитингтон теперь, наверное, мне не ответит. Он теперь просто молча сидит во мраке.
Я не знаю, скоро ли рассвет. Но, наверное, ангел, который стоит за дверью, все же победил. Конечно, можно было бы и просто вдвоем выйти отсюда, может быть, даже взявшись за руки, но теперь… Да, взявшись за руки, как братья в единой Вере, предстать перед этим Авриэлем… Вот это было бы действительно – глупо и нелепо, и смешно, а так… А так – ангел победил, ведь на то он – и ангел. И та искра, та мысль о том, что аббата нужно просто выбросить… Я думаю, что она действительно каким-то странным образом пришла к нам обоим одновременно, пришла извне. И совершенно не случайно – может быть, Авриэль просто решил немного ускорить события, ведь ему, бедному, тяжело ждать там, на морозе – этой весной ночи были холоднее, чем обычно.
Но я по-прежнему не уверен, что следует остаться мне – конечно, после всей этой истории с лампой, после того, как аббат… Ладно, я ведь тоже не святой, я же уже говорил об этом? О Рами – когда шестикрылый убил его, я ведь был рядом, и мог, наверное, спасти индийца – просто отру-бить к чертям голову ангелу, и все. Но я не сделал этого. В то время я почему-то сам хотел быть сержантом, но только теперь я понял, что на самом деле я хотел чего-то другого. Всю свою жизнь. Еще задолго до того, как все это началось, до того дня, как перестали работать радиоприемники, телевизоры и автомобили. Наверное, я всегда, на самом деле, хотел быть ангелом.
И, думая так, я кладу руки на лежащий у меня на коленях меч и вглядываюсь в темноту…