Июльским вечером

Два или три дня она сидела дома. Квартира на окраине огромного города была настолько далека от ее  привычного времяпровождения, что, оказавшись  в ней,  она забыла обо всем том, чему она посвящала свои выходные. И дело вовсе не в том, что ей было хорошо здесь; скорее ей было тут никак. Настолько никак, что она с трудом могла вспомнить тот голос, который она сейчас услышала по телефону.
Кто-то сказал ей, что ждет ее около кафе.
Летним вечером, когда солнце все еще обжигало и до того раскаленный асфальт, когда голубое  небо в золотых лучах она видела из своего окна, когда доносившиеся звуки далеко летящего самолета едва улавливались ею, она поняла, что даже тот, кто не интересует ее вовсе, необходим ей именно в этот вечер, именно теперь.
Он ждал ее вот уже тридцать четыре минуты. Нервничая, он поглядывал на свои часы,  сразу же забывая положение  стрелок, и вновь смотрел на них. Солнце еще не садилось. Оно ослепляло. И солнечный зайчик прыгал по столикам летнего кафе. Проспект, по которому проносились автомобили, пестрил и наполнял город жизненной энергией и привычной суетой.
Он уже не был уверен в том, что она придет,  но, отгоняя сомнения, он,  не переставая поглядывать на часы, терпеливо ждал. Было бы неправильно с его стороны не верить ей. Ей – той, кто так дорога. И что бы ни случилось, он останется ждать ее – ведь она обещала придти.  Он уже допивал четвертую чашку черного кофе и даже как бы физически почувствовал переизбыток принятого кофеина в организме. Тогда он перешел на чай.  Хотя жидкости было поглощено уже предостаточно,  он решил, что сидеть за пустым столиком будет не слишком вежливо. К тому же, это привлечет к нему и без того наблюдавших за ним молоденьких официанток в розовых фартучках и кокетливых ленточках. Вежливо улыбнувшись, он почувствовал, как багровеют его щеки.  И хотя солнце было ослепительным, румянец нельзя было не заметить.
Наконец, его кто-то слегка коснулся. Он не мог ошибиться в собственных предположениях. Его руки коснулась она.
Она была прекрасна. Длинные черные волосы, особенно блестели в лучах солнца. Ее искренние глаза были так полны и радостью, и печалью одновременно, что нельзя было лишать себя возможности видеть их, и любоваться ими. Эти красивые большие глаза, словно просили надежды. Но надежды на что – было их тайной. Тайной, которая была так интересна и так нужна ему. Он любовался ею. Любовался ее чертами красивого лица. Ее улыбкой, ее взглядом, ее черными густыми бровями, аккуратно подчеркивающие ее черные глаза. Страсть и нежность царили в ней самой. Он смотрел на нее, а она просила простить его. Он смотрел и думал, как она прекрасна. Она присела напротив, притянула к себе голубого цвета сумочку и стала о чем-то негромко рассказывать, чуть улыбаясь. Ее рассказ был о том, как она счастлива, оказаться на улице. Что -  то одиночество, которое заключило ее в четырех стенах небольшой квартирке на семнадцатом этаже, так измучило ее, и что она бесконечно благодарна.  Она улыбалась и иногда даже смеялась от собственного счастья, которое он сам для нее придумал, так она выразила свои чувства. Он заказал ей клубничного мороженого.  Она поблагодарила его и вдруг замолчала. Молчание это казалось вечным. Она смотрела на него. Так внимательно и так долго, что едва мог удержаться от тех слов, которые он хотел сказать ей еще тогда, там, в поезде, где они познакомились. Та поездка в другой город оказалось для него самым прекрасным и самым мучительным воспоминанием  его жизни. Воспоминанием, ставшим мечтой и смыслом.
«О чем она думает?» -  закрадывался вопрос  -  «Думает ли она о том же, о чем и я?». Ему самому так хотелось ответить на эти вопросы, но он боялся ошибиться. Неужели все эти три года, которые она провела вдали от того, кого она так сильно любит, но кого он совсем не знал, а знаком был лишь по ее рассказам, еще там, в поезде, неужели любовь еще жива? Любовь к тому, кто оставил ее… Оставил ее, но не ее сердце.
Она продолжала молчать. Лишь ее пристальный взгляд и загадочная улыбка были свидетелями его беспомощного молчания. И это молчание, только это горестное и мучительное молчание для него, было единственным шансом на спасение этой дружбы.
Он любит ее. Любит, как, казалось, любить невозможно. Но молчание об этой любви  - есть единственное подтверждение этой самой любви. Необходимо хранить это молчание, чтобы иметь возможность быть рядом, хотя бы изредка.
Он разглядывал эти глаза. Они так ясны и таинственны. Он смотрел в них и видел ту же печаль, с которой когда-то она рассказывала о своем разочаровании, о своей любви к тому, кто очень далеко. Далеко навсегда. Она говорила тогда там, в поезде, что думает о нем всегда и когда луна на небе, и когда солнце. И дождь и снег. И весна и осень. Всегда и везде. Когда хорошо и когда плохо. Когда светло.  И когда темно. «Но возможно ли так любить? И любовь ли это? А что если это вовсе не любовь? А если не любовь, то -  что же? Любовь должна приносить радость. И дарить радость… Но то, что  происходит с   ней никак не походило на что-то подобное. Им больше никогда не быть вместе. И нельзя верить в то, чего больше быть не может. В то, чего больше нет!» -  размышлял он, наблюдая за тем, как она облизывала пухлые губы и снова подносила к ним ложечку с мороженым.
И все же, мысль о том, чем же заняты ее мысли, не покидала его. Она доела мороженое, но продолжала молчать. Страх нарушить тишину чувствовали оба. И он, и она. Так же, оба чувствовали присутствие кого-то третьего. И хотя оба пытались скрыть это чувство, им это не удавалось.  «Любовь не может быть не в радость» - решил он. Как он счастлив, видеть ее. И пусть, даже для того лишь, чтоб выслушать. Для того лишь, чтобы она знала, что он есть.  И пусть ей не интересна его жизнь, пусть она не думает о нем, когда на небе луна и когда солнце.  Но она молчала.  Была рядом и молчала.
Солнце начинало скрываться за домами. Больше не было так жарко. Но небо оставалось все таким же ясно-голубым.
Она посмотрела на небо. Затем перевела взгляд на него.  Потом сказала ему спасибо за то, что он есть.  Сказала спасибо, а потом стала говорить о каком-то замужестве.  Мол, выходит она замуж. И все эти, сказанные ею слова, были для него настолько не ясны, что ему казалось, что он сам все выдумал, а она по-прежнему молчит. Но, видя,  ее взгляд, он понял, что она говорит то, чего он так страшно боялся. Говорит и смотрит, словно ждет его одобрения. Разум затуманила какая-то немыслимая пелена. Он хотел говорить, много и долго. Но все еще боялся, и быть может, больше, чем раньше. Сердце стучало, отдавая в виски. Кровь приливала к голове, волнами захлестывая возбуждение разочарования и боли. Душевной боли. Он понял, что опоздал. Опоздал. Боязнь сказать о главном стала для него ужаснейшей ошибкой, которую, возможно, он себе не простит никогда. И теперь, уныло и тускло стало в душе. Пусто и темно. А тот свет, который она излучала, вдруг начинал меркнуть. Сейчас он представлял ее в белом. Она необыкновенна. А рядом тот,  о ком она рассказывала в поезде.
Он не стал ее ни о чем спрашивать. А она, словно ждала чего-то.
Тогда она стала говорить о том, что тот, кого она выбрала, любит ее, и она знает об этом.   Говорила о том, что недавно поняла, как он дорог ей. Говорила и смотрела на него. Пристально и долго. И так смело говорила, словно не подозревала, какую боль причиняла сейчас тому, кто слушал и смотрел.
Улыбка. Самая неискренняя и оттого некрасивая улыбка заиграла на его лице. И вдруг за нее ему стало стыдно. Он не хотел улыбаться, но не мог не улыбнуться. Ведь она счастлива. А он нет. Ему ужасно трудно.
Она смотрела в его глаза, словно пыталась  понять все то, что творилось у него где-то глубоко внутри. Но либо ей это не удавалось, либо ее это вовсе не интересовало, и он вновь выдумывал себе то, чего, возможно, нет на самом деле. Она сообщила ему то, что выходит замуж. А это означало лишь то, что он потерял ее навсегда. Но на что он мог рассчитывать? Ведь он никогда не говорил ей о своих чувствах. Всегда был рядом, когда она того хотела, но всегда молчал о главном. Она встречалась с ним тогда лишь, когда ей было крайне необходимо его общество лишь для того, чтобы выслушать. И он стал тем, кто слушал и молчал. Видел и делал вид, что не видит. Знал, но делал вид, что не знает. Говорил, но не говорил ничего.
Вот и теперь важность события своей жизни, которое она обдумывала несколько дней в небольшой квартирке на семнадцатом этаже, она решила доверить ему. И только ему. Он не был польщен, хотя мог бы. Он давно привык к этому и был рад тому, что хотя бы в такие моменты своей жизни, она имела желание видеть его.
Солнце уже совсем скрылось за домами, а небо стало тускнеть. Воробьи, щебечущие над крошками на асфальте под столиками, стали,  пожалуй, единственными свидетелями их свидания. Даже официантки исчезли из виду.
Тише стало и темнее. Он хотел было что-то сказать, ведь она так, казалось, ждала этого… Но она прислонила палец к его губам и он все понял.
Признание слетело с ее губ, и она покрылась румянцем.