Moscow

- Привет, Jeff. Я на послезавтра взяла билеты в Москву. Думаю, надо устроить прощальный ужин. Собери народ за меня, пожалуйста, а то у меня дел по горло. Вещи в основном собраны, но работу не могу бросить. Так что давайте завтра часов в семь соберемся. Наверняка у всех будет что сказать.
- Ок. Я позвоню всем. К тебе приходить или закажем столик?
- На твоё усмотрение. Я от таких дел давно уже отвыкла. Все происходит так быстро, так спонтанно, но вроде бы обдуманно. Не знаю, странные у меня ощущения, не могу сказать, что плохие, но подозрительные.
- Успокойся. Всё будет замечательно. Ты меня прости. Должен ехать забирать Caitlin. Приеду – обязательно всех обзвоню. И Laura скажу. Всё. Не волнуйся. Всё это не смертельно. Так что до завтра!
- Пока, спасибо! Поцелуй Caitlin от меня. И Jimmy обними.
- Ок! Обязательно! Пока!
- Пока.

 Билеты в Москву были куплены.
Она давно думала над тем, чтобы переехать жить туда, тем более что отец с матерью там. Но они были разведены и давно уже не жили вместе. Julie общалась с обоими. Но виделись они крайне редко. Она была полностью погружена в работу, и малейшую свободную минуту отдавала ей. Business-woman. У неё не было ни детей, ни мужа. Она редко задумывалась на эти темы, но время от времени они её беспокоили.
Поехать в Москву стала окончательным решением, когда было получено известие о том, что мама была в тяжёлом состоянии после аварии.

 В субботу вечером в ресторане “India’s secret” собрались самые близкие друзья Julie. Среди них были Jeffrey и его семья и множество тех людей, с которыми у Julie были самые, что ни на есть искренние и тёплые отношения. Любимая индийская кухня и давно не собиравшиеся друзья – самое лучшее сочетание, чтобы замечательно провести время, зная, что нескоро вернёшься, а может, и вовсе не вернёшься в Штаты. Рис с острой приправой и великолепный набор из морепродуктов сопровождались лёгкими спиртными напитками. Разговор завязался сразу. Все пытались разузнать, что же Julie собирается делать в неизведанной ею стране, как она собирается строить своё будущее.
 Julie шел уже тридцатый год. Её уважали и берегли, зная, насколько она добрый и честный человек. Таких, как она, редко встретишь. Ко всем её внутренним позитивным качествам ей приписывали статус красивой женщины, которая могла бы, если захотела, сразить наповал всех мужчин Калифорнии. Она действительно была очаровательна.
 С огромным букетом цветов и массой подарков в память о друзьях, Julie возвращалась домой на такси в половине второго ночи. Это была её последняя ночь в Штатах, в её обожаемой квартире, которую она себе так долго отделывала, о которой она в своё время мечтала. Она не планировала в будущем возвращаться сюда, так как считала, что жизнь её слишком коротка, и что пора заняться чем-то более интересным, чем разъезжать по офисам и заниматься замкнутым бизнесом.
 Она долго не могла заснуть, всё время поднимаясь с кровати и идя на кухню за очередной чашкой кофе. Чем больше она его выпивала – тем больше она хотела спать. Ей побыстрее хотелось уснуть, чтобы наконец приехать в Россию и увидеть своих родных.
 Рейс был дневной, и в Москву Julie должна была прилететь утром следующего дня. Два контейнера были отправлены в Россию за неделю до отъезда. В багаж были сданы 4 чемодана. С собой в салон Julie взяла ноутбук и сумку. Полёт продолжался около 11 часов, за которые она успела и поесть несколько раз, и вздремнуть, и посмотреть видео, и поработать над некоторыми отчётами.
 Когда была объявлена посадка, Julie начала задумываться над тем, что будет сейчас, когда в аэропорту её встретит её собственный отец, которого она не видела уже много лет, и который отвезёт её к матери. Это были те редкие и исключительные моменты, когда у них был шанс всем вместе провести время.
 Julie вышла в зал прибытия, простояв таможенную очередь в несколько сотен людей, и сразу же увидела помолодевшее лицо отца, стоявшего ближе всех к двери, с большим букетом цветов. Он не сразу заметил Julie, но, когда всё-таки увидел её, жадно впился своими глазами в неё, и быстро подбежал к ней, крепко обнял и начал расцеловывать. Julie была так рада, что чуть не забыла сойти с места, с которого её, правда, и так сносили.
 У Шереметьево-2 уже стояла машина, поджидавшая Тома и Julie. Это была знакомая ей машина, которая некогда были жутко дорогой, но сейчас, вероятно, упала в цене. Зелёный Range Rover, подаренный сотрудниками фирмы её отцу. За рулём был так же известный ей человек – Жора, водитель, работавший на Тома с тех пор, как она уехала в Штаты. Мужчина лет двадцати семи, всегда приятный в общении, ни в чём и никогда не отказывавший отцу.
 4 чемодана с грехом пополам разместили в багажнике и в салоне. Julie с отцом сели назад и говорили без умолку. Жора иногда подключался к разговору, не сменяя улыбки на своём лице. Ехали по направлению к дому матери, которая по-прежнему жила на Маяковской в четырёхкомнатной квартире, чтобы оставить вещи и поехать в больницу, в которой она лежала. Ольга как раз на днях оповестила Тома о случившемся с ней и дала ему ключи от дома.
 Пробка, как всегда в это время дня, да еще и в понедельник из Шереметьево, не рассасывалась. Не успели доехать до кольца, а пробка увеличилась, так как кто-то впереди попал в аварию. Подъехав ближе, Жора сказал, что это была очередная пьяная стычка. Двигались дальше в таком же темпе, изредка ускоряясь.
Наконец добрались до дома. Загрузили чемоданы в лифт и стали ждать следующего. Жора, попавший в первый заход, сбежал вниз по лестнице и с ужасом посмотрел на Julie и Тома. Том спросил: «Что там такое?»
- Смотрю: дверь как-то странно стоит и там какая-то трещина посередине.
- О, черт! Ты зашел внутрь?
- Я немного приоткрыл дверь, сначала, в холле, все нормально. А дальше, если пройти немного, ну, знаете, при входе в зал и в самом зале – вот там много грязи и много чего разбито.
- Пошли наверх! Найду скотов – убью!
- Да, пойдём. Я думаю, там уже никого нет и бояться нечего.
 Julie стояла и молча смотрела на происходящее и, конечно же, была дико напугана. «Вот так начинается мой приезд в Москву. А как же почувствует себя мама, когда узнает?» - думала она.
- Пап, мы скажем маме? - тут же спросила она, неожиданно для отца и Жоры.
- Хммм… Я даже не подумал об этом. Если там ничего ценного не взяли – тогда скажем и приберемся.
- Ок. только давайте побыстрее, а то она, наверное, заждалась.
- Всё нормально. Давай, Жор, вызывай лифт.
 Они поднялись на этаж и увидели жуткое зрелище – гораздо более плачевное, нежели передавал Жора. Дверь была полностью изуродована. Внутри, при входе, действительно ничего не было, а вот, проходя вперёд, было заметно: зрелище становилось всё хуже и хуже. Самые красивые и дорогие вазы, сервисы, статуэтки и декоративные штучки – всё было на полу, расколото на кусочки. Стены были измазаны чёрной краской. На одной из них было чётко вырисовано слово «Сука». Все комоды были исцарапаны, цветы и зелень скинуты на пол. Мраморный пол теперь был покрыт землёй, грязью и осколками.
 «Твари, совершившие это, - просто извращенцами какие-то», - думала про себя Julie. В спальне кровать была разодрана на куски, изо всех кресел и диванов были вытащены внутренности. Картины были разбиты, одежда сброшена на пол. Даже компьютер не оставили нетронутым – разобрали корпус, и все платы и порты раздолбили битой, которую оставили лежать около него. На кухне вся еда была выброшена из холодильника и раздавлена по всему полу. Сам холодильник опрокинули. Разбили плиту, все стёкла в шкафчиках.
 Не оставили в живых ровным счётом ничего.
 Невозможно было смотреть на всё это без сожаления, страха и слёз.
 Julie бегала по комнатам, до сих пор не осознавая, кто и за что мог совершить это жуткое дело. Отец был и вовсе в ярости. Он готов был разорвать на куски, того, кто это сделал и тем более того, кто это запланировал. Они втроём стояли в холле, там, где всё это уродство было менее всего заметно, и думали, что скажут Ольге. Её возвращение не должно было произойти раньше, чем через две недели. Но это никак не спасало дело. Невозможно было восстановить всё то, что было нажито годами, то, что это уроды превратили в пыль за пару часов. Решили ничего не говорить ей и хотя бы немного навести порядок.
 Сначала Том позвонил в милицию, чтобы оттуда приехали, всё осмотрели. Кто сотворил такой ужас? За что? Ольги не было дома всего полторы недели, да и кто мог об этом знать, если не соседи и близкие? Эти вопросы крутились в головах всех.
 Потом он вызвонил друга, у которого взял номер знакомого ему уборщика. Дело пошло.
 Ему не терпелось найти того, кто был зачинщиком всего этого. Не потому, что ему надо было это сделать из глубочайшего уважения к своей бывшей жене, а из-за того, что он просто не мог, как и любой другой нормальный человек, смотреть на всю эту грязь, появившуюся в этом наичистейшем и непорочном доме. Ему было до боли жалко Ольгу, так долго собирала все по крупицам и свила себе настоящее уютное гнездо.
 Прибрав то, что было возможно: крупные осколки, предметы и одежду, Жора сказал, что пора бы двигаться к больнице. Начали спускаться, но тут зазвонил телефон у Тома.
- Алло?
- Алло. Здравствуйте. Это Tom Morgan?
- Да, здравствуйте.
- Это доктор Латынин. Я очень сожалею, но…Ваша жена скончалась несколько минут назад…
- Что??!!
- Да, мне очень жаль. Примите мои соболезнования. Мы сделали всё, что могли, и всё, что от нас требовалось. Ольга перенесла очень сложную операцию, после которой потребовалось ещё одна, которую, увы, она не перенесла. Мне очень жаль…
- Мы как раз собирались выезжать.
- Да, Вы можете приехать. Соберитесь с мыслями. Всё-таки ей сейчас лучше, нежели бы она мучилась после аварии.
- Спасибо, что постарались спасти её, доктор. Мы скоро приедем.
 Julie и Жора стояли внизу, около подъезда, ждали, пока Том разберётся, как быть с дверью, как закрыть её и сделать так, чтобы никто не пытался повторить того ужаса, который они наблюдали сегодня утром.
 Впервые Жора и Julie увидели такое выражение лица у Тома, когда он вышел из подъезда. Оно было одновременно обеспокоенным, грустным и жалким. Взгляд был настолько убитый, что, казалось, ничто не могло вернуть его к прежнему дню.
- Ольга скончалась.
- ЧТО??!! – в один голос вскричали Julie и Жора.
- Да, мне позвонил доктор Латынин, тот, помнишь, Жора, который всё время возился с ней?
- Помню…
- Так вот он позвонил и сказал, что вторую операцию она не перенесла. Нечего делать – поехали. Просто я не знаю, как себя вести в таких случаях, ей-Богу! Ну, за что, за что ей такое наказание? Одно может оправдать – она сейчас не мучится и ей хорошо. Но и это неизвестно.
Julie стояла и сначала пыталась подавить в себе прорывающиеся слёзы, но как же тут быть! Она не могла удержаться, зарыдала и кинулась к отцу.
- Пап! А я ведь так долго её не видела! Так долго ждала этого момента! И она ждала меня! Ну, за что, почему так? А ведь она наверняка похорошела! Пап, почему мы с ней тогда расстались навсегда? Почему?
- Доченька, я сам не могу понять, за что нам это всё: этот грязный разбой в её квартире, её смерть. Ладно, чёртов погром мы бы пережили, но смерть – это невозможно. Боже мой! Царство ей Небесное.
Жора стоял в стороне и курил одну сигарету за другой. Ему Ольга всё время казалась такой доброй, открытой, честной, безобидной женщиной, в то же время очень сильной духом. Он тоже не понимал, за что такая мерзость? И что за глупо-смертно-ужасный день?
 Наконец все уселись в машину и поехали по направлению к больнице.
 Приехав в больницу, доктор провел их в отделение, из которого Ольгу готовились перевозить в морг.
 Её лицо было полностью бледным, кожа вся облезла и свисала слоями. Глаза были втянуты внутрь. Губы, те самые, пухленькие красненькие губы, теперь были белого цвета, тонкими и уродливыми, приоткрывавшими рот, полный отсутствия дыхания и смерти. На её руках грубо выступали кости. Грудь обвисла. Ничего больше не напоминало о жизни и о той Ольге, которая была удивительно хороша для своих немалых лет. Всё. Её больше не было в живых.
 Доктор Латынин бегал вокруг, всячески пытаясь помочь. Его можно было понять, как и каждого, кто находился в палате. Это был далеко не единичный случай такой смерти, после операции, он был особенно тяжек, когда коснулся определённого человека. Пока ужас не коснется вас лично – вы не понимаете, насколько это может быть серьёзно.
 Ольгу перевезли в морг. А Том, Жора и Julie думали, как собрать всех на похороны, так неожиданно ставшие необходимостью. Это был ужасный день. Но, потеряв Ольгу, нельзя было останавливаться. Надо было, если не начинать всё с самого начала, то уж точно продолжать заложенное ею.
 Всех, кого надо, обзвонили и оповестили о том, что случилось. Никто не мог в это поверить, так как всего лишь две недели назад они видели Ольгу на работе, разговаривали с ней, смеялись. И вдруг такое – её нет. Сложно объяснить и описать состояние всех и каждого, кто хоть что-нибудь чувствовал и осознавал человеческую потерю.
 Похороны были назначены и проведены в среду, около полудня. Вся церемония не кончалась до вечера. Сидели и вспоминали все те красочные жизненные моменты, которыми жила Ольга, хвалили её за все её замечательные качества, плакали. Julie было не по себе. Не только от того, что умер её самый близкий и дорогой человек, а от того, что она не могла в полную силу окунаться в воспоминания этих людей. Ей было плохо, так как её не было все эти годы, она не могла смотреть на маму, обнимать и целовать её, разделять с ней своё счастье и горе. Но ничего уже нельзя было вернуть.

 Жора отвёз Тома и Julie к Тому домой и сам поехал к себе. Он, хоть и знал Ольгу меньше всех, не меньше жалел об этом горе. Ему было страшно. Стало стыдно. За что, он не понимал. У него в голове пробегала мысль о том, что именно он должен был спасти её, но не смог. Это происходило из-за того, что началось всё с аварии, в которую попала Ольга. А Жориной стихией как раз и были машины. Всё у него в голове и в душе было взаимосвязано. И не странно, что мысли эти были направлены именно так. За те 40 минут, что он ехал домой, он выкурил все сигареты, остававшиеся в пачке – их было 15 штук. Курил одну за одной.
 А Том и Julie пришли домой и пошли на кухню. Они хотели говорить о совершенно отвлечённых темах, но всё равно всё сводилось к одной и той же – почему всё вышло именно так. Чтобы заглушить поток мыслей и слёзы, душащие горло, они включили телевизор. Ничего, кроме обычных, надоевших программ не было. Но только бы не слышать этот внутренний дьявольский голос, повторявший, что так ей и надо и что всё будет ещё хуже.
- Пап, что мы будем делать с квартирой? – совсем некстати спросила Julie.
- Я ещё не думал, совсем забыл. Но это хороший повод отвлечься от плохого. Хотя, конечно, и там немало дерьма.
- Да, давай завтра вместе с Жорой поедем туда рано утром. Начнём что-то делать. Нельзя же её в таком виде оставлять.
- Да, но утро вечера мудренее. Хотя я согласен. Да и Жора не против, я думаю. – Тому было очень тяжело говорить, как бы он ни пытался это скрыть.
- Давай спать. Я думаю, наутро нам станет немного легче. Просто понять, что действительно так и надо. Всё идёт именно так, как должно идти.
- Julie, как всё было у тебя в Штатах? Ведь мы ни разу не говорили о твоей жизни за время твоего приезда.
- Да и не надо этого.
- Нет, давай! – перебил отец.
- Хорошо. С чего начнём? Ты только вопросы задавай, а то я так не люблю сама говорить. Чёткие, прямые вопросы.

 Слова эти так легко выходили из уст обоих, что они впервые за этот сложнейший день почувствовали тепло между собой, то, которого так долго не было, не потому что они не были друзьями, а потому, что им были трудно наладить контакт из-за всех происшествий, произошедших за это время.
 Она рассказала о том, каких друзей она обрела там, как с ней обходились, как к ней относились, что она делала целыми днями, о чём думала. Она рассказала немного о своих планах, составленных на пребывание в Москве. Естественно, она хотела здесь работать. Рано или поздно выйти замуж, иметь хорошую семью.
 Том, столько лет не видевший свою дочь, смотрел на неё как на что-то новое. Он впивался в неё своими глазами, полными любви и радости, хотя и залитыми кровью от бессонных ночей и дум. Он знал, что у Julie всё сложится. Но он даже не мог подумать, что может произойти какая-то авария, которая лишит жизни его любимую женщину, с которой он хотя и не жил вместе, но связывал огромную часть своей жизни. И так же он начал бояться за дочь.
 Они проговорили до трёх ночи, и, решив, что завтра надо начинать что-то новое и обязательно заняться уборкой и ремонтом квартиры, легли спать.
Julie никогда не была в этой квартире. Раньше они все вместе – втроём - жили там, на Маяковской, там, где последние годы жила одна Ольга, там, где накануне ужасного события устроили погром. Но эта квартира, такая новая, стильная, оформленная по последним штрихам моды, тоже нравилась ей. Она видела, что в ней живёт именно её отец, человек сильный, знающий, чего он хочет в жизни и всегда добивающийся своего. Вместе со всем этим любовь имела место быть. Некоторые стенки и столы были завешаны и уставлены фотографиями семьи, распавшейся, но любимой, и детскими фотографиями Julie. Это было замечательно. Но она, глядя на эти фотографии, опять предавалась воспоминаниям о хорошей жизни. Но теперь Том и Julie не могли и не должны были разлучаться – такое горе пережить поодиночке было бы очень трудно. А строить и реализовывать планы вдвоём, полностью доверяя друг другу и зная друг друга, как свои пять пальцев, было вариантом, приемлемым и для Тома, опытного человека в сфере бизнеса, и для Julie, достаточно молодой, но мыслящей и разумной, и тем более для обоих.
 В десять позвонил Жора. Он был уже на Маяковской и следил за тем, что там творится. Пришли уборщики и усиленно пытались сделать что-то имеющее нормальный вид из всей той грязи, наделанной пару дней назад. Они встали и пошли пить кофе. Том не часто это делал, а вот Julie, как принято в Штатах, пила его обильно. В половине двенадцатого они были на Маяковской. Действительно, разгрести то, что оставили после себя эти вредители, казалось невозможным. Но уборщики старались, каждый раз спрашивая, надо ли выкинуть тот или иной предмет. К сожалению, приходились это делать, так как восстановлению они уже никак не подлежали. Делать на квартире было нечего, кроме того, как следить за уборщиками. Так как Жора оказался свободным на весь день, его и оставили во главе. Том с Julie поехали к нему на работу, чтобы посмотреть его обстановку.
 Том работал в крупной компании, где был генеральным директором и где все были, в принципе, в равных условиях и не было никаких конфликтов между ним и работниками. Как и всегда, придя утром на работу, все были на своих местах; не потому, что они боялись гнева со стороны их босса, а потому что это было проявлением и чистым доказательством воспитанности и этикета, да даже самой банальной дисциплины. Не тот случай, когда компания, возвысившись до определённого уровня, после которого можно сорить деньгами, начинает делать именно это. Так как состав был полностью из лиц проверенных и тех, которым действительно доверял Том, и бескорыстно, ради общей цели исполняющих своё дело чётко и безукоризненно, дела шли что ни на есть хорошо. Мысль о том, что всё идёт гладко на работе, немного ободрили Тома и дали ему шанс высвободиться на минутку от недавних грязных воспоминаний. Julie, ещё не бывавшая здесь, сразу же почувствовала искренность и доброту людей, с которыми работал её отец. Она видела, что каждый сидел и занимался своим делом, видела целеустремлённый взгляд, видела их сосредоточенность. Она поняла, что должна работать, если не в этой компании, то в идентичной, созданной ею; опыт у неё был. Но она также понимала, что это лишь состояние влюблённости в какое-то дело.
 Том поздоровался со всеми и прошёл к себе в кабинет. Он не был отделён ото всех глухой дверью, беспрестанно открывающейся и запирающейся на ключ. Его дверь была почти постоянно открыта, за исключением тех моментов, когда проходили важные переговоры с другими директорами. Он получил массу соболезнований и добрых слов от коллег по поводу прошедших событий. Julie была тронута и этим, хотя каждый уважающий горе другого не может не сказать этого. Но так как она была влюблена в обстановку, ей всё здесь казалось невероятно хорошим и милым.
 Проходя в кабинет отца, она видела много людей, но один действительно заставил её остановиться. Голубая рубашка в синюю полоску и синий галстук так шли ему; чёрные брюки и туфли так гармонировали с его тёмными волосами и лицом, что она просто не могла отвести от него своих глаз. Это был лучший работник прошлого месяца, Михаил Сапфиров. Красота его первое время вызывала зависть у сотрудников компании, но затем все поняли, что это человек надёжный и расчетливый. Он всё делал вовремя, был щедрым, дружелюбным и деловым человеком. В то утро он что-то набирал на компьютере. Видимо, очередной важный документ, так как взгляд его был сосредоточен только на мониторе и ничего вокруг себя он не замечал. Том, увидев, как Julie, как и все в первый раз, была поражена его красотой и не сходила с места, легонько толкнул ее так, что она немного покраснела, поняв, о чём идёт речь. Они пошли дальше. Зашли в кабинет Тома и закрыли за собой дверь. Обстановка была самой обычной, как и подобает, деловой и монотонной. Никаких вычурных и лишних предметов. Том сел в своё кресло и предложил сесть Julie. Он показал ей какие-то бумаги насчёт вакансий и у них пошёл разговор о том, как и что делать с работой Julie. У нее была возможность быть кем-то в компании отца, но она, будучи независимой с юного возраста, решила отделиться и найти что-то для себя.
 Как-то в Штатах, параллельно со своей работой, Julie нашла в себе интерес к телевидению. Она попробовала написать сценарий, разработать пару идей для каналов. И что-то у неё вышло. С тех пор креатив, особенно касающийся телевидения, стал её основным хобби, помимо прочих дел. В ней постоянно кипела уйма новых и ярких идей, которые у неё просто не было времени осуществлять, но которые были настолько гениальными, что, будь она в силах, она могла заработать денег на всю свою жизнь и даже на жизнь своих будущих детей.
 В Росси у Julie были знакомые, работавшие на телевидении в сфере продюсерского дела. Она решила, что её карьера business-woman подошла к концу и что ей необходимо проверить свои способности в почти незнакомой ей среде.
 Она расспросила отца про Михаила Сапфирова. Узнала о нём множество замечательных вещей. Она заметила для себя, что он не был женат. Она решила познакомиться с ним, чтобы узнать его получше. У неё в голове пробежала мысль о том, как бы было неплохо, если бы она стала его женой. Не то чтобы она готова была с первым встречным заводить роман - далеко не так. Она сразу видела, что это был за человек. А этот мужчина был образован, красив, надёжен, наверняка он был бы хорошим мужем и отцом.
 Julie сказала отцу про свою задумку, хотя этого и не требовалось. Он всё прекрасно понял. Его дочери уже давно была пора выходить замуж. Но теперь, раз уж пришёл момент, да ещё и её подходящий возраст и эти грустные события, нельзя было терять шанса. Такой ход также был хорошим для того, чтобы занять себя новыми делами и заглушить прошедшие обиды и беды.
 На следующий день она поехала к Саше Данилову, который как раз находился дома. Julie знала, что в час дня он обязательно заходит домой, чтобы перекусить. Его жена готовила превосходно. Они познакомились задолго до того, как она уехала в Штаты. Семья Даниловых была спокойной, любящей. У них был сын, которому было 16 лет. Он учился в 11 классе. Учился и вместе с тем подрабатывал. Его звали Андрей. Умный мальчик.
 Julie приехала ровно в час, зная, что обязательно застанет Сашу дома, или хотя бы Лизу, которая обычно в пятницу в такое время занималась своими делами дома. Так оно и было. Она застала обоих. Пахло диетической пищей.
 Саша столько лет не видел Julie, что даже не сразу понял, что это была за женщина. А Лиза, имевшая хорошую память на лица, отчеканила: «Julie Morgan!». Постояв ещё секунду, удивлённые, Саша и Лиза бросились к ней навстречу. Они втроём долго стояли на проходе, пока Лиза не предложила пройти на кухню пообедать.
 За едой они обсудили много немаловажных пунктов, касающихся работы и профессии Julie. Саша решил помочь ей устроиться на телевидение. У неё были идеи, некоторые из которых она начинала осуществлять в Штатах. Саша прослушал их и понял основное содержание и цель. Нельзя сказать, что это было новшеством, которое могло бы поразить мир, но точным было то, что эти идеи найдут отклик в обществе. Они договорились поехать к Саше в офис на следующий день, чтобы ознакомиться с некоторыми бумагами, а оттуда уже двинуться в Останкино.
 Julie приехала домой к отцу, рассказала про встречу с Сашей, которого так давно не видела и который был готов помочь ей пробиться. Том был доволен, что дело пошло на лад, что хотя бы на немного они с дочерью смогли отвлечься от проблем. Но теперь должен был возникнуть и уже начал возникать новый ряд трудностей.
 Надо было начинать работать, причем, работать в полную силу и не жалея себя, чтобы раскрутить проект и не дать ему умереть. Нужно было постепенно подыскивать место жительства, теперь уже постоянного. А ещё Julie не терпелось познакомиться с Михаилом Сапфировым. Всё это, естественно, невозможно было успеть и уместить в небольшой отрезок времени. Да и не надо было.
 «Убить Пафос» - название новой разработки Julie. Саша вызвался помочь ей, так она была его давней и близкой знакомой, почти подругой, и он знал, как сейчас нелегко выжить на телевидении. Во-вторых, он сам загорелся идеей. У него никогда не было подобного рода проектов.
 Сбор информации и персонала начали через неделю после «зачатия». Своего шанса ждали многие, и некоторые из них были задействованы в работе над новой программой. Том всегда знал, что его дочь творческая личность и любит организовывать всех и вся, и что она когда-либо обязательно попробует себя в роли продюсера чего-то нового, доселе не неиспытанного. Он видел в ней буйные волны идей, приливы фантазии, креатив; он стал замечать, что она посвежела, наполнилась жизнью и анализировала всё, и хорошее и плохое, происходившее в Москве и касающееся её прямым или косвенным образом.
 Он уже привык к той грязи, которой была полна столица. Но как нет плюса без минуса, так нет и минуса без плюса. Несмотря на тот груз ужаса, который свалился на семью за несколько дней, они продолжали жить, вместе и по отдельности. Жора постоянно находился на квартире, в которой до сих пор велись работы. Всё было почти готово, но было не вернуть того душевного состояния, которым была полна квартира. Том периодически заезжал туда, давая какие-то указания. Видно было, что он тоже дико устал, и что желал, чтобы все поскорей устроилось у Julie. Ему очень нравился Михаил Сапфиров, он видел в нём хорошего человека, анализируя не только его деловые качества, но и то, как он проявлял себя в обычных житейских ситуациях.
 Julie загорелась идеей и ей не хотелось терять ни минуты. Она постоянно думала то о проекте, то о Михаиле.
 Пока что дела шли хорошо.
 Она выкрала один денёк, чтобы пойти куда-нибудь посидеть с Мишей. Всё было настолько искренне, что, казалось, они знали друг друга целую вечность. Мише даже не нужно было стараться – он нравился Julie таким, каким он был. Они пошли в «Нияму». Замечательно посидели. Узнали друг о друге немало интересного. Мише Julie понравилась сразу же, даже, можно сказать, он заметил на себе её взгляд, а потом и её саму.
- Я помню твой взгляд. Ну, помнишь, когда ты пришла к нам на работу? Я там делал...с документами разбирался. Я сначала не обратил внимания, а потом уж почувствовал будто бы магнит. Посмотрел – даже не подумал, что ты дочь Тома. Хороший твой отец. Вот он действительно умён, раз сумел так возвысить нашу компанию. Слава Богу, мы с ним в замечательных отношениях, да и все мы особенно дружны.
- Да, я помню. Стояла и смотрела на тебя. Мне надо было быстрей идти к отцу в кабинет, а я как встала, так и не могла взгляда оторвать. Ты очень красивый.
Сказав это, Julie покраснела да и Миша был доволен, но опять немного смутился.
- Спасибо большое. Нельзя, конечно, людей в такой положение ставить. Ни сейчас, ни тогда. Это уж слишком.
И они оба засмеялись.
 С тех пор Julie часто бывала в офисе у отца, где основное своё время уделяла собственным проблемам, которые обсуждала с Томом; и Михаилу. Все коллеги заметили, что он стал более открытым, счастливым, стал гораздо чаще улыбаться, но, несмотря на всё это, не изменял своего отношения к работе, строгого, требующего предельной концентрированности. Том радовался за обоих: любимой дочери он давно хотел найти достойного жениха, хорошего человека, а любимому работнику необходима была женщина.
 Работа над проектом продолжалась и скоро должна была показать свои плоды народу. В ней основная часть посвящалась взаимоотношениям между людьми богатыми и нищими, между двумя разными слоями населения. Но не просто взаимоотношениям. Нюансов не описать, но реакция должна была быть неоднозначной. Julie с Сашей и работниками - разными организаторами, режиссерами, художниками - часто сидели в студии по несколько дней, не ночую дома, пока не будет завершён очередной сюжет. Это дело никогда не переставало интересовать никого из сотрудников, просто в какие-то моменты люди были на грани срыва от усталости.
 В одну из бессонных ночей Julie узнала, что в Штатах умерла её подруга от инфаркта. Она не могла полностью осознать потерю, так как буквально утопала в работе. Она даже не имела возможности полететь на похороны. Но передала соболезнования её мужу, отправила похоронные венки и сделала всё, что она могла, на что у неё хватало сил и времени.
 Это событие, конечно же, было отражено в «Убить Пафос». Julie стала мрачной, но не переставала работать. Все заметили в ней изменения. Потерять хорошего друга, тем более, когда не можешь быть рядом с такой момент, не можешь проводить его на Небеса и знаешь, что могло бы всё быть и иначе, но случилось именно так, плохо – очень больно. Слава Богу, что, как и после смерти матери, было чем заняться, чтобы успокоиться. Но в этот раз боль всё не проходила и не проходила. Тогда можно было найти оправдание смерти: мол, мама уже стара, прожила не малую жизнь, хорошо прожила, не на что пожаловаться, а даже если есть на что – не особо важные. Она была больше морально подготовлена к смерти, нежели Rebecca. Если бы мама увидела то, что сделали с её квартирой – она скончалась бы от шока, от остановки импульсов, передаваемых мозгом, но это было бы хуже, чем то, как умерла она – после второй операции, делая которую пытались ее спасти. А Rebecca – молодая женщина, мало чего пережившая в своей жизни, была лишена её так скоро, что, казалось, она понесла наказание за то, что была слишком «девственной».
 Julie сидела с Михаилом на диване и пила кофе, чашку за чашкой. Она не хотела ни спать, ни есть, даже мысли о работе у нее исчезли куда-то. Она думала о том, как, за что, и почему же именно так всё произошло. Всё те же вопросы, которые задает себе человек, лишившийся дорогого ему создания, о потере которого он никогда не задумывался, а жил, как всегда, надеясь на то, что всё будет хорошо.
 Миша не говорил лишних слов типа «Успокойся», «Всё будет хорошо», «Наверняка, Там ей лучше». Он осознавал всю жуть и дикость ситуации. Отчего и за что – он тоже думал. Особенно большие изменения видел в это время Том. Такой свою дочь он не знал никогда, даже после смерти матери.
 - Слушай, сегодня Женя звонил, попросил передать тебе, что выбор звука предстоит на следующей неделе. Вы, по-моему, должны с Сашей поехать. Или он приедет к вам. Уточнит позже.
- Хорошо.
- Пойдём, пообедаем куда-нибудь? Или какие-то другие планы у тебя? Миша не звонил? Я его на работе не видел сегодня.
- Никто мне не звонил. Я не хочу есть.
- Когда же это у тебя пройдёт?
- Никогда.
 Она говорила не зло, а так, как говорят люди, которые погружены в какие-то мысли, - медленно, некрасиво. Она очень хотела вести нормальный диалог с окружающими её людьми, но это никак не получалось. Она не забывала ни об одной из своих намеченных встреч, и все дела, запланированные ею, выполнялись с точностью до минуты, но не так, как раньше, без энтузиазма. Саша говорил Лизе, что да как, постоянно жалея Julie, оправдывая её. Он очень дорожил ею, и совсем не хотел, чтобы проект, который обещал быть великим, не родился, прерываясь на середине своего зачатия.
 Прошёл месяц, и совершенно внезапно, неожиданно для всех, к Julie вернулась её прежнее настроение. Никто не спрашивал, почему и отчего так – не хотели возвращаться к теме, последствия которой вызвали чуть ли не провал проекта. Миша тоже вернулся к привычным для работы темпам. Саша с Женей и Julie полностью разобрались со звуком. Уже шли и дорабатывались последние штрихи. Том зажил прежней жизнью, утопал в работе, но это ему особенно нравилось: не лежать на диване, а делать дела, соображать, постоянно быть занятым. Откуда ни возьмись у него появилось желание отправиться в Англию, посмотреть на Большого Бена. Но в тот момент это было просто невозможно.
- Миш, когда мы поженимся? – часто в шутку говорила Julie. Но, конечно же, всё это было ясно: она хотела выйти замуж за него. Отец был согласен. Жоре Михаил тоже нравился. И Саша с Лизой принимали его очень хорошо. А Julie была без ума от него.
- Ох, дорогая. Я думаю, что надо дожать проект до конца, а потом и свадьба! Куда спешить? У нас тоже отчёт и выставка на носу.
- Знаешь, ты же меня любишь. Так что я полностью доверюсь тебе в этом вопросе. Иди сюда – я тебя обниму.

 Проект вышел на экраны. Народ сначала смотрел его не ахти, будто бы чего-то боясь, а потом рейтинг показал, что данное творение было создано не зря. «Убить пафос» сразу окупил себя. Его смотрели все: от мала до велика. Это была не программа, оформленная и разработанная по тогдашним принципам, это была жизнь. Жизнь, черты которой Julie видела по-особенному, не как все, но которые были реальностью; она решила показать всем, в чём они живут, чего стоит бояться, к чему стоит быть готовым и всю элитную массу дерьма.
 Julie не была шокирована таким успехом: наверное, она была готова к этому, ведь не зря старалась, проводила в студии бессонные ночи. Не зря Саша взялся ей помогать – он тоже видел потенциальную победу. Победу нравственности над наигранным, неестественным.
 Всё пошло замечательно.
 
 В студию стали поступать письма о возможных сценариях дальнейших выпусков, хотя этого не требовалось. Также Julie и бригада получали подарки, мягкие игрушки, иногда доходило и до денег, которые они перечисляли в благотворительные фонды.
 Позже, как и предполагалось, сыграли свадьбу. На квартиру денег уже хватало, даже можно было позволить себе небольшие излишества. И Михаил повысился: видимо, не хотел отставать от жены в профессиональном плане. Это была невероятно красивая пара со всех сторон: они смотрелись превосходно, и когда появлялись на различных вечерах, нельзя было увидеть их наедине – постоянно кто-то подходил к ним, разговаривал. И внутренний мир их был полон, разнообразен. Они любили вместе проводить время после работы: приготовить дома ужин, посмотреть фильмы, почитать, порассуждать, или, поспать, наконец, после трудовых будней. Выходные часто проходили на природе, и даже Том иногда выбирался с ними. В иных случаях Julie любила заниматься физическим трудом. Пробежаться или прокатиться на роликах ей не составляло никакого труда.
 Однажды долгожданный разговор произошёл. Начал его Миша:
- Julie, слушай, не секрет уже. У нас будут дети?
Julie улыбнулась и начала плакать. Долго смотрела в глаза мужу, а потом подошла и крепко обняла его.
- Да, милый, я бы очень хотела.
- Я тоже жду и думаю, что уже пришла пора. Ведь это так чудесно. Тем более, ты уже проделала много работы. Конечно, нелегко будет отдаться этим годам. Но ради ребёнка стоит жертвовать чем угодно.
- Да, я согласна. Как пойдут дела. В принципе, ты прав: дальше тянуть нет смысла.

 Ровно через год в семье Морган-Сапфировых появился малыш. Назвали его Максом. Он был похож на обоих родителей. И был очень красив.
 Время шло, и никто из семьи и ее знакомых не останавливались на достигнутом. Михаил Сапфиров на некоторый момент отдалился от своей работы, и Том его, естественно, не винил. Саша и Лиза продолжали черпать всё возможное из жизни. Они создавали новые проекты, но те публика не всегда принимала. Промах – ещё один шаг к победе. Они часто навещали семью Julie и Михаила.
 Julie, как и полагается, полностью отдалась воспитанию ребёнка. Она пыталась сделать для него всё. Михаил стал чаще появляться дома, предлагая любую помощь со своей стороны. Он то ходил за детским питанием, то помогал Julie по дому. Но все-таки иногда ему приходилось идти в офис, так как были задания, с которыми мог справиться только он, и никому другому их даже и не думали поручать.
 И Julie постепенно начала возвращаться к своей профессии. От неё ждали новых ударных проектов. Она не скисала всё это время. Она хранила в себе новые фантазии, но теперь, после длительного перерыва, их было крайне сложно осуществить. Как раз когда она вышла, Саши и Лизы с Андреем не было в столице. Оны были где-то за границей. Сложно было возвращать прежние навыки одной. Миша никак не мог помочь в этой сфере. Казалось, что всё не клеилось только из-за долгого отсутствия, но проходили месяцы, и всё так же – ничего не появлялось на экранах, даже анонсов на предполагаемые и готовящиеся к выходу программы не было. Том оправдывал дочь и пытался объяснить ей, что, конечно же, что она хотела после стольких месяцев! Но Julie сначала надеялась на правду отговорок, но всё же чувствовала в себе чего-то недостающее. Этот заход не сопровождался энтузиазмом, даже интерес почти пропал. Тут ничего и никому не было возможно сделать. Да и сама она не могла ничего изменить. Она рассказала Мише. Он предложил ей подумать о работе в другой сфере.
 31 год. Женщина в расцвете своих сил, с маленьким ребёнком, но вряд ли кому-то нужная без опыта работы. На телевидении её место утерялось, будто испарилось куда-то. Когда приехали Лиза, Саша и Андрей, отношения между их семьями тоже куда-то начали пропадать. Всё это наводило тоску на Julie. Самое обидное то, что она понимала, что это и есть жизнь, в том числе, та жизнь, которую она пыталась осветить в своей программе, и что от неё никуда не деться. Но спасало её единственное правило: «Всё, что ни делается – всё к лучшему». Том заметил, что ей стало почти всё противно, как тогда, после трагедии с матерью. Все люди, некогда считавшиеся друзьями, испарялись, исчезали. Всем как будто стало неинтересно общаться с человеком, профессия которого не обещает большую сумму денег впереди.
 Макс рос. И отношения в семье росли. Том стал всё чаще проводить время с внуком. Водил его в цирк, зоопарк, на детские спектакли. Максим будто бы всё понимал. Он был серьёзным мальчиком, даже в таком возрасте было ясно, что будущее – за ним. Он в срок научился шагать, ходить в туалет, сидеть. Короче говоря, всё было идеально. Как только у Julie появлялись мысли о том, как всё плохо вокруг, она приходила в комнату к сыну и подолгу на него смотрела. Смотрела в его большие красивые глаза, которые вселяли надежду на то, что всё будет хорошо.
 Мише позвонил друг и пригласил его с семьёй за город на пикник. День был у Миши как раз свободен, да и Julie не должна была отказаться.
- Слушай, мне Олег звонил, говорит, приезжайте к нам: у нас все тут собрались. Да и Максу будет с кем поиграть – у них тоже маленький.
- Это хорошо. Но у Максимки температура поднялась. И кашляет он что-то. Давай ты поезжай, нельзя им отказывать. А я – вы же там на пару дней – приеду с ним завтра, если выздоровеет.
- Да, планировали на несколько дней, пока праздники. Ты уверена? Может, мы возьмём всё необходимое? Или мне совсем не ехать? А то один как-то!
- Нет-нет. Мы с Олегом и Томой давно не виделись. Ты им передай большой привет. Может даже, сама я позже позвоню. Ладно?
- Хорошо. Тогда я выеду минут через 40. Душ приму.
- Да. Так будет лучше.
 Миша позвонил и сообщил Олегу, что приедет один.
 Договорились о том, во сколько и где встретятся.
 Миша уехал.
 Julie находилась постоянно около Макса. У него был жар. Но странно. В середине июля. Наконец она уложила его в кроватку и пошла смотреть телевизор. Ей удавалось это сделать крайне редко. Немного посмотрела про продюсеров в сфере модельного бизнеса. Про Очкарика, который «ловит» девушек и кидает их фотографии на сайт, где американские толстяки-богачи выбирают себе жён среди них. Это, конечно, дело интересное, но грязное до боли.
 Julie вспомнила о том, как они дружно работали год назад, как все пытались помочь ей. Тогда она думала, что это всё шло от сердца, от души. Но нет. То были корыстные люди, как показало время. Время открывает все тайны. И оно же лечит боль. Она постепенно заснула.
 В это время Том сидел у себя в кабинете и заканчивал план предстоящей выставки. В офисе было от силы 5 человек. Им тоже необходимо было что-то закончить.
Жора ворвался в кабинет Тома, встал как вкопанный и не мог сойти с места. Он смотрел горящими глазами на Тома. А эти глаза предвещали ужасные новости. Том подошёл к нему и начал трясти.
- Что? Что такое? Что там произошло? Ну, говори же, говори! Что такое?!
- … Миша…
- Что Миша?
- …погиб…
- ЧТО?!
- Я ехал из Зеленограда и смотрю: авария на Дмитровском шоссе. Я бы даже не остановился. Но там была его машина. Audi A6. Это ведь его машина???
- Да, да, да, это его машина! Ну, а что там?
- Какой-то скот пьяный, тварь, на грузовике. Урод. Въехал. В бок прям. Миша был на второй полосе, а тот, наверное, пытался сместиться. Сука пьяная. Как его пропустили на дорогу?! Я вылез из машины. Их уже перетащили. Прошёл через полосы. Смотрю: Миша. Не шевелится. Там уже вся милиция, а скорой - нет. Не понимаю! Что за страна! И все едут и орут, мол, что встали. А я ору: «Заткнись! Езжай вперёд! Авария! Миша!». Меня еле пустили туда. Но это точно он. А рядом цел и невредим этот водитель. Срань пьяная. Лицо красное, как из казино вышел. Я набрал скорую. Она позже приехала. Посмотрели, осмотрели. Сказали – в морг. А я оттуда не мог позвонить. Там не ловит ни у кого.
- НЕТ!
- Я не могу. Миша. За что?!
- Julie не знает?
- Я не знаю. Я даже не знаю, куда он ехал в том направлении. У него, по-моему, там друг какой-то. Но почему без Julie и Макса?
- Ох, Боже, спасибо, что без них обошлось. Что – Царство Небесное ему?
- Да, Царство Небесное.
- Ты знаешь, в какой морг?
- Да, тот, что неподалёку там. Номера не знаю. Знаю, как проехать. Julie когда мы скажем?
- Если ей ещё не сказали…
- Куда едем? В морг?
- Да. Чёрт подери. За что же это всё такое?
 Они поехали в морг. Увидели тело Михаила. Свежее ещё. Он был весь в крови. Это было дикое зрелище. Сломан нос. Слева – рёбра. Повреждена нога. Лицо полностью изуродовано.
Они вышли оттуда с красными лицами и глазами, полными слёз. Поехать к Julie было необходимо, но страшно. Постоянные стрессы из-за воспоминаний.
- Алло?
- Алло, пап, ты знаешь…
- Про Мишу?
- Да, пап, опять!!! За что же это всё?
- Милая, знаю. Мы были в морге. Боже. Я сам не понимаю. Мы сейчас у тебя будем через пару минут.
- Хорошо. Макс, Слава Богу, спит ещё.
 
 Том с Жорой приехали и бросились к Julie и, как тогда, залитые поганой атмосферой чьей-то смерти, стали обниматься. Никто не мог найти ответа, никто даже не смел копать вглубь.
 Julie было настолько тошно, что всякие разговоры, постоянно начинавшиеся и возникавшие, моментально угасали. Она просто не могла понять, что творится в этой стране: почему она, приехав сюда, уже успела потерять стольких людей, и каких людей! Неужели нельзя было предотвратить такие вещи? Нет. Нельзя было.
Теперь она осталась одна с Максом. Конечно, всегда были готовы помочь и отец и Жора, но нет, это было совсем не то, к чему она так долго стремилась.
 Максима забрали близкие друзья семьи – пожилая, но активная пара, Вера и Дмитрий Мальтовы. Julie было необходимо в короткие сроки уладить всё с похоронами, не потерять веру в лучшее и не потерять образ любящей матери для Максимки.
Всё произошло быстро, как надо, на похоронах присутствовали ближайшие люди. Особо разгоняться она не могла, так как каждое новое лицо делилось воспоминаниями по-новому, и невозможно было не плакать.
 Макс, уже научившийся говорить, звуками и своим пытливым взглядом спрашивал маму, где папа. Julie понимала, что как только сын подрастет до возраста, когда он будет в состоянии переживать и понимать потери, она ему скажет всю правду. Это момент наступил очень быстро.
 Она продолжала сидеть дома, извлекать выгоду для себя и сына. Она изменилась, конечно же, сохранив в себе прежнюю доброту и открытость. Но невозможно просто пережить такие потери. Максим рос сдержанным, способным принимать жизнь такой, какой она действительно являлась. Он разделял с мамой все свои победы и поражения. Он понимал каждую слезу Julie, он обожал Тома, он часто проводил время с Жорой. Максим был самым умным и развитым в классе. В некоторые моменты этот факт компенсировал Julie ее маленькие проблемы.
 От Даниловых совсем ничего не было слышно, о всех режиссёрах, операторах и сотрудниках – тоже. Странно, но слабый человек – это именно тот человек, который отворачивается от другого, нуждающегося в помощи, а не тот, кто в ней нуждается. Julie всё же оставалась сильной духом.
 Жора и Том постоянно пытались придумать Julie какой-нибудь способ развлечься, но ясно было, что ничем ей не помочь. И снова, как после произошедшего с подругой, Julie пришла в себя совершенно внезапно. Она теперь нормально, не тяжело разговаривала с окружающими, стала лучше есть, ее глаза снова обрели жизнь и начали излучать радость. Ни в коем случае нельзя было жить под напором обстоятельств. Тем более, что ребёнок её находился на одном из самых трудных периодов своего развития.
 Ей вспомнилось, как они с отцом и Жорой недавно посетили один из ресторанов на Чистых Прудах – «Ностальгия». Там она познакомилась с шеф-поваром ресторана Давидом. Он был другом Жоры. Когда-то по молодости они любили проводить время на гонках. С тех пор дороги разошлись, но дружба осталась. Julie попросила у Жоры телефон Давида, хотела с ним встретиться и обсудить некоторые дела.
- Алло?
- Алло. Давид?
- Да, слушаю.
- Давид, здравствуй, это Julie, помнишь, в «Ностальгии» с тобой познакомились, с Жорой ещё когда были.
- Ах, да, привет, Julie. Как ты? Какими судьбами?
- Да я вот подумала немного, поразмыслила. Я вспомнила, что ты говорил, что тебе нужна финансовая и творческая помощь в проведении некоторых выставок и показа блюд.
- Да, говорил такое. Ты мне можешь чем-то помочь?
- Я думаю, что можно попробовать. Я же в прошлом своём продюсер, да и сейчас, в принципе, навыки свои не все утеряла. Так что давай где-нибудь пересечёмся, обсудим, если тебя заинтересовала идея?
- Хорошо. Я вполне готов. Но надо еще заехать на кухню. Давай в «Ла Кантине»? Знаешь, как туда доехать?
- Да, это на Тверской, в начале улицы.
- Да. Там в 6 часов.
- ОК. До встречи.
- Да, до встречи, пока.
- Пока.

 До шести часов Julie приготовила обед Максу, сходила с ним погулять, а потом завезла его к Тому. Он удивился, когда Julie рассказала ему насчёт запланированного с Давидом. Он даже и не подозревал, что она вернется к своей работе.
 Как и договаривались, они встретились в «Ла Кантине» в шесть вечера. Сначала заказали по чашечке мексиканского кофе, а затем, не желая медлить, Julie приступила к делу. Она расспрашивала, что именно Давид хотел донести до зрителей в своих показах, как он хотел, чтобы выглядело место, где всё будет проходить, в каких цветах всё должно быть украшено и тому подобное. Давид сначала даже удивился тому, насколько серьезно Julie подошла к процессу. Но потом он действительно убедился в том, что с ней он может сработаться, и получиться может не так уж и плохо, даже наоборот.
 Так как Давид представлял в первую очередь французскую кухню, он хотел, чтобы декорации были выдержаны в тонком и проникновенном стиле вечернего Парижа. Зал должен был быть оборудован 75 сидячими местами и специальным отделом для журналистов и операторов. Так, чтобы всем было удобно наблюдать за происходящим на главном столе. Билеты стоили немного-немало 250 долларов. Они обсуждали еще много таких нюансов, постоянно возвращаясь к теме финансов. Пока что расчет был удовлетворительным для обеих сторон.
 Разошлись Давид и Julie на том, что утром следующего дня встретятся в офисе Давида с профессиональными дизайнерами и декораторами.
 Julie поехала за Максом к отцу домой. Там она их не застала. Позвонила Тому на мобильный. Он сказал, что они в магазине покупают хлопья и скоро будут. Julie села на кухне и стала думать о проекте с Давидом. Она ещё не до конца понимала, что вызвало в ней интерес заниматься новым делом. Но она уже представляла и кресла, на которых располагаются почётные гости, и декорации, выдержанные в стиле Парижа, и Давида, творящего чудеса на главном столе. Она видела те жадные и горящие глаза зрителей, желающих попробовать его творения; видела их всех, выряженных в красивейшие наряды и надушенных французский perfume. Она знала, что на следующий день это событие обойдёт все журналы и газеты, и имя Давида Трилье будет вновь востребовано.
 Но пришедшие мальчики не дали ей замечтаться. Они втроём посидели, попили чай и Julie с Максом поехали укладываться спать домой.
- Мам?
- Да, сына?
- Что будет дальше с нами?
- Зайка, что ты имеешь в виду? Дальше – это когда?
- Я имею в виду – вообще.
- Милый, я не могу тебе сказать, я сама не знаю. Но знаешь, лучше не задумываться о том, что будет, лучше планировать и добиваться своих целей.
- ОК.
 После этого разговора наступило долгое молчание, нарушившееся только при прощании на ночь.
- Мама, я тебя люблю.
- Я тебя тоже, малыш.
- Не называй меня малышом: я уже всё понимаю, и можно меня называть мужчиной.
- Да, Макс, это правда, но для меня ты навсегда останешься малышом.
- ОК.
- Спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
 Julie спустилась вниз и снова начала думать. Но уже не о проекте, а о сыне. В нём она видела будущее, ещё какое будущее! Она радовалась тому, что ей ничего не приходилось скрывать от Макса – он разделял с ней всё. Может, он не мог всё выражать словами, но его взгляд заставлял её жить. Ради него одного можно послать всё к чертям и смотреть в его глаза, утопая в них.
 Уже наступило 12 часов. Глаза слипались. Да и ни к чему было дальше бодрствовать.
Настал понедельник. Рабочая неделя. Макса Julie отвезла в школу. Сама поехала к Давиду на встречу. Выставка-показ должна была состояться через 16 дней. Начали обсуждать, кому отправлять пригласительные билеты. Начали рисовать декорации на бумаге. Потом плавно с бумаги перемещали в зал взятого в аренду помещения. Давид был доволен, Julie была довольна, а мастерам давно не приходилось видеть и исполнять такой заказ: всего было много, но в меру. Рабочее место оборудовали техникой Bosch, с владельцами которой у Julie некогда был контракт.
 После двух недель готово было всё. А всю усталость как рукой снимало при виде сделанного – всё было идеально. Как и тогда, готовясь к первому выходу на экраны «Убить пафос», Julie не спала ночами, стремясь достичь совершенства. И ей это удалось вместе со всеми работниками.
 В среду, как и предполагалось, в 15 часов начали приходить приглашённые. Среди них был немало известных людей. Давид, конечно, нервничал, но ему было не привыкать. Он умел и с радостью работал на публике, перенимая их настроение, атмосферу, царящую в их сердцах; он бросал на них свои сумасшедшие взгляды. Он пускал в ход всё, что попадалось под руку. Его целью было изобрести новые блюда или возродить старые рецепты французских поваров; и всё это было спонтанно, совершенно неподготовлено – в этом и заключалась одна из интриг шоу.
 После, у гостей была возможность попробовать понравившееся блюдо, но, как и полагается, за отдельную плату. Так как, кстати, вид с улицы был совершенно доступен любому человеку, – окна были не окнами, а огромными кусками стекла – любители поесть да и просто зеваки облепили всё пространство. Довольными остались все: от уличных прохожих до организаторов шоу.
 Давид, Julie и вся команда поехали отмечать событие в один из ресторанов с японской кухней – французская им порядком надоела.
 Для журналистов данное событие было лакомым кусочком. И для прямого эфира нашлось место, и для полос в газетах и журналах.
 На следующий день, как и следовало ожидать, Давид принимал огромное количество звонков; его имя снова обрело популярность и стало востребованным – одна из задумок организаторов. Julie Morgan – она же возродилась, как продюсер и человек, который может организовать всё превосходным образом. Она вновь заинтересовала многих лиц, и постепенно к ней начали поступать письма и предложения о сотрудничестве. Отказаться было сложно. И она искала для себя самый интересный, и в то же время хорошо оплачиваемый вариант. Том посоветовал ей не прерывать связи с Давидом и в дальнейшем помогать устраивать такие вечера. Но Давид немного позабыл Julie – вероятно, был оглушён снова свалившейся на него славой. И она это полностью. Но всё-таки в глубине души было обидно: мол, истратила столько сил и времени. Но ничего: она оправдывала это приобретённым опытом.
 Глядя на Макса, Julie понимала, что уже пора задумываться о его будущем, помогать ему, пристраивать его в разные кружки и секции. Постепенно в голову приходили мысли о новой программе – «Pro Будущее». Имелось в виду два значения: первое – про будущее: что же будет дальше с нашими детьми, как им выжить и что советовать, оглядываясь на предыдущие поколения; второе – профессиональное будущее: какую профессию дети выбирают, о какой карьере они задумываются, кем будут работать. Две части: взгляд и мнение старших и выбор и жизнь детей.
 Julie снова захотела показать всю правду жизни. Хотела заново обратить внимание зрителей на бездомных детей, детей-инвалидов, детей, лишившихся родителей и разных возможностей по тем или иным причинам. Нельзя было вести разговор только лишь о чадах, пристроенных их родителями в ВУЗы, у которых была сладкая жизнь. Надо было освежить и изменить отношение к жизни заевшихся богачей, не видящих ничего дальше своего носа. В конце концов, эта программа была бы полезна для самих детей.
 У Julie открылось третье дыхание. Она зажила жизнью, полной новых ощущений, когда ездила снимать репортажи, связывалась с различными по статусу и характеру людьми. Ей приходилось бывать в интернатах довольно часто. И каждый раз, возвращаясь домой, она смотрела на Макса и благодарила Господа Бога за то, что у её сына есть мама, что он живёт в замечательных условиях, и говорила, что никогда не бросит своего малыша и будет делать всё возможное для его развития.
 Ей пришлось собрать новую команду. Хотя это и не были проверенные временем люди, они казались ей такими же благородными, как и она сама. Она не могла даже позволить себе подумать о том, что они могли покинуть её, перестать помогать ей с программой. Они и не могли. Она была права. Их заинтересовала идея. Они, может быть, даже сами часто думали об этом, но у них не хватало духу говорить об этом вслух – настолько велика и трудна была проблема будущего детей. Они смотрели на Julie – и видели, как она вкладывалась в проект, и сами получали невероятное вдохновение от этого. Даже операторы, привыкшие к съёмкам в горячих точках и неоднократно видавшие убитые тела и массовую смерть – даже они, бывало, пускали слезинку.
 Режим был нон-стоп. Макс стал больше времени проводить с Томом и Жорой. Он интересовался программой, которую создавала Julie и постоянно задавал разные вопросы, от сложности и серьезности которых она была в восторге. Как ни странно, мама жила своей жизнью, Макс – своей. Он рос, развивался, интересовался вещами, ранними для его возраста, но полезными для будущего.
 И вот снова прорыв: новая передача «Pro будущее» вышла на экраны. Она поднялась сразу же – не пришлось ждать так, как при «Убить Пафос». Заинтересованы были все. Рейтинг возрастал. Росла популярность Julie, она снова была востребована среди деятелей TV- и Кино - индустрии.
 У нее появились два варианта: вновь быть поглощённой своей работой, корни которой все-таки в ней сидели, причем, глубоко; или отдаться семейной жизни.
 Так как она видела самостоятельность Макса и всячески поощряла её, она решила, что ей осталось жить гораздо меньше, чем ему, и что она хотела ещё успеть что-то сделать. Что-то, что перевернуло бы сознание людей, их взгляд на проблемы, в первую очередь касающихся их собственных детей и их самих. Она хотела помочь народу, нации, человечеству, в целом. Но знала, что отдачи она может не получить никакой.
Ей не нужны были деньги, премии, рейтинги популярности, первые места в глянцевых журналах. Ей нужно было одно – победа над «аморальностями». Всё.
 Макс погиб. В день рождения Гитлера он возвращался домой. Он шёл из школы, после факультативных занятий. Ему надо было купить несколько книжек для проекта на следующую неделю. Он по пути заехал в «Библио-Глобус» на Лубянке. Оттуда он решил прогуляться до «Чистых Прудов». Там как раз и собралась толпа этих грязных, бритоголовых и пустоголовых уродов. Они стояли каждый с тремя бутылками пива. Атмосфера была ужасная: мат, дым, зло.
Макс завернул, чтобы пройти внутрь станции, но невозможно было пробиться. Еле-еле он протиснулся, дошёл до турникетов, прошёл через них и спустился вниз на Сокольническую линию. Там народу было не меньше. Макс думал, что ничего ему не грозит. Он не боялся таких вещей. Знал, что всё будет хорошо. С какой стати им было его трогать?! У него не лицо кавказской национальности, нет широких штанов, нет ничего вызывающего и провоцирующего агрессию. Он, как обычно, прошёл к середине зала и достал одну из купленных книг. В это время сзади к нему незаметно подлетел пьяный скинхед и толкнул на рельсы. Вокруг началась паника, крики, стоны. Кому-то стало плохо. Начали просить помощи у милиционера, который пришёл только через 10 минут. Максим ударился в особенности головой о противоположную стенку – и расшибся насмерть. Машинист, издали все-таки заметивший что-то неладное, не остановился.
Поезд переехал Макса, надвое разложив его тело. Это была трагедия. Это было самое бесчеловечное отношение, которое только можно было придумать. Мальчик, не виновный ни в чём, - за что ему такая участь? Может, если бы он прожил дольше – было бы еще более трагично? Но – опять – за что?
 Здесь никто ничего не мог сделать, придумать, предпринять. Даже скин, сотворивший такой ужас, давно сбежал. Но за такое зло ему должно вернуться зло, опаснее и ужаснее в десятки тысяч раз. После такого поступка, скинхед попадал в сравнение с террористами. Тут ничто не могла оправдать его поступка.
 Макс был мертв. Причём, мёртв так, что целой осталась лишь часть носа. Всё остальное – было смесью крови, грязи, одежды и органов. Не мог поверить в произошедшее ни один человек. После произошедшего всех охватил страх. Страх за самих себя, за своих детей, за будущее, которое могло оборваться таким же образом.
 Всё равно нашёлся нахал, хам, дегенерат, который позволил себе прокричать: «Скоро метро-то запустят?»
 Но никто не обратил на него внимания.
 Трудно было распознать останки тела Макса и идентифицировать его личность, так как всё были разбросаны по низу.
 Макс не появился дома даже в одиннадцать, когда это был крайний срок.
 Julie начала звонить ему на мобильный, но он был недоступен, потому что телефон разлетелся на несколько частей. Решила подождать ещё немного.
Но сколько времени ни проходило – известий о местонахождении Макса не было.
Julie собралась, села в машину и поехала в школу Макса; до этого она дала знать Тому, что его еще не было дома и что она ума не могла приложить, где он находится. Но когда она приехала в школу и узнала, что Макс очень давно ушёл, она не поверила своим ушам.
 Где мог быть её сын, никогда не опаздывавший, не загуливавший, пунктуальный?
- А Вы не знаете, куда пошёл Макс? Домой или ещё куда-то?
- Нет, конечно. Не знаю. Он же не отчитывается мне. Ну, может, гуляет где-нибудь. Мальчишка же ведь. Да, наверное, гуляет. Отчего бы не гулять. Правда, что вот уже двенадцатый час. Но не знаю. Правда - не знаю.
- Спасибо большое.
 Julie вышла, хот ничуть не удивлённая скороговоркой охранника, но задумавшаяся очень серьёзно над этой темой. Всё-таки она не верила, что Макс, не предупредив её, пошёл гулять, тем более – в такое время. Она позвонила Тому, рассказала всё. Они вместе начали думать, где его искать. Но у обоих не было ни малейшего представления об этом.
 Тут Julie вспомнила, что Макс в последнее время был занят подготовкой какого-то проекта, что-то всё время придумывал, записывал, читал, узнавал, составлял на компьютере. Ей в голову пришла мысль о том, что он мог зайти купить очередную книгу.
 Но в какой магазин?
Ближе всего и оказался «Библио-Глобус». Но это никак не помогало. Да, он там был.
 Но гораздо раньше. Julie продумала возможный путь Макса до дома и решила, что, скорее всего, он поехал через Чистые Пруды.
 Julie подъехала к Чистым Прудам и увидела ужасную картину: кучу скинхедов, месиво диких рож. Помимо того – рядом с метро стояли машины Скорой Помощи и Милиции. Невольно у Julie пронеслась мысль о том, что с Максом приключилось что-то непоправимое. Но она не дала этой мысли развиться. Можно было предположить, что было слишком много народу, и из-за толкучки было очень сложно пробиться наружу. Понемногу люди выходили из дверей метро. Но протолкнуться было ещё сложнее, чем раньше. Julie чувствовала: с её мальчиком что-то не то. Она спешила спросить у людей, что же случилось, почему здесь машины. Хотела скорее успокоить себя. На десятый раз какой-то мужчина рассказал, что там произошло, так как он находился внизу с самого начала трагедии.
 Julie поняла: Макса, её единственного и любимого сына, её сокровища, её смысла жизни не стало. Первые пять минут она пребывала в непонятном состоянии – не верила, что ли, осознать до конца не могла. А потом, наконец попав в метро, на станцию, она увидела огромную толпу людей: милиционеров, фельдшеров, простых людей, желавших помочь. Но сразу почему-то её взгляд бросился на стену, где было размазано огромное пятно крови. А внизу – останки Максимки: части его тела, разорванные и разлетевшиеся. Вокруг всё тоже было залито кровью. На неё смотрели, как на сумасшедшую. В её глазах зрачки просто зверствовали, выражение её лица было не похоже ни на что человеческое. Первый раз в жизни она дала волю эмоциям. Эмоциям, которые переполняли её с ног до головы – она начала орать, обращаясь к Небу. Она кричала не на кого-то, а просто потому, что это было необходимо. Ей некуда было смотреть. Она не понимала, что делает здесь, почему вокруг чуждые ей люди, что им надо, и почему Максима больше нет, а вместо него – размазанная по всему метрополитену кровь.
 Много в жизни она натерпелась, многое видела, чувствовала, но такого чувства, когда она не могла более сдерживать рвущиеся вон крики и звуки – такого – никогда не было. Сжав руки в кулаки, она смотрела наверх, на потолки, но видела она не их, а что-то, близкое и понятное ей одной. Связь между ней и Небом была велика. Но в ту минуту этого никто не понимал, да и дела-то никому до «этой странной женщины» не было.
Слёзы катились по щекам Julie. Она спрыгнула на рельсы и бросилась в лужу крови своего сына. Она не хотела терять ни капли. Она не могла позволить ему покинуть её просто так, ни за что. Ведь всё, что ею ни делалось, - всё было ради него. Ради того, чтобы они жил. Умирать такой глупой и несправедливой смертью в начале своего жизненного пути было просто дикостью.
 Сотрудники Скорой помогли Julie подняться, вытащили её на свежий воздух и сразу же запихнули в свою машину. Ей нужна была прежде всего психологическая помощь. Но здесь помочь или даже попытаться проникнуть в глубь её души и состояния никто не мог и не смог бы при всём желании.
 
 Прошло четыре месяца с момента трагической смерти Максима. Сюжет этот обошёл весь мир. Он показал, насколько бесчеловечными являются многие люди. Насколько они тупые, бессердечные, чёрствые, не понимающие и не анализирующие свои поступки. Это был пример того, каких – даже людьми не назовёшь – придурков надо опасаться, с кем не стоит связываться, кого надо сажать и уничтожать. Многие открыли глаза на реальность. Хотя такое не должно было, но вполне могло, случиться с ними, всё же люди призадумались.
 Julie не вылечивало ни время, ни врачи, ни Том с Жорой не могли ей помочь. Тут нечего было сделать – потеряно главное в жизни. Ребёнок. Свой собственный ребёнок. Ребёнок, погибший не по своей глупости, а просто потому, что другому захотелось повеселиться – потолкаться. Могло быть бы иначе – Макс бы остался инвалидом на всю жизнь. Но этого не случилось. Julie больше не была похожа на женщину, на мать, на человека. Она потеряла душу, дух, смысл жизни. Больше не было ничего, кроме повседневных таблеток и уколов. Ничто её не интересовало. Разве что приходившие к ней любящие её люди: Том и Жора. Да и то они видели, что есть два выхода: Julie умереть, чтобы не мучиться; или же коренным образом изменить жизнь.
Конечно, более гуманным был второй вариант, но для этого надо было продумать всё до мелочей.
 Можно было увезти Julie за границу, устроить ей беззаботную жизнь, но это было как-то неестественно, наигранно. Значит, надо было, оставаясь в столице, улучшить условия жизни.
 Всё же, после долгих месяцев принятия лекарств и бесед с психологом, Julie становилось немного лучше. Она вспоминала хорошие моменты жизни, карьеры, реже стала плакать, чаще улыбалась. Потихоньку она должна была обрести свой прежний облик. К новому году врачи обещали Тому, что она поправится, чуть ли не полностью.
И Julie прилагала немалые усилия к тому, чтобы забыть случившееся. Хотя фраза «надо было продвигаться вперёд, а не жалеть о бывшем» была в данном случае сложной для восприятия Julie, она её понимала и поддерживала. Так и произошло.
 В новый год она вошла уже здоровая, окрепшая, готовая к дальнейшим победам и поражениям.
 Позже, когда всё встало на свои места, Julie постепенно возвращалась к работе. Но перерыв снова дал о себе знать.
 В этот раз по-иному всё сложилось: команда её была готова к труду, она не покинула Julie, не побоялось трудностей. А значит, всё должно было быть хорошо. Ей самой порой было до простого интересно, когда же кончится цепочка, которая уносит жизни любимых ею людей, которая несёт одни только несчастья. Будет ли когда-нибудь виден её конец.
Но Julie теперь редко приезжала домой поздно или проводила ночи в студии. Она жила одна. Дома её никто не ждал. Том как-то посоветовал ей завести домашнее животное, но она отказалась, сказав, что боится, что и оно умрёт неожиданно и больно.
 Весной позвонил Давид. Прошёл ровно год после той самой выставки, устроенной Julie. Она сначала была удивлена и долго не могла понять, что же надо человеку теперь, когда он обрёл популярность, и с чего так внезапно он позвонил именно ей. Давид принёс свои соболезнования. А Julie повела себя на редкость сдержанно – не заплакала, а даже будто пропустила мимо ушей. У Давида была какая-то задумка. За время своего отсутствия он успел открыть свой ночной клуб, который, впрочем, был достаточно хорошим. Во-первых, он пригласил туда Julie – посмотреть, оценить, подсказать что-то. Во-вторых, он рассчитывал на её профессиональную помощь в проведении каких-то живых концертов и показов мод. Julie почувствовала что внутри, что-то, что отталкивало её от этого человека, некогда казавшегося ей интересным и бескорыстным. Она отказалась, при этом стараясь не испортить с ним отношений. Давид явно не ожидал отказа, тем более – поспешного. Он надеялся на Julie. У него было много знакомых, которые могли бы ему помочь, но обратился он именно к ней. Отказом он был поражён и даже обижен. Он положил трубку. Julie перезванивать не стала. Она и так не могла бы ничем помочь Давиду – работы было по горло. А люди ждали новых сюжетов, особенно после трагедии с её сыном. Им было интересно, как она перенесла эту потерю, и как это отразится на её программе.
 Julie оставалась той же работягой, постоянно над чем-то размышляющей, ищущей пути создания материала, лучше и интереснее прежнего. Но она больше не была такой же открытой – произошедшее заставило её замкнуться в себе. Конечно, она была открыта только близким людям, но все равно это было не так, как прежде. Совсем не так. Не в чем было упрекнуть Julie. Да и незачем. Сюжеты выходили на экраны. Народ не потерял к ним интереса. Слава Богу.
 Прошло несколько недель после звонка Давида, и Julie увидела статью в журнале. Она называлась «Показ рож». Тот самый показ мод, который планировал устроить Давид, почти провалился. Не потому что были недостойные модели или плохая дизайнерская одежда. А всё потому, что почти вся публика сильно напилась, в том числе и Давид – директор ночного клуба. В журнале были фотографии, полностью передававшие дебош, которые произошёл в том клубе на днях. Там были действительно «рожи», пьяные рожи тех, кто испортил вечеринку. И Давид фигурировал на первых полосах. Это был крупный провал. Людям в ту ночь отменили все рамки дозволенного, расширив их до размеров Вселенной. Поэтому пафосные москвичи, как всегда, не сумели себя контролировать – и всё закончилось как всегда, плачевно для них же самих. Julie было обидно за человека, о котором раньше она была очень хорошего мнения. Но она нисколько не сожалела о том, что отказала ему в помощи. У Давида после стремительного возвышения снесло крышу. Он думал, что ему всё дозволено. А так бывает в большинстве случаев, когда ты просто не можешь контролировать себя и становишься похожим на похотливого, зажравшегося скота. Давид много раз после скандального провала звонил Julie, будучи и трезвым и пьяным. Она не могла понять, что же теперь он хотел от неё – подняться обратно в короли? Она могла бы ему помочь, по-человечески помочь, даже могла снова сделать его имя востребованным и закрыть глаза на ту самую ночь в клубе, показав и предъявив его под новым соусом. Но и не могла. И желания было немного.
 Всю жизнь она помогала окружающим. В конце – получала плевки, с которыми всё же впоследствии справлялась, так как приходилось справляться, иначе было не выжить. Всё время за помощью обращались к ней, могли много времени проводить рядом, ради своей же выгоды, а потом, как только их имена становились на несколько позиций выше, могли просто так уйти, ничего не сказав; исчезнуть, не предупредив. Ко всей этой реальности – к дерьму, в основном, – Julie привыкла давно.
 Том постепенно отходил от привычных ему трудовых будних, тем более, что компания прекрасно справлялась со всеми поставленными перед ней задачами. Том решил не перевалить своё дело на их плечи, а отдать бизнес им, более молодым и перспективным, нежели он сам. Причём, людям давно проверенным и надёжным.
 Теперь он решил заниматься работой дома. Какой – он ещё до конца не сумел определить, но знал, что она обязательно должна быть ему и интересной, и полезной. Может даже какая-нибудь работа в Интернете. За копейки. А можно было и без них.
Жора стал чаще пропадать, так как Тому теперь реже требовалась его помощь, да и передвигаться ему особо не нужно было. Бывало, Жора заезжал на совместный ужин Julie и Тома, сидел с ними, рассказывал им о своём новом, диким до ужаса увлечении – игровых автоматах, которые пока что приносили ему какие-то выигрыши. Julie всегда пыталась уверить Жору, что ни к чему хорошему это не приведёт. Но что мог ответить человек, полностью поглощённый жаждой азарта и адреналина! «Да вы что, думаете, это зайдёт слишком далеко? Я же немного. Не зависаю там целыми днями. Пока выигрываю. Как только чувствую, что качусь вниз, - ухожу. Я могу себя контролировать. Далеко это точно не зайдёт». Это действительно не зашло далеко – его вовремя вытащили. Но в нём проснулась бывшая страсть – к бильярду. Нечем было себя занять, да и образования, подходящего для той или иной работы, не было – Жора был лишь профессиональным водителем. Теперь Жора тратил деньги на игру в бильярд с друзьями. А иногда и не с друзьями – играл на деньги с незнакомцами, чаще всего с «ребятами по принципам».
 Наступил момент, когда Жора просто перестал контролировать себя, и со стороны некому было это сделать. Он пару раз напивался, лез на рожон, проигрывал из-за своего состояния и не хотел отдавать сумму. Часто обходилось словесными угрозами. Но в один прекрасный момент терпение Ула лопнуло.
 Ул был «главным» человеком на районе. Все от него зависели; он заведовал запасами травы и тяжёлых наркотиков; через него осуществлялись многие важные сделки. Ул прощал Жоре проигрыши, договариваясь с ним о том, что он отдаст долг в положенный срок. И когда Жора в шестой раз дал понять, что ничего он отдавать не собирается, Ул не стал долго ждать.
 Сначала он подкараулил Жору в туалете, когда он находился там один. Расквасив ему лицо и поломав два пальца – по одному на каждой руке, – он ушёл.
 Жора остался валяться на полу, весь в крови, не способный даже крикнуть, позвать на помощь. Через полчаса зашёл другой из компании Ула и бейсбольной битой исколотил его по спине и затылку.
 Жора продолжал дышать.
 Никто не мог прийти ему на помощь – близкие не знали, а обслуживающий персонал и посетители с района были весь под каблуком Ула. Зашёл третий из банды и вытащил Жору на улицу, к его машине. Подошли остальные и битами и другими тяжелыми инструментами начали выбивать стёкла, ломать двери, крушить салон. Жора лежал рядом, лицом на земле. Он видел всё. Но даже слезам было трудно просочиться через кровь и боль.
 Сука Ул, вдоволь насладившись сделанным, вызвал скорую. Она приехала через 20 минут, не обратив особого внимания на то, что творилось вокруг. Не до этого было. Жору погрузили в машину, дали кислород, всадили пару шприцов и повезли в реанимацию. До неё он не дожил.
Это была мучительная смерть. Долгая, больная, дикая, грязная.
 Том и Julie ничего не знали об этом недели две. Пока они не решили проведать Жору. Позвонили ему домой, но никто не ответил; мобильный был недоступен. Поехали к нему домой. Слава Богу, были запасные ключи, на всякий пожарный. Они зашли – вроде, внутри всё было в порядке. Всё чисто, не тронуто, будто бы тут долго никто не появлялся. Даже толстый слой пыли накопился. На автоответчике было несколько сообщений. Julie начала их прослушивать. Первое было от Лены, какой-то знакомой Жоры, звавшей его на концерт Faithless – его любимой группы. Второе было из больницы. Просили перезвонить по такому-то номеру и срочно явиться туда. Третье – оттуда же. Сообщавшее, что Жора скончался по пути в реанимацию. Если кто есть дома – надо приехать в морг, подтвердить личность, разобраться. Том краем уха слышал последнее сообщение. Но понял всё. Он посмотрел на Julie, и глаза его наполнились слезами. Он подошёл к окну и провёл по нему ладонью. Julie схватила ключи, рванула Тома, и они побежали вниз, к машине.
 Приехав туда, они не смогли дать точный ответ на то, кем был умерший, но по некоторым отличительным признакам, они всё же признали в нём Жору. За две недели в морге он стал совершенно нечеловечен. Потерял что-либо походящее на себя.
 Хоронили Жору вдвоём: у него никого не было. Мама с папой погибли ещё очень давно, будучи в другом городе, а других родственников не было. Знакомые все были – кто где. Том и Julie – те, с кем он общался последние годы. Единственные люди.
Это были очень тяжёлые дни для семьи Morgan. После похорон и воспоминаний о Максиме, Ольге, подруге в Штатах, обо всех тех, кто покинул их так рано и неправильно, невозможно было приступать к делам – ни к каким. Казалось, Жора был тем, кому никогда не грозила смерть. Это был человек, умевший всегда найти выход из любого положения, каким бы плачевным оно не было; умел воспринимать всё с юмором и никогда не пасовать перед трудностями, доводить дело до победного конца. Но и Жоры теперь не стало.
 Жизнь Тома и Julie приостановилось, и, казалось, никогда больше не восстановиться. Проект не имел больше шансов на продолжение. Только если операторы и сорежиссеры взялись бы за него. Но нет. Никому теперь не было дела до того, что происходило в жизни Julie. Работа была работой, а семейные проблемы надо было оставлять дома. Это, конечно, правильно, но не тот случай. Случай, который никто не хотел знать и понимать. Так Julie и поняла, кто такие на самом деле есть люди, большинство их, серая масса. Она в них разочаровалась. Это даже мягко сказано. Она наконец поняла, что не надо скрываться в себе и дарить тепло и доброту тем, кто этого не достоин и вовсе. Она не хотела сделать ничего – мстить бросившим её в беде - она просто раз и навсегда приказала себе не помогать им в ситуациях, аналогичных её. Хоть это и было бесчеловечно, она по-иному не могла. И не хотела. Люди, с которыми она связалась, пользовались всеми её положительными качествами, то есть ею всей. Она больше ни с кем не хотела знаться.
 На три месяца она улетела с отцом на острова Фиджи, где никто её не мог достать. Она выкинула все телефоны бывших знакомых, сменила всю одежду, выбросила всё, напоминавшее ей о её работе, к которой она так долго стремилась: всё видео, все записи.
 Всё.
 Началась новая жизнь. Жизнь, к которой Julie стремилась так долго, получила её и была ёё отвергнута. Жизнь, которая обращалась с ней как хотела, надоела Julie. Она решила что-то в ней изменить, точнее, изменить её всю. Предыдущую жизнь послать далеко. Julie была бы рада стереть память. Но она не могла позволить себе забыть всех её любимых людей. Она не хотела убегать от проблем, а должна была их решать.
 Том понял Julie, поддержал её. И они улетели. Почему именно Фиджи? А почему бы и нет?! Там никто не знал русского, и английский не был в обиходе. Туристов было не так много, как на Гавайских островах, на Майорке или на Мальте. До Фиджи было далеко и сложно добираться. Знакомые из этой страны у Julie были, но жили они в Штатах и не пылали желанием возвращаться на бедный остров. Julie даже не выбрала себе место, полное роскоши, пятизвёздочный отель, ежеминутную прислугу. Она просто хотела уединиться. Побыть с отцом, с человеком, с которым они так много пережили. Пережили больше плохого, чем хорошего.
 Дни проходили, и возвращаться в Москву не было ни желания, ни необходимости.
Утром – завтрак. Дальше – море, волны, даль, путешествия. Вечером – ужин, отдых, свои дела. Так почти каждый Божий день.
Любой другой человек именно так и проводил бы две недели на курорте. И в этом не было ничего интересного. Но Julie за свою жизнь научилась находить в каждой мелочи свои плюсы и минусы и выделять нужные пункты. Так что те месяцы, которые она проводила на острове, шли ей на пользу. Тому тоже не было скучно. Он стал спортивнее, здоровее. У него тоже начал проявляться интерес к жизни, который так давно не давал о себе знать.
Нередко Julie и Тому удавалось брать яхту или катер и заплывать в не изведанные ими места. Дикая природа, красивые пейзажи – всё заставляло улыбаться, восхищаться, а следовательно, жить.
 Подходили к концу прекрасные дни, проведённые на острове, была пора лететь в Москву.
 Julie и Том подружились с местным населением. Поддерживали старших и помогали детишкам. Улетать не хотелось, но оставаться дальше было бессмысленно. Всё равно надо было жить дальше. В душе и голове стало светлее, намного светлее, чем перед отъездом.
Том уже точно знал, что по приезде займётся благотворительностью, откроет дома помощи нуждающимся. Денег у него было достаточно для такого дела, и возраст не позволял заниматься ничем более активным или серьёзным. Он увидел, как и в каких условиях живут беднейшие семьи острова. Вспомнил, что в России нуждающихся – не меньше. Конечно, цифры несравнимы с Африкой, но стоит хоть с чего-то начинать.
Julie пока не знала, чему себя посвятить, но точно не собиралась снова связываться с телевидением и людьми, на нём работающими. Подумывала помочь отцу, но для этого необходимы были большие запасы сил и моральная подготовка. Она не знала, сможет ли она снова наблюдать за тем кошмаром, который раньше воспринимала как должное, сможет ли терпеть ту реальную боль, к которой некогда была готова, сможет ли держать себя в руках и не сорваться. Том был только «за», но в то же время понимал сложность решения.
 Билеты взяли на ближайший вторник. Друзья с острова Фиджи огорчились, когда узнали об отъезде Тома и Julie. Они собрали редкие предметы острова и подарили им, просили приехать ещё раз. Но никто ничего не мог обещать.
 В Москве Julie приняла очень серьёзное решение – она усыновила семнадцатилетнего мальчика. Почему именно его, такого взрослого и уже вполне самостоятельного? Так решила Julie, и давать объяснения она не была обязана никому.
 Игорь пошел в одиннадцатый класс, жил полноценно, хорошо общался с Томом. Вообще, он был интересным юношей, конечно же, сильно закомплексованным – но это было понятно. И Julie очень хотела и старалась ему помочь побороть свои комплексы. Наряду с многочисленными увлечениями у Игоря было редко встречающееся желание, даже рвение – попасть в армию. Как раз призыв в военкомат должен был состояться в этом году. Мальчик был здоров, не считая болезней желудка, встречающихся у каждого третьего.
 С самого начала ему приходилось нелегко. Влиться в коллектив, который сформировался уже с первых лет учёбы. Но он оказался на редкость дружелюбным. Девушки и молодые люди воспринимали Игоря, как брата, зная его прошлое, видя его качества. Они помогали ему с домашним заданием, с ответами на уроках, с контрольными работами.
 Была получена повестка в военкомат. Несколько уроков Игорь пропустил из-за посещения разных врачей. Оказался годен. Счастью не было предела.
 Julie не поощряла этой тяги, но противостоять – не могла. Морально она уже была готова отпустить его туда. Она свято верила в то, что оттуда он вернётся довольным, а если нет – то хотя бы поймёт всю жестокую реальность, что царит на границе с Родиной. Дисциплина на всю оставшуюся жизнь обеспечена, но обеспечено ли здоровье – в этом не уверен был никто.
 Экзамены сдать Игорю не удалось. Он и не старался.
 Забрали его в армию. Он попал как раз в разгар террора и страстей на юге России. Чечня была одной из основных межнациональных тем и не давала покоя никому по обе стороны конфликта. Гибли дети, невинные жители, солдаты, наконец. Периодически не хватало провизии, воды, сна. Но приходилось выполнять все до единого поручения и указания. Не было пути назад – никакого дезертирства. Нередко дедовщина имела место в отношениях между солдатами и полковниками. От этого тоже было некуда спрятаться. Терпеть всё – или утонуть в собственном стыде.
 У отряда, в котором был и Игорь, было спецзадание – уничтожить отряд противников, находившийся в 65 км от посёлка близь Чечни. Обстрел должен был начаться рано утром. Ночью все должны были быть готовы, занять места согласно подготовленной расстановке.
Наутро началась стрельба. Ответ последовал сразу же. Раненых не было в течение первых 20 минут. Затем необходимо было переместиться влево, обойти мостом и бросить пару гранат сзади.
Несколько солдат были схвачены около моста, некоторые – дошли до его конца, а остальные, увидев впереди чеченцев, начали стрелять, оставаясь на своих местах. Тех, кого поймали, сразу же убили. Пройти мост и оказаться в том самом посёлке удалось лишь одному человеку – самому молодому и ловкому Серёге Трогину. Но и он долго не продержался. Только он прошёл 300 метров и кинул гранату и побежал назад, к мосту, его обстреляли с четырёх сторон. Он погиб сразу же.
 В числе захваченных и обстрелянных под мостом был и Игорь. У него с самого начала операции не было шансов выжить. Но он долго готовился к этому случаю. Дело в том, что он растянул себе суставы на обоих коленях, и бежать ему было чрезвычайно трудно. Особенно с оторванным пальцем на правой руке, в которой находилось оружие, и с грузом на спине. Он был мёртв. Тупо преследуя неизвестную ему цель, он добился её. Может, здесь даже уместно сказать: «за что боролся – на то и напоролся».
 Julie не получала никаких вестей из армии. Не знала ничего о жизни и судьбе Игоря. Но она догадывалась. А остановить его и предотвратить такую смерть она не могла – не могла не пустить его туда, куда она так долго мечтал попасть. Другое дело – если бы это был её родной сын.
 Том постепенно начал настраивать Julie на худшее, хотя этого и не требовалось. Два года уже давно прошли, но не было ни единой вести. Ни писем, не репортажей. Ничего. Все из отряда Игоря были мертвы. И найти их никому не удалось. Родственники пытались что-то разузнать, но это было бесполезно.

 Julie прождала ещё полгода, просиживая всё своё время дома, изредка выходя на свежий воздух. Том теперь постоянно находился с ней. Он смотрел на неё уже не как на дочь, готовую ко всем испытаниям жизни, а как на постаревшую женщину, почувствовавшую всё на своей шкуре. Он не хотел больше давать ей шансов переживать очередной кошмар, от которого она становилась всё дряхлее. Она не могла думать, не могла чётко и связно говорить. Она попросила Тома перекрасить её комнату в белый цвет, сделать её полностью белой, и чтобы все находящиеся в ней вещи были белыми, чтобы одежда на ней и на нём была только белой. Ничего другого она не признавала. Никакого шума, отсутствие телефона и телевизора в доме, глухие стены вокруг – всё способствовало лучшей концентрации. Julie молчала, изредка прося о чём-то отца: принести воды, поесть или помочь ей сходить в туалет.
 Она была уже не живым человеком, а лишь объектом. Она не выходила никуда, дальше своей комнаты, смежной с ванной, которая тоже была белой; даже на кухню она не совалась. Она редко хотела есть. Чаще стала спать и бредить. Том не отходил от неё ни на шаг.
 У него на руках она и скончалась. Те два с половиной года ожидания Игоря были последними годами её жизни. Наконец она умерла. Теперь никаких забот, мучений, переживаний. Только отдых и покой. Эта женщина пережила то, чего не смог бы вынести никто. А всё только потому, что так поворачивалась жизнь, потому что так хотел Бог, потому что иначе было не сделать и ничего не изменить.
 Том навеки оставил тело Julie покоиться под белым одеялом, на белых подушках, на белой кровати, на белом полу, в комнате, выкрашенной в белый цвет. Как спящую красавицу, которую когда-нибудь должен был разбудить и вернуть к жизни прекрасный принц. Но ей уже было суждено никогда не проснуться. Том обложил кровать и комнату лепестками белых роз, как она когда-то любила. Запер комнату на ключ. Ключ положил себе в карман и зашил.
 Том сбросился в реку Темза. Чтобы в Москве никто не смог нарушить покой Julie, если бы вдруг начали искать родственников. Завязалась бы долгая и нудная история.