Аллах акбар или туда и обратно

       В начале было слово.
       Слово было коротким и матерным.
       Оно вырвалось из уст Фёдора Михалыча в момент, когда он, перебегая дорогу, понял, что не успеет опередить несущуюся на него машину.
       Потом был резкий звук автомобильного сигнала, скрежет тормозов и удар.
       Потом уже ничего не было.

       «Может быть, хватит? - возмутится в этом месте читатель. - Сколько можно угощать нас сюжетами, где всё начинается именно с попадания главного героя в автоаварию с последующим его визитом на небо?»
       Пожалуй, действительно хватит, подтверждаю я и торжественно обещаю больше никогда не использовать этот избитый голливудский приём. Вот напишу, что именно случилось с Фёдором Михалычем – и ни-ни! Впрочем, те, кому не нравится автоавария, могут придумать своё начало. Суть совершенно не в этом, а в том, что в один прекрасный для многих весенний день герой этого рассказа вдруг понял, что он умер.

       Очнувшись, Фёдор Михалыч обнаружил, что лежит на спине среди равнинной пустынной местности. Среди чернила ночного неба мерцали зелёные точки звёзд. Он попытался встать, но не смог даже пошевелиться. Ничего не болело. Тело просто не ощущалось и не слушалось. Попытался вспомнить, что с ним случилось – и в голове возник резкий звук автомобильного сигнала, скрежет тормозов и падающий на голову асфальт.
       «Значит так: я спешил и побежал через дорогу, а машина вылетела из-за поворота. Водитель старался свернуть, но было поздно. От удара я отлетел – и дальше не помню. Но где я? Как сюда попал? И почему сейчас ночь?»
       Ответ пришёл почти одновременно с вопросом:
       «Я на том свете, - совершенно спокойно сделал вывод Фёдор Михалыч.- Значит, душа и в самом деле бессмертна? Ведь я думаю, смотрю, только не двигаюсь. А что дальше? Так и останусь вечно лежать в этой дурацкой ночной пустыне? Попаду в какой-нибудь рай или, на худой конец, ад? Если попаду, то как? Кажется, за моей душой должен явиться ангел?»

       При жизни герой наш крайне редко думал о таких вещах. Никогда он не был религиозен, церковь считал преуспевающей коммерческой фирмой, а Бога кем-то вроде Деда-Мороза для взрослых. Никогда не читал модных эзотерических книг, а к возникавшим в среде знакомых разговорам о религии, душе, загробной жизни, о всяких кармах и аурах относился скептически-насмешливо, отшучиваясь от всех вопросов дежурной фразой «помрём – увидим».
       Родившись в эпоху научного атеизма, он до конца жизни остался безбожником, хотя и не воинствующим. В нынешние времена открыто заявлять о своём неверии стало почти неприлично, так же, как и признаться, что ты даже не крещён, живя среди столь многочисленных в наши дни «исконно православных», вывешивающих нательные кресты на всеобщее обозрение и гордо выпячивающих при всяком удобном случае единственную истинность своей веры.

       Тут часть пространства сгустилась, приобрела зеленоватый оттенок, и перед взором Фёдора Михалыча, вначале нечётко и расплывчато, как отражение в колышущейся воде, а затем вполне весомо, грубо и зримо предстал старик с длинной седой бородой, в зелёной чалме и зелёном халате, опоясанном широким поясом, украшенным самоцветами. Прямо как Хоттабыч из старой детской книжки.

       - Аллах Акбар! – громко возопил в небо материализовавшийся из воздуха старец, отвесив почтительный поклон в сторону усопшего.
       - Радикальный исламист, - решил Фёдор Михалыч, - а может и террорист какой-нибудь. Даже на том (вернее уже на этом) свете покоя от них нет.
       Тем временем новоявленный Хоттабыч обратился к нему с длинной речью на непонятном языке. Наверное, язык был арабским, во всяком случае так предположил Фёдор Михалыч, который смущённо прервал старика, сказав, что ничего не понимает.
       Старец сердито нахмурился, но сдержался и перешёл на русский.
       - Возрадуйся, правоверная душа! Знай, что милостию Аллаха и велением архангела Джебраила я должен доставить тебя к входу в рай.
       - А кто Вы будете, почтенный? – недоверчиво поинтересовался Фёдор Михалыч.
       -Зови меня Аль-Ракиб. Я раб Аллаха и слуга Джебраила. Люди называют таких как я ангелами.

       В голове покойного понятие «ангел» никак не вязалось с обликом находящегося перед ним персонажа «Тысячи и одной ночи». Ангелов он всегда представлял помоложе, без бороды, с румяными круглыми лицами, белокурыми кудряшками и белопёрыми крыльями.
       - А почему Вы явились ко мне? Я же не мусульманин.
       Лицо Аль-Ракиба одновременно выразило удивление, недоверие и досаду.
       - Вообще-то я неверующий. Был неверующим, - поправился Фёдор Михалыч, решив, что глупо не верить в то, что видишь своими глазами. – А если бы верил, то, наверно, был бы христианином. Согласитесь, это как-то традиционнее для русского человека.
       Ничего не отвечая, престарелый ангел опять нахмурился, полез в левый карман халата, вынул свёрнутый в трубку кусок пергамента и развернул его.
       - Разве ты не Курбанов Фарид Мухамедович, татарин, сорока восьми лет, правоверный мусульманин? Отвечай честно!
       - Да нет же! Это ошибка! Я Курганов Фёдор Михайлович, русский. Меня в честь Достоевского назвали, – зачем-то уточнил наш герой.
       Ангел сделал вид, что собирается разорвать на себе одежды и, задрав бороду к небу, горестно воскликнул:
       - О горе мне! Джебраил, опять ты напутал. За что посылаешь меня к кафирам? За какие прегрешения перед Аллахом?
       В это время в правом кармане ангельского халата зазвонил мобильник, прервав сие театрализованное представление. Аль-Ракиб, отвернулся от покойного, вынул телефон и заговорил с кем-то на арабском. Не понимая смысла слов, Фёдор тем не менее уловил, что сначала тон разговора накалялся, перейдя вскоре в откровенную ругань, а потом стал успокаиваться. Видимо, собеседники с трудом, но пришли к общему мнению. У нашего героя возникло подозрение, что по телефону Аль-Ракиб получил какие-то указания, касающиеся непосредственно его - Курганова Фёдора Михайловича - судьбы. В этом он, надо заметить, не ошибся.
       Наконец Аль-Ракиб выключил мобильник, бросил его в карман, вытер лоб рукавом и что-то проворчал в адрес какого-то «старого маразматика». После этого экстравагантный ангел вновь обернулся к нашему герою и заставил себя приветливо улыбнуться.
       - Значит, ты утверждаешь, что не был ни христианином, ни язычником? – уточнил он.
       - Нет, - подтвердил покойный.
       - Тогда возрадуйся, ибо нет предела милости Аллаха! Знай же: если ты прямо сейчас уверуешь и признаешь единственность и могущество Аллаха, у тебя есть шанс удостоиться его милости и узреть великолепие райских садов. Тебе только надо повторить за мной: Ла илаха илла ллаху Мухаммадун расулу ллах, что означает: нет бога кроме Аллаха, а Мухаммад – пророк его!
       Поистине, Аллах любит обращающихся и любит очищающихся!
       Аллах - друг тех, которые уверовали: Он выводит их из мрака к свету!
       Решай же, и я доставлю тебя к входу в рай.
       - Как-то неожиданно всё это, - нерешительно промямлил Фёдор Михалыч, смущённый резко изменившимся отношением Аль-Ракиба к его безбожной душе. - Может, я всё-таки христианского ангела дождусь? Привычнее как-то…

       Тут ещё одна часть пространства начала сгущаться. Фёдор Михалыч уже радостно предвкушал явление христианского ангела – того самого – румяного, белокурого и в белых одеждах, но вместо лучезарного ангельского лика появилась непотребная мохнатая образина со свиным рылом, коровьим хвостом и козлиными рогами, в которой нетрудно было распознать самого обыкновенного чёрта. На этот раз наш герой мог убедиться, что внешний вид этого мифического персонажа полностью соответствует традиционным представлениям. Впрочем, это его почему-то мало обрадовало.

       - Ну что, Федя, - потирая мохнатые лапы, проговорил чёрт, - вот и пришло время за дела твои богопротивные ответ держать. Собирайся, грешник. Пошли в преисподнюю.
       - Да какой я тебе грешник? – возмутился Фёдор Михалыч. – Двадцать пять лет на заводе провкалывал, ни на ком не нажился, никого не убил, не украл ни копейки, даже не прогулял ни дня. Нашёл грешника! Никуда я с тобой не пойду.
       - Ну, как же не грешник, Феденька, - ласково прогнусавил нечистый, - а вспомни-ка, сколько раз возжелал ты жён ближних своих, сколько раз богохульствовал, поминая всуе господа и пресвятую деву-богородицу среди слов матерных? Складно это у тебя иногда получалось, надо сказать, - мерзко хихикнув, заметил он. – А сколько водки во время святых постов выпил, да ещё под закуску скоромную? Вот то-то, Феденька! Пора, пора расплачиваться.
       Фёдор в смятении внимательно посмотрел в глаза Аль-Рахима, ища в них поддержку, и решился пойти ва-банк.
       - А что это ты меня в свой христианский ад затащить хочешь, собака? – повысил он голос на чёрта. – И никакой я тебе не Феденька. Фарид я - правоверный мусульманин. Если и есть у меня грехи за душой, то не перед твоей свинячьей рожей мне за них отвечать!
       - Как так? - Озадаченный чёрт ловким движением лапы достал из-под хвоста свёрнутый в трубочку листок бумаги, развернул его и прочёл: «Курганов Фёдор Михайлович». – Скажешь - не ты?
       - Конечно не я! - нагло заявил Фёдор Михалыч. - Я Курбанов Фарид Мухамедович - татарин сорока восьми лет. И решительно добавил: - Ла илаха илла ллаху Мухаммадун расулу ллах ! Нет бога кроме Аллаха, а Мухамед – пророк его!
       - Да, - задумчиво покивал головой скептически настроенный чёрт, - а я в таком случае, не кто иной, как архистратиг Михаил.
       - Мою личность ангел Аль-Ракиб подтвердить может, - продолжил убеждать нечистого покойный. – Он за мной раньше тебя пришёл.
       Довольный Аль-Ракиб согласно кивнул и торжествующе посмотрел на беса.
       - Во-о-он оно что! – хлопнул себя лапой по плешивому лбу чёрт. – Теперь всё ясно. То-то я смотрю, - чегой-то этот аксакал козлобородый вокруг тебя ошивается? Ну, он-то подтвердит. Обязательно подтвердит! Не сомневаюсь. Знаю я этих прохиндеев зелёных. Он всё подтвердит, что ему выгодно. Надо же до такого обидного безобразия дожиться! Беспредел! Мусульманские ангелы из-под носа у православного чёрта грешников уводят! Порвалась связь времён. Век расшатался! Уже ничего не понимаю я в этой жизни. Пора на пенсию! – сокрушенно закачал рогатой головой лукавый.
       Пока слуга Сатаны громогласно возмущался, Аль-Ракиб уловил благоприятный момент для окончательного обращения новопреставленного и, наклонившись к его уху, принялся расписывать прелести мусульманского рая, начав с наиболее соблазнительной стороны:
       - Каждого правоверного в раю ждут гурии – нежные прекрасные девы, всегда готовые одарить его неземными ласками. Гурии полногруды и чернооки. Их стан тонкий и гибкий, как виноградная лоза, бёдра широкие, пышные и горячие, как аравийский песок, а в пупок можно вложить грецкий орех или влить целую ложку орехового масла, - сладострастно шептал в ухо Фёдору Михалычу Аль-Ракиб.
       - В пупок орех? – удивился Фёдор Михалыч. - Зачем?
       - А я почём знаю? - рассердился вспыльчивый ангел. - Так в ваших дурацких книжках всегда восточных красавиц описывают. Не перебивай меня, а то всё забуду. На чём я остановился?
       - На пупке.
       - Да-да. Что там дальше? Они дарят душам правоверных неизъяснимые наслаждения, всегда оставаясь юными, чистыми и никогда не лишаясь девственности.
       - Кто же их лишит? Души-то бестелесные, а ангелы – старцы немощные, вроде тебя, - фыркнул успокоившийся и с интересом прислушивающийся чёрт. - Вот если бы меня туда…
       - Сгинь, нечистый! – заорали на него в один голос Фёдор Михалыч и Аль-Ракиб.
       - Да пожалуйста, - пожал плечами чёрт, – сейчас сгину. Хорошо вы спелись. И когда только общий язык нашли? Впрочем, с новоявленным мусульманином я не прощаюсь. Когда он свалится с моста и прилетит к шайтану, его всё равно к нам депортируют. Так что, до встречи. И лукавый, нахально махнув хвостом на прощанье, растворился в пространстве.

       - Ну вот, мы и определились. Пора в путь, - проговорил Аль-Ракиб, и, выдрав из бороды волосок, сотворил ковёр-самолёт. – Иди же ко мне, душа правоверная. Он протянул костлявую жёлтую руку в сторону покойного. Фёдор Михалыч отделился от тела, оттолкнулся и, как космонавт в невесомости, поплыл к ангелу, уже устроившемуся по-турецки на своём сказочном транспорте. Ковёр-самолёт затрепетал, напрягся как живой, сделался упругим и жёстким, края его поднялись, он воспарил над землёй и быстро понёсся в ночь.
       В полёте Аль-Ракиб разговорился, пытаясь раскрыть все привлекательные особенности исламского рая, словно боялся, что новообращённая душа передумает и предпочтёт преисподнюю. Расхваливая свой рай, он не забывал кинуть камень в огород конкурирующей фирмы:
       - В христианском секторе скукотища – сдохнуть можно! Кроме хорового пения никаких дел. Разве это рай? Недаром их души постоянно к нам через стену подглядывают и завидуют. Особенно гуриям нашим. У них там ничего подобного нет. И не будет.
       - Странно, я всегда считал, что христианский рай расположен в каком-то совершенно отдельном месте, за тридевять земель от мусульманского, - удивился покойный.
       - Рай один, - наставительно произнёс Аль-Ракиб, - но разделён на сектора, как Иерусалим: тут правоверные, здесь христиане, там евреи. Христиане так свой сектор и называют: Небесный Иерусалим. Город у них там. А наш сектор правоверные называют аль-Джаннат, что значит сад, потому что в нём никаких городов нет – сплошные сады, среди которых жемчужные дворцы с изумрудными и рубиновыми комнатами.

       - А буддисты тоже в раю есть? – заинтересовался Фёдор Михалыч.
       - Для буддистов в раю гостиница создана. Им постоянного жилья не требуется: после прибытия отдохнут, сколько положено, да и заново родятся.

       «И почему я не буддист?» - мысленно пожалел Фёдор.

       - А наше руководство задумало свой сектор расширить, - продолжал выдавать служебные секреты окончательно разболтавшийся Аль-Ракиб. - Население у нас сильно увеличилось в последнее время. То из Афганистана, то из Ирака, то из Ливана народ переселяется. Но, чтобы на расширение претендовать, надо ещё больше душ. Вот и решили начальники для скорейшего решения вопроса достойных кафиров привлечь. Конечно, обратить их сначала надо на путь правоверных. Под эту лавочку и тебя прихватили. Как только кто искренне говорит, что нет бога кроме Аллаха, а Мухаммад – пророк его, так сразу нашим становится. Только помни, что недостаточно говорить, надо ещё и думать так же и от веры не отступать. Вероотступники хуже неверных.

       Ковёр стал снижаться. Внизу показалась земля. Теперь это была не равнина, с которой они улетали, а горная местность, где остроконечные вершины с зазубренными кинжалами скал чередовались с чёрными жутковатыми провалами ущелий. Наконец ковёр приземлился, расслабленно обмяк, края его безжизненно опали.

       Фёдор Михалыч сошёл на землю и огляделся. Он находился на каком-то плоскогорье возле обрыва. Внизу чернела круглая пропасть, похожая на гигантский угольный карьер, только во много раз глубже. Над пропастью зависло низкое облако, удивительно светлое для ночного неба. В десятке шагов от места приземления увлечённо играли в шахматы, не обращая никакого внимания на прибывших, два старца, одетые так же, как Аль-Ракиб.
       - Это тоже ангелы? – догадался Фёдор Михалыч.
       - Да, это Накир и Мункар. Они допрашивают всех, кто собирается войти в рай. Внимательно слушай их вопросы и отвечай коротко, но почтительно, иначе могут не впустить. Сам лучше ничего не спрашивай. Что непонятно будет – спросишь меня, но потом. А теперь стой здесь. Подойдёшь только когда позову.
       Аль-Ракиб подошёл к шахматистам, почтительно поклонился и заговорил. Из разговора Фёдор Михалыч не разобрал ничего, кроме слов «ассалам алейкум» и «Аллах Акбар». Наконец Аль-Ракиб повернулся к покойному и поманил его пальцем.
       
       Фёдор Михалыч подошёл, поклонился ангелам, смотревшим теперь не на доску, а на него, и даже сказал «ассалам алейкум», решив, что неприлично стоять молча, на что они слегка покивали головами, ни слова не ответив. Герой наш ожидал, что его станут расспрашивать о грехах, совершённых в земной жизни, но первый вопрос оказался совершенно для него неожиданным.
       - Где твои бараны? – спросил, Накир, завершив придирчивый осмотр гостя.
       - Какие бараны? – чуть не вырвался вопрос у Фёдора Михалыча, но, вспомнив наставления Аль-Ракиба, он вовремя остановил себя и просто ответил, что баранов у него нет.
       - Как же ты собираешься без баранов в рай въехать, о безрассудный?! – осуждающе покачал головой Мункар. – Ну, да ладно, это твоё дело. Может и так пройдёшь.
       Удовлетворив любопытство насчёт баранов, ангелы перешли к допросу, не задумываясь задавая давно выученные наизусть вопросы и рассеянно слушая ответы. Заметно было, что им, как и гостю, хотелось поскорее завершить эту формальность.

       - Веруешь ли ты во Всевышнего Аллаха - Единственного, Всемогущего, Всемилостивого и Милосердного Творца всего сущего?
       - Верую (как не веровать, если его ангелы – вот они, рядышком).
       - Чтишь ли ты священный Коран, данный людям Аллахом через Пророка (да благословит его Аллах и приветствует)?
       - Буду чтить (куда теперь денешься).
       - Не был ли ты многобожником?
       - Нет (безбожником был я, а не многобожником).
       - Всё, правоверный, можешь идти.
       - Куда идти? – не удержался от вопроса Фёдор Михалыч.
       - В рай, конечно, о непонятливый! По мосту, называемому Сират, - пояснил Накир и указал сухим пальцем на светящуюся полоску похожую на радугу, только одноцветную, протянувшуюся через пропасть к облаку.
       - Если ты достоин рая, то сумеешь войти в него. Если же грехи твои велики, то они потянут тебя в пропасть, и ты упадёшь в адский огонь и будешь испытывать муки, пока Пророк (да благословит его Аллах и приветствует) не заступится за тебя, - добавил Мункар.
       После этих слов оба ангела вновь погрузились в созерцание шахматной доски и оторвать их от этого занятия казалось делом совершенно немыслимым.

       - Всё, идём к мосту, - потянул Фёдора за руку Аль-Ракиб.
       - Ты же обещал доставить меня в рай, а теперь, оказывается надо по какому-то мосту идти. Да разве ж это мост? Это издевательство, а не мост! Я что, циркач-канатоходец? Разве мы так договаривались? – возмущался по дороге покойный.
       - Именно так и договаривались, - ответствовал коварный ангел. - Я обещал доставить тебя к входу в рай - и доставил. А ты думал – тебя с оркестром встретят и под белы руки в кущи отведут? Грешить надо меньше, тогда и мост не будет страшен.
       - Вот ты значит как! - сказал Фёдор Михалыч с такой горечью и отчаянием в голосе, что Аль-Ракибу неожиданно стало совестно за то, что он втянул в авантюру эту, недавно безбожную, но, кажется, довольно неплохую душу.
       Ангел наклонился к уху Фёдора Михалыча и шепнул:
       - Не обижайся. Я что ли эти порядки устанавливал? Если упадёшь, крикни меня. Попробую помочь, как сумею.
       - Слушай, а чего он меня про каких-то баранов спрашивал? – поинтересовался Фёдор.
       - Есть у правоверных праздник такой, когда они жертвы приносят. Обычно баранов, а кто побогаче – то и покрупней скотину. Даже верблюдов режут. А когда надо по мосту идти, а грехи пятки жгут или просто ноги от страха не держат, то можно на своих жертвах попытаться в рай въехать. Не всем помогает. Бывает, целое стадо у моста хозяина ждёт, а того грехи всё равно к шайтану тянут. Так что, на жертвы надейся, а сам не греши. Ну вот, мы и пришли.
       Действительно, они стояли теперь возле самого края пропасти, откуда узкая светящаяся полоска уходила к райскому облаку. Облако висело так близко, что видно было, как по его краю у дальнего конца моста расхаживает взад-вперёд свирепого вида крепкий старик с военной выправкой, на груди которого висит автомат Калашникова, а за плечами американский гранатомёт. Аль-Ракиб сказал Фёдору, что это ангел Ридван – страж рая.
       Фёдор Михалыч посмотрел вниз. Среди чёрной бездны мерцали огоньки далёких костров и слышались чьи-то отчаянные вопли. Из черноты над бездной возвышалась сторожевая вышка, на верхней площадке которой стоял ещё один ангел в зелёной чалме, вооружённый так же, как Ридван.
       -Это Малик – страж ада, - пояснил Аль-Ракиб. – Ну, давай, смелее.

       Фёдор постоял, стараясь сосредоточиться на светящейся полосе, не отвлекаясь на бездонную пропасть, глубоко вздохнул, сдержал поднявшееся из какого-то глубинного уголка души желание перекреститься и осторожно шагнул на мост одной ногой. Приставил вторую ногу и решил, что идти можно. Только бы не смотреть вниз, не вслушиваться в доносящиеся из преисподней стоны и раздирающие душу крики, а смотреть вперёд – туда, где дальний конец моста опирается на краешек облака.
       Осторожно передвигаясь вперёд, он добрался почти до середины моста. Чем дальше Фёдор продвигался, тем сильнее становилось желание оглянуться, убедиться, что пройти осталось меньше, чем уже удалось преодолеть. И в тот момент, когда он не удержался от соблазна и повернул голову назад, зыбкое чувство равновесия покинуло его, а взамен тут же пришёл страх. Фёдор Михалыч покачнулся, попытался балансировать руками, но уже одна нога его, не найдя опоры, провалилась в воздух и потянула вниз всё тело.
       - А-а-аль-Раки-и-иб! – закричал Фёдор, падая в адскую пропасть…


       Очнувшись, Фёдор Михалыч увидел лицо склонившегося над ним Аль-Ракиба. Выглядел тот вначале несколько расплывчато, как отражение в колышущейся воде, но постепенно облик его приобрёл чёткость.
       Очертания лица его изменились: бородка стала намного короче, а чалма превратилась в зелёную докторскую шапочку. Теперь Аль-Ракиб стал очень похож на профессора Преображенского из фильма «Собачье сердце». Неизменным остался только зелёный халат, да и тот изрядно потускнел и утратил широкий роскошный пояс.

       - Аль-Ракиб, - тихо спросил Фёдор Михалыч, - я в раю или в аду?
       - Вы в реанимации, - услышал он ответ.
       - Значит вы – не Аль-Ракиб?
       - Я профессор Воскресенский. Никакого Альрахимова здесь нет.
       - Так я умер или нет? – засомневался сбитый с толку Фёдор Михалыч.
       - Почти, - улыбнулся профессор. – Думали, вряд ли вытянем с того света. Но теперь ваша жизнь вне опасности. Сегодня переведём вас в общую палату. Лежите, отдыхайте, выздоравливайте. И поосторожнее на дорогах будьте, если не сильно торопитесь в рай попасть.
       Профессор вышел, Фёдор вскоре опять заснул, а проснувшись, обнаружил, что двое санитаров везут его по коридору. В новой палате они осторожно переложили его на единственную свободную кровать и ушли.
       В палате было четыре кровати. Двое соседей спали. Один читал газету.
       На тумбочке рядом со своей кроватью Фёдор Михалыч обнаружил две книги и к немалому удивлению прочёл на одной из них надпись «Коран», а на второй – тоненькой брошюрке - «Ад и рай в исламе».

       Фёдор открыл Коран и взгляд его тут же упёрся в слова:

       «И среди людей некоторые говорят: "Уверовали мы в Аллаха и в последний день". Ho они не веруют.
       Они пытаются обмануть Аллаха и тех, которые уверовали, но обманывают только самих себя…»

       Захлопнув Коран, он раскрыл наугад брошюру и прочёл:

       «Посреди садов вечности дворцы из жемчуга. В таком дворце семьдесят помещений из красного яхонта, в каждом помещении семьдесят комнат из зелёных изумрудов, в каждой комнате ложе, на каждом ложе постелены семьдесят постелей всех цветов, на каждой постели жена из большеглазых чернооких. В каждой комнате накрыт стол, на каждом столе семьдесят видов еды. В каждой комнате семьдесят слуг и служанок. И каждое утро верующему даётся такая сила, что он может справиться со всем этим»

       Фёдор отложил и эту книгу, закрыл глаза и попытался уснуть. Уже виделись ему сияющие крыши райских дворцов, возвышающиеся над кронами цветущих деревьев, уже приблизился он к стене одного дворца и сквозь маленькое оконце увидел, как прекрасная черноокая дева стелет в изумрудной комнате шёлковое покрывало на широкое удобное ложе. Но тут сзади кто-то тронул его за плечо. Фёдор Михалыч обернулся и увидел перед собой знакомого чёрта с калькулятором в лапе, который с постно-глумливым выражением на харе и с издевательством в голосе, плохо замаскированным под сочувствие, произнёс:
       - Да, Феденька, триста сорок три тысячи гурий за сутки поиметь – это же пытка изощрённая! Какое там удовольствие, когда каждую секунду четверых баб обслужить надо. После такого и не до жратвы райской будет. Легче у нас сковородочку полизать, чем так наслаждаться.
       Фёдор Михалыч яростно выругался. Чёрт довольно расхохотался и исчез, но вместе с ним исчезли и дворцы, и деревья.
       Фёдор открыл глаза. Желание спать пропало.
       Он ещё раз глянул на тумбочку и поинтересовался у соседа с газетой, чьи это книги, так кстати (или наоборот некстати) оказавшиеся на его тумбочке.

       - Уже ничьи, - донеслось с соседней кровати. - Предшественника твоего были…Он жену просил эти книжки принести, а сам даже пролистать не успел. Умер ночью. Привезли с сотрясением и рёбрами поломанными, а умер от сердца. Переживал очень, что человека машиной задавил. Ехал на работу, торопился, а тут прямо перед ним какой-то мудак безголовый дорогу перебежать вздумал. Он – по тормозам, а на дороге гололёд. И придурка того сбил, и самого на встречную вынесло под КамАЗ. Тоже, как ты, в реанимации лежал, а потом, когда его к нам перевели, всё сокрушался, что живую душу погубил. Совестливый человек оказался. Я бы на его месте бегуна того одними матюгами поминал, а он испереживался весь. А сердчишко-то, видать, слабенькое. Вчера ещё нам историю эту всё пересказывал, а утром сестра пришла укол ставить, а Фарид наш холодный уже
       -Фарид? – вздрогнул Фёдор Михалыч. - Как звали соседа?
       -Я же говорю: Фаридом звали.
       -А фамилия как?
       -Курбанов, кажется. Да, точно: Курбанов Фарид Мухамедович…

       Фёдор Михалыч лежал на спине, разглядывая трещины на потолке, изумляясь превратностям судьбы, и безуспешно пытался понять, было ли его приключение на том свете потусторонней реальностью или продуктом бессознательной работы сотрясённого мозга.
       
       В окно палаты пробивались лучи заходящего мартовского солнца. Доносились с улицы звуки автомобильных моторов, дуэты обезумевших от страсти котов и чья-то пьяная брань. Ветер вдувал в приоткрытую форточку вкусный весенний воздух. При каждом его дуновении оконная занавеска оживала и пыталась взлететь, словно воображая себя ковром-самолётом некоего ангела по имени Аль-Ракиб.