Гульфики

               
     15 декабря  мы увидели наш sistership, стоящий у кромки довольно низкого ледяного барьера. «Капитан Марков» очень интенсивно и деловито вёл выгрузку контейнеров с экспедиционным грузом.
     Встав по корме «Маркова» и вывалив грузовой такелаж, мы тоже приступили к выгрузке снабжения для будущей сезонной базы «Дружная». Нас всех разбили на грузовые бригады, и мы, наконец-то, почувствовали свою нужность.    
     Я оказался в одной бригаде с Матвеичем. Во время короткого перерыва, когда мы отдыхали, присев на выгруженные из трюмов ящики, мимо нас продефилировал наш боцман, который нёс, прижав к груди, охапку разных дельных вещей, позаимствованных на стоящем впереди судне. Среди этих вещей торчал пучок меховых «чулок» для покрасочных  валиков. Он шёл не спеша, насвистывая известную арию из «Тореодора».
   – Что это у тебя такое? – поинтересовался Матвеич, указывая пальцем на меховые шкурки.    
Боцман остановился, прекратил свист, посмотрел на Матвеича, потом на свою поклажу и снова на Матвеича. Лицо доктора выражало неподдельное доверие и чистую детскую наивность.    
  – А что, вам разве не выдавали? – выкатил пробный шар лукавый боцман. – Тогда я вообще не понимаю, как вы и зимовать-то собираетесь. Без этого же – труба дело. Нам и то вот выделили десять штук. В основном, для палубной команды, кто на морозе долго работает.
     Я решил сразу же пресечь попытку розыгрыша уважаемого нами доктора и открытым текстом заявил боцману, что подобные вещи мы уже проходили, не новички, мол. И Матвеичу тоже напомнил, что у Санина, у Смуула он сам читал о подобных проделках. Но док не внял моим словам. Он меня просто не слышал. Он был во власти ситуации, и сам добровольно лез в силки, расставленные молодым, но ушлым боцманом и, как заговорённый, повторил:      
  – А что это такое?
По выражению лица боцмана можно было заключить, что он не ожидал такой наивности от взрослого и солидного человека, но роли были распределены, и по идее нужно было продолжить начатую пьесу.
  – Как что?! –  удивился боцман и, сделав честные, но по-отцовски строгие глаза, изложил, – на инструктаже по технике безопасности не были, что ли? В сильные морозы одевается на самый деликатный орган в обязательном порядке. Это как противогаз при химической тревоге. Такие вещи нужно знать. А то потом к жене не с чем будет ехать. С морозом шутки плохи.
     Матвеич пришёл в неподдельный восторг от услышанного:
  – Если бы не увидел, никогда в жизни не поверил. Это же уникальная вещь! Можно сказать, спецодежда. Боцман, будь другом, подари один.
   – Чего «один»? – как бы не понял боцман.
   – Ну, как эта амуниция называется у вас? – Матвеич показал пальцем на меховые чулки для валиков.
  – Не у нас, а у вас. Тоже мне, на зимовку собрались, – начал выговаривать режиссёр разыгрываемой пьесы, – не знаете, что такое «гульфики». А «унтята» знаете?
  –  «Унтята» знаем. Это на ноги надевают. Носки такие с мехом внутри.
  –  Ну, вот! Правильно. А это на ... надевают, – повторился боцман. Если одно получили, то и другое должны были получить. «Унтята» же на ... не оденешь, свалятся. Правильно?
  – Нет, «гульфиков» точно не было.
  – Значит, или забыли выдать, или затерялись.
  – Боцман, – опять затянул своё Матвеич, – не томи душу, подари один «гульфик». Самый захудалый даже. Мне как сувенир нужен. А то ведь никто не поверит.
  – Вам  сувенир, а людям работать надо.
Он сделал длинную паузу и, как бы нехотя, продолжил:
  – Есть у меня, правда, один резервный. Но я же не могу его вот так просто отдать. Вдруг у кого-нибудь порвётся или размер не подойдёт. Заменить-то не на что будет.
Услышав про резервный «гульфик», Матвеич аж запрыгал на снегу:
   – Будь человеком, подари резервный. Проси за него, что хочешь, честное слово.
   – Да мне ничего не надо. Царства у Вас нет, дочку замуж просить не буду – далеко. Если только от простуды чего-нибудь.
  – С этим строго... Но двести грамм налью, так и быть.
  – Ладно, – примирительно сказал боцман, – я подумаю.
Как торговка на базаре, он свободной рукой взбил свои «гульфики», как бы для придания им товарного вида, и стал медленно удаляться в сторону своего родного парохода, напевая голосом Трошина:

                Если радость на всех одна,
                На всех и беда одна...

После каждого куплета следовал чистый лирический просвист припева. Подвоха Матвеич так и не заметил.
     Я решил не нарушать драматургии задуманной пьесы, так как понял окончательно, что это бесполезно. Наш Матвеич легко попался на старом полярном розыгрыше, и после всех моих внушений, к великому удивлению, ещё больше уверился в правдоподобности боцманских экзерсисов и пребывал в некоем гипнотическом состоянии. Все три дня, которые мы стояли под разгрузкой на далёком шельфовом леднике Фильхнера, Матвеич по пятам ходил за боцманом и выпрашивал у него резервный «гульфик». Боцман же, как истый гурман и непризнанный гений экспромта, смаковал ситуацию, ходил гоголем и делал важное лицо при каждой встрече с доктором. Уже весь состав экспедиции, включая высокое начальство, знал про эту историю. Многие удивлялись наивности умудрённого опытом доктора, а некоторые думали, что он вёл двойную игру, чтобы посмешить народ, и в итоге  сделает какой-нибудь неожиданный ответный ход и поставит боцмана в дурацкое положение. Но я точно знал: никакой двойной игры не было, и всё принималось «бедным» доктором за чистую монету. Изменить же ситуацию я тоже не мог – процесс стал необратим. Все ждали развязки.
    – Отстань от человека, – увещевал боцмана капитан, – что ты к нему пристал со своими «гульфиками»?  Как будто делать тебе больше нечего.
  – Да это не я, – оправдывался боцман, – это он ко мне пристаёт. А где я ему возьму? Мне ещё всю надстройку надо белилами закатывать. Мне этих, с позволения сказать, «гульфиков» самому не хватит. А он просит для нецелевого применения.
     Капитан только отмахивался рукой, а окружающие посмеивались над ситуацией. Наконец, боцман сделал вид, что сжалился, и, когда Матвеич уже не надеялся получить экзотический сувенир, выдал ему долгожданный «резервный экземпляр»:
  – От сердца отрываю, – с болью в голосе проговорил он. Теперь, когда буду борта краской закатывать, всегда буду Вас вспоминать. Кстати, одевая, не забудьте мехом внутрь вывернуть.
  – Это понятно, – радостно воскликнул Матвеич, – спасибо тебе большое. Теперь будет что дома показать. А коллегам расскажешь – не поверят.
   – Так Вы к коллегам прямо в «гульфике» и приходите, чтобы долго не рассказывать. Продемонстрировали один раз, и всем  всё понятно станет без слов.  А благодарить после будете. Вдруг не подойдёт ещё.
     Всю иронию разыгранного сюжета Матвеич понял только тогда, когда к нему стали наведываться многочисленные доброхоты из экипажа и экспедиции, и стали усердно интересоваться «обновой»: насколько хорошо она греет, подошёл ли размер?
  – Ну, боцман! Лиходей! – приговаривал он в бороду, – никогда не забуду.
  – А я что втемяшивал в твою голову? «Новичка в Антарктиде» кто тебе дал читать? Это же твоя настольная книга. Всё там прописано по этому поводу. Не дошёл ещё, что ли?
  – Так то ж в книге, – оправдывался Матвеич, – там отстранённо, а здесь наяву. Но теперь-то я хорошо прочувствовал этот сюжет. Чужой опыт на себя примерить можно только в реальных условиях.
  – Вот ты и примерил, – заключил я, – на свою голову.
   –Да не на голову, не на голову, – повысил голос Матвеич, – а на... Спроси у боцмана, он тебе скажет, на что. Век живи – век учись.
  – Наивный ты человек, Матвеич, – вот, что я тебе скажу.   
 
стр. 62 – 65