Сказ про вулканолога и его чудесное исцеление

(Эпизод из книги «По ту сторону Земного шара или игры для настоящих мужчин»)
     Стр. 26-28
    Работал я тогда в Петропавловске-Камчатском на портовом буксире мотористом. И был там у меня один хороший знакомый по фамилии Шепсинвол, а звали его Лёвой – специалист по вулканам феноменальный.
             –  Шепсин да ещё вол! Что за фамилия такая? – удивился матрос, внимательно слушающий начатую Борей историю, заглядывая  прямо в рот рассказчику, будто пересчитывал у него зубы.
     Ненашенская фамилия, согласен. Но и вид имел тоже подстать фамилии. Мохнорылый такой, весь рыжий, борода лопатой, волосы вечно не причёсаны, нос крючком... Породистый мужик был и главное – душевный. Вулканы любил больше своей жены. Жить без них не мог. Бывало, подойдёт к Толбачику вечером, – так он Толбачинский вулкан любовно называл, – обнимет его, как жену родную, и так всю ночь и проспит, слушая подземные движения огненных масс. Зато прогнозы давал стопроцентные. Когда Толбачик в 61-ом проснулся, ни один сейсмограф не дрогнул накануне. А Лёва заранее дал прогноз. Никто ему тогда не поверил. «Голубиной» мечтой у Лёвы было посмотреть в пасть Попокатепетлю.
       – Ты ясней можешь выражаться? – раздался голос с соседнего стола.
   – Попокатепетль, – тут же пояснил Боря, – это один из высочайших вулканов мира. Находится он в Мексике. А «посмотреть в пасть» – это значит заглянуть в кратер вулкана, то есть подняться на самый конус. А это без малого  пять с половиной километров. Не хухры-мухры.
– Боря, ты давай конкретнее. Что сказать-то хочешь? – перебил его на этот раз Вася-радист.
– А я, вот, и говорю, спать он любил с открытым ртом, точно как Саша Пухов. Ляжет грудью на вулкан, руки в стороны раскинет, ухо к земле приложит, рот раскроет и так всю ночь и пролежит. И заполз в него как-то сдуру  уж.
– Как это заполз? – в один голос выдохнули слушатели.
     – А вот так: в его то мохнорылости змей этот рот, наверное, за нору принял. И вполз в Лёву, как к себе домой. И поселился в его нутре за милую душу. Утром Лёва встаёт – сам не свой. Прогнозов никаких не даёт больше. Плохо ему, и всё. Стал он день ото дня сохнуть, чахнуть и бледнеть. В итоге на египетскую мумию стал похож, как наш Кулакевич.
– Типун тебе на язык, – отреагировал на это Кулакевич.
     – Так я говорю, как есть, ничего не выдумываю. И главное, что характерно, аппетит у него прорезался волчий. На харчи зарплаты уже не хватало. А какая зарплата у мэнээса сами знаете
– По флотской терминологии МНС – это малое наливное судно, –  заметил матрос, сидящий за соседним столом и внимательно слушавший борину историю, –  а ты что за «пулю такую отлил»? Объясни народу.
– Это у вас судно, а у нас – сотрудник. Полностью будет – младший научный сотрудник. Так вот этот сотрудник стал «мести» всё подряд и в таких количествах, что не описать. Даже ночью ел. А толку никакого. Потому что змей этот у него внутри всё в себя вбирал и требовал ещё.  Лёве-то и невдомёк было, что всё в змея уходит. А змей этот ненасытный только разоряет его и соки из него все пьёт. На Лёве кожа да кости остались, волосы поредели, обвисли, даже цвет свой рыжий потеряли, один только нос и торчал, как загнутый гвоздь. Не узнать Лёву.
В ту пору пришёл в Петропавловск «Посьет» – траулер, на котором я в своё время тралмастером ходил. А там мой кореш – доктор, каких мало уж осталось. Если не от беса, то от Бога – точно. Все болезни мог без рентгена угадать. По тибетской технологии. Он уже по выражению лица полдиагноза знал, а остальное – по пульсу, по цвету мочи, по радужной оболочке глаза, и ещё тыщу разных приёмов практиковал. Смотрел он Лёву во всех плоскостях, даже раком ставил, выстукивал, выслушивал, мочу на вкус пробовал. В итоге развёл руками. «Неизвестный случай в истории медицины», – дал он заключение. И добавил на прощанье: «Единственно, что могу сказать тебе, болезный, твой организм тут ни при чём».
С тем от него Лёва и ушёл. И наверное, помер бы, бедолага, вскорости, если б случайно ему один дедок не повстречался.  Из айнов дедок был. Хотя айны долго и не живут,  так как сами говорят, что им это не надо, этому экземпляру аж за 90 перевалило. Мудр был и сведущ тот дедок до крайности. Не зря ему Бог долголетие дал. Лёву, как только увидел, сразу ему и выложил, мол, плохи твои дела, мил человек, но горю твоему помогу, приходи ко мне ввечеру после захода солнца и не ешь ничего. А Лёва же не есть не может, змей-то требует. Но собрал он остатки воли, выдержал до вечера и явился к дедку тому, так как надежды больше никакой у него не оставалось и полагаться было не на кого. А мудрый дедок к этому времени уже баньку растопил да веники кудрявые запарил в водице и поджидает болезного, в бороду посмеивается. Подносит он Лёве стакан гранёный спирту неразбавленного и говорит: «Пей залпом, не останавливаясь, чтоб змей и просраться не успел». Не понял ничего Лёва, но альтернативы, так сказать, не было. Заглотил он спирту в один присест, глаза из катушек вылезли, а тут дедок его в охапку хвать – да на полок животом бросает и кричит ему в самое ухо:  «Башку-то ниже свесь, да рот поширше открой и дыши глыбже, пар заглатывай, щас кино такое увидишь, век помнить будешь». И стал его, доходягу, вениками хлестать по спине да в каменку воду подливать. Хлещет и подливает, хлещет и подливает. Ну, змей такой процедуры и не выдержал. Поскольку Лёва не пил совсем, змей от спирта ошалел поначалу, – доза-то хорошая была, – а от пара-жара совсем ему неуютно стало в Лёвином нутре, и пополз он постепенно на выход. А дедок всё поддаёт да хлещет пуще прежнего. Ну и пошёл из Лёвы змей наружу от такого неудобства. А там уже целый питон заматерелый в руку толщиной, а не уж молоденький, что на Толбачике в рот Лёве заползал по неопытности. На лёвиных харчах разъелась гадина до гигантских размеров. Хорошо, что наш вулканолог подшофе был и в пару соображал плохо, так как париться категорически не любил, а так бы от увиденного «кондрат» мог бы хватить. Змей-то выполз преогромный, жирный, и сразу к выходу пополз. Но дедок тут как тут: кипятком его из бадейки как шуганёт, да несколько раз  кряду. Тут-то змей и притомился, совсем плох стал, кольцом свернулся и замолк навсегда.
                – Змея чего-то жалко, – поделился впечатлениями недоверчивый  матрос, который хотел подловить Борю на знакомой аббревиатуре, – отпустить бы его надо было восвояси.
                – Ну, дедок, наверное, знал, что делает, опытный ведь, – высказал своё мнение другой слушатель.
                – Так я всё-таки не понял, – проявил интерес к рассказу сидящий за соседним столом матрос-водолаз Эдуард Кукса, – змей-то откуда выполз – спереду или сзаду?
                – Я ж уже объяснил, куда заползал, оттуда и выполз. Путь-то знакомый, да и короче.
    – А что с вулканологом стало, оклимался или нет?
            – Лёва-то? – Пошёл, как на дрожжах, восстанавливаться. Волос опять закудрявился и порыжел. А это, я вам скажу, первый показатель здоровья. Бороду, правда, брить начал. А зря, колорит природный от этого потерял. И, самое интересное, способность на сейсмические прогнозы, как отрезало. Когда в этом все убедились, его сразу в эсэнэсы повысили, то бишь звание старшего научного сотрудника дали. Зарплату, соответственно, прибавили. Но с вулканами в обнимку больше не спал. К жене стал чаще наведываться. Она-то ему в рот не заползёт, хоть и змея была подколодная, поискать таких ещё надо.