Австралия, Западный берег, спасатели

Стр. 123-125
      Песчаные пляжи Фримантла с мелким, почти белым, кварцевым песком омываются круглый год тёплыми водами Индийского океана. Уже в те далёкие 70-е годы я старался отмечать своё пребывание на дальних землях короткими или длинными, смотря по настроению, забегами. Видимо, таким образом я метил новые для меня территории без притязаний, конечно,  на права их владения, а хотя бы для общего обзора и в надежде увидеть нечто новое. Хотя новое есть всё то, что скрыто от нас завесой времени и расстояния. Я решил сделать забег по укатанной прибоем пляжной полосе. И побежал. Сначала очень медленно, а затем постепенно убыстряя бег именно до той оптимальной скорости, на которой, казалось, можно бежать бесконечно, не останавливаясь. Я знал, что Австралию опоясывают 12 тысяч километров безупречных пляжей с мелким, чистым кварцевым песком. И я готов был бежать эту дистанцию. Я готов был бежать вокруг  Австралии и к обеду  прибежать на исходное место. Я бежал  легко, как лань,  мягко касаясь носками своих ступней тёплой и влажной подложки Индийского океана. Плоские пенные струи ослабевшего прибоя набегали на выбранную мной беговую дорожку. Тёплый обволакивающий ветер струился мне навстречу.
     Я рассекал его мягкий поток своей грудью, я вдыхал его вместе с редкими частицами  песка, которые то и дело покалывали моё тело. Такой потрясающей акупунктуры я не испытывал  никогда  в жизни. Мне казалось, мой дух парит над этим миром, наполненным солнцем, водой и воздухом. И от этого бежалось ещё легче. 
     Остановился я на цивильном пляже, где всегда было больше народу.  Приметой  служила высокая наблюдательная вышка, с которой, поблескивая окулярами бинокля, наблюдал за водной поверхностью дежурный спасатель. В его обязанности входило оповещать гонгом пляж о приближении акулы, которая почти всегда выдает себя торчащим из воды верхним серповидным плавником.  Моё внимание привлекла группа здоровых атлетически сложенных парней, стоящих в одну шеренгу недалеко от среза набегающей на берег воды. Они возникли на пути моего неостановимого бега, как тридцать витязей прекрасных, вышедших из синих с белым подбором волн. Правда, были они без доспехов. Перед ними стоял в позе строгого и надменного администратора дородный, пузатый, лысеющий мужчина. По всей вероятности – дядька их морской. В одной руке он держал больших размеров тетрадь, зажатую между завернутой на себя ладонью и внутренним локтевым сгибом, а в другой самописку, которой делал пометки в этой тетради.  По списку он вызывал очередного «витязя», нажимал на кнопку секундомера, висящего у него на шее, и давал отмашку. «Витязь» срывался с места, пробегал сколько мог в прибойной волне, кидался в пучину вод и отчаянно плыл в открытый океан. В океане, метрах в двухстах от берега, колыхалась в волнах жертва – такой же «витязь» из той же компании, изображающий утопающего. Испытуемый хорошим классическим кролем доплывал до своего подсадного коллеги, делал отработанный в таких случаях захват под руку и, как буксир, волок его по бурным водам к берегу со скоростью, заставляющей думать, что у кого-то из них, а, может быть, и у двоих сразу, стоят сзади гребные винты с моторами. В мгновение ока они достигали песчаной полосы пляжа, и начиналась другая процедура – оживление спасенного «витязя». Здесь подходил третий участник, вызванный по списку пузатым администратором, садился верхом на «утопленника» и производил прямой массаж сердца, резко и с силой нажимая ему на грудную клетку. Основной спасатель, который приволок «утопленника», в это же самое время производил искусственное дыхание по методе рот в рот, о которой мы тогда ещё и не слышали. Поэтому его действия были для нас в диковинку. Он с силой выдыхал бедному «витязю», очень натурально изображающему утопленника, свой воздух из легких. После каждого выдоха он слегка прикладывал ухо к его губам, чтобы, как мне думалось, услышать дыхательную реакцию жертвы. Меня поразила потрясающая чёткость, слаженность и безупречная последовательность всех действий. Я не знаю, что помечал в своей тетради администратор, но я дал бы наивысшую оценку тому, что видел. Если бы так работали все спасатели в мире, – а я ничуть не сомневался, что мне довелось присутствовать на зачете австралийских спасателей, – уверен, что все утопающие были бы спасены, откачены и оживлены. Это были настоящие, стопроцентные витязи спасения на водах. Каждый из них точь-в-точь повторил описанное мною действо, и я не заметил ни одного сбоя или огреха. Молодцы!
     Мой бесподобный бег по идиллической пляжной полосе западного побережья Индийского океана сразу показался мне козлиной иноходью. Вся моя олимпийская богоподобность слетела с меня, и я оказался маленькой букашкой на далёком австралийском материке: среди ветра и волн, под палящим солнцем, извергающим свои  вредные для здоровья протуберанцы, среди прекрасных и, казалось, вечных  витязей спасения всех тонущих и бедствующих на море.      
     Я был там случайной частицей, заброшенной порывом случайного ветра, такой же мелкой и бренной, как крупинка песка. Нет, ещё более бренной, поскольку эта крупинка была до меня и будет после. И даже мнимое преимущество, что я являюсь мыслящей материей, пропадало, ибо гораздо лучше не сознавать своей мизерности и ничтожности. Я тут же вспомнил Борю Ткачева,  рассуждавшего ещё в начале нашего плавания о своей ненужности, и стал понимать, насколько он был прав. И ничего не изменится в мире, если я останусь на этом берегу, или отправлюсь на железном обломке цивилизации, называемом кораблём, далее по своему предписанному Провидением маршруту, или кинусь в пенные воды океана, чтобы быть спасённым непревзойдёнными спасателями. Да, выбор был невелик. И я, как и все, пошёл туда, куда указывал перст судьбы. Но и это было не так. Скорее всего, здесь присутствовала инерция чьей-то злой или доброй воли. В каждом человеке вектор этой инерции направлен, как стрелка компаса, в строго определенную сторону. И если мы отклоняемся от нужного направления, то меняем лишь окружающую нас обстановку (ландшафт, людей, обстоятельства), но не меняем цели. Потому что её, как таковой, в этой жизни нет. Есть лишь мираж цели.


Рецензии