В осаде

 Спустя неделю или около того бурая язва вновь дала о себе знать: в Ро заболело  и в скором времени умерло несколько человек.  На этот раз Наместник  ничего не успел предпринять, некому было предупредить его – ни к одному из больных не успели позвать доктора. Дети, старики из бедных кварталов, бродяги  – когда слухи о страшной агонии, которой  сопровождалась их смерть, распространились, среди людей началась паника. Рынки мгновенно стали дорогими. Иные торговцы спешно уезжали из города, те же, кто решил остаться,  подняли цену на муку, соль и прочую снедь  в несколько раз против обычной. Самым ходовым товаром стал уксус. Им  умывались, протирали вещи в домах и даже деньги, веря, что это убивает заразу.
Корабли, один за другим, покидали порт, переполненные людьми. На пристани сидели целые семьи в ожидании хоть какого-нибудь суденышка. Старухи,  молодые женщины, плачущие дети метались по берегу вслед за мужчинами, волоча узлы, корзины, подушки, казаны, теряя их и друг друга в давке за место.
   Скоро богатые дома в Старой Крепости опустели, немногие, положившись на милость Неба, ещё оставались в них. Бедняки, которым некуда было податься, запирались в собственных жилищах. Некоторые искали приюта в святилищах, где с утра до ночи жрецы  жгли благовония, читали заклинания и молитвы и приносили жертвы духам и богам.
Более всего жертв совершалось в языческом храме змееголовому демону Дэвху, повелителю  чёрных болезней – моровых поветрий, лихорадки и проказы.  На его алтарь несли золото и птиц, вели коз, овец и коров, его со страхом  за свою жизнь умоляли  теперь не только кочевники-идолопоклонники. Купцы и площадные торговцы, пекари, виноградари, рыбаки и ремесленники всё чаще, по очереди обходя храмы  и задабривая всех богов, на всякий случай приносили дары и свирепому степному чудищу.  Матери отрезали пряди волос и бросали на жертвенники, призывая забрать их жизни в обмен на жизни  детей, но болезнь неуклонно продолжала поражать жителей Ро.
Дом Юджии оказался по ту сторону мира. Малые ворота, разделявшие Старую Крепость и бедные кварталы, опасаясь заразы закрыли.  Чужеземцев и купцов, недавно вернувшихся в город,  строжайшим образом проверили, и на время запретили им выходить из домов. В порту выставили многочисленную стражу. Всё происходило так, как и предсказывал доктор. Берджик не успела уехать. Саакед, который  почти перестал бывать дома, потому что то и дело его звали к новому больному, взял с неё и с Маны слово, что они ни под каким предлогом не будут заходить на его половину дома и поменьше будут выходить на улицу.

– Господин Юджии! 
Лекарь узнал гончара, что жил неподалеку, и забеспокоился: семья, шестеро детей, всех он хорошо помнил, младших недавно лечил от золотухи – кто же из них? Гончар подошёл, поймав тревожный взгляд Саакеда, покачал головой: «Нет, мои, пока, хвала Небу, здоровы. Приходите к нам после заката, люди хотят с вами говорить».
Комнатка с низким потолком заставила Юджии согнуться: она была тесна и темна, ставни  в ней из страха перед мором не открывали;  на столе горели, распространяя духоту и желтовато-красные  маслянистые отблески,  маленькие светильники. Отблески  выхватывали из темноты морщинистые, лоснящиеся от пота лица людей, собравшихся за столом:  лбы, прилипшие  к ним влажные волосы, щетинистые подбородки,  курчавые бороды, впалые щёки.  У гончара собрались обитатели квартала. Некоторых лекарь знал, других мельком видел на улицах – давно, до того, как бурая язва пришла в город. Глаза сидевших тревожно обратились  к гостю.
– Долгих лет* … - начал было  привычное приветствие Юджии и осекся: пожелание выглядело  слишком уместным и от того пугающим.
– Долгих… – загудели голоса в ответ.
– Храни нас Небо, – прошелестел с лавки старик-скорняк.
– Садитесь, господин, – хозяин подвел гостя к столу.
Саакед сел.
– Что же вы скажете, господин доктор? – обратился к нему один. – Как нам дальше-то? Можно ли не заразиться? Или всем ждать смерти?
– Да, да, есть ли надежда? – жадно спросил его сосед.
– Надежда есть всегда, – медленно, разделяя слова, произнес Юджии, – она заключена в нас самих. Пока мы допускаем мысль о спасении, оно существует. Но только мы теряем веру в свою победу и желание жить, как болезни и несчастья берут над нами верх. Прежде всего, поверьте, что должны побороть страх. Бурая язва не всегда смертельна, есть случаи, когда люди выздоравливали.
В комнатке послышались удивленные возгласы и вздохи.
– Да, это случается, но с теми, кто и в болезни борется за свою жизнь. И ещё: если мы хотим выжить, необходимо помогать друг другу. Не надейтесь, что сможете отсидеться в своих домах, прячась от бурой язвы.
– Но как? Разве она не заразна?
– Я запер дом на все запоры, – объявил красильщик Тукир.
– Болезнь очень заразна, и поэтому нужно следить, как только человек ею заразился, его тотчас отделить от здоровых, а здоровых, которые были в это время рядом несколько дней держать порознь, чтобы проверить, не заразились ли они.
– Что делать, если уже заразился?
– Пить понемногу  воду с солью и медом, во время болезни случается сильная рвота, в теле остается мало воды. Шишки, что появляются на коже, без позволения не трогать – не разрезать, не прижигать и не прикладывать снадобий. Можно, если боль сильная, приложить свежие листья капусты. Одежду,  в которой ходил заболевший, вещи, до которых он дотрагивался, надо сжечь, а после болезни и его постель. Говорят, что козлиный запах отпугивает язву, но я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь вылечился, заворачиваясь в козлиную шкуру или таская на себе козлиные рога и кости, как это делают некоторые.
Чем чаще вы будете мыться, мыть вещи в доме и стирать одежду, в которой выходите на улицу, тем лучше. Грейте воду, горячая вода помогает убить заразу. Рядом с больными надевайте  на лицо повязки,  чтобы не вдыхать ядовитый воздух. Ешьте чеснок и капусту – это делает здоровее. Но ещё раз повторяю: главное – вовремя распознать болезнь и отделить больных от здоровых.
– Как распознать?
– Сначала  слабость во всех членах, тяжесть, лень, иногда бывает кашель, часто болит голова, язык белеет и становится непослушным. Потом наступают сильный жар, бред, рвота с кровью, на теле появляются красные пятна – на шее, чреслах, в подмышках, на месте их позже набухают  волдыри, которые, лопаясь, превращаются в язвы.  На третий день часто случается  перелом – заболевший либо умирает, либо начинает поправляться.
– Что, если больных сносить в один какой-то дом, где уже есть эта зараза? – предложил тот, что первым заговорил с доктором. – Я слышал, вы не принимаете их в свою лечебницу.
– Я не принимаю в лечебницу, поскольку там места  всего на  пять человек, и это не спасет многих.  – Юджии старался, чтобы в голосе не было смущения. –  Но я хожу домой к каждому, кто нуждается в помощи. Там, где я жил раньше, в случаях моровых болезней строились  большие бараки, человек на пятьдесят каждый. Но можно использовать и пустые дома. Еще хорошо бы установить  сменную стражу на каждой улице, чтобы вовремя узнавать, есть ли заболевшие, и не допустить воровства из домов умерших. Просто каждый день обходить всех…
– Ведь для этого не нужно входить внутрь? – спросил какой-то парень.
– Не обязательно.
– Тогда я могу, если хотите.
– И я… и мы, – поддержали остальные.
– Есть у меня на примете один дом, – задумчиво произнес Тукир, – знаете, там старуха Менгелаимай жила. Его заколотили, когда она померла, верно?
Юджии вспомнил:
– У нее, кажется, был сын? Он не объявился?
– Сюрикен?
– Его давно не видели. Если и вернется, сейчас он в город все равно не попадет: ворота закрыты.
– Да может, его и в живых нет. Это мать ждала.
– Что там думать, займем дом под лечебницу!
– Господин доктор, а вы нас не бросите? Не уедете?
– Если бы я хотел уехать, я бы это уже сделал, – улыбнулся ободряюще Юджии.
Домой он шел в каком-то приподнятом состоянии. Решимость людей, вдохновленных его словами, придала сил. «Ничего, ничего! –  бормотал он, – «Мы ещё поборемся!»


В доме господина Бенты царил беспорядок. Содержимое сундуков было безжалостно вывернуто наружу, горы одежды, посуды, дорогих и дешёвых вещей высились на полу и на скамьях, на столах и постелях. Слуги и служанки носились, связывая узлы, укладывая необходимое в дорожные сундуки. То в одной, то в другой комнате женщины взрывались всхлипываниями и причитаниями: «Ай-яй, за что ты караешь нас, могучий Дэвх!»
 Мать господина Бенты, она же Старуха, ни на миг не теряя рассудка, раздавала приказания и оплеухи нерадивым:
– Просили тебя брать это?
– Собери новые платья отдельно!
– Безрукая! Кто так связывает перины? Хочешь, чтобы они горбом встали?! Вот послало Небо бестолковых!
– Не мечись у меня под носом,  Солла, ты только другим мешаешь. И перестаньте выть – беду накличете!
Лаилин и Пиа были предоставлены сами себе – пока весь дом собирал вещи под началом Старухи, они сложили  оставшееся приданое, одежду и украшения в сундук и уселись на свернутые ковры, не решаясь высунуть нос из своих покоев. 
Обе были напуганы, но в глубине души у Лаилин пробудилось ещё одно чувство, странное, почти противоестественное чувство нетерпения в ожидании приближающейся опасности. Её хорошенький маленький носик с наслаждением  ловил и втягивал из воздуха  тонкий запах смерти. Она ждала от бурой язвы перемен, и, если бы было возможно, она бы осталась, чтобы встретить её.  Но муж заразы боялся и уезжал, увозя с собой движимое имущество, в число которого входила и Лаилин.
– Говорят, степные люди давно откочевали, – нарушила молчание Пиа. – Ваши родные, наверное, тоже. Значит, они спасутся.
– Что? А, да. У отца большое кочевье, они всегда уходят на запад в это время, потому что трава  здесь выгорает и нечем кормить овец. Они давно должны быть в горах.
– Жаль, что мои родители не кочевники. Если бы даже их выпустили из города, они бы не смогли скитаться по степи. И они будут умирать в своём доме. Я даже не смогла проститься с ними, вчера никого из Старой Крепости не выпускали.  У ворот  с той и с другой стороны скопилось столько народу! Стражники сказали, что выпустить они меня ещё могут, но тогда назад уже не впустят. Говорят, они получили приказ убивать тех, кто попытается перелезть через стену, – рассказывала служанка.
– Его ты не видела?
–Кого? Господина Арре? Нет, там никого не было знакомых. Что же с нами будет? Господин Бента сумеет нас увезти? На базаре говорят, что в порту негде стоять – так много людей.
– Не знаю, - ответила Лаилин, которую все еще занимала мысль об Арре, ей даже хотелось, чтобы мужу не удалось увезти их.
Бес ли, которого нангуты звали Амударушпой,  или один из нечистых лура** , вечно носящихся  по воздуху в поисках жертвы, шепнул ей, что неплохо было бы, чтобы бурая язва унесла с собой ее новую родню.

К ночи весь дом, включая слуг, которые несли вещи, отправился в гавань. Господин Бента с факелом возглавлял процессию, рядом, поддерживаемая своей любимой приживалкой Нунной, ковыляла его мать. Прощание со стенами, в которых она провела большую часть жизни и намеревалась провести  её остаток, далось Старухе тяжело,  покидая дом, она расплакалась, и теперь шла неуверенно, подрагивая, словно груз прожитых лет только теперь пал на её твердые костлявые плечи всей своей тяжестью.
 Лаилин, напротив, шагалось легко. Нетерпение  как будто подталкивало её вперед, а приближающаяся опасность вытеснила из её головы тяжёлые мысли о необходимости постоянно скрывать своё настоящее положение,  и она могла бы идти еще быстрее, если бы не было рядом  этих стенающих женщин!
Несмотря на позднее время Главные или Большие врата, через которые проходила дорога на пристань, были открыты. Улицы, примыкавшие к гавани, с каждым поворотом становились всё многолюднее. Мужчины  и женщины с факелами, с вещами и тюками шли к морю в надежде покинуть обречённый город. Они напоминали ночное похоронное шествие вслед за таинственной колесницей, увозившей в небытие ещё один день их жизни, быть может, последний день.  Иногда среди общего сосредоточенного молчания или тихого плача вдруг резко вскрикивал  потерявшийся ребенок, и  его мать  начинала суетливо созывать свое потомство,  или кто-нибудь с шумом распахивал дверь таверны, выплескивая на улицу свет, звуки музыки и пьяное веселье отчаявшихся спастись бегством.
На причалах, словно чёрная лава, шевелилась и растекалась толпа. Её очертания растворялись в темноте, сливались с  цветом ночи и моря. Гул человеческих голосов, заглушавший мерное дыхание Скиаса, походил на рассерженный рой, преградой которому неожиданно стала вода. Кое-где ещё мелькали факелы и масляные светильники, но они не могли осветить всего берега.
Лаилин в первые мгновения не увидела кораблей, ей показалось, что их нет вовсе, но потом, по мере приближения,  вслушиваясь в речь, звучавшую вокруг, она поняла, что корабли стоят на якорях за бухтой, а там,  дальше, где толпа вспучивается больше всего, причаливают  лодки.
– Подождите меня здесь, – приказал её муж, и все разом остановились, образовав в живом море неподвижный остров, на который то и дело натыкались прорывающиеся к воде.
Сам господин Бента тут же исчез в людском течении.
Воспользовавшись остановкой, Пиа закричала  на ухо Лаилин:
– Думаете, мы спасемся? Вон, народу сколько! Что творится! Ай! Они же перевернут лодки!
– Боги, какие есть, помогите нам! – выдохнула молодая госпожа.
Она попыталась разглядеть, что делается впереди. Впереди, у воды, там, где раньше торговали заморские купцы, соорудили из брёвен какое-то подобие  толстой изгороди, на которой горели факелы и  стояли городские стражники с копьями, они тупыми концами отталкивали тех, кто, минуя проходы, лез через заграждение. Вдруг Лаилин показалось, что среди стражников она видит Арре. Со своего места ей было видно плохо, и она сделала несколько шагов в сторону, напряженно вглядываясь в темноту. «Куда ты?!» – крикнула Старуха. Лаилин отмахнулась, но всё же уходить дальше не решилась. Она снова стала подниматься не носки и подпрыгивать, вытягивая шею. В её уши влетел обрывок разговора:
– Да, город объявили закрытым.  Это Наместник, сохрани его Небо, по милости своей разрешил до завтрашнего утра уезжать тем, кто пока здоров.  Мой брат слышал, как на площади объявили имена этих счастливчиков! Им всем  выдали айлу***.
– А вы попали в списки?
– Как же! Наша семья, хоть и здорова, а никакой айлы не получала.
– Думаете, мы получали? Как всегда, все решают деньги и родство.
–Но вы все-таки надеетесь?
– Э, хотя бы попытаемся! Мы  сейчас готовы сесть даже  гребцами на  пиратский зигуд****, не только на маккату*****.
– Почему они вывели корабли из бухты?
– Разве не знаешь? У стражи приказ: к утру сжечь все, что плавает. Кормщики еще вчера ушли в море.
– Боятся, что мы разнесем заразу!
– Наместник никогда не поставит себя под удар, есть закон – не выпускать из города,  и он его не нарушит, хоть земля пойди огнём. А уж ради нас – тем более!
– С такими законами ему скоро не кем будет управлять, разве что мертвецами!
– Говорят, у него в доме есть стеклянная комната, в которой он заперся, чтобы не заразиться.
– Слушайте дураков! Помяните моё слово: в доме остался его двойник из слуг, а сам Наместник давно  сбежал в столицу!..

– Госпожа, не потеряйтесь! – Пиа схватила хозяйку за рукав. – Смотрите, ваш муж возвращается!
В самом деле, её муж возвращался, с ним шли двое: человек с факелом в одной руке и свитком в другой и высокий стражник, вооруженный, как и прочие, помимо меча  копьём.
– Это – все ваши? – спросил человек с факелом, оглядывая домочадцев  господина Бенты. – Сколько человек?
– Двенадцать. Моя семья и слуги.
– У меня в списке только восемь. Откуда вы взяли ещё четверых?
– А почему восемь? Кто сказал, что у меня в доме живет восемь человек, а не двенадцать?
– Хотите взглянуть на свиток? Вот, извольте, – человек с готовностью развернул грамоту, – вот ваше имя и  вот рядом написано: «восемь»! Никак не двенадцать, мой господин. Жаль, но четверых слуг придется оставить.
– Но почему?
– Потому, что места на кораблях предоставлены строго по расчёту, за каждой семьей числится не больше восьми мест, это приказ Наместника.
– Немыслимо! – возмутилась Старуха.
– Госпожа, не нам диктовать свою волю. Приказ Наместника Верховного Правителя Ранг-Нагара, да хранит его Небо, для нас закон. И мы исполняем его. Не мешкайте – скоро корабли снимутся с якоря. Восемь человек, идите за этим солдатом, – он указал на стражника с копьем.
– Что ж, придется подчиниться, – насупилась Старуха. – Вы слышали? – обратилась она к остальным. – На корабль разрешено подняться только восьмерым. Четверо останутся здесь…
Слуги со страхом ждали решения своей участи.
– Пиа, Ильге, Цета и Ора – ступайте домой и ждите нашего возвращения. Можете жить у нас всё это время, только не вздумайте что-нибудь украсть или продать.
– Госпожа, не бросайте меня, – застонала служанка, обнимая колени Лаилин.
– Матушка, возьмите Пиа!
– Я оставляю трёх людей, которые служили в доме дольше и сделали полезного больше, чем она, – жестко отвечала Старуха. – Идем,  нам пора!
–У вас нет сердца!  Тогда я тоже никуда не поеду! – с остервенением воскликнула Лаилин.
Свекровь подошла и у всех на виду ударила её по лицу:
– Поедешь. Ты носишь ребенка моего сына. Скажи ему спасибо, это дитя хранит твою никчемную жизнь.
– Иди за мной, я что-нибудь придумаю, –  прошептала Лаилин, поднимая плачущую Пиа.
Они двинулись за стражником, который копьём отстранял с пути людей. Неохотно, толпа всё же расступалась перед ним, давая дорогу, и тотчас смыкалась за спинами его подопечных в непроходимую  человеческую стену. У этой стены были сотни глаз, смотревших с завистью и злобой на тех, кто обретал заветную возможность спастись от гибели. Лаилин чувствовала, как вокруг неё люди горят желанием не пустить, ударить, втоптать в грязь, утопить в своей массе – сделать всё, чтобы они не смогли добраться до лодок. И она инстинктивно ненавидела этих людей, цепляющихся за одежду, мешающих проходу, оттесняющих их от цели.
Ведомые стражником, они приблизились к изгороди и стали в очередь к лодкам вместе с другими счастливцами. Пиа все еще всхлипывала. Её госпожа кусала губы от злости, ей не приходило в голову, что могло бы спасти служанку. Человек со свитком и стражники зорко следили за теми, кто садился в лодки, они даже не разрешали брать много вещей, чтобы лодка не опрокинулась. Рядом говорили, что сундуки вынуждают оставлять, из-за того, что они слишком тяжелы и занимают много места. Плохо,  иначе можно было бы спрятать Пиа в сундук с платьями.
Старуха, услышав, что часть добра придется бросить прямо на пристани, велела каждому выбрать и взять в руки все самое ценное. Пока она и её приживалки торопливо перебирали вещи, невестка оглядывалась в поисках спасения. Напрасно! Кругом была толпа, чужая, враждебная, ни чем не хотевшая им помочь.
– Лаилин! – кто-то окликнул её сверху.
Она, скованная напиравшими людьми, подняла голову: правее, наверное, шагах в четырёх от неё, на деревянном кордоне стоял Арре.
– Ты уезжаешь? Куда? Я найду тебя, когда все закончится… - голос его тонул в человеческом гуле. – Где ты будешь?
– Я не знаю… Я тебя не слышу…
– Я вернусь в Утерехте и разыщу тебя, только дай мне знать!.. Слышишь?!
– Я тебя люблю, – прошептала она так, чтобы он прочел по губам.
Он сначала не понял, а потом догадался,  с улыбкой  прижал руку к груди. Лаилин оглянулась на мужа: тот был уже впереди, стоял спиной и ничего не видел, его мать продолжала рыться в сундуке.
– У нас нет айлы, я не могу взять с собой Пиа!
– Что? – он  нетерпеливо подвинулся,  и от резкого движения  чуть  было не сорвался с изгороди, но в последний миг  удержал равновесие.
– Пиа! Её не пропустят на корабль! Ты можешь позаботиться о ней?
Арре кивнул и зачем-то полез за ворот.
– Сейчас… Подожди… Нам выдали, чтобы потом мы смогли уехать… – он  снимал с шеи какую-то штуку на цепочке. – Поймаешь?
– Попробую…. Бросай!
Штука, оказавшаяся оловянной пластинкой, больно ударила по щеке. Лаилин подхватила ее на лету, когда она уже падала под ноги, и крепко стиснула в кулаке.
– Теперь её пропустят! Ты поняла? – крикнул он радостно.
– А как же ты?
– Ничего, дадут другую! – Арре махнул рукой. – Мы здесь пробудем ещё долго!
– Спасибо…
Он снова приложил ладонь к груди и чуть поклонился. Лаилин не могла поднять руку, чтобы помахать ему. Она почувствовала, как горло стягивает комок. И  только ещё раз,  прощаясь, перед тем, как отвернуться, она подняла на Арре глаза, в которых ночь, и факелы, и он сам расплывались от слёз.

*  Приветствие жителей  побережья: «Долгих лет в мире и процветании!» (прим. авт.)
**  Низшие духи по верованиям кочевников, добрые покровительствовали пастухам  и оберегали стада, злые – внушали преступные мысли, толкали в беду, сбивали с пути кочевья и караваны (прим. авт.).
***Буквально «знак», табличка с текстом  или  какое-либо изображение, изготовленные из металла или глины, служившие пропуском или охраной своему владельцу (прим. авт.).
**** Небольшое быстроходное однопалубное судно с одной-двумя  мачтами, основной движущей силой которого были гребцы. Морские разбойники часто использовали в этой роли рабов из захваченных ими  пленников (прим. авт).
***** Парусное торговое судно (прим. авт).