Успеть повернуть на Лагиш

П Р О Л О Г

   С севера продолжала доноситься (хотя с каждым часом всё глуше и реже) артиллерийская канонада, перемежаемая редкими раскатами грозы. Грузные темно-свинцовые тучи наплывали с моря на прибрежную часть полуострова, неся влажную удушающую тяжесть. Джунгли, обступавшие шоссе, накатывали на людские колонны густой, исступленно-пряный запах разложения. Казалось, сама природа стремилась изгнать из цветущего некогда Каодая разгромленную и бегущую армию.
    Вот уже второй день через город Пейракан под непрерывным моросящим серым дождем шли отступающие войска, густо разбавленные беженцами. Пронзительно и жалко скрипели колеса интендантских повозок, натужно ревели моторы расхлябанных грузовиков и артиллерийских тягачей с бесполезными уже пушками на буксирных крюках, иногда по кое-где сохранившейся брусчатке лязгали гусеницы немногих уцелевших танков бригады Лорендейла. Сражение было проиграно, и остатки армии маршала Креббса  покидали северный Каодай.
    Солдаты, измученные недельными бессмысленными маршами, угнетенные гибелью товарищей и последние два дня не получавшие довольствия, угрюмо и отрешенно тащились бесконечной серо-зеленой лентой по шоссе. Шли туземные стрелки и егеря, шли гренадеры и зуавы войск метрополии – все одинаково грязные и измученные, многие – без оружия и знаков различия. Чудовищное поражение начисто уничтожило разницу между когда-то столь разными частями.
 Иногда среди толп пехоты и скопищ грузовиков проходили кавалерийские эскадроны корпуса Марджерета – когда-то блестящие в своих расшитых золотом мундирах, с яркими значками на опереточно длинных пиках. Теперь -  такие же измученные, оборванные и грязные, как остальные солдаты. Усталые кони еле передвигали ноги, многих уланы и драгуны вели в поводу, чтобы дать отдохнуть измученным животным. От некоторых кавалерийских полков в строю оставалось от силы  полторы сотни солдат во главе со смертельно уставшими и ни во что не верящими уже ротмистрами. Как кровавый кошмар, уцелевшие вспоминали первый день сражения, когда генерал Марджерет лично водил корпус в сабельные атаки, свято уповая на силу белого оружия – а враг косил кавалерию густым пулеметным огнем и давил обезумевших кирасир изрыгающими пламя танками.
     Пехотные батальоны ползли без строя, толпами.  Немногие офицеры, оставшиеся в строю (большинство их было убито снайперами врага в первый день катастрофы на Ируане) уже не пытались поддерживать порядок в своих изрядно поредевших ротах и отчаялись получить хоть какие-то внятные приказы командования, а просто шли вместе со своими солдатами вперед, в призрачной надежде достичь пристаней Армонвайса и погрузиться на транспорта. У всех отступающих войск главной и единственной целью этого нечеловеческого похода осталось – транспорта в гавани, склады продовольствия в порту и пакгаузы с оставленным в спешке имуществом в самом городе.
    Никто из этих сорока пяти тысяч уцелевших солдат и офицеров не знал, что уже сутки, как Армонвайс занят морской пехотой врага, транспорты захвачены, а комендант крепости бежал на торпедном катере в затерянную в океане Мирру. Спасения не было, как не было и надежды. Армия была обречена, и многие офицеры в глубине души понимали это, но приказа на капитуляцию не было – и колонны войск шли на юг, из последних сил и на последнем дыхании.
   Дождь, не прекращающийся вот уже двое суток ни днем, ни ночью, еще более усугублял положение отступающей армии. Горные речки вздулись, снося жалкие деревянные мосты, и саперы выбивались из сил, наводя временные переправы.
   Более тысячи машин, главным образом штабных и санитарных (зачастую вместе с умирающими ранеными и немногочисленным медперсоналом), было брошено на берегах бесчисленных речушек, стекающих с гор. Жизнь раненых была принесена в жертву призрачной надежде оторваться от безжалостного врага.
    Толпы беженцев (чиновники с чемоданами и плачущими детьми, сотни местных полицейских, безоружных и жалких в своих опереточных мундирах, рабочие с балхских заводов и все те, кому приход врага не сулил ничего хорошего) запрудили шоссе и мешали бежать армии, клянча продовольствие и умоляя посадить на грузовики детей и женщин. Но никто уже ни из солдат, ни из офицеров не имел физических сил для помощи беженцам, и многие из беглецов, обремененные семьями и имуществом, обреченно садились на обочинах, с  усталым безразличием глядя на проходящие колонны.
 Катастрофа была полной и всеобъемлющей.

    К концу второго дня поток людей и техники, текший  через Пейракан,  начал ослабевать. Канонада на севере затихла. Город настороженно стал ждать, что произойдет в  ближайшие часы, когда последние регулярные войска маршала Креббса  уйдут из Пейракана. Обыватели спешно закапывали в огородах столовое серебро и фамильные ценности, брошенные раненые и измученные сверх всяких пределов беженцы, отставшие от своих, сбились в жалкий табор на Пласа Майор, покорясь судьбе. Все с ужасом и замиранием сердца ждали прихода врага, сломившего в ходе четырехдневного сражения семидесятитысячную армию Креббса, словно веточку бамбука.
   Около полуночи прекратился дождь, в это же время город оставили последние отступающие войска - батальон кханских стрелков. Смуглые узкоглазые солдаты, такие же измученные, как и все остальные, тем не менее, держали строй и шли довольно быстро, поминутно озираясь на север. Масляно блестели стволы винтовок и пулеметов на их плечах, хищно раскачивались длинные антенны полевых радиостанций. Замыкал колонну броневик, на башне которого, угрюмо уставившись в никуда, сидел командир разбитой под Лахор-беем Первой бригады кханских стрелков – молодой, но уже поседевший бригадный генерал в изорванном мундире и заросших грязью сапогах, еще совсем недавно - наследный кханский принц. Единственному уцелевшему из батальонов его бригады досталась сомнительная честь – быть последними войсками Империи в Северном Каодае.   За спинами его кханских стрелков уже маячил враг – все такой же таинственный, как и полмесяца назад, когда началась эта кровавая бойня.   
  Через полчаса в звенящей тишине, опустившейся на город после прохода войсковых колонн и прерываемой лишь стрекотом цикад и стонами умирающих раненых, вдруг раздался еле слышный лязг, приближающийся к городу со стороны гор.
   Мост через Равайо, подготовленный к взрыву саперами капитана Риджуэя, так и не был взорван – и теперь раненые, бессильные что-либо сделать, глухо матерились, проклиная все и вся и зная, что оставленный мост даст наступающему врагу несколько часов так дорогого сейчас времени.
   Лязг нарастал. Он шел с севера, с гор, с полей так бездарно и кроваво проигранной битвы, и все, кто не спал в эту ночь в Пейракане (а не спал почти никто) все более и более ясно понимали, что у отступившей армии очень мало шансов оторваться от преследования. Слишком мощным и ровным был гул машин врага и лязг гусениц его танков, слишком измучены были прошедшие через город полки и батальоны Креббса.
   Около часа ночи через мост промчался одинокий мотоциклист. В городе, две недели живущем в состоянии полной светомаскировки, луч его фары произвел ошеломляющий эффект. Но мотоциклист промчался через город и исчез на южном шоссе, и жители только гадали – к какой армии он мог бы принадлежать.
Во всяком случае, приближающийся лязг уже явственно различался на расстоянии не более двух-трех миль.
   Наконец, в начале третьего ночи из-за холмов на равнину, лежащую севернее реки Равайо, по шоссе и справа и слева от него выползли густые колонны механизированной пехоты врага. Ревели моторы танков, бесчисленные синие огни грузовиков создавали жутковатый эффект наползания на город орды гигантских жуков-светляков.
   Первые танки врага появились на мосту. Это были не жалкие танкетки королевской уланской бригады, сгоревшие в первые же дни приграничного сражения, и даже не легкие танки генерала Лорендейла, пытавшиеся спасти армию в день катастрофы на Ируане  - это были приземистые широкие машины, мощные, с  довольно серьезными орудиями в округлых башнях.
   Словно принюхиваясь, три первых танка осторожно поползли по мосту. Никто не стрелял по ним с этой стороны реки – дивизион резервной артиллерии, вооруженный пушками времен покорения  Каодая, на  деревянных колесах и со шрапнелью в зарядных ящиках, бесполезной против танков, три дня промокший под дождем в охранении моста, снялся еще утром, и теперь его капониры и огневые позиции были безжизненно пусты.
   И вдруг…Никто из жителей и беженцев, с трепетом наблюдавших движение танков врага, в первое мгновение ничего не понял. Ярко-оранжевый столб огня вдруг поднялся над средним пролетом моста, через секунду до города докатился глухой рев взрыва. Первые танки, достигшие уже середины моста,  исчезли в пламени взрыва.
   Через минуту начался ад.
   Колонны врага быстро стали разворачиваться, с буксировочных крюков  грузовиков прислуга сноровисто стащила орудия, танки заняли позиции вдоль реки, развернув жерла своих пушек на город. Сотни ярких огоньков вспыхнули почти одновременно по всей линии войск наступающего врага – и через миг город потонул в грохоте и пламени артиллерийских разрывов. Огненные букеты вспыхивали повсюду, руша стены, обваливая крыши, с корнем выворачивая  деревья в городском парке, калеча и убивая обезумевших беженцев, раненых и местных жителей, пытающихся спастись в подвалах своих рушащихся домов.
   Вакханалия смерти продолжалась более двух часов – ровно столько понадобилось саперам врага, чтобы навести три наплавных моста через неширокую, но довольно бурную после прошедших дождей Равайо. Не было места в городе, где бы несчастные жители могли бы найти спасение от разрывов снарядов. На реке же деловито разгружались понтоны, и стук молотков саперов сливался с разрывами снарядов на городских улицах. Ни одной минуты не пропало даром – пока артиллеристы сравнивали с землей город, саперы создавали новые пути для прохода смертоносного полчища на юг, на Корасон, и дальше, к мангровым лесам южного Каодая и главному городу провинции – крепости и военно-морской базе – неприступному еще вчера Армонвайсу.
   … С рассветом механизированные колонны войск генерал-лейтенанта Аун Бона вошли в растерзанный Пейракан. Впереди шли пятнисто-хищные  бронетранспортеры легкой дивизии наследного принца, за ними двойной серо-зеленой стальной лентой – танковая дивизия генерала Бо Такина, за танками –  бесчисленное стадо  мощных тупоносых грузовиков с корпусом генерала Не Вина. За каждым грузовиком по кочкам и ямам вдрызг разбитого шоссе прыгала пушка, за некоторыми - полевые кухни и полуприцепы с амуницией. Шли лучшие войска Императора Островов, две недели тому назад высадившиеся в заливе Аоба и за прошедшие дни отвоевавшие своему властелину половину тропических владений Великой Западной Империи.
   Легкие бронетранспортеры, шедшие в первых рядах, на мгновение остановились, открылись люки - и на улицы города выплеснулась волна солдат в желто-зеленом обмундировании. Императорские егеря принялись сноровисто обшаривать развалины домов, подвалы, уцелевшие здания, штыками добивая немногих уцелевших жителей, беженцев, расстреливая раненых солдат – потому что, как учит священная книга Такусидо, воин должен благородно погибнуть от пули.
   Три часа над городом раздавался рев моторов и прерывающиеся крики умирающих людей, треск винтовочных залпов и короткие зычные команды офицеров егерей.
   К полудню все было кончено. В Пейракане не осталось живых…






Часть первая

   - А что, хлопцы, не поработать ли нам с клоунами из «Осттрансинвеста»? Вчера ихний боец сдал, что притарили из Германии фуру всякого барахла  - конфет, шоколадок, праздничных наборов к Рождеству – штук на двенадцать зелени. Рождество – через три недели, а они сертифицируются в лучшем случае дней через десять. Отдадут на реализацию без базара, если возьмем без сертификатов, а? – сказавший это парень  лет двадцати пяти искательно обернулся с переднего сиденья жухлого «Опель Кадета» к двум своим товарищам, сидевшим сзади. 
   - Нет конторы для  кидняка. И с конфетами вожкаться лениво – даже за треть цены барыги берут с оттяжкой. – Ответивший был такого же возраста, в такой же потертой кожаной куртке и во всем напоминал водителя, как брат-близнец, вот только глаза у него были нехорошие – со злым прищуром, с затаенной ненавистью.
   - Надо брать, если дают. Двенадцать косарей – это если за треть цены – четыре штуки, почти по  полторы тонны баксов на каждого. Не шибко кучеряво, зато живое лаве. – Третий вступивший в дискуссию пассажир был повальяжней двух своих товарищей, одет в новое, хотя и не слишком дорогое «кашемировое» пальто (из турецкого, конечно, «кашемира»), носил очки в псевдозолотой оправе и старался изо всех сил казаться солидным и уверенным в себе коммерсантом.
  -  Ага, щас. Дают… Догонят и еще раз дадут. Надо контору достойную, да чтоб магазины свои были, на крайняк – точки на рынках. А так, за здорово живешь, они шиш нам что дадут. Так что кочумайте, думайте, как бабок накрутить. Скоро Новый год! – мрачно процедила кожаная куртка.
   Водитель включил радио и из динамиков понесся «Атас». Задние закурили дешевенький «Бонд». Утреннее совещание мелкоуголовной группировки Вовика (так звали кожаную куртку со злыми глазами) началось с глубоких раздумий.
   Мыслей было две. Первая – где взять денег, чтобы заправить прожорливый, несмотря на вопиющую микролитражность, «Опель» (эта мысль тревожила главным образом водителя), вторая, исконно русская – что делать. Причем «делать» не в смысле как заработать денег, а что сделать, чтобы получить их способом наименьшего сопротивления с минимальной затратой физических и умственных сил – проще говоря, где их украсть.
   - Давай скокнем к Мордатому. У него висит контора, уже месяц хочет отдать. Просит полторы штуки. Может, сговоримся на кредит? – Водитель все же пытался провести в массы свою идею.
   Массы вяло реагировали
   - Мордатому живые бабки нужны. Он нам в кредит и на полтинник не поверит. – вальяжный пассажир, в миру Андрей Чешко, по кличке Чешир, все же заинтересовался идеей.
   Деньги были нужны позарез. Никто из троицы не работал (да и не собирался делать это в принципе), а красивая жизнь, на которую так жадно смотрят подростки из рабочих кварталов, стоила жутко дорого. «Красивая» – опять же по понятиям заводских окраин, то есть водка от пуза, любая жратва из «Макдоналдса» (предел мечтаний детства), доступные девчонки, в идеале – сауны и рестораны, шикарные иномарки. На все это требовались деньги, и сейчас решался вопрос, как их раздобыть.
-Чешир, кинь денег на керосин. «Опель» жрать хочет.- Водитель снова искательно посмотрел на вальяжного пассажира.
   - Кто бы мне дал… - протянул вальяжный, но понимая, что без машины все дальнейшие действия невозможны (ну как это крутые парни будут ездить на муниципальном транспорте?), начал копаться в бумажнике из крокодиловой кожи (подбрили в прошлом месяце на вокзале у заезжего лоха из Москвы). Увы, поиски были напрасны – из всех отделений шикарного лопатника на свет были извлечены лишь полтора десятка помятых сотен – на литр девяносто второго.
 - Вовик, идеи за бензин есть?- поинтересовался водитель у вождя.
 - Идеи есть. Нет материально-технического обоснования. – Лениво отозвался вождь.       
   Но делать что-то было надо. Слава богу, у Вовика наличествовала добрая мама, которая считала, что шалости ребенка никак не могут быть причиной недовольства участкового. Она-то и должна была стать (как обычно) спонсором шайки, хотя бы на бензин.
   «Опель» тронулся. До дома Вовика было недалеко, и водитель надеялся, что старик-немец дотянет эти три километра на тех каплях, которые еще есть в баке.
   Немец не подвел. Пока Вовик уговаривал маму дать денег на бензин (ехать к больной тете Саши Жуковского, как звали водителя), оставшиеся в салоне продолжали разрабатывать планы быстрого и легкого зарабатывания денег.
  - Послушай, Чешир, а что с той идеей насчет магазина? Ну, взять лавку типа в аренду и набрать на нее товару, а потом продать все по-быстрому за полцены и срезать? Может, проканает? – водитель нетерпеливо хрустнул пальцами.   
  - Может, и проканает, да где взять такой магазин? Дураки лавочники, ты думаешь? Это ж самим в петлю лезть. Мы срежем, а к ним придут. Нет, дураков нынче найти трудно. Ты бы, Жук, закончил с той картошкой, что начал с москвичами. Это интересно.
  - С москвичами надо в честную. А в честную много не заработаешь – от силы по сотке на фуре.
  - А ты попробуй слить бабки на помойку, да и объявить, что тебя кинули. Может, схиляет?
  - Нет, не буду. Сработаю в чистую. Себе дороже – они прежде чем начать со мной работать, со всех моих документов копии сняли и по месту жительства отзвонились. Найдут в шесть секунд.
  - Жаль. Ну да ладно, тебе видней
  - А может, все же «Осттрансинвест»?
  - А контора?
  - Возьмем «Минастрейд», как в прошлый раз.
  - «Минастрейд» у ментов запалился. Даже не думай про него. Ты, Жук, фантазер. Реально сейчас мы голые и босые, надо что-то простенькое, хотя бы соток на пять придумать. А ты все сложные схемы рисуешь. Кинь играться. – Чешир демонстративно отвернулся к окну.
   Водитель понял, что товарищи по оружию никак не могут простить ему его работы с московской фирмой, для которой он искал и закупал картошку урожая этого года, разыскивая самые убогие колхозы, которые рады любой живой копейке. Но своя рубашка ближе к телу – делится результатами своего труда (в виде скромного, но все же постоянного жалованья) ему было не с руки.
   Тогда водитель переменил тему.
  - Слушай, Чешир, вот ты пацан образованный, даже в университете учился. Скажи, есть такая местность Каодай?
  - Откуда я знаю? – Искренне удивился вальяжный. – Может, где и есть, а зачем тебе?
  - Да сон какой-то сегодня снился. Даже не совсем чтобы сон, потому что проснулся я часов в шесть, а вся эта муть вживую мерещиться.
   - Какая муть? – живо заинтересовался Чешир.
   - Ну, типа война какая-то, а я в ней участвую. Только душат наших типа японцы, такие же желтые и узкоглазые. Ну, меня и послали в горы Каодая, к какому-то мужику типа шаману или старосте, я не просек, а он должен мне что-то рассказать. Да только как  солнце показалось на кухне – все оборвалось. Даже жалко. А такой сон понтовый, аж за сердце берет. Прям жаль, что оборвалось, смотрел бы и смотрел.
  - Ну ты блин даешь! Мне сны все больше с телками, или, когда запалились с кофем, про ментов, как они нас вяжут – аж пот холодный во сне прошибал.
  - Так я ж и говорю – не совсем сон. Такие типа глюки – ну как бывают, если «Момент» нюхать или там кокса всосать. И все вживую мерещится. И разговоры – вроде я по чужому балакаю, и со мной на таком же языке – а все понятно, хоть и не по-русски. Чудно! Говорю, как дурь какая. Круче анаши!
  - А ты что, подсел? – с подозрением глянул на водителя вальяжный
  - Да нет, просто думаю, что так и бывает. - стал оправдываться водитель.
  - Смотри, Жук, мы нариков не держим. Подсел – свали по-хорошему!
  - Ну ты уперся, блин! – возмущение водителя было совершенно искренним. - Я же тебе говорю, что все как наяву, только невзаправду. И работает само, без меня. Я только смотрю и удивляюсь. И как объяснить – не знаю. Только жуть как интересно.
   Тут в машину ввалился Вовик.
  - Гуляем, бродяги! Звонил Мордатый, просил постоять с его машиной на базаре. Если отдадим за пятерик – все, что сверху, наше! – Вовик весь светился от предвкушения легких и почти законных денег.
  - Его «бимер» будем толкать? – спросил водитель
  - Ну а то. У него знатная «бэха», салон «Рекаро», литухи, все навороты, кожа. Такую за шесть штук можно отдать – если толково поговорить с покупателем.
   Коллеги уважительно посмотрели на Вовика. Что-что, а говорить с покупателями на авторынке он умел. Даже не с целью обуть доверчивого лоха – машины были страстью парнишки с заводской окраины. О хорошей машине он мог говорить часами, выставляя на всеобщее обозрение ее достоинства и мастерски обходя любые возможные недостатки.
   На ближайшей заправке в бак «Опеля» влили двадцать литров девяносто второго, купленного на деньги доверчивой мамы. И с музыкой трио помчалось на окраину, к Мордатому – довольно известному полукриминальному дельцу, занимающемуся далекими от цивилизованного бизнеса делами, но все же не уголовнику.
   На дворе был декабрь, но было не по-зимнему тепло. Постоять при такой погоде на рынке не трудно, тем более, что Мордатый всегда выделял «командировочные» – десять–пятнадцать тысяч на чай и бутерброды.
   Через полчаса они были во дворе, где, сияя перламутром только что вылизанного кузова, стояла «БМВ-525». На крыльцо вышел Мордатый.
  - Вот что, пацаны, – приветствовал он троицу. – Берите документы, доверенность и чешите на базар. Продадите к вечеру – будете героями, с меня сауна. Все, что выше пятерки – ваше. Но продать сегодня. На завтра у меня есть другие спецы – почище вас, пожалуй.
   - Об чем речь, начальник? К обеду толкнем! – оптимизм Вовика был совершенно искренним.
  - Ну смотри, только продай. Буду на вас надеяться. – С этими словами Мордатый передал Чеширу стопку документов, ключи и две красные бумажки. – А это чтоб с голоду не сдохли. Небось бабок нет?
  -    Откуда бабки у пролетариев? Живем свентым духем! – Вовик любил ввернуть польское словцо, набравшись их за период своей недолгой (и провальной) карьеры челнока на варшавском базаре.
   За руль БМВ сел Чешир – ему Мордатый доверял больше, зная его осторожность. «Опель» с остальными героями тронулся вслед за сверкающей иномаркой.
    Проезд на рынок был довольно трудным – ведь стоявшие на входе дядьки требовали оплаты за въезд, что совершенно не входило в планы троицы. Поэтому БМВ был объявлен машиной московского авторитета, и был даже выдан его домашний телефон (в святой надежде, что звонить никто не станет – телефон был в самом деле известного бандита, но если бы он узнал, что какая-то шпана смеет прикрываться его именем – порвал бы на тряпки).
   Стали на неплохом месте – недалеко от входа, возле лавок с шашлыками и чебуреками.
- Ну что, Жук, гони за пайкой. Мы тут без тебя пока поторгуем. – Вовик вошел в привычную роль командира               
  - Возьми по шашлыку и чебуреков на остальные. Не жалей бабки, все равно чужие. – Чешир не преминул уточнить меню.
   Водитель вышел из шикарной иномарки. Старичка «Опеля» оставили на входе, совершенно не опасаясь угонщиков – на такую рухлядь вряд ли кто позарится.
   Базар кипел и бурлил. Торговля шла активно, покупателей было больше, чем продавцов (что в последнее время стало довольно редким явлением). Повышение ввозных пошлин на европейское старье в соседней России подбадривало народ.
   Жук подошел к армянам, умело управляющимся с соблазнительно пахнущими шашлыками.
  - Ара, три шашлыка и на остальное – чебуреков. – Жук щедрым жестом выбросил на прилавок две десятитысячные бумажки.
  - Бери, какой на тебя смотрит! – Шашлычник указал на готовые шампуры, одновременно упаковывая груду чебуреков в пакет.
   Взяв тарелку с шашлыками в одну руку, пакет с чебуреками в другую, Жук на мгновение остановился, затем нерешительно сказал торговцу:
 - Послушай, браток, ты человек южный. Тут такая беда – надо мне знать, что за местность Каодай. Ты не в курсе, может, в ваших краях что-то похожее проходит?
  - Нет, не знаю. Может, где-то и есть, но не у нас, в смысле не на Кавказе. Это что-то азиатское. Вон в углу вьетнамцы открыли ресторанчик, спроси у них – по звуку на их названия подходит – там всякие Ханои да Куала-Лампуры.
   Жук подошел к БМВ. Вовик уже пел соловьем какому-то плотному дядьке    лет сорока пяти, на все лады расхваливая как все автомобили известного баварского концерна, так и в особенности прелести именно этой данной машины. Дядька явно плыл, он был уже в той стадии, когда красноречие продавца пробило брешь в обороне здравого смысла и когда покупатель уже не представляет себя за рулем иной, чем данная, машины.
   Чешир оглянулся на водителя, улыбнулся во весь рот.
  - Ага, вот и пайка!
     Вовик недовольно оглянулся на Чешира. Сейчас он был в своей стихии и не любил, когда прерывают его тщательно выверенную речь
  - Когда ты нажрешься? Вроде наел уже пачку, пора бы завязать. Так нет, все молотит в два горла. С таким аппетитом ни в жизнь такую тачку не поимеешь – будешь, как лох, пешим порядком шкандыбать! – Вовик вообще не был склонен к риторике, но из-за непланового перерыва мог соскочить выгодный клиент.
   Впрочем, клиент не собирался соскакивать, и это немного успокоило командира. Вовик панибратски хлопнул дядьку по плечу:
  - Короче, брат, мы пока порубаем, а ты сядь в машину, привыкни. Оцени кожу на седушках, послушай, как музычка. В общем, обживайся!
   Клиент, кряхтя, полез в машину. Компаньоны лихорадочно стали рвать зубами сочное душистое мясо, закусывая чебуреками. Жизнь вроде удалась, во всяком случае, на данный момент.
   Покончив с пайкой, Вовик юркнул в салон, дожимать клиента. Жук же, собрав мусор, оставшийся от непродолжительного пиршества, и выкинув его в мусорный бачок (местные заправилы требовали порядка, ссориться с ними не хотелось) пошел в угол рынка, где маячила вывеска «Сайгон».
   На подходе к ресторанчику он столкнулся с юрким вьетнамцем, несущим здоровенные пакеты с какой-то зеленью.
  - Слышь, браток, помощь твоя нужна! – Жук не был уверен, что вьетнамец его хорошо понимает, но к своему удивлению услышал довольно правильную речь
  - Какая помощь? – Вьетнамец остановился и внимательно посмотрел на водителя.
  - Ну короче, типа справки хочу получить. Местность такая, Каодай, есть в ваших краях?
    Вьетнамец подумал минуту, затем решительно ответил:
  - Ты неправильно слышал. Не местность Каодай, а император такая был вьетнамский, японец его поставил. Не Каодай – Бао Дай. А еще секта такая была – но давно уже не слыхать о ней.
  - Да нет, - поморщился Жук, - не император и не секта, именно местность!
  - Тогда не знай. Или стой – через три минута придет человек, с ним поговоришь.
   Делать было нечего – Жук остался стоять у входа в ресторанчик.
   И через минут пять к нему действительно подошел точно такой же вьетнамец (Жук мог поклясться, что это родной брат-близнец первого) и спросил неторопливо:
- Ты кто?
 - Местный. – Вопрос был обыкновенный, но что-то в тоне вьетнамца было необычным. Жук подобрался, предчувствуя что-то не совсем простое.
  - Тот человек, что с тобой разговаривал, мне передал. Откуда слышал Каодай?
   Нужно было рассказать новому вьетнамцу про дурацкий сон, но что-то остановило Жука в последний момент.
  - Да так, в книжке прочитал.
- Дурак из меня делаешь? Зачем?
 - Почему дурака? Говорю же русским языком, в книжке прочитал. – Жук понимал, что оправдание неважное, но наступательный тон вьетнамца смутил его. Вьетнамец внимательно посмотрел в глаза Жуку, качнул головой, печально улыбнулся.
 - Вот что, местный. Будет много слов. Будет много имен. Не спрашивай никого ни о чем, жди до конца. А потом сам решишь, что делать. И если решишь правильно – успей до рассвета.
   Вьетнамец решительно повернулся и пошел в ресторан.
   Жук растерянно стоял, не зная, что делать дальше. Вот черт узкоглазый! Ведь явно же что-то знает, а туману напустил – черта лысого разберешь! Азиат, одно слово. То ли бежать за вьетнамцем, хорошенько расспросить, а если узкоглазый не станет колоться – кликнуть дружбанов. С другой стороны, а что он вообще хочет узнать? Просто что-то со вчерашнего утра стало беспокоить его, что-то не совсем обычное, чему он не мог подобрать названия. И не интересно вдруг ему стало, сколько они возьмут за «бимер», как поделит бабки Вовчик, сколько откосит себе и сколько кинет на братву – вопросы, еще вчера более чем насущные.
   Растерянный, он поплелся к машине.
   Торговая сделка практически завершалась. Компаньоны и изрядно вспотевший покупатель уже садились в машину, чтобы ехать в магазин оформлять документы.
  - Где тебя черт носит? Погнали в магазин, оформимся. До обеда должны успеть. – Вовик в предвкушении завершения сделки нервничал, говорил на повышенных тонах, но Жук не обратил на это внимания. Молча сел на заднее сиденье, уставился в окно.
   К часу дня коммерция была закончена. Мужик выплатил троице пять с половиной тысяч долларов, получил на руки все необходимые документы, ключи, и, все еще под впечатлением активной пропаганды Вовика, уехал в свой Бобруйск. 
  - Ну что, пацаны. Наши – полштуки. Как будем делить – по-честному или по-братски? – задал традиционный вопрос Вовик, когда они уселись в свой старенький драндулет и тронулись к дому Мордатого.
  - Как всегда. – Жук был лаконичен.
  - Возьми себе триста, нам с Жучилой по сотке. Будет по-честному. – Чешир в вопросах распределения долей тоже не чужд был некоторой справедливости.
  - Законно. – Вовик отсчитал свою долю (новыми сотками), засунул ее в глубокий внутренний карман, затем отсчитал деньги коллегам
   Чешир взял свои деньги не без некоторого радостного трепета, минут пять любовался двумя новенькими полтинниками. Деньги он любил и уважал, значительно больше всего остального.
   Жука же приход суммы, как минимум равной зарплате старенькой мамы, технички в средней школе, почему-то совсем не обрадовал. Машинально он сунул деньги в карман джинсов, равнодушно глядя на дорогу сквозь мутное, в трещинах, лобовое стекло.
  - Жук, ты чего такой смурной? Чистые бабки, без криминала. Маме отстегнешь полтинник, девка твоя запищит от восторга. Веселись, деревня! - Вовик был раздосадован недостаточной степенью ликования своих орлов по поводу собственной такой легкой и красивой финансовой победы
 - Молодец ты, базару нет. Красиво спел дядьке, толковую сумму ломанул. Я что, я рад. – Но было видно, что вот радости-то никакой у водителя нет.
    В настороженной тишине доехали они до дома владельца благополучно проданной машины.
   Честно рассчитавшись с Мордатым, троица разделилась – каждый собирался отпраздновать это событие самостоятельно.
   Приехав домой, в типовую панельную девятиэтажку, Жук стал ждать мать. Посмотрел свежий боевик, сварил куриный суп (на часть заработанных денег, вопреки обыкновению, закупил домой продуктов, и, почему-то в последний момент вспомнив, что мама любит сервелат – купил изрядную палку этой колбасы). Что-то мешало радоваться жизни, мешало ощущать себя денежным и крутым пацаном.
   Взяв трубку, позвонил Алесе.
  - Здорово, заяц. Это я. Чем промышляешь?
  - Саша? Привет,  привет! А что ты днем звонишь? Я только к вечеру освобожусь, если хочешь – заедь к пяти, может, куда сводишь? – У его девушки Алеси, парикмахерши в затрапезном салоне, в жизни все было просто и понятно. Если звонил ее парень – значит, у него появились деньги и можно провести время достойно и весело. Впрочем, запросы у нее были невелики, кафе в центре или модная дискотека были пределом ее представления о шикарной жизни.
  - Свожу, базару нет. К пяти не смогу, маму хочу дождаться. Подгребу к семи, будь как штык. – В ответ услышав бесконечную очередь заверений «буду, буду, всенепременно к семи и как штык», положил трубку.
   Что-то все равно было не так. Из-за погоды, что ли? В декабре у него часто случалась беспричинная хандра. Может, из-за невероятно короткого светового дня?
   Декабрьский день за окном перевалил на свою вторую куцую половину, солнце еще трепыхалось на окраине небосвода, но уже в четверть силы. Предчувствие чего-то важного и значительного вдруг резануло Жуку грудь. И вся его предыдущая жизнь вдруг на какое-то мгновение показалась глупой и бессмысленной. Но видение это исчезло, как и появилось – вдруг, внезапно. Тяжесть, навалившаяся на душу, тоже вдруг прошла, стало как-то легче и теплей.
   К пяти пришла мама, охая, стала стягивать промокшие сапоги, из коридора спросила встревоженно:
  - Саша, сынок, ты дома? Случилось что? Не заболел?
  - Да нет, мам, все в порядке. Денег сегодня заработал – помог Ладутьке машину продать. Возьми на хозяйство.
  - С чего бы ты это вдруг? Раньше все с дружками прогуливал да на Алесю эту бестолковую тратил. Или какие ворованные? – В голосе матери слышалось неподдельное изумление, смешанное с доброй долей тревоги.
 - Нормальные деньги. Только американские. Поменяешь, когда наши будут нужны. – И, сам себе удивляясь, выдал матери две двадцатидолларовые бумажки, оставив себе  полтинник и мелочь в национальной валюте, оставшуюся после магазина.
   Мать внимательно поглядела на сына.
  - Сынок, вечером дома будешь или как?
  - Схожу с Алесей в «Макс-шоу», попляшем.
  - Ну сходи, только приходи пораньше. Пока ты не пришел – мне не заснуть, ты уж меня пожалей.
 - Добре, к двенадцати явлюсь.
   Потом, подумав, спросил мать, немного волнуясь:
  - Мам, а у нас никаких родственников типа азиатов нет? Ну, или там каких друзей отцовских – навроде вьетнамцев там или еще каких узкоглазых?
    Мать задумалась. Но через несколько секунд решительно махнула головой:
  -  Отец служил в Камрани какой-то, моряком. Это где-то не то во Вьетнаме, не то в Китае. Он, как женихался, все байки об этой Камрани плел, да только я уж не помню – давно это было. – Мать еще более удивилась. Таких разговоров между ними раньше не было.
  - А про Каодай он ничего не говорил?
  - Ну, сынок, откуда ж я помню. Уж больно давно это было.
  - Жаль. – Впрочем, видно было, что Жук и не надеялся получить какую-то информацию от матери, а отец уже пять лет, как отдыхал на Северном кладбище – сгубило его, как и большинство остальных мужиков, плодово-ягодное вино, дешевое и ядовитое, как ацетон.
   В половину седьмого, переодевшись в чистые джинсы и свитер, Жук спустился к машине. На улице было темно, в декабре солнце уходит рано.
   Он открыл дверь из подъезда…


   Танки стояли по обочинам шоссе, несуразно железные и нелепые среди пальм и кустов квелы. Возле них деловито сновали маленькие фигурки танкистов, изредка по дороге проносился штабной мотоциклист или на рысях проходил взвод кавалерии.
   Второй лейтенант Меррит обогнул голову танковой колонны и вошел в штабную палатку. Генерал Лендсбери обернулся, и, увидев своего адъютанта, приглашающе махнул рукой.
  - Давайте, лейтенант, давно вас ждем. Докладывайте.
  - Ваше превосходительство …
   Генерал Лендсбери поморщился.
  - Лейтенант, не надо лишних слов. На войне они раздражают. Мы не в штабе учений на Канаане.
   Меррит понял, что генерал решил немного поиграть в военную демократию, показать себя остальным офицерам штаба мудрым  вождем и отцом солдатам.
   Лейтенант придал себе значительности и доложил серьезным голосом (в меру своих сил, конечно):
 - Из штаба маршала Креббса. Первое - морская разведка по состоянию на полдень вчерашнего дня докладывает – противник разгрузил в заливе Аоба, северо-восточнее Тенассарима, около ста транспортов с войсками, предположительно - два моторизованных корпуса. Второе –  авиационная разведка докладывает, что в настоящий момент колонны врага движутся к реке Ируан по Топальскому шоссе через Чанфанский перевал, с целью перерезать наши владения в Каодае в самом опасном месте. В течении ближайших  суток они должны вторгнуться во владения Империи в Каодае.  Наша пограничная уланская бригада занимает позиции у Тасмаи-Бона, но сдержать натиск врага вряд ли сможет. Максимум – задержит его на несколько часов. Исходя из этого, маршал приказал нашей бригаде, приданному танковому батальону и туземной кавалерии – оперативной группе генерала Лендсбери, как мы сейчас называемся в штабе маршала – двигаться на север к Тенассариму, занять предмостное укрепление на Ируане в районе Бахадур-Йонга и левым флангом соединиться с правым флангом Первой бригады кханских стрелков, общая цель – оборонять оба моста, железнодорожный и шоссейный. Правый наш фланг будут прикрывать егеря Шестой егерской – они уже на марше, завтра к полудню будут на месте.  Исполнение донести к девяти вечера завтрашнего дня. До Тенассарима что-то около шестидесяти миль, за двадцать часов мы должны успеть – во всяком случае, так считают в штабе маршала.
   Генерал поморщился
 - Что за страсть у маршала к ночным маршам? Бригада три недели, как прибыла из Нордланда, еще не привыкла к тропической жаре. Ночной марш по джунглям для нас – самое худшее из возможных испытаний.
- Ваше превосходительство, - начальник штаба бригады полковник Роджерс  почтительно, но довольно твердо возразил командиру бригады – Мне кажется, ночной марш – лучшее, что мы можем предпринять в условиях возможного господства в воздухе авиации противника. Повторяю, возможного – мы не знаем, закончили ли инженерные части Окумии достройку аэродрома в Краун-Лесси. Поэтому ночь – наше время, тем более – скрытность марша нам обеспечить больше нечем.
  - Знаю, знаю. Поэтому и приказываю через час выступить на Тенассарим хайдарабадскому кавалерийскому полку, через два часа – гренадерской бригаде. Танковый батальон будет арьергардом. Гринуэй, пишите приказ на марш. – Генерал всегда считался с мнением своего начальника штаба, поскольку всю свою жизнь прослужил в частях метрополии и терялся в колониальной неразберихе, Роджерс же никогда не покидал Каодая и прошел здесь все ступени карьерной лестницы. Молодым лейтенантом он участвовал в покорении Каодайского ханства, командовал затем ротой шанской туземной пехоты, командиром батальона этой же бригады прошел короткую, но яростную войну с самозваным наследником Балхского ханства, был инспектором кавалерии, на нынешний пост пришел с должности начальника штаба каренской егерской бригады. Он знал туземные войска и, в отличие от подавляющего большинства офицеров, всерьез надеялся на их боеспособность
   Работа закипела. Штаб принялся деятельно готовится к ночному маршу, забегали посыльные, офицеры ежеминутно выходили и входили в штабную палатку, мелькнул командир хайдарабадских улан – высокий сухопарый старик-полковник в черной шелковой чалме, в оливковом мундире, с цветастой колодкой имперских орденов на груди.
   Роджерс отвел лейтенанта Меррита в сторону.
  - Вот что, лейтенант. Вы мне кажетесь исполнительным и толковым офицером, к тому же вполне джентльменом. У меня будет к вам некое поручение, о сути которого я бы не хотел, чтобы знала хоть одна живая душа. Пока.
   Меррит напрягся. Наконец-то и ему предстоит хоть что-то важное. Откровенно говоря, ему изрядно надоела служба «подай-принеси-сбегай-узнай» и он хотел получить любое задание, связанное с настоящей службой.
  - Господин полковник, буду рад оказаться полезным.
-Боюсь только, как бы не оказалось это задание слишком тяжелым для вас. Вы ведь не служили раньше в колониях? – В вопросе полковника было что-то, что заставило лейтенанта насторожиться. Черт его знает, этого одичавшего в джунглях полковника, как бы не приказал ему, лейтенанту Мерриту, лично пристрелить Аун Бона!
 - Нет, но в прошлом году вместе с бригадой участвовал в учебной высадке на Канаан. – Лейтенант немного покраснел. Нельзя было даже в общих чертах сравнивать те учения с пятичасовым чаем и обязательными противомоскитными сетками в офицерских палатках с тем, что сейчас начиналось в Каодае.
   Полковник махнул рукой и поморщился
  - Я не говорю о балете.
  - Тогда – нет, не служил.
  -  Ладно, может быть, все окажется не таким уж и страшным. Тем более, с вами будет еще один офицер, вот он знает эту местность как свою ладонь. Пройдем в мою палатку.
   Палатка полковника оказалась значительно проще, чем жилище генерала Лендсбери. В углу, за разборным столиком, сидел офицер в ослепительно белом мундире каренских егерей. Когда Роджерс с лейтенантом вошли, он встал.
- Лейтенант, позвольте представить вам поручика У Тао, он будет вашим спутником в предстоящем походе.
   Поручик щелкнул каблуками и поклонился. Был он невысокого роста, довольно щуплый, похожий на мальчишку. Но взгляд его узких черных глаз был решительным и смелым, и, присмотревшись к нему, Меррит почувствовал скрытую силу в его небольшом жилистом теле.
   - Второй лейтенант Меррит, адъютант командира бригады. – Полковник счел представление законченным и пригласил офицеров к столу.
 - Господа офицеры, суть моего задания в следующем. Вам надлежит незамедлительно отправиться на восток, пересечь Ангорский хребет по горным тропам и проселочным дорогам и убедиться в существовании дороги, якобы пятьдесят лет назад проложенной шанскими монахами от городка Лагиш на северо-восток, к заливу Аоба. Наши карты по ту сторону хребта обозначают сплошное гористое бездорожье, вплоть до океана, но за все тридцать лет, что мы владеем Каодаем, управление вице-короля не удосужилось выслать на ту сторону приличную топографическую экспедицию. Все, что мы знаем о дорогах на востоке Каодая – то, что их нет.
   Но, как вы сами прекрасно знаете, нынешняя война – исключительно война вдоль дорог. Ни мы, ни противник не рискуем углубляться в джунгли, поэтому, если эта дорога существует – у нас появляется лишний козырь в рукаве. Срок – четверо суток.
  - Господин полковник, откуда сведения об этой дороге? – лейтенант Меррит недолго служил в Каодае, но даже за этот маленький срок понял, как важны дороги в джунглях. Войска, обремененные артиллерией, обозами и штабами, вынуждены маневрировать только по дорогам. А их было всего три – магистральное шоссе и железная дорога через весь Каодай, из Армонвайса, через Корасон (от него шло ответвление на восток, на затерянный в джунглях городишко Лагиш) и Пейракан до Тенассарима, и Топальское шоссе, ведущее из пограничного Тенассарима до залива Аоба через высокогорный Чанфанский перевал. Был еще десяток проселочных дорог, ведущих от главного шоссе к плантациям камеи, старинная, мощеная шестигранными плитами дорога от Балха на север, исчезающая в непроходимых болотах Лингаена, да несколько коротких ответвлений к горным поселкам, построенным вокруг балхских деревообрабатывающих заводов. Остальную территорию Каодая можно было смело объявлять бесполезной для войск и, самое главное, для техники.
 - Можете считать, что от меня. Когда я служил в бригаде шанских стрелков, мне однажды довелось слышать об этой дороге. Тогда эти сведения были бесполезными – по этой дороге нечего было вывозить, ведь плантации камеи, лес балхских заводов и оловянные и молибденовые руды с Шортландского месторождения были по эту сторону Ангорского хребта. Теперь же, когда мы вступили в войну в столь невыгодном положении, я надеюсь, что эта дорога хоть немного уравняет шансы
  - Почему невыгодном? – удивился Меррит. – У нас в строю семьдесят пять тысяч штыков и сабель, а если прибавить каодайское ополчение – то все восемьдесят. Две танковые бригады – а это как минимум двести танков, и самое главное – кавалерийский корпус Марджерета. Шесть кавалерийских полков регулярной кавалерии, не считая трех туземных!
   Роджерс поморщился, словно от зубной боли
 - Лейтенант, я уважаю ваше мнение, но время атак в конном строю прошло еще пятьдесят лет назад. Если не сто. Марджерет погубит свою кавалерию в первом же сражении и погибнет сам – я служил с ним, когда он командовал императорскими кирасирами в пору покорения Каодая, и хорошо знаю, чем закончит его корпус. Вообще это бездарное решение умников из Генерального штаба прислать сюда половину гвардейской конницы Империи будет нам стоить чрезвычайно дорого.
  - Так что же, ограничиться никчемными туземными войсками? – в запале произнес Меррит и прикусил язык – глаза У Тао потемнели, хотя на лице не дрогнул ни единый мускул.
  - Никчемные туземные войска, как вы изволили выразится, вынесли на своих плечах всю Каодайскую кампанию. Тогда это были, правда, полки из Халистана, но все равно – среди частей, пришедших в Каодай, из метрополии было от силы шесть батальонов, да офицеры у туземной пехоты были наши с вами соотечественники. Зато в Такинском походе участвовали уже местные бригады - и они отлично показали себя в той войне. И сейчас я бы не набирал в спешке землепашцев-каодаев в бесполезное ополчение, а поставил бы в строй  шанов, каренов и кханов, сформировав из них не по две бригады, как позволили мудрецы из имперского штаба, а как минимум по корпусу. И тогда враг был бы повержен, несмотря на свое техническое превосходство.
  - Господин полковник, а разве мы уступаем врагу в технике?
  - Лейтенант, вы же последние три дня провели в штабе маршала. Разве вы ничего не слышали?
  - Наша пограничная уланская бригада отступила от Чанфанского перевала… в некотором беспорядке. А что?
  - Уланская бригада очень скоро перестанет существовать. Превосходство танков врага на поле боя будет абсолютным, и наши «Клотильды», верх технической мысли десять лет назад, окажутся против них столь же бесполезными, как и танкетки улан. Впрочем, сценарий будущего сражения не есть предмет нашего разговора. Вернемся к нашим баранам.
   Лейтенант плохо слышал последние слова полковника. В штабе маршала царили совсем другие настроения, но холодная уверенность Роджерса угнетала своей справедливостью. Действительно, армия была катастрофически неготова к войне, и Меррит подсознательно гнал от себя эту мысль все последние дни – хотя видел толпы необученных новобранцев в строю идущих на север частей, малочисленность пулеметов, устарелость полевой артиллерии, и самое главное – моральную неготовность офицерского корпуса сражаться и умирать.
 - Итак, господа, ваш бронетранспортер готов. Возьмете с собой трех каренских егерей и отправляйтесь к поселку Саравак. До него по прямой около пятидесяти миль, по дорогам же и тропам – около ста двадцати. Там найдете местного старосту – Ван Мо. Он мой бывший взводный унтер-офицер, ныне – отставник на покое, и хотя человек весьма своеобразный, но верный. Это он рассказывал о дороге. Вполне может статься, что никакой дороги в действительности нет. В этом случае возвращайтесь в Пейракан – я думаю, к этому времени мы будем там. Если же дорога есть – пройдите по ней до залива Аоба и по ней же возвращайтесь в Лагиш – скорее всего, мы успеем к этому времени отступить до Толосы. Не думаю, что мы будем в состоянии отбросить Аун Бона назад, за перевал. Скорее всего, нам придется отступать от Ируана на юг, вверив северный Каодай провидению.
  - Нам нужно будет купить лошадей. – Это были первые слова поручика У Тао.
  - Да, действительно. Я об этом думал. – С этими словами Роджерс открыл сейф, достал оттуда кожаный мешочек, развязал его. На стол выкатились желтенькие монеты.
 - Здесь восемьдесят золотых арманов последнего каодайского хана. Наши банкноты, скорее всего, сильно упадут в цене в очень скором времени, а этих денег хватит на пять-шесть лошадей горной шанской породы – то, что вам нужно.
   Меррит смутился. Он довольно посредственно сидел в седле и сейчас хотел сказать об этом полковнику, но потом подумал, что он может счесть его слова  завуалированным отказом от задания и промолчал.
   Втроем они вышли из палатки Роджерса. Вдоль дороги горели костры, лагерь без суеты сворачивался, чтобы выступить на север, к Ируану. Полковник и оба офицера остановились у небольшого костра, возле которого четверо гренадеров торопливо доедали из своих котелков немудреный солдатский ужин.
   Мимо них в конном строю  проходили хайдарабадские уланы – смуглые, рослые, молчаливые, все как на подбор в черных шелковых чалмах, у многих на груди были  медали за Такинскую войну. В неверных отблесках костра сверкало оружие, колыхались длинные пики, все в этих воинах говорило о том, что враг будет жестоко наказан за свое вероломство. У Меррита вдруг сжалось сердце от  внезапного острого предчувствия неминуемой беды.
  - Им не пережить эту битву. Пусть все они попадут в рай – видит бог, они это заслужили – это были слова маленького поручика. Меррит с изумлением оглянулся.
   У Тао стоял навытяжку, приложив руку к козырьку фуражки. Лицо его было бесстрастным, и только в уголках глаз Меррит увидел две капли.
   Лейтенант понял, почему так сжалось его сердце. Уланы ехали молча, не ржали их лошади, почти не слышно было звяканья оружия и упряжи. Они уже стали тенями. Они уходили в небытие, и Меррит остро почувствовал это.
   Полковник оторвал их от мрачных дум.
  - Вот ваш бронетранспортер. Припасы загружены, солдаты готовы. Отправляйтесь. Старший – второй лейтенант Меррит. – И он указал на пятнистую, ощетинившуюся двумя пулеметами «рысь», возле которой стояли три каренских егеря – таких же щуплых, как и их поручик, в таких же ослепительных белоснежных мундирах.
   У Тао приказал своим солдатам:
  - Переоденьтесь.
   Те быстро скинули мундиры, так же быстро натянули желто-зеленые куртки и широкополые шляпы. Теперь они почти сливались с окружающей местностью, и Меррит запоздало подумал, что и ему следовало бы сменить свой синий мундир с серебряными погонами и аксельбантом на что-нибудь такое же практичное.
-Вам, лейтенант, не стоит переодеваться – в горных деревнях очень большое значение люди придают мундиру. Вы будете как бы полномочным представителем властей, на первых порах это нам поможет. – У Тао проговорил это почтительно, но Меррит все же почувствовал в его словах легкую иронию.
   - Поручик, я попрошу вас свою иронию оставить при себе. Я новичок в тропиках, но приказ получили мы оба. И командую походом я. Извольте об этом помнить.
   У Тао несколько смутился.
- Извините, господин лейтенант, я ничего плохого не имел в виду. Просто действительно, уж разрешите быть откровенным, вид ваш несколько выбивается из общей картинки.
   Меррит поморщился. Мундир адъютанта гренадерской бригады, которым он так гордился на светских приемах, в джунглях был нестерпимо нелеп, и второй лейтенант прекрасно это чувствовал.
    Они сели в бронетранспортер. Это была неплохая машина, легкая, маневренная. Два пулемета на турелях смотрели вперед и назад довольно угрожающе, внутри было достаточно места для пятерых.
   Водитель завел двигатель и тронулся с места. Дорога покатилась им навстречу, и вскоре лагерь бригады остался за поворотом. Путь вел их на восток, в отроги Ангорского хребта…


   … Жук огляделся. Ничего не изменилось, вокруг стояла такая же темень, и даже на часах было все еще половина седьмого. Он помотал головой, чтобы отогнать чертовщину.
    Сев в машину, он пару минут посидел в тишине, приходя в себя. Такого с ним раньше не бывало никогда, керосин какой-то. Муть, да только интересно, что ж все это означает.
   Завел старика-немца. Надо было ехать за Алесей, потом – в «Макс-шоу», довольно дорогую дискотеку в центре. Еще два дня назад он был бы рад такой перспективе, сейчас же апатия охватила его. Ехать не хотелось. Хотелось знать, что будет дальше.
   Пересилив себя, Жук тронулся к дому Алеси.
   Ровно в семь он припарковал «Опеля» возле подъезда своей барышни. Она уже стояла наготове, и лишь только Жук приоткрыл пассажирскую дверь – юркнула в машину.
  - Сашка, ты что, опять кого-то ограбил? – Алеся сделала круглые глаза. В ее представлении это должно было означать изумление пополам с восхищением.
  - Да нет, Мордатому помогли толкнуть его тачку. Только одно непонятно – чего он так задешево ее сдал?
  - Задешево – это почем?
  - Пять косарей баксов за свой «бимер» попросил. Верхушку – нам.
  - За его «бимер»? Там же кожаный салон, музыка на сиди, я такую в объявлении видела за семь тысяч!
  - Ну и я говорю… Постой, а ты откуда его «бимер» знаешь? – У Жука зародились нехорошие подозрения. Алеся попыталась их отогнать:
  - Чешир рассказывал на дне рождения Светки. Ну, ты ее знаешь, кожаные куртки шьет.
  - Ладно, будем считать, что отмазалась. Погнали.
   Они тронулись в центр.
   Движение вечером было напряженным, Жук старательно вел машину, пытаясь соблюдать все правила и знаки. Что-то не хотелось делиться заработанным с лихими гаишниками.
   Через двадцать минут они были у дискотеки.
 - Ну что, почапали? – Он открыл дверь Алесе и церемонно протянул ей руку.
 - Ах, сэр, ну что у вас за разговорные обороты речи? Как будто вы служили в рабоче-крестьянской армии! Фи!
 - Ну дык, эва как обернулось-то, надоть пофасонистей, дык в академиях-то не обучамшись! – Жук всегда был рад подхватить игру своей барышни.
 - Так вот, юноша. От этой двери и до закрытия этой лавочки извольте изъясняться партикулярно! – Алеся жеманно поджала губки и походкой фотомодели направилась к дверям заведения.
 - Слухаю, ваш сиятельство!
   Они вошли в полутемный зал, внеся на входе изрядную сумму за счастье несколько часов потолкаться в прокуренном танцзале под оглушающую музыку, попить сомнительных коктейлей.
   Алеся тут же присоединилась к шапочно знакомым подружкам, лихо отплясывавшим в центре зала. Через минуту она уже извивалась под грохот неизвестной Жуку группы и была откровенно счастлива.
   Жук сел за столик. На нем стояли оплаченные напитки и легкая закуска – орешки, салатики, соленые сухарики. Он взял бутылочку пива, хлебнул от души. Он мог себе позволить это в начале дискотеки – через четыре-пять часов, когда настанет время уходить, пиво должно выветриться.
    К нему подсела ярко размалеванная старшеклассница – эту публику Жук узнавал сразу.
  - А у вас свободно? – В меру своих слабых сил школьница пыталась быть обольстительной. Девушек в этот бедлам пропускали бесплатно, и они, попав внутрь, старались прибиться к сидящим за столиками парням – из чистого спортивного интереса, в основном.
  - Занято – буркнул Жук. Сегодня ему здесь было откровенно скучно, он не понимал, что находил здесь раньше, почему в  кругу его друзей сходить в «Макс-шоу» было круто. Убого и плохо, жалкое подражание польским дискотекам (каковые были жалким подражанием европейских).
   Все же он решил терпеливо ждать, не зря же были потрачены немалые деньги. Может, еще раскумарится, появиться кураж. Мало ли что еще может быть.
   … Прошло три часа, Жук уже изрядно устал от грохота музыки. Несколько раз за столик подсаживалась разгоряченная Алеся, с удивлением смотрела на него (приходилось врать, что температура и головная боль), выпивала очередной коктейль и вновь упархивала в вихрь танца. Ей было хорошо, и это несколько компенсировало хандру Жука.
   Ближе к полуночи он начал собираться. Алеся, увидев его поднятую руку, быстро протолкалась к их столику сквозь разгоряченную толпу.
  - Что, уходим?
  - Не знаю, как ты, а я матери обещал быть в двенадцать. Не хочу нервировать старуху.
  - Хорошо, хорошо, пошли. –Видно было, что девушке еще хотелось побыть здесь, но Жук уже давно приучил ее к субординации и дисциплине.
   Они вышли в декабрьскую темень. Старичок «Опель» верно ждал у входа, завелся с полоброта, и просто чувствовалось, что и ему не терпится отправиться домой.
   Алеся прижалась к плечу Жука.
  - Саша, заедем на круг?
   Круг – конечная остановка трамваев, место их обычного секса (у обоих дома были родители, поэтому зимой они решали свои вопросы в темени станции, летом было проще – зеленая травка всегда была недалеко).
  - Нет, не могу. Температура под сорок, еще тебя заражу каким стрихнином
  - Стрихнин – не болезнь. Поехали!
- Нет, сегодня не хочу.
   Алеся отвернулась, не на шутку обиженная и немного огорошенная. Раньше Жук сам требовал покувыркаться после всяких светских мероприятий, его сегодняшнее поведение не лезло ни в какие ворота.
   Он понял чувства барышни и сказал:
  - Понимаешь, заяц, что-то не то происходит. Что-то залезло в голову, мешает жить. Видения какие-то, непонятка. Если хочешь, расскажу.
  - Расскажи. – Ответ девушки был холодным. Ее оскорбили в лучших чувствах, и тоном ответа она хотела дать понять этому идиоту, что с ней так поступать нельзя.
 - Бодяга одна в башке завелась. Даже боюсь тебе о ней рассказывать, еще подумаешь, что с катушек съехал. Короче, война какая-то завязалась, и я вроде как офицер на той войне. И надо мне сделать что-то очень важное, типа спасти свою армию. Можешь не верить, но все как есть в натуре – и пушки вижу, и всякую конницу, и генералов разных. Самое интересное, что не сон – когда к тебе собрался, возле машины прохватило.
  - Ты у психиатра когда был?
  - Когда в армию призывали. А что?
  - А то, что это болезнь такая психическая. Называется паранойей. Ты со своим Вовиком скоро вдвоем на дурхате засядете.
  - Может, и паранойя. Я ж не спорю, да только вряд ли. Что-то слишком уж вживую все. – Жук не обиделся на паранойю. Он вообще на девушек не обижался, понимал, что в этой ситуации Алесе надо стравить пар. Так пусть лучше дуриком объявит, чем бросит – все ж два года вместе.
   Молча Алеся вылезла из машины, пошла к подъезду. И на входе к нему обернулась, сказала по возможности ядовито:
  - Так и до импотенции можно досмотреться!
   Жук тронулся домой. Ждала мама, надо было выспаться, завтра были некоторые планы по работе. А самое главное – очень хотелось узнать, что же происходит дальше…


   …Бронетранспортер медленно тащился в гору. Было темно, как бывает только в тропиках – чернильная тьма обступила стеной, лучи фар выхватывали только ближайшие пять-шесть метров неторной проселочной дороги, гибким серпантином вползающей на перевал.
   Сидящие в машине тревожно вглядывались в ночь. Чтобы не изнурять напрасно солдат, поручик У Тао сел рядом с водителем, приказав оставшимся своим бойцам спать. И карены, послушно завернувшись в свои бесформенные  накидки, через несколько минут сладко дрыхли. 
   Меррит не мог уснуть. Тьма его несколько пугала, к тому же делала бесполезной и без того довольно приблизительную карту Уханского перевала, к которому полз бронетранспортер.
  - Поручик, мы правильно едем? Я ни черта не вижу в темноте.
  - Правильно, господин лейтенант. Я здесь вырос. На той стороне будет хуже – там земли шанов, я бывал там значительно реже.
  - И сколько времени нам еще ползти?
 - Где-то шесть часов. К рассвету будем на перевале, оттуда до Саравака  -день пути.
 - Скажите, поручик, только по возможности откровенно – зачем вы пошли служить в армию? Ведь карены, как и все горные народы, набираются добровольно? - Меррит задал этот вопрос не случайно. Ему хотелось знать, до какой степени он может доверять этому непонятному каренскому егерю.               
 - Все очень обыкновенно, господин лейтенант. Мой отец – староста деревни Уттар-Кареш, она  севернее, миль восемьдесят отсюда. Я – шестой ребенок. Отдать меня в военный колледж в Амритсаре – это был лучший выбор из всех возможных, ведь в горах довольно трудно прокормиться. А армия всегда щедро платит за кровь
 - Вы … воевали?
 - Прошел с бригадой всю Такинскую войну. Сначала командовал стрелковым взводом, потом – ротой пешей разведки. Был ранен при взятии Банданга, имею серебряную медаль «За отличие в бою» и личную благодарность генерала Маунтбеттена. До сегодняшнего утра состоял в должности начальника штаба батальона Второй бригады каренских егерей. Вот и весь послужной список, вкратце.
 - Тогда извините меня за мою несдержанность в палатке полковника
 - Пустое. Все имперские офицеры считают туземные войска ни на что не годными. Это нормально. – Поручик едва заметно махнул рукой. И Меррит понял, что он имел в виду. С  точки зрения У Тао офицеры метрополии – тщеславные и честолюбивые молодые карьеристы – только обуза для тех, кто по-настоящему воюет, кто вместе со своими солдатами идет под пули и проливает кровь. Только такие имперские командиры, как полковник Роджерс, полной мерой хлебнувшие всех прелестей колониальной службы, могут иметь авторитет у туземных офицеров и солдат.
  - Откровенно говоря, в штабе маршала слабо надеются на местные бригады.
  - Не сомневаюсь. Туземные войска создавались ведь не для регулярной войны. Такинский поход, когда мы сражались с практически безоружным ополчением хана  Тан Вэня. Подавление бунтов каодаев. Карательные экспедиции против мятежных  лхасцев. Устрашение вечно недовольных рабочих на плантациях камеи и на балхских заводах. Вот ради этого и были набраны наши шесть бригад и несколько отдельных полков и батальонов. А теперь маршал вынужден строить из туземных войск правильную линию фронта, имея против себя настоящую армию.
  - Вы… не верите в успех?
  - Послезавтра, самое позднее – через четыре дня на Ируане враг в клочья разнесет нашу собранную из лоскутков армию. Очень немногие из моих каренов останутся в живых, но в одном я твердо убежден – никто из них не побежит с поля боя.
   Меррит в первый момент не смог ничего ответить поручику – его изумила холодная уверенность У Тао в поражении. Через несколько минут, оправившись от набежавшей растерянности, он спросил:
  - А почему вы так уверены в своих егерях?
  - Потому что наши роты комплектуются каждая из жителей одной деревни. Показать перед односельчанами страх, даже просто растерянность – позор для горца. А смерть – что ж, это всего лишь очередная ступень в бесконечность. Ведь мы живем вечно – просто в разных телах.
   Меррит не понял, шутит поручик или говорит серьезно. И только всмотревшись в его бесстрастное лицо, лейтенант понял – У  Тао верит в то, что говорит. Тогда он решил спросить о том, что его заботило больше всего:
 - Скажите, поручик, если можно, откровенно – вы верите в эту дорогу?
 - Безусловно. Шаны, конечно, народец ненадежный, я бы не поверил ни одному шану даже на ломаный пенни, но полковнику его унтер врать не станет никогда – даже под угрозой смерти.
 - Тогда почему же мы не знаем о ней ничего?
 - Боюсь, не только вы…
 - В смысле?
 - Я, например, до сегодняшнего дня о ней ничего не слышал, как и вы, как я полагаю.
 - Но как может дорога протяженностью где-то в двести двадцать-двести тридцать миль быть никому неизвестной?
 - Вы давно служите в колониях?
 - Полтора года – но на Канаане, а это, сами знаете…
 - Знаю. Канаан – рай по сравнению с Каодаем, вы правите там уже почти сто лет и более-менее привели остров к тому виду, к какому вы привыкли. Да и по эту сторону Ангрского хребта местность более-менее цивилизованна. Там же, за хребтом, все, что было создано природой за тысячи лет, живет в нетронутом виде. И спрятать среди джунглей узкую полоску мощеной дороги проще простого.
      Больше они не разговаривали. У Тао продолжал всматриваться в непроглядную темень, неохотно отступающую перед фарами натужно ползущего вверх бронетранспортера. Меррит, облокотившись на борт, ушел в себя, вспоминая свою предыдущую службу, молодую жену, славный белый коттедж среди вересковых пустошей Южного Демпшира, в котором его ждут с этой войны. Как все это далеко! И впервые с неприятным липким холодком в груди лейтенант задумался о том, что, может быть, ему не удастся вернуться домой живым из этих забытых Богом джунглей. Он постарался отогнать от себя эти мысли, но холодный страх все же затаился в глубине его души.
   «Ладно, будь что будет. Сейчас главное – добраться до чертова Саравака, найти затерянную в джунглях дорогу и доложить о ней полковнику. А дальше будем воевать, как все. Бог любит пехоту!» И Меррит встал к передней турели, по звездам стараясь определить, в какой стороне лежит заснеженный сейчас Нордланд.
   Бронетранспортер тем временем продолжал медленно, но уверенно ползти вверх. Изредка машина останавливалась (водитель старался не очень перегревать двигатель), они выходили во тьму джунглей, нервно курили, не замечая вкуса замечательного ароматного табака из лучших сборов на Джуматре, молчали. Они не знали, что ждет их за перевалом. Меррита удивляло полное отсутствие патрулей. Можно было подумать, что армия шла на север, совершенно обнажив свои фланги. Наконец, преодолев напряженное молчание, лейтенант поделился своими сомнениями с У Тао.
  - Господин лейтенант напрасно волнуется. С той стороны перевала дорог нет, во всяком случае пригодных для войск, противник никак не сможет перейти Ангорский хребет.
  - Как не сможет? А мы?
 - А мы пойдем вьючной тропой.
 - А бронетранспортер?
 - Придется оставить. Хотя, может быть, нам повезет и машина пройдет по карнизу.
   Меррит решил больше не волноваться, тем более не зная, какой такой загадочный карниз им предстоит преодолеть. Будь что будет –  он завалился в угол транспортера, на тюки с палатками, и через минуту сладко посапывал.
   Когда бронетранспортер оказался на перевале – на востоке, на кромке серо-дымчатого океана, показалось солнце.
  - Лейтенант, посмотрите, какой вид! – в голосе поручика слышен был какой-то детский восторг.
   Меррит мгновенно проснулся, встал и подошел к передней турели, осторожно переступая через спящих егерей.
   Вид действительно был потрясающий. Вниз, насколько хватало глаз, полого спускался бесконечный тропический лес. Где-то далеко внизу джунгли кончались океаном, но голубая дымка не позволяла хорошенько рассмотреть берег.
   Внезапно У Тао насторожился.
  - Господин лейтенант, у вас есть бинокль?
  - Есть. – Меррит удивленно посмотрел на поручика.
  - Будьте так добры, посмотрите в него по направлению на одиннадцать часов, если полдень -  ствол пулемета.
   Меррит поднес к глазам оптику.
   Сначала он ничего не увидел, кроме слепящей глади океана, миллионов барашков на гребнях волн и тысяч солнечных бликов. Зрелище было восхитительным, хотя лейтенант не раз видел океан. Он чуть снисходительно улыбнулся, немного удивившись детской непосредственности У Тао.
  - Видите? – в голосе поручика прорезались тревожные нотки.
  - Что?
  - Корабли!
    Меррит в это же мгновение увидел то, что вдруг не на шутку встревожило туземного поручика. Их было много, едва уловимых черточек на самой кромке океанской глади, почти на горизонте, и лейтенант изумился нечеловеческому зрению карена.
- По вашему мнению, поручик, что означает этот конвой?
Меррит передал карену бинокль. Тот минут пять всматривался в горизонт, затем уверенно сказал:
 - Это десант врага. Двенадцать транспортов в охранении линкора и трех или четырех крейсеров, возможно авианосцев – я плохо разбираюсь во флотских делах. И еще десяток каких-то кораблей помельче. Но идут они на юг, и дорого бы я дал, чтобы узнать, какие планы у них в планшетах. Спустимся на землю, господин лейтенант!
   Они вышли из машины.
   Несомненно, враг хочет высадить десант на фланге идущей к северу армии. Двенадцать транспортов – это не меньше дивизии. Немалая сила, если учесть растянутость коммуникаций армии маршала Креббса.
  - Что будем делать? Может быть, вернемся и сообщим нашим?
   У Тао немного помедлил, затем сказал, покусывая травинку:
  - Бригаде наше возвращение вряд ли поможет. А сообщить в Армонвайс надо срочно, это да. Только нет нужды возвращаться всем. Я пошлю унтер-офицера Бо Дьена, через пять часов он будет в Соронге, там есть телеграф. Приказывайте.
  - Действуйте, поручик. – Впервые от решения лейтенанта зависело так много, и он надеялся, что сделал правильный ход. Действительно, возвращаться всему маленькому отряду нет особой нужды, егерь (а Меррит знал их выносливость, порожденную условиями жизни в горах) сможет добраться до телеграфа и сообщить в Армонвайс об угрозе десанта. В конце концов, есть флот, серые громады линкоров и крейсеров на рейде вот уже третий месяц мозолили глаза жителям Армонвайса. Пусть флотские на своих колоссальных посудинах выйдут в море и перетопят транспорты врага. Все же два линкора (пусть и не новых, времен Фрисландского сражения, но все же линкора) и пять крейсеров, не считая дюжины эсминцев в строю – это не шутки. Меррит однажды побывал на флагмане – линкоре «Принц Отрантский». Это было в дни приснопамятного учебного сражения за Канаан, и лейтенант до сих пор помнил то неизгладимое впечатление, которое произвели на него пятнадцатидюймовые орудия главного калибра.
  - Унтер-офицер Бо Дьен, ко мне!
   Перед поручиком вытянулся один из егерей.
 - Сейчас ты пойдешь в Соронг, на телеграф. Там передашь в Армонвайс, в штаб флота – «Десант врага на траверзе Саравака. Двенадцать транспортов и охранение – линкор и три крейсера. Возможен авианосец». Запомнил?
  - Десант врага на … против Саравака. Двенадцать транспортов, линкор и три крейсера, может быть, авианосец!
- Молодец. Лейтенант, дайте лист бумаги.
Меррит покопался в полевой сумке, достал листок шикарной веленевой бумаги (на них он писал письма жене), передал поручику не без некоторой жалости.
   У Тао написал этот же текст на листе, сложил его и засунул в нагрудный карман егеря.
  - Через пять часов, самое большее, ты должен быть в Соронге. Затем иди в Пейракан, там штаб учебного батальона нашей бригады. Будешь ждать нас там.
  - Слушаюсь, мой поручик!
  - Удачи, Бо Дьен. Если с тобой что-нибудь случиться – я расскажу твоему отцу, что ты был хорошим солдатом.
  - Спасибо, мой поручик!
   Егерь заскочил в бронетранспортер, взял свой рюкзак, карабин, кожаный подсумок и, выйдя на еле видную проселочную дорогу, живо зашагал по ней.
 - Что будем делать дальше, поручик? – В голосе Меррита помимо его воли слышалось волнение.
  - Будем продолжать выполнять приказ полковника. До Саравака еще целый день ехать – при условии, что наш железный друг пройдет по карнизу. Я в этом нисколько не уверен.
  - Тогда поехали. – Лейтенант еще  несколько секунд смотрел  на океан, стараясь без бинокля увидеть корабли. Безнадежно. Еще раз удивленно хмыкнув, он вслед за У Тао залез в бронетранспортер. Тотчас же водитель тронул машину с места, осторожно начав спуск с перевала.
   Дорога постепенно пропадала. Заросли лиан все ближе подступали к поросшим жестким  травяным ворсом колеям. Невыносимо громко,  на тысячи разных голосов шумели утренние джунгли – казалось, в них прятались миллионы невидимых птиц, одновременно решивших усладить слух маленького отряда своим пением, нисколько не заботясь о том, нравиться ли их пение экипажу бронетранспортера. Тяжелый запах джунглей – запах сырости, гниющих отбросов и  цветущих орхидей (за каждую из которых в Нордланде можно было получить золотом по весу) окутывал путешественников все явственнее. Наконец, дорога превратилась в узкую тропу, и борта бронетранспортера начали шуршать и потрескивать, прорываясь через зеленую стену.
   За крутым поворотом дорога окончательно обрывалась.

               

Часть вторая

   Телефонный звонок разбудил Жука ранним утром, на светящемся циферблате настольных часов было около шести.
  - Спишь, бродяга? – В трубке раздался полупьяный голос Вовика. – Живенько собирайся и дуй ко мне! 
  - К тебе – это куда? – Спросонья Жук никак не мог сообразить, что происходит
  - Ко мне – это на хату к Катьке. Есть дело на мильен.
   Жук торопливо оделся, наскоро умылся и через десять минут был внизу, у машины.
   Старик-немец не хотел заводиться минут пять, все упрямился, не желал срываться в путь в такую рань. Жук ласково поговорил с ним, нежно похлопал по обшивке панели – только тогда мотор «Опеля» чихнул и зарокотал, неровно и с перебоями.
   Ехать надо было на другой конец города, и Жук похвалил себя за то, что вчера не пил почти ничего алкогольного – машина в такую рань вызывает повышенный охотничий инстинкт у гаишников.
   К семи он уже был возле дома подруги Вовика. Было темно, сыро и довольно мерзко. Жук нехотя вылез из машины, пошел к подьезду. От стены отделилась тень.
  - Опаньки, а я уже тута. Жду тебя, как  бога. Садись обратно в лайбу, погоним в Слуцк. - Вовик, хоть и был изрядно выпивши, держался довольно уверенно, говорил складно и по всему было видно, что действительно вызвал водителя не для забав.
  - А бензин?
  - Заправимся на выезде. Там и дешевле, кстати.
   В Слуцк так в Слуцк. Не в обычае у Жука было лезть с расспросами – все равно дорога длинная, Вовик сам расколется. 
   Жук любил дорогу, любил то чувство, которое рождало у него ощущение безграничности мира. Вот так бы ехать и ехать, не обращая внимания на страны и города, полностью слиться с дорогой, почувствовать ее дыхание, ее скрытую от невежд притягивающую энергию. Жаль только, что ехать всего сотню километров.
   Утреннее шоссе было пустынным, лишь изредка навстречу проносились одинокие грузовики да иногда – милицейская машина. На одиннадцатом  километре они щедро залили в бак немца шестьдесят литров девяносто второго, в ответ на что «Опель»  бодро зарокотал моторчиком без каких-либо перебоев.
 - А че не спрашиваешь, зачем едем? Может, я мокруху замыслил и ты меня на нее везешь? Не боишься пойти соучастником? – в меру своих сил Вовик пытался заинтриговать водителя.
 - С тебя убивец – как из меня барон Мюнгхаузен. Раз уж едем – давай, колись, что там за пакость измыслил честным слуцким обывателям.
  - Да не я. Пацаны мои знакомые – да ты одного знаешь, Веня очкастый – просили на сахарном комбинате одну лажу исправить. Они на прошлой неделе сахар получали, на накладных поставили печать своей белой конторы. Сахар пульнули за налик, закрыться им теперь нечем. Вот они и просили – если сможем, конечно – ту накладную у сахарников подбрить и левую, от помойки, подложить. Они сахарникам по-хорошему предлагали подмену сделать, денег сулили – а те уперлись. Бухгалтер у них свирепый дядька. Ну так пацаны меня и попросили провести акцию. Если подменю – будем героями и по сотке косанем. Как тебе работенка, а? – довольный Вовик засмеялся. Потом, минут через пять, спросил заинтересованно:
 - Слушай, Жук, а че там Чешир гнал, что у тебя видения, ну типа как у Жанны Д*Арк? Что ты вроде заделался генералом и там всякими дивизиями командуешь?
 - Да не генералом. Муть какая-то иногда появляется, как будто кино смотрю. Даже не кино – вживую участвую. Ну, типа война. И в ней белые с желтыми бьются насмерть. А на кону – провинция такая, Каодай. А в ней до хера всяких ценных приколов – ну, типа руды редких металлов, или лес там красный и черный, и прочая туфта. Вот и схлестнулись две империи, а я – вроде как важный офицер на стороне белых против других, ну, типа японцев или корейцев. Разве там разберешь? Ну, в общем, бодяга какая-то, без ста граммов не разберешься. Да как тебе объяснить, блин?
 - Ну расскажи, что помнишь?
 - Да что там рассказывать? Керосин какой-то. Да я и не помню отчетливо. Горы какие-то, джунгли. Товарищ у меня – ну типа китаец, желтый да узкоглазый. Но за нас – душой и телом. И я вроде как англичанин там или еще какой перец – как раньше писали в «Правде», колонизатор.
 - Ну и как там девки, в горах?
 - А там не девки… - и вдруг неожиданно для себя добавил: - Там смерть!
   Жук замолчал, Вовик же не стал расспрашивать дальше, немного удивленный тоном ответа на свой легкомысленный вопрос. Уж больно серьезным сделалось лицо у водителя, и пальцы, лежащие на руле, вдруг на мгновение побелели…


   Дорога закончилась. Впереди, насколько можно было охватить глазом, простирались отвесные склоны, лишь кое-где прикрытые листвой. Вдоль одной из гранитных стен полого вниз уходил узкий и кое-где осыпавшийся карниз. На первый взгляд, проехать по нему на пусть легком, но все же бронетранспортере, не представлялось возможным. Меррит уныло присвистнул.
   У Тао внимательно огляделся, затем зачем-то укрепил на стволе карабина свой носовой платок и поднял его над машиной. Белый лоскуток заколебался.
 - Господин лейтенант, ветер восточный.
 - Ну и что? – Мерриту показалось, что каренский поручик слегка не в себе.
 - А то, что звук двигателя будет практически не слышен по ту сторону гор.
 - Какого двигателя?
 - Нашего. – У Тао посмотрел на лейтенанта с легкой укоризной, как на несмышленого ребенка.
 - Ну и что? Постойте, поручик… Вы что,  собираетесь ехать по этому весьма сомнительному карнизу? Да от его края до дна ущелья не меньше трех тысяч футов! – Меррит слегка побагровел от возмущения. Он что, не понимает, что «Рысь» по этому карнизу не пройдет?!
 - Впереди пойдет Цзин Вей, если путь будет в самом деле непроходимым – что ж, оставим бронетранспортер. Но все же желательно доехать на нем до Саравака – после карниза будет тропа, по которой шаны гоняют свои стада, по ней «Рысь» пройдет превосходно. А пешком до поселка не менее двадцати часов хода. И, осмелюсь заметить, идти придется по джунглям, а вы, господин  лейтенант … не в обиду будь вам сказано, имперский офицер, непривычный к таким переходам.
   Меррит хотел вспылить, но вовремя спохватился – ведь поручик в первую очередь заботился о выполнении приказа и о его, лейтенанта, способности этот приказ выполнить. Егеря, конечно, без проблем дошлепают до Саравака – они родились в этих горах. Мерриту же этот путь будет подлинной Голгофой – да еще в строевом мундире с аксельбантами, плотных шерстяных бриджах и щегольских хромовых сапогах, нестерпимо жарких в этой печке. Как ни крути – поручик прав, стоит согласиться с его довольно рискованным предложением.
 - Верно, поручик. Едем! Поручим себя духам этих гор! – наигранно-бодро лейтенант махнул рукой вперед.
 - Духи этих гор не любят людей. Лучше мы попросим прощения у них за то, что нарушили их покой. – совершенно серьезно ответил У Тао и, сложив руки на груди, низко поклонился на три стороны – обступившим их вершинам и узкой извилистой ниточке ущелья, что уходила вниз, на восток.
   Рыкнул мотор, один из каренов ловко выпрыгнул из кузова и бодро зашагал вперед, по карнизу, время от времени озираясь назад, весело и даже задорно улыбаясь. Бронетранспортер полз за ним, иногда царапая левым бортом по гранитной стене, обрывая стволами пулеметов плети лиан и изредка пугая лежащих на карнизе сонно-ленивых змей. Скорость была минимальной, но иногда водитель выключал двигатель и изо всех сил выжимал педаль тормоза – в таких местах по правому борту угрожающе чернела бездонная пасть ущелья, и экипаж готовился выпрыгнуть из машины – но к счастью, правые колеса каким-то чудом держались за гранитную крошку и бронетранспортер продолжал свой опасный путь.
   Далеко верху синели пики горного хребта, и Меррит запоздало отметил, что сейчас они пересекают Ангорский хребет в самой его неприступной части, которая на всех имперских картах обозначена густым бурым цветом, без всяких намеков на пешеходные тропы (не говоря уже о дорогах для колесной техники). Как все же равнодушно относилось имперское руководство к нуждам местных жителей! Мерит с удивлением почувствовал если не расположение, то во всяком случае какое-то доброжелательное чувство к туземцам, населявшим эти дикие места.
   Путь продолжался, иногда перемежаясь довольно рискованными экзерсисами, но второй лейтенант убедился, что водитель не просто вел бронетранспортер – он каждой клеточкой своего мозга чувствовал дорогу, и спустя некоторое время Меррит совершенно успокоился – он понял, что карниз, не смотря ни на что, будет пройден. 
   Через три часа такого пути лейтенант вдруг заметил, что карниз расширяется, кое-где появляются следы редких домашних животных. Он оглянулся – далеко позади и вверху осталась узкая щель в стене тропического леса, из которой они выехали на рассвете.
 - А что, поручик, кажется, прорвались?!
 - Да, но что-то мне не очень нравится тишина по эту сторону гор. – У Тао настороженно всматривался вперед и отвечал лейтенанту необычно тихо.
   Подбежал солдат, что шел впереди машины.
 - Мой поручик, джунгли молчат! – в голосе егеря слышалась отчетливая тревога.
- Тун Лао, постарайся загнать машину в чащу, и поглубже. – Приказал водителю поручик, и, сделав знак лейтенанту, выпрыгнул из бронетранспортера. Меррит последовал за ним.
 - Господин лейтенант, плохо дело. Обычно в это время шаны из Кучинга – это деревенька в десяти милях впереди – гонят стада на летние пастбища, и вообще  на этой тропе всегда оживленно, как на Ройял-стрит в Армонвайсе. А сейчас тропа пуста, и джунгли молчат. Я предлагаю завалить бронетранспортер ветками и час или два пересидеть.
 - А может, все же рискнем? – спросил Меррит, но тут же осекся – глаза поручика говорили лучше всяких слов.
   Вчетвером они довольно споро замаскировали свою машину в густых зарослях квелы, да так хорошо, что когда Меррит отошел по нужде – на обратном пути он не нашел бронетранспортера и был вынужден негромко окликнуть свой экипаж.
 - Господин лейтенант, сюда! – как будто из-под земли раздался приглушенный шепот У Тао, и Меррит, быстро сориентировавшись, забрался в кузов превращенного в куст бронетранспортера.
 - Да вы тут так зарылись, что ни одна тварь ближе трех футов вас не найдет!
 - Для шанов мы здесь – как на подиуме. Да только боюсь, что не шаны нам сейчас опасны. Слышите?
 - Что? – Меррит внимательно вслушался, но ничего, кроме легкого шелеста ветра, так и не услышал.
 - Снизу, от Кучинга, идет очень много людей. Тун Лао, слышишь?
 - Да, мой поручик. Не меньше тысячи человек.  Идут очень тяжело, либо нагружены, либо очень устали.
   Тут и Меррит начал различать в тишине пока еще отдаленный, но все более и более приближающийся шум движения множества людей – шорох листвы, треск ломающихся веточек под ногами, тяжелое натруженное дыхание.
   Через десять минут томительного тревожного ожидания они увидели и источник этих звуков. Ярдах в пятистах ниже засады тропа делала резкий поворот направо и терялась за стеной джунглей, и вот из-за этого поворота и показалась голова колонны.
   Впереди шли пятеро шанов – Меррит узнал их по черным длинным юбкам, которые у этого народа носили взрослые мужчины – окруженных десятком солдат в пестром зелено-желтом обмундировании, с карабинами с примкнутыми штыками. За группой проводников – а лейтенант понял, что шаны – именно проводники  - двигались офицеры, а за ними – ряд за рядом, сверкая штыками, горбатясь пулеметными стволами, минометами и стереотрубами, на тропу вываливали солдаты врага. Проводники почти уже поравнялись с засадой, а из-за поворота тропы все валила и валила грозная в своей неистощимости колонна солдат Островной Империи.
  Первый шан поравнялся с бронетранспортером, взглянул направо – и встретился взглядом с Мерритом. По спине лейтенанта  пробежал морозный ком – таким безнадежным и полным смертной тоски был взгляд проводника. Шан молча отвернулся и, понукаемый ретивыми охранниками, молча прибавил шагу.
   Колонна проходила ярдах в десяти от засады, и они могли подробно рассмотреть врага. Солдаты были измождены сверх всякой меры, их мотало из стороны в сторону от нечеловеческой, превосходящей все мыслимые пределы усталости. Офицеры выглядели немногим лучше, черты их лиц тоже заострились от невыносимой тяжести марша. И, тем не менее, Меррит просто своей кожей ощущал ту беспредельную, почти нечеловеческую волю, которая гнала вперед и вверх эту колонну.
   Враг прошел, оставив после себя тяжелый запах тысячи давно не мытых человеческих тел и стойкий запах репеллентов, которыми солдаты защищались от тропических насекомых.
 - Горные стрелки. Полк. На марше уже не меньше пяти суток. Двадцать минометов, больше сорока пулеметов. Судя по рюкзакам солдат – они волокут с собой двойной боекомплект. Завтра к закату они будут в нашем глубоком тылу, в Соронге. – У  Тао бесстрастно изложил все это Мерриту.
 - Черт! Черт, но вы же говорили, что с этой стороны гор нам ничего не угрожает! Боже мой, этот полк идет в Соронг, а в Соронге у нас тылы бригады, все эти повара, интенданты, каптенармусы, шофера и сапожники! А главное – запасы снаряжения! – Меррит в запале выругался.
 - Завтра к закату  все наши тыловики будут мертвы. Все. До последнего человека. И у бригады не будет запасов снаряжения и боеприпасов. И не будет будущего. Боюсь, что уже нет и настоящего.
   После этих слов между ними повисла напряженная тишина. Только через пять минут Меррит преодолел в себе желание немедленно пристрелить столь бестрепетно равнодушного туземного офицера и, напрягшись, чтобы не взорваться, изрек: 
 - Послушайте, поручик, вы говорите все это, чтобы позлить меня? Вы что, радуетесь, что противник ворвется в наш тыл и будет резать наших солдат?
 - Нет, не радуюсь. – в глазах У Тао Меррит вдруг увидел решительный злой блеск. – Просто я  поражен бесчеловечной военной гениальностью Аун Бона. Этот полк наверняка не один. Враг бросил их на наши тылы и заранее списал. Все эти солдаты – смертники. И мы сможем их одолеть только тогда, когда противопоставим их безудержному фанатизму такое же безудержное желание победить.
 - И что нам сейчас делать? – Меррит был несколько растерян, услышав эти слова из уст всегда спокойного до стоицизма поручика.
 - Не плакать над судьбой тылов бригады. Со всей возможной скоростью двигаться в Саравак, взять старосту Ван Мо, найти дорогу от Лагиша до залива Аоба. Доложить об этом командованию. В общем, выполнять приказ.
 - И… мы не станем пытаться сообщить нашим о прорвавшемся противнике?
 - В Кучинге есть телеграф. Только… не думаю, что они оставили его в исправности. И вообще, боюсь, в Кучинге мы встретимся с кое-чем пострашнее ночного боя интендантов с горными стрелками.
 - С чем же?
 - Увидим. Господин лейтенант, прошу вас скомандовать продолжать движение. К полуночи хорошо бы быть в Сараваке.
 - Тогда – вперед! – Меррит почувствовал, как злая решимость во что бы то ни стало выполнить приказ овладевает им.


… И тогда Катька и говорит Ленке – ты мол, профура, тебе если в рот заглянуть – землю можно увидеть! Как сцепились они – трем мужикам было не разнять! Да ты не слушаешь меня ни хрена! Жук! Приехали уже, сворачивай к чертову комбинату! – голос Вовика неприятно оборвал какую-то очень важную мысль, и Жук недовольно повернулся к нему.
 - Знаю, не реви. На Катьку свою лучше покричи.
 - Да я смотрю – ты какой-то странный. Последние полчаса рассказываю тебе про знатную пьянку, когда Лосяра откинулся, там столько хохм было! – а ты ничего, молчишь да улыбаешься себе че-то.
 - Вдвоем пойдем к этому сахарнику? – спросил Жук, не вдаваясь в подробности своего состояния.
 - Ну. Ты ему расскажешь, что хотим типа прикупить тонн пять сахарку на розницу, попросишь образец накладной – ну, типа как НДС исчисляется по новым правилам. А я потиху фуфловую бумажку ему вместо нужной впарю.
 - Добро.
   Они припарковались на довольно пустынной в этот ранний час заводской стоянке и, поеживаясь от декабрьской стылой сырости, споро зашагали в заводоуправление.
   Несмотря на ранний час, в управлении было полно народу и витал дух деловитой и немного нервной спешки.
 - Короче, ты пока посиди в коридорчике, я тут узнаю, что, где и когда. Но шибко не расслабляйся и будь на стреме, понял? – Вовик, как всегда перед сомнительным делом, слегка нервничал и старался командирским тоном скрыть свой мандраж.
 - Давай, рули, командор. – Жук поудобнее уселся на деревянной скамейке и решил немного подремать, благо было на это время – а поспать, он вынес из армейской службы – никогда не бывает лишним.
   Но вздремнуть ему не дали – уже минут через двадцать из дверей, обшитых коричневым дермантином и украшенных табличкой «Бухгалтерия», появилась голова Вовика.
 - Эй, Жук, подьем!
   Водитель встрепенулся и вопросительно взглянул на товарища.
 - Пошли к главбуху. Я тут, между прочим, впарил ему про твои глюки, так он велел тащить тебя к нему хоть волоком – типа, шарит он в таких делах. Вот ты ему сказочку расскажешь – а я накладнуху и подбрею!
   Они прошли мимо столов бухгалтеров, заваленных папками, мимо деловито жужжащих компьютеров и вошли еще в одну дверь, за которой и сидел свирепый (по словам Вовика) главбух.
   Встретил их довольно моложавый, не старый еще дядька. Жуку сразу понравился его взгляд, открытый и доброжелательный. На столе лежала кипа старых накладных (видно, Вовик убедительно рассказал об их желании не ошибиться в заполнении документов)
 - Ну, молодой человек, расскажите-ка мне поподробней о своих видениях – вы уж извините, но мне они жутко интересны
 - Да че там, всякая мура сниться … Даже не сниться. Не знаю, как и определить. Видится все, как наяву. – Жук и в самом деле не знал, как описать творящееся с ним последние три дня.
 - Жить вам это не мешает? – в глазах главбуха Жук читал неподдельный интерес.
 - Да вроде нет… Ну, такие видения, что типа какая-то война старинная… хотя не сильно и старинная, раз с пулеметами… Ну и я там типа офицер. И у меня солдаты и БТР, и надо мне найти какую-то дорогу. Только названия стран  какие-то чудные, я их не поленился в малом атласе мира поискать – нет ни хрена… И не сон. Потому что вот сегодня ехали, и за дорогой я следил, и правила не нарушал – а эти глюки как-то помимо всего прочего в голове промелькнули, так может, секунд пять – а как будто прожил сутки, ну, в том мире, где война. А вы че, может, знаете, отчего это? – Жук с любопытством посмотрел на главбуха.
 - Да нет, не знаю… Вернее, точно не знаю, но предполагаю. Это, правда, все фантастика, но где-то я читал, что и серьезные ученые такое допускают – что наш мир не единственный, что параллельно с нашей жизнью на Земле происходит неисчислимое количество иных жизней – просто в другой временной системе координат.
 - Ну и че дальше будет? – вмешался Вовик. По блеску его шкодливых глаз Жук понял, что фокус с подменой удался и теперь пора сворачивать волынку.
 - А дальше события попадают в ситуационную воронку, и вашему товарищу придется делать выбор – оставаться в этом мире или уйти туда, где от него зависит очень многое.
 - Уйти… Как? Типа заявление написать в РОВД? – Вовик, несмотря на стеб, явно опешил.
 - А это он сам поймет… в свое время. Главное – не ошибиться в решении, и если принять какое-то определенное – идти до конца.
   И бухгалтер испытующе посмотрел на Жука.
 - Так что, выходит, все эти Каодаи там и Островные Империи – на самом  деле существуют? – не поверил Жук. Не может быть! Бред какой-то, в натуре! Неужто этот бухгалтер тоже съехал с катушек? Вроде не похоже…С виду нормальный дядька, и говорит внятно, даже вроде разумно. Ну не хрена себе! Оказывается, это не глюки! Мама дорогая, что ж это делается на белом свете?
   Бухгалтер испытующе посмотрел на Жука. И ответил, не торопясь, внятно, хотя и диковато:
 - Скорее всего, да. Хотя поверить в это … затруднительно.
   В кабинете повисла пауза, пора было закругляться – это понимал и Жук, и бухгалтер, и шкодливый инициатор поездки.
   И Вовик тут же встал, определенно намекая на окончание беседы. Бухгалтер, как будто ждал этого, тут же проговорил:
 - Ну что ж, молодые люди, не смею задерживать. Правила оформления накладных, как я понимаю, вы усвоили, а что касается видений… хм… Постарайтесь сделать правильный выбор.
   С этими словами главбух тоже встал, пожал им руки и, когда Жук с Вовиком уже подошли к двери, негромко сказал:
 - И постарайтесь не задерживаться в Кучинге. У вас много дел внизу.
   Жук на мгновение остановился, будто пораженный громом. Ведь он и словом не обмолвился об этой деревне! Но Вовик сноровисто потянул его в коридор, а затем на лестницу, ведущую на стоянку.
 - Давай веселей, фельдмаршал! Потом будешь ворон ловить!
   Они скорым шагом дошли до машины, дружно ввалились в салон и с места в карьер понеслись из города.
   Когда «Опель» отъехал от комбината километров на десять, Вовик с интересом спросил:
 - А он че, типа тоже съехал? Про какой-то Гучин говорил, это что, тоже из твоих глюков? То-то ты встал, как статуй!
- Получается, что так.
 - Ну и он что, типа твой однополчанин? Или как там у вас?
 - Он не однополчанин. Я вспомнил его голос.
 - А кто? Может, генерал?
 - Он не генерал. Он палач… Убийца.


   Бронетранспортер бодро прыгал по тропе, полого спускавшейся вниз. Трясло немилосердно, но Меррит, сжав зубы, уцепился за турель носового пулемета и только ругался про себя, когда какая-нибудь особенно дерзкая кочка подбрасывала весь экипаж фута на два вверх.
 - С такой скоростью, поручик, как быстро мы будем в Кучинге?
 - Самое большое – через час. Да вот, сейчас будет поворот, и мы сможем увидеть эту деревню!
   Действительно, через четверть часа, в очередной раз повернув в густых зарослях лиан, далеко внизу они увидели игрушечные домики Кучинга.
 - А где люди? – поинтересовался Мерит. Странно было видеть туземную деревню без обычных для этих поселений скопищ играющих детей, работающих на своих огородах женщин, толпящихся возле присутственных мест мужчин.
 - Боюсь, что людей в Кучинге больше нет… Живых людей. – Ответ поручика прозвучал, как внезапный выстрел.
 - То есть… Как нет живых? Куда же они делись?
 - Узнаем через сорок минут. И я прошу вас, лейтенант… Что бы вы не увидели – не надо принимать это близко к сердцу, и самое главное – не старайтесь быть человечным. Это займет слишком много времени. – У Тао отвернулся от лейтенанта, давая понять, что до прибытия в деревню разговор закончен.
   Через три четверти часа они въехали в деревню. Мертвая тишина встретила их, как только мотор бронетранспортера был заглушен на главной площади Кучинга.
    У Тао молча махнул своим егерям, и те быстро направились к ближайшим домикам. Поручик же, приглашающе глянув на Меррита, зашагал к бараку, над входом в который висел маленький флажок Нордланда.
   Боже… Лейтенант в первую секунду не захотел поверить своим глазам. Этого не может быть! Этого просто не должно быть! Ведь эти люди… Ведь они же были людьми, совсем недавно!
   В комнате, ранее бывшей, скорее всего, административным присутствием, все стены были в рост человека забрызганы уже почерневшей кровью. На полу лежали три трупа в синих мундирах таможенной службы, два жандармских сержанта, три или четыре тела в штатском. Все они были заколоты штыками, рваные раны на телах убитых чиновников были ужасны.
   У входа в другую комнату Меррит увидел тело офицера территориальной гвардии. Этот перед смертью отстреливался, правая рука трупа еще сжимала тяжелый «Энсфилд», судя по до упора отодвинутой назад планке затвора – с пустой обоймой. Некогда светло-голубой мундир почернел от крови – в капитана всадили не меньше десятка пуль.
 - Хорошая смерть. – Голос каренского поручика вернул Меррита в реальность.
 - Вы о чем, У Тао?
- О капитане. Остальные сдали оружие и позволили себя зарезать, как на бойне. А этот территориал молодец. Во дворе валяются трое убитых горных стрелков – он дорого продал свою жизнь. Он умер, как мужчина. Как горец.
   В голосе поручика звучало искреннее уважение.
   Меррит посмотрел на поручика. Тот был, как обычно, невозмутим, взгляд его оставался бесстрастным, но по выражению  глаз У Тао лейтенант понял, что карен тоже потрясен этой бесчеловечной картиной.
 - А телеграф? Действует?
 - Господин лейтенант, вам лучше не входить туда. Телеграфисты, очевидно, пытались сообщить о приходе врага, шептары отрезали им головы и надругались над телами. Телеграфные аппараты разбиты основательно, сделать с ними уже ничего невозможно.
 - Шептары? Какие шептары? – Меррит не понял, о чем говорит карен.
 - Островная Империя набирает свои вспомогательные войска – горных стрелков, иррегулярную кавалерию - из  народностей горного Шираха – шептаров, кошугов, араланов.. Солдаты - да и многие офицеры - горных стрелков Окумии по национальности шептары.
 - Откуда вы знаете?
 - Мой двоюродный брат женился на дочери шептарского вайхана и сейчас служит в  Пятом полку горных стрелков Островной Империи. Командир роты.
 - Но… Как?!
 - Обыкновенно. Горцы Каодая воюют с горцами Шираха, а называется это войной Нордланда, Великой Западной Империи, с Окумией, Островной Империей. Только и всего.
 - А если… А если вы встретите брата на поле боя?
 - Надеюсь, я буду быстрее.
 - Вы… Вы убьете его?
 - Или он меня.
 - А как же родственные узы? Или у горцев это не в почете?
 - Родственные узы в почете у всех людей… Если они люди. Дело в другом.
 - В чем же, поручик?
 - Я присягнул на верность моему королю Эдуарду Седьмому. А слово нельзя нарушить. Слово дороже всего – даже жизни. Мой брат присягнул императору Сан Лао. И во имя своего императора он постарается убить меня, если нам придется встретиться на поле боя. Так же, как я убью его во имя своего короля.
   Меррит замолчал, пытаясь понять все только что услышанное. Эти горцы, оказывается, ценят присягу выше кровного родства! Это было трудно понять.
   Конечно, Меррит тоже присягал на верность королю. Было это на плацу Банденхертского юнкерского училища, очень торжественно, ритуал выдерживался в мельчайших подробностях. Тяжелые бархатные знамена, благородное серебро полкового оркестра, отставные генералы в полной парадной форме, с бесчисленными орденами на расшитых золотом мундирах. Вот только в душе от этого ритуала не колыхнулось ничего. Всем было понятно, что это – простая формальность, что без нее невозможно получить заветные золотые погоны имперского офицера, а с ними – все полагающиеся прелести жизни. Безнадежно устаревший ритуал, не более того, а оказывается, что дикие и необразованные горцы смотрят на него иначе, как на нечто священное!  Мерит в глубине души поразился этому обстоятельству.
   Вдвоем они вышли на крыльцо. Тотчас к ним подбежали егеря.
- Живых нет. Ни женщин, ни детей, никого. Штыками. Даже собак. – Отрывисто доложил Цзин Вей.
 - В том крайнем доме кто-то есть. Тяжело дышит. Привести? – Тун Лао выжидательно посмотрел на офицеров.
 - Если жив – привести. Быстро!
   Егеря бегом направились к крайнему домику. И не прошло и трех минут, как они выволокли к бронетранспортеру полубезжизненное тело – к немалому удивлению Меррита, в мундире горных стрелков врага!
   У Тао принюхался к странной находке и поморщился.
 - Пьян. И не мылся неделю.
   Пленный вдруг выпрямился, в глазах его показалось осмысленное выражение.
 - Кто такие? Какие части?
  Один из каренов довольно ловко локтем объяснил пленному, кто здесь будет задавать вопросы.
   Меррит спросил, тщательно подбирая слова:
 - Фамилия? Воинское звание? Должность? Какое задание выполняет полк?
   Пленный снова выпрямился, ответил на удивление четко:
 - Лон Нол. Капитан горных стрелков. Начальник штаба батальона. – Затем, ухмыляясь, закончил: - Большего вы спрашивать у меня не имеете права. И неужели вы думаете, что хоть что-нибудь вас спасет?
 - А мы и не думаем. – Затем, обращаясь к егерям, негромко, но так, чтобы слышал пленный капитан, сказал: - Повесить!
   Пленный встрепенулся, лицо его перекосилось.
 - Вы не имеете права меня убивать! Я военнопленный! Вы обязаны доставить меня в лагерь!
 - Мы ограничены во времени. И не можем оставить вас здесь. Живым. – Мерит не хотел разговаривать с пленным капитаном, боясь, как бы эти разговоры не изменил его первоначальное, безжалостное решение. Убийца должен умереть, и умереть не как солдат, но как бесчестный преступник! 
    Капитан попытался выпрямиться, затем взглянул в глаза Меррита, все понял, и лишь добавил отрешенно:         
 - Но если вы хотите меня убить – по крайней мере, хотя бы расстреляйте, как солдата. Вешают собак.
 - Вешают убийц.
 - Но я дворянин! Не можете же вы так поступить с благородным человеком!
 - Дворяне не убивают  беззащитных женщин и детей. Исполняйте! – обратился он к солдатам. Карены живо подхватили упирающего изо всех сил капитана и поволокли его к центру площади.
   Через десять минут все было кончено. Тело капитана болталось в ветвях могучего карагача, егеря с довольным видом возвратились к бронетранспортеру.
   У Тао посмотрел на небо и сказал Мерриту озабоченно:
 - Господин лейтенант, через три часа закат. Ночью возможен шторм – по эту сторону гор они довольно обычное дело. Давайте поторопимся.
 - Надо похоронить хотя бы чиновников и офицеров! – голос лейтенанта стал неожиданно твердым.
 - Господин лейтенант, позволю себе напомнить, что у нас есть приказ.
 - Мы не можем позволить диким животным пожирать трупы наших товарищей!
 - Вы – командир. Вам решать.
 - Хорошо. – Меррит вновь осознал правоту своего спутника и смягчился. – Но хотя бы офицера территориальной гвардии мы успеем похоронить?
- Да. Я сейчас распоряжусь.
   У Тао подошел к егерям, сказал несколько слов – и уже через несколько минут карены бойко копали могилу на площади, лихо орудуя маленькими саперными лопатками.
   Меррит вернулся в барак, подошел к территориалу. Лицо покойника было умиротворенно-спокойным, он как будто уснул (правда, в крайне неудобной позе). Лейтенант потянул неожиданно тяжелое тело к выходу, вскоре к нему присоединился У Тао. Вдвоем они  споро дотащили капитана территориальной гвардии до могилы, уже довольно глубоко вырытой каренами.
 - Кто он был по вероисповеданию, как вы думаете, поручик?
 - Судя по форме лица, он из Балха. Они исповедуют культ Ваххара, но я не знаю, как у них отпевают павших на поле боя. Он не обидится, если мы похороним его, как карена.
   Поручик и оба егеря встали в изголовье погибшего капитана, молча склонили головы и простояли так несколько секунд. Затем поручик достал свой нож (карены вытащили из ножен свои штыки), приложил холодное лезвие ко лбу, затем к сердцу покойника (на ноже осталась запекшаяся кровь капитана), затем прижал лезвие к своей груди. То же самое проделали егеря. Меррит взял под козырек. 
   Когда тело капитана территориальной гвардии скрылось под невысокой насыпью, лейтенант и У Тао, не сговариваясь, достали свои пистолеты и трижды огласили окрестности звуком прощальных выстрелов.


   К полудню они въехали в город. Вовик, на радостях, перепутал адрес заказчиков подлога, и Жук вынужден был почти полчаса кружиться по узким улочкам старого центра в поисках нужного места.
 - Ну где сворачивать? Ты можешь мне толком сказать, Сусанин?
 - Да здесь где-то, блин… У них контора в каком-то домике ветхом, что немцы не успели взорвать. А тут их, сам видишь, понапихано, как грязи!
 - Ну хоть адрес точный скажи!
 - Да не помню я, в натуре! Не то Комсомольская, не то Пионерская… Во, вспомнил! Интернациональная!
 - В огороде бузина, а в Киеве дядька…
 - Не, при чем тут Киев? Интернациональная, дом десять. Точный адрес!
   С божьей помощью они нашли контору сахарных магнатов, и те, к удивлению Жука, в самом деле выдали им две новенькие сотки.
 - Проверь, может, фальшивые… Этим рожам доверять – себя не уважать.
   Но Вовик был настроен благодушно.
 - Не, ну ты понял, какая пруха? Вчера сняли бабла немеряно, сегодня по сотику! Вот это житуха! Так бы жить всегда! Баронами бы были!
 - Ну-ну. Вспомни, как по тому кофейному делу нас ОБЭП гонял полгода. Еле соскочили, и еще не факт, что соскочили. И бабок не заработали, и мусора душили, как котов помойных.
 - Ну там на Чешире все висит, если че – его будут душить. А мы – типа в сторонке постоим!
 - А бабки хотели на всех дербанить.
 - Ну так не раздербанили же! Короче, погнали куда-нибудь сегодня с кобылами сходим, а? Раз бабки скосили?
- Давай. А куда?
 - Ну, в сауну на Танковой, например?
 - А кого возьмем?
 - Ну не Алеську же твою с Катькой! Снимем каких-нибудь новых бойцов, пусть спинку нам потрут… ха-ха!
 - Знаешь, Вовик, че-то в лом куда-то ходить. Я, скорей всего, дома посижу. Мама будет рада.
 - Да ладно, ты что, вообще сдурел? Или ты на машину решил копить?
 - Да нет, меня старик-немец устраивает. Да, кстати, гони полтинник на профилактику – еще в прошлом месяце договаривались. Поменяю масло, долью тосолу и тормозухи, поменяю накладки – короче, надо подлечить фашиста.
 - Без базару. – Вовик в самом деле достал пятьдесят долларов и, правда, не без  некоторого сожаления, протянул водителю.
 - Тебя куда отвезти? – Жук хотел сегодня побыть один, и это странное желание его откровенно удивляло.
 - Ну ладно, закинь к Катьке. Буду у нее отмечать, раз ты решил в монахи устраиваться.
   Через полчаса, отвезя надувшегося Вовика к подруге, Жук поехал домой. Декабрьский день быстро затухал, и хотя было всего три часа, серая пелена сумерек опускалась на город.
   Декабрь всегда угнетал Жука, и он вспомнил, как однажды случайная попутчица – молодая библиотекарша из Пушкинки – рассказывала ему, что во многих религиях декабрь – время смерти божества, с последующим, разумеется, чудесным воскресеньем. Действительно, когда ж богу умирать, как не в слякотную сумеречную мерзость декабря!
   Вот куда ему надо сейчас ехать. В библиотеку! Сама эта мысль поразила Жука. Он никогда (со времен учебы в третьем классе) не был в библиотеке, совершенно справедливо рассудив, что книжные знания не заменят практического опыта. Но теперь без книг ему, пожалуй, не обойтись. Да и барышня эта библиотечная была очень даже ничего, хотя говорила слишком уж правильным языком и глядела на него, как на неандартальца. Ну так вот теперь и посмотрим, кто из нас неандартал! И Жук решительно погнал в сторону Пушкинской библиотеки.
   Народу в этот час было немного, в основном студенты и старухи, не обремененные внуками или домашним хозяйством. Жук в течении получаса разыскал знакомую библиотекаршу, и был приятно удивлен, что она его узнала.
 - Здравствуйте, барышня! Как поживаете?
 - Здравствуйте, владелец фашистского авто и борец с органами правопорядка!
   Когда он ее подвозил, то так и представился. Запомнила, очкастенькая! Не часто, видно, достойные парни жалуют ее вниманием. Да, собственно, откуда им тут взяться? В библиотеку ходят всякие ученые ботаники, сохнут над книжками, на барышень из-за врожденной ограниченности даже посмотреть бояться. А тут такой орел!
 - Как, кстати, вас зовут, библиотечная красавица?
 - Лена. А вас?
 - Меня Саша. Жуковский. Только, может, на «ты»? А то как в английском посольстве на приеме!
- А вы… ты был в посольстве на приеме? – В глазах библиотекарши заплясали озорные искры.
 - А то. Лично посол ручку жал, просил почаще заходить. Да только времени все не найду, а он звонит, плачет, приглашает на всякие праздники… Достал совсем.
 - Так ты сюда как, за книжками, или на меня посмотреть?
 - Ну вообще-то на тебя… Да и не совсем чтобы за книжками. Справка нужна, историческая. А может, военная. Короче, темное дело, надо разобраться.
   Библиотекарша заинтересованно подвинулась.
 - Разобраться… В чем?
 - Есть… Или была такая страна Нордланд, Великая Западная Империя.  И Окумия, Островная Империя. Надо поискать что-нибудь об их войне, где-то последние лет за сто.
 - Хм… Навскидку скажу, что нет сейчас таких стран, хотя за последние десять лет наплодилось их туча. А вот были ли? Надо подумать. Ты посиди пока, почитай что-нибудь. Тебе что дать?
   Тут у Жука появился шанс проявить свои интеллектуальные способности. На языке вертелось странное, совсем незнакомое имя, и откуда оно всплыло – Жук решительно не представлял. Но смело выдал смазливой библиотекарше:
 - Мне бы Теннисона, его балладу о легкой бригаде. Все хочу прочитать, да недосуг.
 - Ого!
   Впечатление произвел, можно сказать. Удачно этот Теннисон в голове всплыл… Хотя откуда? Не знал его Жук никогда, да и знать не хотел, а вот же ж, смотри – на языке в нужный момент появился. Молодец, хотя и явно нерусский тип, судя по фамилии.
   Удобно устроившись в единственном целом мягком кресле в читальном зале, Жук погрузился в чтение, пока его новая знакомая добросовестно перелистывала справочники и Большой Атлас мира…


   Меррит, несмотря на внешнюю решительность, чувствовал себя довольно мерзко. Этот капитан горных стрелков… Он был военнопленным, егеря захватили его спящим. Повесить его было, в общем-то, делом незаконным и бесчестным, не говоря уж о том, что еще и подсудным. Лейтенант поддался чувству мести, он еще не остыл тогда от вида наваленных горой трупов и потеками крови по стенами. Теперь же его терзали сомнения и неприятный осадок от содеянного травил его душу.
   У Тао, стоящий рядом с ним у носовой турели, сказал как бы в пространство:
 - Убить бешеную собаку – не только право, но и обязанность человека.
 - Что вы имеете в виду, поручик?
 - Когда шептары вошли в Балх и три недели грабили и убивали – это было в тридцать втором, тогда вы еще не до конца покорили Каодай, и север был как бы ничейным – они отрубали правую руку всем детям младше десяти лет – чтобы не выросло поколение мстителей.
   Меррит содрогнулся.
 - Это правда?
 - Я видел этих мальчишек в Балхе во время Такинского похода, когда лежал в госпитале сестер-марониток.
 - Но… это же бесчеловечно!
- Жизнь человека в горах очень недорого стоит. И я как-то читал книгу идеолога Островной Империи, Ли Куана. Каодай со всеми его богатствами должен безраздельно принадлежать Окумии, государству цивилизованному и передовому, способному с толком использовать богатства недр и природы нашей страны. А дикие горцы, мешающие цивилизации, должны быть умерщвлены, ибо по природе своей неспособны жить совместно с цивилизованными людьми.   
 - И поэтому горцы Каодая…
 - И поэтому горцы Каодая будут сражаться до конца, хотя бы для этого даже тринадцатилетним мальчишкам пришлось бы встать в строй.
 - Хорошо… Мы убили бешеную собаку. Допустим. Но ведь  строго юридически мы все равно совершили преступление?
 - Строго юридически – да. Но, господин лейтенант, как вы думаете, сколько у нас шансов самим дожить до возвращения в штаб армии?
   Меррит замолчал. Дорога, вернее, торная тропа вела все дальше в глубь джунглей, все дальше от Ангорского хребта, за которым были свои, на чью помощь лейтенант мог бы рассчитывать. Они все дальше углублялись в страну шанов, сугубо номинальных подданных Нордланда, все ближе к океану, грозившему тенью неуловимых вражеских десантов, и все понятнее становились лейтенанту сомнения полковника Роджерса в его способности выполнить эту миссию.  До Саравака еще оставалось как минимум сорок миль ходу, а закат будет не далее как через два часа, и после него наступит чернильно-черная тропическая ночь. Одна надежда – У Тао и его егеря с их привычками лесных охотников и звериным чутьем. 
 - Поручик, как вы думаете, откуда пришли эти горные стрелки?
 - Судя по их виду, скорее всего, их высадили в одной из бухт миль на двадцать южнее залива Аоба. Оттуда как раз пять суток пешего пути. Дальше на юг по побережью – мангровые леса, высадиться даже с помощью лодок практически невозможно.
 - Но тогда они должны были найти нашу дорогу!
 - Возможно. Ну и что? Наша дорога, если она существует, идет вдоль океана, милях в двадцати-тридцати от берега, на их картах ее тоже нет. Даже если они ее обнаружили – им она бесполезна. Их цель очень понятна – перевалить за хребет и резать наших тыловиков. При удаче – перерезать шоссе от Пейракана на Соронг. Эх, была бы у меня батарея четырехдюймовых горных гаубиц на перевале – ни один шептар бы не ушел!
 - Но у них же минометы…
 - Ерунда. Гаубица бьет на три тысячи ярдов, миномет – от силы на тысячу. Мы бы разогнали этот полк за полчаса. Оружие, которые они несли с собой – оружие убийц из-за угла.
   Меррит удивленно посмотрел на поручика. Здорово же он ненавидит этих шептаров, однако!
   Солнце уже склонялось к отрогам Ангорского хребта. Скоро наступит ночь, где же этот чертов Саравак?
 - Поручик, вы сможете довести транспортер до Саравака?
 - Безусловно. Если ничего не измениться – будем в этом поселке около полуночи. Если ваш староста порядочный человек – чего нельзя сказать о большинстве шанов – он нас накормит и уложит спать не без удобств.
   В обоюдном молчании они продолжали путь. Водитель, коренастый крепыш Тун Лао, внимательно вглядывался в темнеющие с каждой минутой джунгли, второй карен застыл у кормового пулемета. Мотор бронетранспортера весело гудел – дорога шла вниз, водителю чаще приходилось нажимать на тормоз, чем на акселератор.
   Без особых приключений они продолжили путь и в наступившей тропической ночи.  Синеватый свет фар (водитель заботливо надел светофильтры, в опасении неизвестно чего) выхватывал из тьмы то ствол баньяна, перевитый лианами, то испуганную мордочку какого-нибудь ночного охотника, то причудливые полутораметровые муравейники здешних черных муравьев (проклятия оружейников, поскольку их любимым блюдом была пушечная смазка). Убаюканный относительно ровной дорогой, Меррит и не заметил, как они въехали в какой-то поселок
 - Саравак, господин лейтенант. – Голос У Тао разбудил дремлющего Меррита.
 - Отлично, поручик. Где дом старосты, как вы думаете?
 - Найдем, тут провожатых достаточно.
   Несмотря на столь поздний час, к бронетранспортеру  сбежалось, наверное, все население поселка – десятка три мужчин в длинных черных юбках, несколько женщин и не поддающиеся исчислению детишки и собаки.
 - Мы заменяем им бродячий цирк. – пошутил Меррит.
 - И все остальные развлечения тоже.  Кто нам покажет дом старосты? – спросил У Тао у толпы шанов, окруживших «рысь».
   В последующем галдеже они разобрали, что дом старосты напротив площади, но сейчас его нет, ушел на охоту, а не угодно ли господам офицерам в трактир? Есть отличные комнаты, хозяйка зажарит для таких редких и знатных гостей поросенка! Чувствовалось, что развлечения вроде приезда чужаков в мундирах на железном грузовике нечасты в Сараваке.
   Оставив бронетранспортер на площади на попечение каренов (отказавшихся идти в трактир и пожелавших переночевать в «рыси»), лейтенант с У Тао подошли к дверям сложенного из стволов бамбука (как и все строения поселка) скромного строения, выполнявшего роль закусочной, гостиницы и магазина одновременно.
   Хозяйка была хороша! Тридцатилетняя полнокровная женщина, так и лучащаяся добродушием и приятной женской привлекательностью, встретила офицеров радушной улыбкой.
 - Господи, да как же вы добрались до нас? Да еще на машине! Последний раз на машине приезжал господин уездный начальник из Линбяо, три года назад!
 - Хозяйка, разговоры, если можно, потом. Мы не спали последние сутки и голодны, как стая диких кошек! – У Тао явно не был дипломатом.
 - Конечно, конечно! Сейчас все будет готово. Сначала тапатос с курицей, потом жареные бананы и рис с овощами, а там и поросенок зажариться! А вы знаете, господа офицеры, что началась война?
   Меррит поперхнулся. Ну откуда в этой глуши знали о том, что произошло всего неделю назад?
   У Тао опередил его с ответом.
 - Потому мы и здесь. Будем защищать Саравак от врага.
   Хозяйка вежливо улыбнулась, но чувствовалось, что события в Каодае волнуют ее всерьез. Но (сразу видно, что вежливый человек) она не стала дальше расспрашивать офицеров, а принялась с помощью молчаливой служанки накрывать на стол.
   Меррит и каренский поручик отдали должное и пирожкам с курятиной, и жареным бананам (к ним лейтенант привык еще на Канаане), и чудовищно пряному рису с острым овощным рагу. Тут как нельзя кстати пришлась  полуторагаллоновая, не меньше,  бутыль местного пива, сваренного из корней квелы.
   Хозяйка, отдав распоряжение служанке отнести завернутую в лист баньяна снедь оставшимся в машине каренам, спросила у Меррита, присев напротив:
 - Господин офицер, а что будет с нами дальше?
 - Империя победит, можете быть уверенными.
 - Конечно, конечно. Я не об этом. Я хочу у вас спросить, смогут ли шаны остаться в Каодае? Говорили в прошлом году, что нас будут выселять на север, в болота Лингаена…
 - Шаны сейчас сражаются вместе с остальными народами Каодая, так что, думаю, после войны эта идея – чья бы она ни была – умрет естественной смертью.
 - А вам, такому молодому и симпатичному, не страшно воевать? – Это был уже по-настоящему женский вопрос, и Меррит прекрасно его понял. Завязывалась старинная, очень интересная игра, древняя, как сама жизнь.
 - Когда за спиной остаются такие женщины, как вы – умереть за них подлинное счастье настоящего мужчины.
   На самом деле, что бы он ни говорил, что бы она ему не отвечала – сейчас  в трактире происходил тот диалог, который, наверное, был между Адамом и Евой: – «Ты хочешь быть со мной?» - «Да, я хочу быть с тобой, пока горят звезды на небе и пока океан несет свои воды во тьму вечности!» Все остальные слова были не важны, и Меррит понял, что хозяйка избрала его своим Адамом. Что ж, он готов быть ее мужчиной!
   У  Тао приступил к зажаренному на вертеле поросенку, бросив на Меррита все понимающий взгляд. Лейтенанту же было не до гастрономических изысков.
 - Милая хозяйка, не покажете ли, где мы можем уложить наши бренные кости?
 - Да, конечно, идемте, я вам посвечу. Господин поручик, вам укажет комнату служанка, вы не возражаете?
   У Тао только молча кивнул, чуть иронично взглянув на лейтенанта.
   Через минуту Меррит оказался в комнате, судя по широкому ложу и множеству всяких безделушек – в жилище хозяйки. Он протянул к ней руки…


 - Нет, не нашла. Нет таких стран и не было никогда. Слушай, а где ты про них читал? – В голосе молодой библиотекарши было явное удивление.
    Жук поднял голову и понял, что задремал.
 - Да понимаешь… Не то чтобы читал, а жил… Вернее, живу в них.
 - Ну ты даешь! А может… - В глазах девушки на миг появился легкий испуг. – Ты того… Съехал с катушек?
 - Да нет вроде. Слушай, Лена, а может, поужинаем вместе? Запросто, без буржуазных излишеств, как говориться, тет-а-тет?
 - Ну не знаю… Под юбку не полезешь еще в гардеробе?
 - Обижаешь, начальник. Только после десерта!
- Ну, если после десерта… Тут есть недалеко подвальчик один, «Санчо Панса» называется. Там довольно мило.
 - Прелестно, «Санчо» так «Санчо». Любой каприз!
   Через полчаса они вышли в стылую вечернюю сырость. Немец завелся без проблем, и довольно быстро они оказались во двое вышеназванного кафе.
   Они уселись за стол, заказали ужин (библиотекарша ограничилась салатом из морепродуктов и котлетой по-киевски, экономила деньги Жука, молодец!), непринужденно выпили по рюмке «Финляндии».
 - Ну так ты мне и не объяснил, что за страны ты ищешь?
 - Да знаешь, мне один перец сахарный объяснил, что есть какие-то другие жизни, параллельно с нашей, но в другом временном… как он там говорил, короче, опаздывают или спешат по сравнению с нами…
 - В другом временном измерении.
 - Ну. Так вот я в такое измерение и вляпался.
 - Серьезно или так, дуришь мне голову?
 - Да куда уж серьезней. Понимаешь, до прошлой среды был я человек как человек – бухал, с девчонками куролесил, занимался разными делами типа не совсем законными – короче, жил, как все мои пацаны. А тут пробило – и не пацан я при делах, а офицер какой-то, и по национальности не понять кто, и ввязался в войну какую-то, короче, вилы. И надо мне сделать что-то такое, от чего война эта будет за нами. Или какую-то дорогу найти, или что-то еще. В общем, вижу все это в натуре, живьем. И, знаешь, поломалось что-то внутри. С пацанами мне неинтересно, бухло не зажигает, и жизнь моя старая какая-то мертвая. И все больше и больше важно для меня, найду ли я дорогу эту, и узкоглазых своих – а у меня солдаты, прикинь, типа китайцы, и офицер ихний такой же – уже различаю и по именам знаю. И чем дальше – тем страшней, ну типа как в детской сказке.
 - А этот… сахарный, он что тебе еще говорил?
 - Ну типа надо будет в какой-то момент решить, в какой жизни жить.
 - То есть как… решить?
 - А вот этого он не сказал. Да только от слов его что-то холодно мне стало, в натуре.
   Библиотекарша задумалась. Потом сказала, серьезно глянув Жуку в глаза:
 - А выбор простой, на самом деле.
 -  Какой?
 - Жить  здесь или там – значит, умереть там или здесь.
 - Ого! Шутишь?
 - Да уж какие тут шутки. Если ты мне не врешь – а врать тебе смысла нет – то действительно попал ты во временной  провал, как в кино фантастическом показывают. Да только то кино…
   Жуку стало как-то не по себе.
 - Слушай, заяц, так что ж мне, под машину кинуться?
 - Да нет, зачем? Да и не знаю я, какой ты выбор сделаешь. Это – твое дело.
   Замолчали. Как раз вовремя подали горячее, Жук с удовольствием срубил котлету по-киевски. Больше пить не стал (все ж за рулем), библиотекарше же подливал старательно. Под занавес ужина сказал, как бы между прочим:
 - Домой тебя завести, или как?
 - Так ты ж пьяный!
- Ну, мать… Сто грамм для бодрости духа даже на войне давали каждый день. А под такую закусь их даже не слышно будет.
 - Тогда отвези
   Ехали молча, лишь иногда библиотекарша командовала, куда сворачивать.
   Через полчаса подъехали к ее дому.
 - Давай  на углу останови, чтобы соседи не видели, с кем приехала – а то сплетен будет завтра вагон и маленькая тележка.
 - А родители?
 - А родители в Питере, повезли документы на наследство. Бабка у меня там полгода назад умерла, так за ней квартира в центре осталась, на проспекте, как его, Добролюбова. Станция метро «Спортивная» там недалеко. И до Петропавловки пешком минут двадцать.
 - Так может того… Чаем напоишь? А то без чаю жизни своей не представляю даже.
 - Пошли… Казанова. Только чур – чтоб был презерватив!
   Продвинутая библиотекарша, подивился Жук. И, с легким сердцем закрыв немца на исключительно условный замок, направился вслед за новой знакомой…
 

   Утро наступило внезапно. Только что было вокруг черно, как на угольном складе – и вдруг солнце озарило вершины пальм, и немедленно джунгли начали свой ежедневный пронзительный концерт. Меррит легко соскочил с ложа хозяйки, одел постиранную и даже отглаженную (вот черт, когда же успела эта служанка! Ведь даже не видел ее ночью!) форму, вышел в столовую. У Тао, тоже в выглаженной куртке, посвежевший,  быстрыми глотами пил что-то дымящееся из глиняной кружки, одновременно уничтожая маленькие коричневые пирожки.
 - Господин лейтенант, завтрак на столе. Солдаты уже поели, пошли к старосте – по словам детишек, он прибыл с охоты полчаса назад.
 - А что на завтрак?
 - Чай из трав и вот эти пирожки – вам лучше не знать, из чего они, но очень вкусные.
   Только Меррит принялся за трапезу – в дверях, вместе с  двумя подтянутыми каренами, появился грузный сорокалетний дядька, в отличие от остальных шанов не в черной юбке, а в оливковой тропической военной форме, правда, донельзя изношенной, лысый и  с виду довольно себе на уме.
 - Господин второй лейтенант, староста деревни Ван Мо. Чем могу служить?
 - Присаживайтесь, староста. Помните полковника Роджерса? Вашего ротного?
 - А как же! Только тогда он был капитаном… Еще не генерал?
 - Пока нет. Он вам кланяется.
   На лице старосты расплылась довольная улыбка. Он в самом деле был рад, что его ротный командир вспомнил своего унтер-офицера, это было очевидно.
 - Так вот, Ван Мо. Полковник  говорил нам два дня назад, что вы знаете некую дорогу, ведущую от городка Лагиш до залива Аоба…
   Староста задумался. Потом осторожно ответил:
 - Была такая дорога. Когда был молодой, ходил по ней, да только с тех пор уже лет тридцать прошло…
- Сможете ее найти?
 - Хм… Если строго на восток, к океану, то миль через сорок и будет эта дорога. Только идти придется через джунгли, там даже троп нет. А пешим ходом вы этот путь и за неделю не пройдете – джунгли не пропустят, измотаетесь все, тем более – вы человек нездешний, карены, может, и пройдут, а уж вам, господин лейтенант, я бы искренне не советовал соваться в наш лес.
 - А на лошадях проедем?
 - Так у вас же нет лошадей?
 - Купим.
 - На лошадях… Пешком это самое малое шестеро суток, на лошадях управитесь за два дня.
 - Тогда купите нам пятерых лошадей под седло.
   Староста неуверенно заерзал на скамье.
 - В чем дело, Ван Мо?
 - Зачем пять лошадей? Вас же четверо? И какие у вас деньги… господин второй лейтенант? Или вы будете рассчитываться расписками?
   У Тао сделал знак лейтенанту и сказал:
 - Деньги настоящие. Золотые арманы. Одна лошадь под седло стоит от силы три армана, нам нужно пять. Пятая – для вас, староста. Вы поедете с нами.
   Ван Мо замолчал, несколько сбитый с толку решительным тоном каренского поручика. Затем осторожно сказал:
 - Ну, это может, в каренских деревнях лошадь под седло отдают за три армана, у нас они не меньше чем по пять. Без лошадки крестьянину не прожить, сами понимаете. И зачем мне ехать с вами? У вас есть компас, карты. Дорога строго на востоке, и…
   Мерит оборвал не в меру разговорчивого старосту:
 - И вы поедете с нами. Или вы не знаете, что идет война?
 - Так приказ о мобилизации запасных не объявлен же?
 - Это не важно. За работу проводника получите три армана, доведете до дороги – и свободны!
 - Пять.
 - Что пять? – в первый момент не понял Меррит.
 - Пять арманов за то, что выведу вас к этой чертовой дороге.
   Меррит замолчал, несколько раздосадованный. Затем сказал, вынимая кожаный мешочек полковника Роджерса:
 - Вот вам тридцать арманов, через три часа нам нужны лошади, седла и упряжь.
 - За упряжь хорошо бы добавить, господин второй лейтенант. Да и кумизы лошадям не мешало бы прикупить, бензин им ни к чему.
   Все же достал Меррита этот пузан! Лейтенант кинул на стол еще пять монет, брезгливо поморщился:
 - Полковник был о вас лучшего мнения, староста.
   Но Ван Мо не смутился, молча сложил золото в специальный платок, засунул его за пазуху и ответил:
 - Полковнику, дай бог ему уцелеть в этой войне, король платит тысячу золотых гиней в год. И он бы понял своего взводного, который хочет заработать пару-тройку монет в захолустье, где даже медный пенс – большие деньги.
  Но тут у Меррита созрела неожиданная мысль, которую он принялся тщательно обдумывать, молча кивнув на прощанье старосте.
   Тем временем карены под руководством У Тао принялись вытаскивать припасы из железного нутра бронетранспортера, окруженные целым скопищем любопытных шанских детишек и не меньшим количеством лохматых и добродушных шанских собак, время от времени пресекая попытку очередного маленького разбойника утащить блестящий на солнце патрон или банку консервов. Егеря сноровисто складывали поклажу у порога трактира, разделяя ее на ту, что останется в деревне, и ту, что поедет в джунгли на крупах маленьких шанских лошадок.
   Через два часа из-за дальних домиков деревни показался Ван Мо, вслед за ним шагали пять лошадей. Староста имел довольный и даже счастливый вид – понятно, что на этой торговой сделке он поимел свой немалый процент прибыли.
 - Господин лейтенант, вот лошади. Трудно они мне достались, но, к счастью, все сложилось как нельзя лучше. Извольте полюбоваться.
   Меррит ничего не смыслил в лошадях, но из приличия посмотрел на их морды, зачем-то погладил каждую по крупу. Черт его знает, вроде хорошие лошади! Как их правильно оценивать?
   Но тут подоспел У Тао. При появлении каренского поручика улыбка с лица старосты мгновенно сошла.
 - Вот эту, эту и эту мы берем. Остальных отведи обратно и замени на нормальных коней. Эти клячи ни на что не годятся! – решительно вынес приговор карен.
   Староста хотел было спорить, но, взглянув в глаза поручика, опустил голову и повел отбракованных лошадок назад.
 - Поручик, вы разбираетесь в лошадях?
 - Да, немного. В военном колледже у нас был курс верховой езды, ну и заодно ветеринарии. У этих двух лошадей, что я отправил назад, совсем стерты зубы – им уже лет по пятнадцать, а это глубокая лошадиная старость. Они, может быть, и дошли бы до дороги, но, боюсь, нам придется проделать на них еще и нелегкий путь до Лагиша. Вот этого они не вынесут.
 - Как вы думаете, если будем очень стараться, завтра к вечеру успеем доехать до дороги?
 - Сейчас около десяти часов утра. Пока упакуемся, соберемся – одиннадцать. Солнце заходит около восьми… Завтра – целый день. Сорок миль…Можем и успеть, все же верхом. Сорок миль по джунглям, конечно, не шутка, но, мне кажется, чертов староста привирает насчет абсолютного бездорожья – какие-то тропы, конечно, есть.
 - Ну тогда вы одобрите то, что я сейчас сделаю.
 - Что именно, господин лейтенант?
 - Увидите.
   Вскоре вернулся Ван Мо, ведя в поводу парочку задорных трехлеток пегой масти.
 - Пегие… - поморщился У Тао.
 - А чем пегие хуже вороных ? – заинтересованно спросил Меррит.
 - Пегие – вестники несчастья… Но это у каренов, у шанов, может быть, по другому.
   Староста на этот раз обратился к карену, как знающему человеку, понимающему в лошадях:
-  Молодые, трехлетки… Будете довольны!
   Тут Меррит взял старосту под руку и сказал, немного волнуясь:
 - Ван Мо, вы пойдете с нами!
 - Ну да, ведь уже договорились… - В словах старосты было некоторое удивление.
 - Да нет, вы пойдете с нами не как староста деревни Саравак, а как старший унтер-офицер шанских стрелков.
 - Но… Ведь мобилизации нет?
 - Неважно. Скорее всего, они и не будет объявлена, у вице-короля в Армонвайсе нет времени на сбор запасных по затерянным в джунглях деревушкам. Как старший воинский начальник уезда Линбяо, я призываю вас на действительную воинскую службу… У меня как раз не хватает толкового унтер-офицера!
 - Господин лейтенант… Но ведь деревня… Да и стар уже я для армии…
   Меррит твердо взглянул на старосту, голос его приобрел металлические оттенки:
 - Ван Мо, я призываю вас на действительную службу. Именем короля, зачитайте присягу!
   Толстый староста, казалось, преобразился, сбросив лет десять. Тихим, но решительным голосом он произнес, глядя в пространство и подняв правую руку:
 - Присягаю в верности моему королю Эдуарду Седьмому,  клянусь, что отдам свою свободу и жизнь за свободу и жизнь моего монарха! Пусть земля, море и небо будут свидетелями моей клятвы, и пусть земля, море и небо отвернутся от меня, если я предам моего короля! Верность за верность, кровь за кровь, жизнь за жизнь!
   Староста, зачитав присягу, беспомощно посмотрел на Меррита.
 - Господин лейтенант, но ведь у меня даже карабина нет… Только охотничье ружье.
 - У Тао, у вас есть запасной карабин?
 - Есть, господин лейтенант. Цзин Вей, принеси тот карабин, что лежит у правого борта! И комплект запасного обмундирования, под палатками! 
  - Надеюсь, Ван Мо, у вас есть знаки различия?
 - Да, господин лейтенант. Сейчас только пришью их к обмундированию. А лошадь у меня своя, так что одну из ваших можно будет приспособить к вьючной службе.   
 - Минутку, староста. – У Тао, несколько ошарашенный решением лейтенанта, тем не менее посчитал нужным внести некоторую финансовую ясность. – Сколько вы отдали за лошадей? Максимум – двадцать пять арманов. Пять – за то, что проведете нас до дороги. Два – прочее. Верните лейтенанту три золотых.
 - Господин поручик, но ведь господин лейтенант заплатил мне еще и за кумизу для лошадей, и за упряжь…
 - За пять арманов стоимость упряжи просто обязана входить в стоимость лошади. И кстати, эти веревочки и жалкое подобие седел вы называете упряжью?
 - Ну хорошо, положим, пятерка идет за все, ладно. Но кумиза?
- У нас пять лошадей, считая вашу – шесть. У нас не кавалерийский полк! Мы едем максимум на три-четыре дня, у нас не трехмесячный поход! Верните лейтенанту три армана!
   Староста, не глядя на каренского поручика и бормоча что-то невнятное, но вряд ли доброжелательное, склонил голову над своим грязным платком, в который за час до этого заворачивал полученные деньги. К удивлению лейтенанта, золотых кругляшей в нем мелькнуло гораздо больше предполагаемых пяти, но Меррит постарался этого не заметить.
 - Вот, господин поручик, возвращаю три армана. Видит бог, вы несправедливо поступаете с бедным старым солдатом…
 - Торгаш! – сказал, словно рубанул саблей, карен и отвернулся от испуганного таким тоном старосты.
   Меррит решил вмешаться в этот ненужный спор:
 - Ван Мо, вам, как старшему унтер-офицеру туземной пехоты, находящемуся на службе в боевых порядках и во время войны, полагается жалованье – двенадцать фунтов в месяц. Поэтому к этим трем я должен вам доплатить еще три армана, извольте получить. – Меррит решил как-то сгладить неприятную ситуацию, тем более от старосты зависел весь успех похода. Правда, несколько наивный лейтенант и не предполагал, что хитрец-староста заработал на этой коммерческой операции пятнадцать золотых, не считая этих злосчастных трех арманов, круглым счетом – тридцать нордландских фунтов, так что едва не случившаяся потеря трех монет с Лахорской пагодой никак не сказалась на благоприятном коммерческом результате покупки коней.
   Тем не менее, Ван Мо воспрянул духом и живо потрусил в свою хижину – пригонять новое обмундирование и пришивать знаки различия.
 - Поручик, что вы думаете о моем решении?
 - Вы – командир. Вам решать.
 - Я это уже слышал. Разрешаю вам считать себя на ближайшие пять минут гражданским человеком, для которого безразличны чины и звания. Вы считаете, что я ошибся?
 - Нет, я не считаю, что вы ошиблись.
   Этот ответ несколько озадачил лейтенанта, в глубине души он ждал других слов.
 - Но… Вы знаете, я считал, что карены и шаны враждуют…
 - Очень распространенное заблуждение. Человеку, далекому от жизни горных племен, кажется – раз героями каренских анекдотов служат глупые и жадные шаны, а у шанов карен – всегда надменный и недалекий гордец, то эти народы – враги. На самом деле мы –  кровнородственные народы, а ошибки и несуразицы скорей подмечаешь у близкого. Случись какая беда – карены так же будут помогать шанам, как и те – нам. А байки… Для того их и создают, чтобы добродушно посмеяться над пусть и слегка нелепым, но все же родственником.
 - А этот… Этот староста?
 - Полковник Роджерс хорошо отзывался о нем. Мнение полковника очень дорого стоит – особенно у туземных военных.
 - То есть вы думаете, что я не зря поставил его в строй?
 - Пять минут еще не истекли?
 - Какие… ах, да. Еще нет
 - Мне кажется, это второе ваше очень правильное решение за этот поход.
 - А первое?
- То, что вы приказали повесить убийцу детей.
   Они замолчали. Тем временем егеря седлали небольших шанских лошадок, вьючили мешки, раскладывали амуницию, на одну из пегих трехлеток погрузили запас патронов и один из пулеметов бронетранспортера. Меррит хотел было возразить против пулемета, но потом понял, что в этой ситуации лишняя огневая мощь не помешает.
   Вскоре подошел староста. В новой, необмятой форме он походил на новобранца, только какого-то на удивление пожилого, да еще почему-то уже сразу – с нашивками старшего унтер-офицера на правом рукаве. Вместо сокола-сапсана каренских егерей его погоны украшали вздыбленные львы – знаки шанских стрелков.
 - Мой лейтенант, старший унтер-офицер Ван Мо к месту службы прибыл!
 - Вот ваши солдаты, Ван Мо. Командуйте поход!
  Через несколько минут небольшой кавалерийский отряд исчез в густых зарослях квелы, подступавших к Сараваку. Поход к неведомому пути от Лагиша до залива Аоба начался…
 

 - Вставай, соня, проспишь царствие небесное!
   Жук оторвал голову от подушки, не сразу поняв, где находится. Ах да, библиотекарша Лена! Сразу вспомнились события вчерашнего дня, все вроде было отлично, но тут в глубине души появилось нехорошее чувство. Что она вчера сказала? «Жить или умереть там – значит, умереть или жить здесь». Ересь какая-то, тьфу.
 - Давай веселей, поклонник американской поэзии. Мне через час на работу.
 - Дык гэта… Адвязу на самаходзе, чаго ужо там шукаць ласки ад агульнага транспарту?
 - Боже, какая мерзкая трасянка! Где ты ее набрался?
 - В армии были клоуны, базлали типа по-белорусски на полном серьезе. Ну или думали, что на белорусском.
 - Нет никакого белорусского языка. Есть говор ошмянский, есть слуцкий, есть полесский – и все они очень разные. Ну это я так, в порядке общего бреда. Так что, точно отвезешь?
 - Базару нет.
 - Тогда есть время позавтракать и выпить кофе.
   Не спеша они позавтракали, оделись и вышли в утреннюю декабрьскую сырую мглу. Как ни странно, «Опель» стоял на углу цел и невредим. Да собственно, кто бы на него польстился?
   Но заводится старик принципиально не желал – наверное, ревновал, чертов фашист. Жук очень ласково поговорил с ним, даже немного погладил по старой пластмассе приборного щитка – только тогда машина буркнула что-то, несколько раз вздрогнула и наконец-то завелась
   Через час, оказавшись дома, Жук первым делом позвонил Чеширу.
 - О, здорово, бродяга! Ты где пропал? Мне Алеська твоя всю печень выела, звонила вчера раз двадцать. Ты бы, урод, хоть предупредил бы, что ли? С кобылой где-то завис?
 - Не без этого. Где Вован?
- Да, блин, совсем забыл! Вовику вчера вечером те пацаны, что на сахарный вас посылали, звонили. Есть дело! Давай ко мне приезжай, через час и ухарь этот будет. Давай, гони!
   Жук почесал в затылке. Что-то не хотелось ввязываться в новые криминальные дела, но не бросать же ребят! Ладно, может быть, что и путное предложит Веня очкастый. Посмотрим.
   Тут тревожно зазвонил телефон. «Алеся», – обреченно подумал Жук и не ошибся – с той стороны провода действительно надрывно зазвонил знакомый тревожный набат, исполняемый, для разнообразия, женским контральто.
 - Сашенька, где ты был? Не в милиции? Ты живой, не раненый? Что случилось?
 - Возил чудака одного в Гомель, нужно было за ночь обернуться.  – Врать, так уж врать.
 - Точно в Гомель?
 - Куда уж точнее. Ладно, зая, спешу, вечерком подъеду, поболтаем. – И решительно положил трубку. Врать нехорошо – этому мама учила его с детства, правда, без толку, как выясняется.
   Чешир встретил его с деловитым видом, нагонял интригу – ну как обычно, когда знал что-то, чего не знал Жук.
 - Ладно, не томи. Че за дело?
 - Приедет Вовик, доложит. Но вкратце – кидняк, очень качественный.
 - А че за товар?
 - Не поверишь – трубы водопроводные!
 - Блин, кому ты их сдашь?
 - Так Веня очкастый подписывается. У них вроде заказ от одной ремонтной конторы, они снюхались там с одними барыгами – но те цену держат, пацанам не отламывается почти ничего. Так Веня и решил нашими руками себе дисконт устроить, процентиков на пятьдесят.
   Тут прибыл и технический руководитель проекта.
 - Значит так, пацаны. Есть фирма, «Пилат» называется, фарцует трубами водопроводными и газовыми.  И есть в Лунинце ремстройуправление – это и будем мы. Веня очкастый снял в здании этого управления комнатенку, если эти евреи будут пробивать – все святая правда, телефон и помещение РСУ, комар носа не подточит. Мы приедем к трубным магнатам этим типа как от государственной конторы и будем канючить дать вагон труб в долг. Напирать будем на то, что подпишем договор на ту цену, которую «Пилат» зарядит, но чтобы был откат – процентов десять. Ну, короче, будем петь под взяточников, какие обычно в этих РСУ и сидят. Вагона они нам, конечно, не дадут – вагон на двадцатку зелени потянет, если не больше. А дадут они нам тонн двадцать – фуру. Вот ее нам и надо. Сейчас Веня делает кляксу фальшивую этого РСУ, к завтрему будет готова. Так что готовьтесь, голуби. Кидняк готовится достойно, денег уже вложено немало.
 - А нам че пляшет? – Чешира интересовал сугубый шкурный интерес
 - Нам пляшет трешка наликом, сразу, как фуру разгрузим у Вени очкастого на базе. По штуке на нос!
 - Нормально! – Чешир в упоении потер руки.
 - Сейчас надо литературку почитать про эти трубы, вот я от Вени принес. – и с этими словами Вовик вывалил на стол кипу журналов, газетных вырезок и рекламных листовок. – К вечеру должно от зубов отскакивать! Жук, ты ж в армии устав наизусть учил?
 - Обязанности дежурного по роте и строевой – ну, там где движение без оружия. А что?
 - А то, что ты будешь главным спецом по трубам и все время будешь говорить, что эти трубы, типа, барахло, а есть другие – те вааще золото, короче, будешь злой следак. Поэтому трубы должен выучить наизусть!
 - А кто будет добрый следователь?
 - Добрым будет Чешир. У него и внешность располагающая – толстые всегда добрые!
 - А ты?
 -А я типа ни рыба ни мясо, я буду упирать на откат – типа главный взяточник.
 - Ясно.
   И все трое добросовестнейшим образом углубились в чтение, время от времени перебрасываясь контрольными или уточняющими вопросами. Незнание предмета или запинка хотя бы в одной мелочи ставили под сомнение не только результат кидняка – под вопросом тогда становилась свобода, терять которую никто не хотел. И поэтому троица старательно заучивала все, что касалось водопроводных труб (газовые были отодвинуты на второй план). Жук тщательно и планомерно записывал в тетрадку названия и типы труб, всякие их особенности и подводные камни, могущие поломать тщательно готовящуюся акцию, и лишь изредка отвлекаясь на пятиминутный отдых…


   Джунгли окружили их обычной какафонией звуков, тяжелым запахом тления, смешанного с немыслимыми ароматами цветущего тропического сада, и влажной всепроникающей сыростью. Двигались цепочкой, впереди на своей серой лошадке ехал Ван Мо, за ним – У Тао, потом лейтенант, карены (с лошадью, навьюченной пулеметом, посредине) замыкали шествие.
   Первые три часа ехали довольно легко; как и предвидел каренский поручик, тропа (вернее, ее легкий абрис) все же существовала. Затем джунгли сделались гуще, скорость продвижения замедлилась, приходилось все чаще и чаще доставать тяжелые мачете (благо их захватили с собой со склада в злосчастном Соронге) и рубить предательские ветви лиан, мешающие путникам. Иногда с обрубленного конца вдруг низвергался целый водопад чуть сладковатой и немного пахнущей тиной, но все же (как утверждал бывший староста) вполне питьевой воды. Во всяком случае, кони пили ее с удовольствием, и У Тао сказал, что лошадь никогда не станет пить грязную воду. Донимали комары, кружась над маленьким отрядом плотным столбом.
 - Интересно, а что служит пищей комарам в другое время? – лейтенант обратился к У Тао, изрядно раздраженный непрерывным зудящим писком.
 - В какое другое? – не понял карен.
 - Когда по этому лесу не ездят такие вот бедолаги, как мы?
   Сзади раздался дружный смех – карены оценили чувство юмора лейтенанта.
   К четвертому часу пути пришлось спешиться – джунгли встали перед ними сплошной стеной, и каждый метр пути давался все трудней и трудней. Наконец, лейтенант был вынужден объявить привал – и люди, и кони достигли предела изнеможения.
   Расположились на крошечной полянке меж стволами высоченных пальм, увитых гроздьями лиан. Ван Мо зажег какие-то духовитые палочки, и как по волшебству исчезли сопровождавшие их всю дорогу комары.
- Что ж вы, унтер! Раньше не могли зажечь эти ваши благовония? Черт бы вас побрал, мы же заживо съедены комарами! – не сдержался лейтенант, карены же и поручик только молча переглянулись.
 - Разрешите, мой лейтенант… Это не совсем благовония. На запах этих синьхай может придти хозяин джунглей – поэтому надо жечь их как можно реже. – В голосе Тун Лао слышалось почтение, сдобренное, однако, изрядной долей опаски.
 - Хозяин джунглей? Тигр? – Лейтенант изумился детским страхам своих егерей.
 - Тигр. – Вмешался У Тао и посчитал это объяснение достаточным.
 - Да у нас оружия и боеприпасов на батальон тигров!
 - Дух убитого тигра будет преследовать убийцу всю жизнь. Он никогда больше не будет счастлив, и все его начинания будут плохо кончаться. И у него никогда не будет детей.
   Меррит замолчал. Ладно, раз уж нельзя курить эти палочки на походе – так по крайней мере можно наслаждаться отсутствием москитов и прочего комарья на отдыхе, бог с ними, с этими загадочными детьми гор. Будем уважать их заблуждения.
   У  Тао подошел к лейтенанту, отвел его чуть в сторону.
 - Господин лейтенант, уже три часа пополудни, через четыре-пять часов наступит ночь. С такими темпами за день мы пройдем от силы десять миль, придется ночевать…
 - Ну ночевать так ночевать, в чем проблемы?
 - Вы когда-нибудь ночевали в джунглях?
 - Хм… Не припомню.
 - Предлагаю пожертвовать часом светлого времени и оборудовать стоянку. Иначе мы рискуем не проснуться.
 - Тогда мы пройдем на мили полторы меньше… Впрочем, поручик, делайте так, как считаете нужным.
   Через полчаса они продолжили путь. Адская работа, думал Меррит. Как же это монахи ухитрились проторить мощеную (!) дорогу длиной в двести миль через такие джунгли? И зачем она им была, интересно?
   Можно было бы спросить об этом у самих лагишских монахов, но, к сожалению, монастырь в этом забытом Богом городке закрыли уже лет десять назад, тогда же примерно умер последний монах. А при ханах Каодая монастырь процветал, крыши его пагод были крыты золотом (как рассказывали старые унтера гвардейской кавалерии, участвовавшие в покорении Каодая двадцать лет назад). Золото ободрали в счет репараций, сокровищницу вывезли в Нордланд, упрямившихся монахов перестреляли (но об этом старались не вспоминать). Городок Лагиш захирел, ибо основной поток торговли пошел по западной части Каодая, где ушлые инженеры из Мирры  всего за несколько лет построили шоссе и железную дорогу от Армонвайса на Корасон (окруженный тысячами гектаров камеи), и далее на север, на Пейракан (поставлявший колоссальные объемы хлопка и превосходных тропических фруктов). С западной стороны Ангорского хребта были и месторождения Шортланда с отличным содержанием в руде олова, вольфрама и никеля, миль шестьдесят севернее начинались бесконечные балхские леса драгоценного красного дерева.
   Каодай со всеми его богатствами, с рудниками, лесоразработками и плантациями давал Империи ежегодно чистый доход в размере едва ли не пятьсот миллионов золотых гиней (хотя с цифрами лейтенант, может быть, слегка и перебрал – у него всегда было плохо с математикой). За такое богатство стоило сражаться, черт возьми! А проклятые джунгли на восточной стороне Ангорского хребта не давали Империи ничего, кроме малярии, внезапных штормов и бесконечных мятежей горцев, не желавших платить почти символические налоги.
   Каторжная работа продолжалась с неослабевающим рвением. Солдаты и офицеры рубили лианы, подрезали корни высоченных папоротников, с неистовой руганью продирались сквозь почти невидимую (но довольно крепкую) сетку паутины, изредка пугая самих ее создателей – довольно жутковатого вида пауков, размером с ручную гранату Стиммса. 
   Наконец, поручик объявил привал. Солнце уже достигло вершин хребта, пора было подумать о ночлеге. 
   Солдаты достали из большого вьюка несколько двухпинтовых фляжек и принялись разливать по небольшой поляне остро пахнущую жидкость, затем подожгли ее. Едкий дым поднялся от земли, лейтенант закашлялся.
 - Поручик, что это?
 - Обыкновенный керосин, господин лейтенант, ну, и еще некоторые специальные добавки. Они позволят уничтожить всех насекомых на этой поляне, затем мы обрызгаем все вокруг репеллентом и можем укладываться – спокойный сон будет нам гарантирован.
 - Боже, но как же воняет! Неужели мы будем спать в этой вони?
 - Лучше провонять керосином, чем умереть от укуса какого-нибудь паука.
 - Бр-р. Ну и выбор у вас, поручик!
   Еще с полчаса егеря возились с местом стоянки. Ощутимо темнело.
   Лейтенант подозвал к себе Ван Мо.
 - Скажите, унтер, вы не знаете, зачем монахи строили эту дорогу? Которую мы ищем?
 - Когда я был молодым, даже, наверное, ребенком, мой дядя Ли Мео рассказывал, что монахи возили по этой дороге какой-то металл… или даже просто руду этого металла… точно не помню. Но покупала у них это Островная Империя, а почему до залива Аоба – это вы и сами поймете, когда увидите наше побережье. Сплошной мангровый лес, даже браконьеры не рискуют приставать. А на севере самой ближней удобной бухтой был залив Хагуро, но там широкие песчаные пляжи, тащить по ним тяжелую руду до лодок немыслимо. А залив Аоба тем и хорош, что глубоководный. Когда я служил в стрелках, наш батальон ходил на рекогносцировку к океану, правда, через Чанфанский хребет. Тогда еще не было шоссе на Теннасерим, да… Шли через горы  по сплошному бездорожью, вроде как сейчас, да только не сорок миль, а триста. Потеряли от малярии и укусов змей и пауков больше десятка стрелков и двух унтер-офицеров. И от дизентерии умер капитан Дорман – отличный был офицер, да не уберегся, бывает…
 - А почему монахи не грузились в Армонвайсе? Тогда уже был порт, правда, убогий, но торговля шла?
 - А потому что монахи продавали этот металл тайно… Да вы не думайте, господин лейтенант, что дорогу строили монахи. Дорогу строили горцы, потому и еще помнят о ней в некоторых деревнях. Просто я сказал капитану… извините, полковнику Роджерсу, что дорога монашеская, чтобы хоть как-то ее назвать.
 - Да что это за руда была такая?
 - Ну, господин лейтенант, мне-то откуда знать? Да видно не простая, не олово выплавлять или там свинец, раз не хотели монахи, чтобы хан знал об этой торговлишке. Ведь в ту пору в Каодае свободно торговать могли только лхасцы, поскольку земли для обработки не имели. А всем остальным надо было покупать каждый год специальную тамгу – а стоила она недешево!
   Вмешался, как всегда, очень тактично, поручик:
 - Извините, господин лейтенант, что перебиваю. Но мой отец говорил, что Окумия не просто покупала руду у монахов – она готовила через них захват южного Каодая. Когда войска Нордланда высадились в Армонвайсе – не кто иной, как монахи,  сражались с ними наиболее ожесточенно. Когда войска хана при Корасоне сложили оружие – монахи ушли в горы и еще года два резали неосторожных солдат и местных полицейских. Змеиное гнездо эти монастыри!
   Староста с некоторым осуждением посмотрел на поручика.
 - Мой поручик, зачем вы так строго? Монахи – служители Бога, благодать снизошла на них…
 - Благодать? Убивать спящих часовых только за то, что на них чужая форма – это и есть благодать?
 - Извините, мой поручик. Я ведь тоже не сильно люблю этих монахов, сказать честно – даже побаиваюсь, но все ж…
 - Вот они и жили за счет таких побаивающихся триста последних лет!
   Меррит посчитал нужным прекратить прения своих командиров:
 - Поручик, Ван Мо, кончайте вы этот бесполезный спор. Монахов больше нет, монастыри прикрыли, так что предмет ваших разногласий в настоящий момент несущественен. Укладывайтесь-ка лучше спать, завтра с рассветом нас порадуют своим пением эти чертовы джунгли.
   Как всегда в тропиках, ночь обрушилась внезапно. Маленький отряд погрузился в сон, оставив часового (им оказался на первый час У Тао) поддерживать зыбкий костерок и сторожится от  отчаянных лесных зверей, каковые в джунглях просто обязаны быть…


Часть третья

 - Ну все, хорош! У меня от этих труб уже голова пошла кругом. Да и поздно уже, скоро мамаша припрется. Давайте закругляться! – Чешир, судя по всему, действительно устал от непривычной работы.
 - Ладно, сбор завтра в десять у меня. Поедем к Вене очкастому на инструктаж, потом к этим евреям. – Вовик тоже был рад закончить с познавательным процессом. Сейчас его душа жаждала развлечений, тем более от мордуновского бимера осталась еще изрядная сумма. – Ну, кто со мной на «шайбу»?
 - Я бы поехал, да бабки старуха нашла, подбрила на ремонт – третий год уже собирается сделать, а тут триста бэ. Так что компаньон я тебе неважный. – Чешир тоже был не дурак выпить, но старался проделывать это на халяву, поелику возможно. Вовик отлично знал эту его слабость, но сегодня повелся на детский развод – скучно было ехать одному. 
 - Добро, я наливаю. А ты, Жучила?
 - Алесе обещал с ней потусоваться. Так что я пас.
 - Ну так волоки свою подругу с нами!
 - Не, не пляшет. Хочу с ней в кино сходить, сейчас в «Москве» сделали систему эту, как ее… Долби, кажется. Звук, короче, со всех сторон, прям как бы участвуешь во всей этой музыке. Да и фильм толковый, про войну. «Перл-Харбор», как японцы америкосов заделали.
 - А, ну да, я читал. Вроде ничего фильмец… Ну ладно, как знаешь. Нас забросишь?
 - Базару нет.
   Жук добросовестно отвез компаньонов к ресторану гостиницы «Беларусь» и, не спеша, поехал к Алесе. Время еще было, можно было не торопится. А заодно можно было бы заехать в кинотеатр и купить билеты – чтобы потом не толпится в очереди тех, кто приходит за десять минут до начала.
   Жук так и сделал. Билеты были дорогие, но все равно это было дешевле, чем зависать на «шайбе». Там десятью тысячами не отделаешься! Похвалив себя за разумную экономию, он помчался к заждавшейся барышне.
 - Ну привет, заяц! Готова? – с порога возвестил Жук.
 - Готова! А куда идем?
 - Короче, кино идет сейчас в «Москве», про любовь втроем. Я уже и билеты купил.
 - Как втроем? Порнуха, что ли? Так в кинотеатрах же вроде запрещено?
 - Здрасьте вам в шляпу! А помнишь, как на «Калигулу» в позапрошлом году ходили в «Современник»? Там сплошная порнуха, со всеми делами, и ничего, детишки даже сидели.
 - Ну так то «Калигула»… А как этот называется?
 - «Перл-Харбор». Вообще-то там чуток про войну, но в основном – то, что тебе нравится. Он любит ее, а она любит другую.
 - Дурак! Ладно, поехали, я уже полчаса как готова, все тебя у окошка дожидаюсь. Как эта, как ее, ну, в школе проходили…Жена князя Игоря, которого чечены в плен взяли.
 - Не чечены, а половцы.
 - Какая разница? Ну все, пошли, пошли, не задерживай с глупостями. Половцы…
   К кинотеатру они подкатили как раз за десять минут до начала, успели прикупить «Колы» и конфет и занять места. Начался фильм, как все американские ленты, с грандиозным размахом постановочных эффектов, с глубокими чувствами и колоссальными катастрофами. Все как обычно. Жук следил за перепетиями начала войны, Алеся увлеченно наблюдала за развитием романа главных героев. Чем и хорош голливудский продукт – каждому он готов дать то, за что тот заплатил деньги.
   Когда бомба, сорвавшись с держателей японского бомбардировщика, устремилась к «Аризоне», у Жука вдруг ни с того ни с сего резко заныло сердце…


   Ночка выдалась та еще. Жаркое дыхание джунглей, сырость, жутковатое уханье ночных охотников, звон тысяч москитов над головой… Меррит спал урывками, и когда Тун Лао  деликатно дотронулся до его плеча – была его очередь дежурить у костра – лейтенант вскочил почти с радостью.
   Основательно усевшись у костра, подбросив в него несколько смолистых сучьев, Меррит положил на колени карабин и, не торопясь, начал обозревать ночные джунгли. Сначала все сливалось в одну черную стену, но постепенно лейтенант стал различать отдельные деревья, стволы папоротников, ветви лиан. Джунгли жили ночью не менее активно, чем днем, просто сменился состав участников событий.
   Почти незаметно прошел час его дежурства, пора было поднимать Ван Мо. Но Меррит не спешил. Он встал, обошел спящих стоя лошадей, осмотрел вьюки, затем вернулся к своему отряду. Карены спали, как младенцы! Вот что значит родится в Каодае! Меррит искренне позавидовал егерям.
   Действительно, за каким чертом тащить в эти проклятые тропики пехоту и кавалерию из Нордланда, если на месте можно набрать тысяч семьдесят солдат, для которых джунгли – родной дом! Его гренадерская бригада, сейчас уже, наверное, вступившая на Ируане в бой с врагом, уже перед сражением была измотана непривычной жарой, насекомыми и бешеной влажностью воздуха. Боевая ценность снизилась почти наполовину. А туземные полки – да хоть тот же хайдарабадский уланский – были свеженькие, как с картинки.
   А с другой стороны… Основному народу полуострова, каодаям, оружия в руки давать не следовало – это был освященный веками принцип его страны. В туземные войска набирали солдат и офицеров из малых горных народностей, всегда враждовавших с равнинными землепашцами. Но тут начиналась политика, каковая была для Меррита – темный лес. Конечно, лучше бы армия Нордланда в Каодае вся состояла из местных уроженцев – тогда воевать было бы проще. Но это значит, что Империя сама бы создала армию, в которой всегда могут поселиться семена местного сепаратизма и в один прекрасный момент полки объявят, что больше не нуждаются в опеке Нордланда, а, будучи вооружены современным оружием, станут не в пример опаснее старинного ополчения последнего каодайского хана. Хм… Дилемма, однако.
   От таких мыслей Меррит решил избавиться старинным и самым разумным  солдатским способом – разбудил Ван Мо и завалился спать. И до рассвета прекрасным образом видел во сне всякие соблазнительные картинки, очень далекие от войны.
   Рассвет поднял отряд на ноги без команды – джунгли просто взорвались дневной какафонией всяких пернатых и наземных гадов, черт бы их побрал. Меррит встал, размял ноги, с удовольствием посмотрел, как карены во главе с поручиком старательно выполняют положенный комплекс утренней гимнастики. Вот молодцы! С такими солдатами служить – одно удовольствие, не то что с разбалованными гренадерами – гражданами метрополии, ленивыми и наглыми балбесами. С ними у Меррита на Канаане были серьезные проблемы, и лейтенант не хотел о них сейчас даже вспоминать. Он обернулся к Ван Мо, тоже, к удивлению лейтенанта, старательно разминающему свое хоть толстое, но все же довольно крепкое тело.
 - Унтер, сколько нам осталось идти?
 - Миль двенадцать пять, мой лейтенант. За день должны управится.
 - Прекрасно. Тогда позавтракаем – и в путь.
  Егеря быстро подвесили над костром большой закопченный вок, в который, старательно перемешивая, поочередно положили рис, фасоль, какие-то овощи, травы, две банки консервированного мяса. Через двадцать минут завтрак был готов, и Меррит с удовольствием хлебал хасир – полусуп, полужаркое, главную пищу каренов и в мирной жизни, и на войне.
   Затем тронулись в том же порядке, как и накануне. Через три-четыре мили дорога стала полегче – они выбились на остатки какой-то тропы, идущей в нужном направлении. Ван Мо утверждал, что раньше это была дорога контрабандистов, но последние лет десять заброшенная из-за бесполезности. Очень может быть, во всяком случае, она здорово облегчила им путь.
   К тому же они шли вниз, что в любом случае делает продвижение проще. Да и втянулись в ставшую привычной битву с джунглями. Пройдя шесть часов, около полудня они сделали привал, покормили своих лошадок (к удивлению Меррита, лошади были бодры и энергичны, в отличие от самого лейтенанта, изрядно измучавшегося войной с джунглями), доели хасир и снова двинулись в путь.
   К пяти часам пополудни стена леса впереди стала как бы посветлей.
 - Подходим, мой лейтенант. В двухстах ярдах впереди – дорога.  Может, вышлем вперед дозор? – Предложение унтера было довольно разумным.
 - Да ладно, нас всего пятеро, будем считать, что мы и есть дозор. Вперед, унтер! – Меррит понимал, что Ван Мо прав, но всем в отряде хотелось побыстрее выбраться на мощеную дорогу из проклятых джунглей. - Уж как-нибудь будем настороже!
   Наконец, они подошли к цели своего трехсуточного пути. Стена джунглей неожиданно обрывалась, чтобы через несколько ярдов вновь стать непроходимым тропическим лесом. Но эти несколько ярдов – была старинная, мощеная шестигранными каменными плитками дорога, уже довольно буйно поросшая травой сквозь щели плит, но все еще довольно проезжая. И это была дорога! Только люди, последние трое суток пробирающиеся горными тропами и непроходимыми джунглями, могли понять, что такое дорога! Даже лошади, казалось, обрадовались выходу из джунглей.
  - Ну вот, поручик, мы и обнаружили полумифическую дорогу лагишских монахов. Что будем делать дальше? – И Меррит, не спеша, прилег на спину, прямо на еще теплые от дневного солнца плиты. Боже, как хорошо!
    Солдаты, унтер и У Тао последовали его примеру, развалясь на плитах древнего пути. Притомились даже железные егеря, что немало порадовало лейтенанта. Даже обитатели этих забытых Богом гор устают!
 - Думаю, надо проехать на север миль тридцать, проверить, в каком состоянии путь. В идеале, конечно, хорошо бы доехать до залива Аоба, но до него отсюда восемьдесят миль – это четверо суток пути, туда и назад. Боюсь, у нас нет этих суток.
 - Тогда сейчас отдохнем – и в путь, будем ехать до заката, а затем – сколько выдержат лошади. Затем передохнем – я думаю, часа четыре будет достаточно – и снова в путь. Завтра к полудню мы и покроем эти тридцать миль. Как вы думаете, поручик?
 - Разумно. Обученная кавалерийская лошадь может делать пятидесятимильные марши, но наши лошадки – это не уланские мелекесы. Будем их щадить – нам еще надо вернуться на них в Лагиш, а это, считая шестьдесят миль на север и обратно – больше двухсот миль.
   Но Мерриту почему-то не хотелось говорить о дальнейшем выполнении приказа. Он лег поудобнее, вытащил из планшета листок бумаги и что-то полчаса писал, черкал, повторял про себя. А затем сказал У Тао:
 - Послушайте, поручик, какие строки мне пришли в голову:
   Случайно встреченные взгляды
   Рождают смелые надежды
   Случайно брошенные фразы
   Сплетают призрак страсти нежной

   Нет никаких причин серьезных
   Мечтать о новой встрече близкой
   Но все же тень надежды дерзкой
   Беспечно сердце будит лаской

   Сплетать мечтаний паутину -
   В дороге лучше нет занятья
   Мечты, надежды и желанья
   Как ветер, подгоняют в спину

   Идем в ночи по Каодаю
   Лишь звезд костер во тьме мерцает
   И нежных глаз твоих сиянье
   Надежды свет в душе рождает

   Быть может, никогда не встречу
   Тебя, что дала вдохновенье
   Но никогда не позабуду
   Мечты прекрасное мгновенье

   Быть может, из-за мимолетной
   Случайной, краткой нашей встречи
   И стоит жить; и каждый вечер
   Дарить любовь мечте бесплотной
Каково, а?
- Да вы поэт, господин лейтенант. Это в честь прелестной трактирщицы, как я понимаю?
 - Да нет, это в честь всех женщин… Ну, и в честь трактирщицы, а что здесь такого?
 - Ничего, очень достойная и милая женщина. – Поручик замолчал, не желая обсуждать личную жизнь лейтенанта. Меррит это оценил.
  Вдруг далеко на севере они услышали какой-то странный звук. С каждой минутой он приближался, становился все более и более объемным. Меррит достал бинокль.
   Сначала он ничего не увидел в густом скопище кучевых облаков, что громадными массами висели над океаном, но затем, тщательно обшарив своей оптикой горизонт, наткнулся на картинку, которая не могла не показаться зловещей.
   С северо-востока над океаном двигался строй самолетов, идущих на юг. Самолетов было много, не менее пятидесяти машин, и это были не самолеты Нордланда – своих Меррит узнавал и с большего расстояния.
 - Поручик, это самолеты Окумии?
 - Да, похоже на то. Через пять-семь минут они приблизятся, можно будет определить их типы.
 - Не по наши души?
 - Ну что вы, господин лейтенант. Мы для них – ничто, да и не видят они нас – дорога с воздуха почти не просматривается, благодаря растущим по краям пальмам. Эти идут на юг, к  Армонвайсу.
 - Но до аэродромов Островной империи полторы тысячи миль! Не существует самолетов, способных покрывать такое расстояние!
 - Существуют авианосцы. Я читал о таких кораблях в «Имперском военном обозрении».
   Через пять минут поручик каким-то посеревшим голосом сказал:
 - Палубные бомбардировщики и торпедоносцы. Почти шестьдесят машин.
 - Торпедоносцы? – и Меррит с холодком в душе вспомнил разговор в кают-компании линкора «Принц Отрантский» в прошлом году, во время приснопамятной высадки на Канаан…

 - Ну что вы, лейтенант. Главный калибр у нас – пятнадцать дюймов, одна башня главного калибра весит почти десять тысяч тонн. Ваши сухопутные калибры для нас – вроде анекдота. Даже противоминная артиллерия…
 - Противоминная – расстреливать мины? – не понял Меррит, тогда еще совсем зеленый третий лейтенант, полгода как окончивший юнкерское училище.
   В ответ раздался дружный смех.
 - Противоминная – против миноносцев. Так вот, на линкоре двадцать орудий калибром шесть дюймов – противоминная артиллерия, и мы считаем ее вспомогательной, тогда как на суше шесть дюймов – самый серьезный калибр!
 - Да-а… - Лейтенант был искренне поражен.
 - И кроме того, на линкоре толщина бортовой брони – восемь дюймов, а башни и барбеты укрыты десятидюймовой броней. Плюс броневая палуба, плюс бронированные траверзы. Так что линкор может вести уверенный артиллерийский бой со всеми пушками, которые противник только сможет подтащить к берегу – и без видимого ущерба для себя!
   Лейтенант замолчал, пораженный. Флотские офицеры, сидящие в роскошной, отделанной мореным дубом и бархатом кают-компании «Принца» за пятичасовым чаем, искренне потешались над сухопутным, предположившим (впрочем, что взять с пехоты!), что мощи огня линкора может противостоять полевая артиллерия.
 - Хорошо, а у Островной Империи есть линкоры?
   Тут в разговор вмешался солидный капитан второго ранга, седые усы которого (равно как и покрасневший от флотского шестидесятиградусного рома нос) говорили о немалом опыте в мореплавании.
 - Да, у Окумии есть линкоры. Четыре старые посудины с артиллерией главного калибра в двенадцать дюймов, да четыре линейных крейсера с такой же артиллерией, но почти лишенных брони. Этим броненосцам уже по двадцать – двадцать пять лет, боевое значение их невелико. Они, правда, заложили на своих верфях три года назад сразу десять линкоров водоизмещением в пятьдесят тысяч тонн и шестнадцатидюймовым главным калибром, но, благодарение Богу, на Ларгобардской конференции мы принудили их перестроить четыре из них в авианосцы. Шесть же остальных вступят в строй не ранее осени будущего года, когда у нас в строй вступят корабли, заложенные в плане «Крусейдер». Так что, молодой человек, мы непобедимы на морях!
   Да, мы непобедимы на морях. Как говорили в училище, Империя может выставить на линию эскадренного боя двадцать шесть линейных кораблей с четырнадцати- и пятнадцатидюймовой артиллерией главного калибра, не считая восьми линкоров и двенадцати линейных крейсеров с шестнадцатидюймовым главным калибром по программе «Крусейдер». А что этот усатый старикан говорил о каких-то авианосцах?
 - А авианосцы… Что они из себя представляют? Есть ли они у вас? Ну, в смысле – в нашем флоте?
   В кают-компании повисла неловкая тишина.
   Тут в разговор вмешался молоденький мичман, одних лет с Мерритом.
 - Понимаете, лейтенант, у нас здесь, на Востоке, нет авианосцев. Иногда, раз в три месяца, с учебными целями и для прохождения курса боевой подготовки приходит «Меркурий» с острова Тапонаи. Корабль старенький, еще времен Фрисландского сражения, перестроенный из легкого крейсера, на борту всего двадцать истребителей «гимли». Правда, в составе Флота Метрополии есть четыре авианосца, но лорды адмиралтейства не считают их серьезными боевыми кораблями. Да и авиагруппы на них  довольно разномастные. Что же касается «Меркурия» - то он просто авиаматка для истребительного прикрытия небольшого конвоя, только и всего. А авианосцы Островной Империи раз в пять больше его по водоизмещению, к тому же их самолеты намного превосходят наши и по скорости, и по вооружению. Основной торпедоносец-бомбардировщик их флота – «тародзима» – имеет скорость около трехсот миль в час и, кроме торпеды или бомб, несет две пушки. И этих отличных самолетов на авианосцах Окумии по пятьдесят-шестьдесят машин. А наши «гимли» дают максимум двести миль и вооружены четырьмя легкими пулеметами. И их на наших кораблях – по двадцать пять- тридцать штук. Всего лишь.
 - Так что, получается, их авианосцы лучше наших? – Это было крайне неприятное открытие, но флотские тут же попытались рассеять родившееся было сомнение в могуществе Королевского флота.
   Матерый капитан второго ранга, укоризненно глянув на торопыгу-мичмана, уверенно произнес:
 - Понимаете, лейтенант, видно, что вы не моряк. – это замечание польстило Мерриту, хотя для всех остальных это было бы страшным оскорблением. – То, что мы называем авианосцами островитян – на самом деле чертовски сомнительные корабли.  Из-за высокого расположения  самолетных ангаров и полетных палуб бронировать их вообще нельзя – сместится метацентр. На каждом корабле – колоссальный запас бомб, торпед и авиационного топлива. По сути, это плавучие арсеналы, и если артиллерийские погреба «Принца» защищены суммарной броней дюймов в двадцать, то весь адский набор авианосца  защищен только обшивкой. Любой наш легкий крейсер может с легкостью потопить такой авианосец, причем не особо напрягаясь!
 - Хм… А какова дальность действия их палубной авиации?
 - Ну, мы точно не знаем… Предполагается, что около трехсот миль.
 - Тогда они перетопят все наши корабли издалека, не дав возможности вступить с ними в артиллерийский бой? Правильно?
   В кают-компании вновь повисла напряженная тишина. Видно было, что моряки все же в большинстве своем всерьез опасаются этих неведомых авианосцев Окумии, хотя старательно делают вид, что их линкоры остаются непобедимыми при любых обстоятельствах. Хм… Оригинально и очень по-флотски.
   И вновь настырный мичман влез со своими объяснениями, под недобрыми взглядами старших офицеров.
 - Прошлым летом мы отрабатывали курс боевой подготовки с «Меркурием». И посредники посчитали «Кольерс» потопленным, а «Принц» – тяжело поврежденным.
 - Отчего? Истребители подбили линкор из пулеметов?
 - Не совсем так. – Мичман постарался не заметить иронии. – В последней атаке на «гимли» подвесили специально разработанные учебные торпеды. Было произведено шесть сбросов, три попадания.
 - А как же вся эта ваша броня? Восемь дюймов, мне кажется, даже торпеде многовато?
 - Видите ли, лейтенант… Наши корабли строились для артиллерийского боя. Снаряды и даже бомбы нам не очень страшны. А вот ниже ватерлинии линкор брони не имеет. При атаке торпедами наш корабль будет беспомощной мишенью для вражеских торпедоносцев. Будем надеяться, что в будущей войне, если таковая начнется, у противника не будет подобных машин…

   Этот разговор произошел в кают-компании грозного линкора «Принц Отрантский» год назад, и вот теперь на Армонвайс шло больше шестидесяти этих «тародзим» Островной Империи. Лейтенанту не хотелось даже и думать, что может быть дальше.
   От тяжелых мыслей его оторвал У Тао.
 - Лейтенант, отчего такое похоронное выражение лица?
 - Поручик, как вы думаете, наши линкоры вышли из Армонвайса? Ну, на перехват того десанта, который мы видели с хребта?
- Думаю, да. Флотские, хоть народ и ненадежный, все же не станут отстаиваться в гавани, если враг у ворот.
 - Тогда будем надеяться, что их минует чаша сия… По коням! Едем до заката, затем – пока не устанут лошади.
   И с этими словами лейтенант запрыгнул в седло.
   Маленький отряд рысью пошел на север. Лошадки, хоть и небольшие по сравнению со строевыми конями регулярной кавалерии, все же обладали на редкость высокой выносливостью и трусили вперед, почти не подавая признаков усталости. Егеря и унтер ехали бодро, изредка перебрасываясь короткими фразами, поручик ехал молча, настороженно прислушиваясь к шумам окружающих джунглей.
   За оставшиеся до заката два часа они проехали не менее десяти миль, и обрушившаяся на них темнота ни на минуту не прервала бодрую рысь отряда. Просто все очень внимательно и настороженно всматривались в лежащую перед ними темень, стараясь увидеть возможную опасность раньше, чем она произойдет.
 К полуночи, пройдя почти пятнадцать миль, лошадки начали  подавать явные признаки усталости.
 - Господин лейтенант, привал! Не будем утомлять наших коней – у них еще впереди стомильный марш! – голос У Тао раздался откуда-то сбоку.
   Остановились, начали располагаться на ночлег – когда вдруг со стороны моря раздался робкий прерывающийся звук, напоминающий стрекот швейной машинки. Звук постепенно нарастал, приближался все ближе, пока не стал ясно различимым прерывистым рокотом легкого самолетного мотора.
   Все с настороженным вниманием смотрели вверх, стараясь разглядеть невидимую машину, когда вдруг из облаков прямо на них, планируя, вывалился гидросамолет, из мотора которого назад тянулся целый шлейф огненных искр.
 - Черт, он горит! – лейтенант в замешательстве оглянулся на У Тао.
 - Хотел бы я знать, чей это самолет? – поручик внимательно проследил за  почти уже падающим горящим аэропланом и громко скомандовал своим егерям: - Живо за мной!
   Трое каренов в мгновение ока исчезли в джунглях – как раз по направлению к тому месту, где только что послышался глухой удар, сопровождаемый треском и скрежетом. Гидросамолет упал в джунгли.
   Меррит и Ван Мо остались на дороге, успокаивая испуганных лошадей и гадая, чья машина только что закончила свой воздушный путь.
   Через полчаса из джунглей вывалились егеря, под руки тащившие чье-то обмякшее тело. Поручик шел за ними, руки его были заняты какими-то темными свертками.
   При свете ручных фонарей стало видно, что летчик – кто он был, пилот, штурман или бортстрелок, было непонятно – одет в морскую форму Королевского флота. Свой! Летчик тяжело дышал, он явно был без сознания.
 - Поручик, как вы думаете, откуда он летел?
 - Это был гидросамолет, какие использует наш флот в качестве катапультных разведчиков. Очевидно, с какого-нибудь нашего крейсера, не иначе.
 - А… остальные? – спросил Меррит, страшась услышать ответ, который он уже предугадывал.
- Пилот убит наповал, штурмана нет – наверное, выпрыгнул с парашютом. Этот лежал в кабине бортстрелка, магазины обоих пулеметов пусты. Вообще же от гидросамолета живого места нет – поражаюсь, как они дотянули!
   Летчика уложили на свернутые палатки, вкололи антишоковую сыворотку и влили в глотку несколько ложек рома – поручик считал, что флотских надо лечить именно так.
   Действительно, гость с неба пришел в себя, и первое, что он сделал – начал шарить по поясу, явно в поисках кобуры.
 - Свои, свои! Каренские егеря! – тут же успокоил его У Тао.
 - Кто? Где самолет? – растерянно и довольно тихо спросил летчик.
 - Лежит тут в джунглях, ярдах в восьмистах. Да ты не суетись, расскажи хоть что-нибудь! – Лейтенант решил узнать историю этого странного самолета поподробнее.
 - Кто вы?
 - Тебе же сказали – свои! Лейтенант Меррит, адъютант командира Четвертой гренадерской бригады, поручик У Тао и два его егеря, унтер-офицер шанских стрелков. Устраивает?
 - А, да… Туземная пехота… Слышал.
 - А ты кто?
 - Бортстрелок гидросамолета «зета» с крейсера «Саутберленд», младший унтер-офицер Брок. С бывшего крейсера…
   У Меррита вновь зашевелилось скверное предчувствие, которое возникло у него в момент прохода самолетов Островной Империи.
 - Почему бывшего?
 - Сегодня утром… Получили приказ уничтожить конвой противника на траверзе островов Куоншитай… Вышли два линкора, «Принц» и «Кольерс», наш крейсер и три эсминца… Остальные крейсера пошли на бункеровку в Калембанг – адмирал Фил Нивельс решил отправить их в рейдерство к берегам Окумии…
 - И что дальше?
 - А дальше… Конвой был приманкой… Два часа назад, уже после заката, нас атаковали самолеты… Много самолетов. – Летчик замолчал, сглотнул комок и продолжил: - С носовых и кормовых траверзов одновременно… Первым потопили «Принца Отрантского»… Бомба попала в артиллерийский погреб, наверное… Точно не знаю. Нас командир крейсера отправил в штаб маршала… За десять минут до того, как «Саутберленд» получил свое…Едва катапульта выбросила «зету» – в борт, в районе миделя, попало три торпеды… Хороший был крейсер, да только чертовы инженеры поставили всего восемь зенитных трехдюймовок, сволочи! – И на глазах стрелка показались слезы.
 - А… «Кольерс»… Может, уцелел? – В словах лейтенанта помимо его воли прозвучала почти мистическая надежда на чудо.
 - Когда мы уходили на норд-вест… Где-то минут через десять после старта… Я же стрелок, сижу спиной вперед, лицом назад… «Кольерс» уходил под воду кормой. Они пытались бить по торпедоносцам главным калибром! – и бортстрелок истерически захохотал.
   Флота больше нет. Флота больше нет! Эта чудовищная в своей очевидности мысль поразила Меррита.
   У Тао спросил летчика:
 - Магазины твоих пулеметов пусты. По ком ты стрелял?
- На выходе из пике свалил «тародзиму»… Слишком уж нагло шла на эсминец «Аудаче»… Да только какой в этом смысл? – сказал бортстрелок, но чувствовалось, что в его словах была спокойная гордость солдата, выполнившего свой долг, и горькая радость от того, что хоть одного из убийц своих кораблей ему удалось-таки сбить.
 - Командир экипажа… Кто он?
 - Майор Шеклтон. Лучший пилот эскадрильи… А где он? – И летчик испуганно обвел глазами своих спасителей.
 - Он был хорошим солдатом. Мы похороним его на рассвете. – спокойно ответил ему У Тао. Затем достал флягу, щедро налил в серебряный стаканчик рому, вручил бортстрелку. Тот молча, ни на кого не глядя, выпил, глаза его замутились. Затем, сглотнув комок в горле, сказал:
 - Командир «Саутберленда» приказал передать маршалу, что Армонвайс защищать некому… Пусть отходит с Ируана.
 - Думаю, отход уже начался, хотя, скорее всего, не по воле маршала… Ну да это утром. Сейчас надо поспать, утром закончим дела – и назад!
   После этих слов отряд живо разместился на ночевку, и буквально через несколько минут все, за исключением дежурного, спали без задних ног – сказалась усталость длинного и насыщенного событиями дня.


- Але, гараж! Кино кончилось, ты что, задрых? – голос Алеси вернул его к реальности.
 - Ну, зая, че то приснилось жутковатое. Ну, и кто победил?
 - Откуда я знаю? Фильм оборвали на том месте, когда война еще только начинается. Но я так понимаю, что победят американцы – они такие хорошенькие! А  японцы – чудовища, бомбили госпиталь! Ты представляешь? Вот уроды! А главный ихний – такой мерзкий старикашка, типичный маньяк по малолеткам. И вообще. А американцы благородные такие. Аж жутко. Двое там любили одну барышню, так тот, которого любила она – он погиб, его японцы застрелили. И тогда второй – ну, тот, которого она не любила – женился на ней. С ребенком! Я прям навзрыд плакала. Ты что, не слышал?
 - Да они голубые все там, в кино, так что ты особо не западай. Ну что, пошли? – с этими словами Жук поднялся с кресла, подал руку Алесе и не спеша пошел к выходу, слившись с массой остальных любителей кино.
 - У меня старики поехали в гости в Самохваловичи, к дядьке – он завтра кабанчика колет. Поехали ко мне? – С некоторой долей неуверенности спросила Алеся.
 - Конечно! Заедем в ночник, возьмем чего поприкольней, устроим ужин при свечах… Почему нет? – Жук был щедр, как никогда. От сахарного стольника оставалось еще тысяч восемьдесят, так что денег хватало.
   Заехали в «Престон», где бывали довольно редко – это был магазин для богатых, цены были чуть повыше, чем обычно, зато выбор – как в лучших московских и ленинградских супермаркетах.
 - Ну, заяц, выбирай. Что будем пить?
 - Так ты ж обычно водку?
 - Это обычно. Дай-ка осмотрюсь…
   Жук подошел к километровой, наверное, полке с алкогольными напитками, и тут его глаз остановился на литровой бутылке «капитанского» джина, если верить этикетке, разлитого в благородной морской столице Уэльса – Ньюпорте.
 - Вот оно, самое то!
 - Сашка, ты что, сдурел? Двадцать тысяч! Четыре бутылки водки можно купить!
   Не обращая внимания на стенания подруги, Жук положил в корзинку две бутылки местного шампанского (как говорили знатоки, совсем неплохого), пару пакетов каких-то полуфабрикатов (отбивных, кажется) и здоровенный ананас. На этом его представление о шикарной жизни закончилось, и они пошли к кассе.
 - Ну Сашка, ты даешь! – только и могла выдохнуть Алеся.
   Но Жук почему-то в глубине души понимал, что его траты скоро совсем перестанут иметь значение. Ведь флота больше нет…
   



   Первое, что они сделали на рассвете – вытащили из разрушенной кабины гидросамолета тело командира и похоронили его недалеко от места падения  крылатой машины, поставив вместо надгробия на скромный холмик покореженный винт. Бортстрелок, чувствуя себя как бы ближайшим родственником майора, взял в свою сумку его документы, награды, личные вещи и повесил на пояс кобуру с десятизарядным «стеном» своего командира.
   Трижды джунгли огласил залп карабинов.
 - Покойся с миром! – Лейтенант, будучи единоверцем майора, прочитал про себя заупокойную молитву и перекрестился, ему вторил унтер-офицер Брок.
   Когда они вышли на дорогу, У Тао сказал лейтенанту:
 - Господин лейтенант, надо уходить на юг. Боюсь, как бы уже не было поздно…
 - Да, безусловно. Брок, вы сядете на свободную лошадь, пулемет выбросьте к чертовой матери. 
   У Тао осторожно взял Меррита под локоть и негромко сказал:
 - Господин лейтенант, пулемет я возьму себе. Моя лошадка выдержит десять лишних килограммов, по вьюкам егерей распределим пулеметные ленты. Сейчас нам не стоит снижать огневую мощь отряда.
 - Да, действительно. Черт его знает, что будет впереди. Перевьючьте груз!
   Через десять минут все было готово, и отряд резвой рысью пошел на юг. Щедро накормленные золотистой кумизой и напоенные водой из лиан, лошадки бодро бежали по дороге, топот их копыт безотчетно радовал солдат.
   До обеда они прошли миль двадцать, когда поручик вдруг резко осадил своего пегого конька и поднял руку. Все остальные немедленно натянули поводья.
 - Господин лейтенант, впереди засада!
 - Почему вы так думаете?
 - Я не думаю. Я чувствую. Милях в полутора впереди, почти в том самом месте, где мы вышли из джунглей.
 - Но… Как вы определили?
 - Птицы. Обычно их не видно, а тут они большой стаей кружатся над одним местом. Посмотрите в ваш бинокль.
   Меррит поднял к глазам тяжелый армейский бинокль. Действительно, в полутора-двух милях впереди над пальмами взад-вперед носилось десятка два ярких разноцветных пятнышек.
- И что будем делать?
 - Предупрежден – значит, вооружен. Это не горцы – те бы не вспугнули птиц. Может быть, экипаж какого-нибудь еще одного разбившегося самолета, может, заблудившаяся диверсионная группа. В общем, не уроженцы этих мест, чужаки. Я пойду вперед, когда зайду за поворот – вы джунглями попытайтесь зайти в тыл этим неизвестным. Может, это наши? Во всяком случае, им не стоит пока знать, сколько нас.
 - Хорошо. Тогда – вперед!
   Проехав еще милю, поручик спешился и, укрепив на своем седле пулемет, пешком отправился вперед, остальной отряд углубился в джунгли, окружая место предполагаемой засады.
   Шли через джунгли настороженно, стараясь не шуметь, предупредительно раздвигая перед лошадьми могущие захрустеть засохшие ветви кустарника. Меррит сжимал в руке свой «энсфилд», карены и Ван Мо поставили свои карабины на боевой взвод. Брока, как человека бесполезного в сухопутном бою, поставили охранять с тыла лошадей.
   Вдруг впереди раздался выстрел. Кони шарахнулись, карены вскинули карабины. Но больше выстрелов не последовало. Меррит терялся в догадках, когда из кустов квелы навстречу  им вывалился поручик.
 - Как я и думал. Экипаж разведывательного самолета. Их машина выработала горючее над джунглями, вынужденная посадка.
 - Чей самолет?
 - Островной империи.
 - А… где они?
 - А куда они денутся? Сидят возле обломков своего аэроплана. Они джунглей боятся гораздо больше, чем нас. Горожане… - в последних словах У Тао проскользнула нотка презрения к людям, не умеющим и не желающим бороться с враждебным окружением.
   Через несколько минут отряд был у поврежденного падением двухмоторного разведывательного самолета Окумии. Там же их покорно ждал экипаж – четверо совсем молоденьких офицеров, сидящих на корточках под правой плоскостью.
   При появлении Меррита все четверо вскочили, как на пружинах. Самый старший из летчиков, очевидно, командир, доложил, отдав честь и немного заикаясь и путаясь в словах  (от волнения или от страха, Меррит так и не понял):
 - Господин второй лейтенант, командир экипажа старший лейтенант Ли Сан. И мой экипаж. Мы сдаемся в плен.
 - Где ваше оружие? Ну, личные пистолеты? Или вам не выдают?
 - Выдают. Вылет был внеплановый, оставили пистолеты на базе – не было времени искать ключи от оружейного хранилища. А тут такое дело…
 - Что вы знаете об обстановке? Ваша искренность подарит вам жизнь.
 - Мы действовали в интересах флота. Утром командир эскадрильи приказал вылететь к островам Куоншитай, уточнить и доразведать цели.
 - Какие цели?
 - Ну, мы же вчера… Мы вчера потопили три крупных надводных цели, сегодня ваши эсминцы заняты спасением оставшихся в живых. Мы должны были сообщить на «Секай» состав спасательного отряда.
- Чтобы добить? – это были слова бортстрелка. Он неожиданно появился из джунглей и держал в руках пулемет, направленный на экипаж, из приемника свисала лента.
   Пленные мгновенно побледнели. Ли Сан пробормотал:
 - Мы… мы просто выполняем приказ… Как и  вы. Мы просто солдаты, нам приказали – мы выполняем…
 - Унтер, опустите пулемет – спокойным голосом сказал поручик, затем, видя, что Брок не торопится выполнить приказ – резким движением выдернул тяжелый «брен» из его рук. И продолжил, как ни в чем ни бывало: - Займите свое место в строю.
   Брок сначала резко вскинул голову, но, встретившись взглядом с поручиком,  послушно встал к лошадям.
 - Господин второй лейтенант, вы же не убьете нас? – в голосе командира экипажа слышался откровенный страх.
   Не ответив ему, Меррит кивком головы отозвал У  Тао в сторону.
 - Ну что будем с ними делать, поручик?
 - Ничего. У них есть продукты, место для ночлега. Рано или поздно их найдут.
 - А если они сообщат о нас?
 - Я не закончил. Найдут их не раньше, чем дня через три-четыре. Найти самолет в джунглях – дело довольно затруднительное. Тем более они сбились с маршрута, и о том, что они здесь, никто не знает.
 - А… дорога? Если те, кто их ищут, ее найдут?
 - Значит, такова судьба.
 - Может, все же отправим их… к капитану Лон Нолу?
 - Вы сможете это сделать? – вопрос был прямой, и отвечать лейтенанту пришлось прямо. Он замолчал, потом с трудом выдавил:
 - Нет. – И затем, уже более уверенно, добавил: - Все четверо младше меня. И у них даже нет оружия.
 - Вот именно. Солдат убивает солдата в бою. И нельзя сравнивать этих мальчишек с убийцей, которого мы повесили в Кучинге. Этим мы оставим жизнь – может быть, тогда наш путь будет более благоприятным.
 - Решено. Оставим их здесь!
   Офицеры вышли из тени носового блистера и застали довольно странную картину – пилоты лихорадочно снимали свои ботинки, а староста и карены, уже босые, нетерпеливо поторапливали экипаж разведчика.
 - В чем дело, Ван Мо? – поручик произнес это своим обычным бесстрастным голосом, но карены мгновенно замерли и потупили взгляды.
 - Мы попросили… попросили господ офицеров обменяться обувью.
 - Попросили? Старший лейтенант, в чем дело?
 - Ваши солдаты велели нам отдать им наши ботинки. Взамен они дают нам свои… господин лейтенант.
 - Поручик. В туземной пехоте нет лейтенантов.
 - Извините, господин поручик.
 - И вы согласились?
   На губах командира экипажа появилась кривая ухмылка.
 - А что бы вы сделали на моем месте?
 - Все что угодно. Только не унижался бы перед нижними чинами! Цзин Вей, Тун Лао! По прибытию в батальон – десять суток гауптвахты! Мародеры!
   Карены и Ван Мо принялись лихорадочно обуваться в свои порядком разбитые сапоги, пряча взгляды от своего офицера.
 - Господа офицеры, мы не можем вас взять с собой, так что плен для вас отменяется! – Меррит думал, что эти слова вызовут радость у летчиков, и с немалым удивлением увидел, как вновь смертельно побледнели все четверо. Командир экипажа пробормотал:
 - Вы нас… расстреляете?
 - Нет. Дадите слово офицера, что в ближайшие трое суток просидите в своем самолете, не привлекая ничьего внимания. Взамен мы оставляем вас здесь целыми и невредимыми.
   Летчики, казалось, не могли поверить своему счастью. Затем самый младший из них, в погонах сублейтенанта, сказал:
 - Наши матери будут молиться за вас, господин лейтенант! И за вас, господин поручик!
   Через несколько минут маленький отряд двинулся по джунглям строго на запад, чтобы через пятьсот ярдов выйти на свою дорогу…
 

   Наконец-то утром появилось солнце! Жук сладко посапывал в широкой кровати родителей Алеси, когда не очень яркий, но все же солнечный луч попал на его лицо. Он проснулся. Алеся лежала рядом, теплая, ласковая и нежная. Все было на удивление великолепно!
   «Вот бестолочь библиотекарша! Оставить такой чудный мир, чтобы ввязаться в сомнительную войну, причем непонятно, кто в ней выиграет! Это ж надо малохольным быть насмерть!» Примерно такие мысли овладели Жуком в это утро, и не удивительно – Алеся ночью была просто сказочно хороша, да и ужин удался на славу. Жук вообще-то не любил ананасов (как он говорил своей барышне; на самом деле до вчерашнего вечера он их вообще не ел), но с шампанским они были великолепны.
   И тут его взгляд наткнулся на полупустую бутылку «капитанского» джина, и вся утренняя эйфория мгновенно испарилась. Как мог он забыть, что флота больше нет!
   «Жить здесь или там – значит, умереть там или здесь». Вот сволочь очкастая! Ладно, хорошо бы пожрать чего-нибудь.
   Жук несильно толкнул в бок свою даму:
 - Але, служба! Вставай, корми своего мужчину!
   Алеся открыла глаза, улыбнулась, затем живо вскочила, задрапировалась в халатик и полетела на кухню. Отличная дисциплина, сам себя похвалил Жук. А кто ж, как не он, воспитал бойца?
   С аппетитом позавтракали, Жук отвез барышню на службу, сам же порулил к Вовику – велено было быть к десяти, так лучше не опаздывать. Хуже нет, когда
один уже на месте, второй в пути, а третий еще сны досматривает!
 - Ага, прибыл! Отлично, садись, сейчас и Чешир припрется. Кофе будешь?
 - Наливай, если с молоком. – Жук не любил черный.
   Не спеша они выпили по чашке кофе, когда в прихожей требовательно зазвонил звонок.
 - Ну вот, все и в сборе, – констатировал Вовик.
   Когда Жук и Чешир уселись на диван, технический директор изложил программу кидняка.
- Значит, так. Ты, Чешир, будешь Владимир Семенович, зам по строительству. Я буду Николай Петрович, снабженец. Ты, Жук, Александр Трифонович, типа спец по трубам. Веня позвонит через минут десять, скажет, как твоя должность называется, и скажет, когда к фирме этой подъезжать. Если они захотят позвонить в Лунинец – вот наши телефоны, там девка Венина сидит, подтвердит, что руководство в столице. Главное – не перепутайте имен, а то сгорим, как шведы под Полтавой!
 - Прям как Твардовский! – не утерпел Жук.
 - Кто? – Вовик был не силен в советской литературе.
 - Ну поэт такой был, Твардовский Александр Трифонович. «Теркина» написал.
 - Ты смотри, не ляпни, что ты поэт этот, может, они его фотку видели!
 - Он умер.
 - Тогда ладно. А вот и Веня!
   Действительно, в прихожей раздался телефонный звонок. Вовик минут пять поговорил со своим неведомым абонентом, затем вошел в зал и сказал решительно:
 - Все, едем. Ты, Жук, зам по ремонту.
 - А не молодые мы для начальства РСУ, а? – Чешир недоверчиво поглядел на Вовика.
 - А с нами дед один будет, он типа и есть начальник РСУ, а мы при нем типа шестерки. Все как в жизни!
 - Дед Венин?
 - А то! Не мой же! Ну, не дед в смысле родственник, а из его сторожей, что в будке, ну, помнишь, где ту чувиху из Могилева драли, сидят. Да ты его должен помнить! Ладно, уже опаздываем, погнали!
   По пути захватили сторожа (он по случаю кидняка был при параде, даже галстук свой итальянский ему Веня повязал) и направились в офис «Пилата».
   Развод прошел как по нотам – не зря ж они наизусть учили данные всех этих чертовых труб. Жук все порывался доказать, что у других фирм товар и подешевле, и получше,  Чешир его отговаривал, Вовик хранил маску незаинтересованного взяточника, дед молчал и солидно покашливал. За полчаса уломали чертовых евреев на двадцать тонн труб требуемых размеров, оставшиеся полдня занимались нормальной работой – выписывали накладные, счета, искали транспорт, следили за погрузкой – в общем, настолько вошли в роль, что даже стали забывать, что целью всей этой деятельности было попросту кинуть доверчивых пилатовцев на десятку зелени.
   К пяти часам, когда зафрахтованный «МАЗ», загруженный ворованными трубами, стоял на складе Вени очкастого, Жук сказал Вовику:
 - А теперь – самое главное. Кидание кидальщиков!
 - Да ну, не может такого быть! Что Веня, сукой окажется, что ли?
 - А посмотрим.
   Веня оказался сукой. Вернее, объявил, что налика сейчас на кассе нет, будет дня через три, он им позвонит. На что Чешир довольно флегматично произнес:
 - Так через три дня и товар заберете. Накладные у нас, сейчас предъявим водиле, что мы хозяева груза, и попрем его в натуре в Лунинец. И настоящее РСУ за него не треху – пятерку отвалит, потому как вдвое дешевле, чем на базаре. Идет такой расклад?
   Такой расклад Веню ни в коем случае не устраивал, и, поломавшись для виду, он вынес им пачку довольно старых двадцати- и десятидолларовых купюр.
- Здесь таки две тысячи восемьсот. Больше нет, мамой клянусь! Ну, вы ж меня ж знаете, шо вы думаете, я вас на двести долларов стал бы ломать, или как? Отдам, когда будут, в ближайшее же время, честное слово! Или вы мне не верите, или как?
   Пришлось поверить. Получалось по девятьсот с хвостиком, хвостик решили пропить. Ликование в «Опеле» достигло апогея, когда выяснилось, что Веня по близорукости своей вместо одной из десяток положил сотку – так что развел он их (а может, и впрямь отдаст? – высказал Чешир крамольную мысль; коллеги только замахали на него руками) всего на сто десять баксов, что было вполне терпимо.
   Завалились в «Патио Пиццу», срубили по «маргарите», задушили бутылочку «кьянти». Не понравилось. Официантки какие-то гордые, музыки нет, а всего-то и кайфа – что итальянец хозяин и пиццу в печи на дровах готовят. Место для снобов, деловым пацанам тут не с руки!
   Поехали в «Раковский бровар». Пиво было отличным, порции свиных ножек с капустой – огромными, вот только не было стриптиза. Не понравилось. Какой же праздник без голых девок!
   Дальше мнения разделились. Чешир предлагал снять девок в ближайшем кабаке, снять квартиру на сутки, затариться водкой и закуской и догуливать там. Вовик грудью стоял за «шайбу» – там и стриптиз, и каждая четвертая рюмка бесплатно, и по морде отоварят при желании как за здрасьте.
   Жуку же праздник, откровенно говоря, несколько поднадоел. Ну поедем еще куда-нибудь, ну выпьем, ну подеремся. Девок зафрахтуем – это без проблем, они сразу чувствуют денежных пацанов. Да вот только зачем? И бешено вдруг захотелось ему уйти от всего этого угара, почувствовать на лице дыхание свежего ветра с океана… И надо в конце концов поторопиться – ведь флота больше нет…


   Вышли на дорогу. Солнце было в зените, но огромные мохнатые листья пальм надежно защищали маленький отряд от его палящих лучей. Действительно, вряд ли с самолета можно найти эту дорогу – слишком узка, пальмы, растущие на противоположных обочинах, вверху легко смыкают свои кроны. Двигаться по этому туннелю, продуваемому ветром с океана, было очень легко и необременительно.
   И отряд бодро отправился в путь. Первые мили проехали играючи, карены даже запели вполголоса какую-то свою песенку.
 - Поручик, как вы думаете, сколько пройдем до заката?
 - Не менее двадцати пяти миль. Через  сутки с небольшим должны быть в Лагише, оттуда до Корасона – пятьдесят миль. Еще полтора дня – и мы у цели.
   Что-то в голосе поручика насторожило Меррита.
 - Вы что-то недоговариваете, У Тао.
 - Да, недоговариваю. У нас нет этих трех дней.
 - То есть… Как нет?
 - Думаю, вчера было сражение. Мы его проиграли. Сейчас войска отступают на Шортланд, завтра к утру передовые колонны будут в Пейракане. В самом лучшем случае мы застанем в Корасоне арьергарды, и пока вы добьетесь, чтобы о вас доложили маршалу – войска втянутся в мангровые заросли Торренского леса, и если Аун Бон не дурак – а он не дурак – то враг просто расстреляет колонны отступающих войск корабельной артиллерией. Ведь в мангровых лесах даже разбежаться с дороги невозможно. Надо застать армию на северном берегу Толосы.
 - Так что же делать?
 - Не знаю. Пока.
 - То есть будем ехать…
 - Будем ехать, пока не появится лучшее решение.  Мы же оставили жизни этим мальчишкам-летчикам! Значит, судьба должна нас вознаградить.
   Иногда Меррит не знал, смеяться ли ему со слов маленького карена или плакать – как сейчас. Судьба! Как же, держи карман шире!
   Прошло несколько часов, и лошади, и люди утомились, поэтому лейтенант решил дать отряду получасовой отдых.
   Расположились прямо на дороге, не спеша приготовили хасир (Меррит уже привык к нему и даже обещал себе научить жену готовить это забавное блюдо), покормили лошадей.
   Меррит решил лично напоить своего коня, и пока тот пил – старательно, как учил его поручик, почистил своего иноходца. Похлопал по крупу, погладил по морде. Лошадь в ответ лизнула его руку своим шершавым языком, и Меррит посчитал нужным угостить ее сахаром. Вкусно хрустнув куском рафинада, лошадь Меррита благодарно посмотрела ему в глаза и еще раз лизнула руку.  В душе у лейтенанта шевельнулось какое-то до сих пор незнакомое теплое чувство, но он постарался не показывать это солдатам. 
   После обеда поручик заставил егерей, Ван Мо и Брока почистить оружие.
 - Мы в тропиках. При нашей влажности карабин, если его не смазывать, ржавеет в три дня. А зачем смазывать, не чистя? Брок, вы ведь пулеметчик?
 - Да, господин поручик.
 - В туземной пехоте говорят «мой поручик».
 - Да, мой поручик!
 - Тогда займитесь «бреном». Вы ведь умеете ухаживать за пулеметом?
   В ответ бортстрелок только ухмыльнулся. Взяв в руки тяжелый пулемет, он вдруг в мгновение ока (никто даже не заметил, как) разобрал его на части, разложил их на плитах дороги и посмотрел на поручика.
 - Да, я умею ухаживать за пулеметом!
 - Отлично, тогда будете нашим пулеметчиком. Вы ведь ничего не имеете против пехоты?
 - Ну… На крейсере говорили, что пехота моется раз в год и спит в своем обмундировании…
 - Тогда вам придется научится мыться раз в год и спать в своем обмундировании – только и всего!
   Егеря чуть заметно улыбнулись.
   Через полчаса, когда кони отдохнули и оружие было вычищено, отряд двинулся на юг. 
   Лейтенант все чаще смотрел налево. Вместо высоких пальм к дороге подступали странные деревья на сотнях маленьких стволов, пониже, чем пальмы, но с еще более раскидистыми кронами.
 - Поручик, что это за деревья?
 -А это начинаются мангровые леса. Пройти по ним к океану практически невозможно, почва под ними – это соленое болото.
 - Ого! То есть с левого фланга мы теперь надежно защищены?
- Думаю, да. А с правого…
   Пулеметная очередь не дала поручику договорить. Стреляли спереди, к счастью, неприцельно – очередь прошла ярда на три выше, сбривая листья и ветви.
 - К бою! – скомандовал лейтенант, но и без его команды все живо соскочили с коней и схватились за оружие, одновременно немилосердными пинками направляя лошадей под своды спасительного леса.
   Пока лейтенант отгонял в джунгли свою лошадь, пока досылал патрон в патронник своего «энсфилда» – карены и У Тао уже бегло стреляли вперед, туда, откуда пришла эта неожиданная очередь.
   Зарокотал «брен» - это летчик залег со своим пулеметом прямо на дорогу и открыл огонь. От смертоносной машины веером, звеня и подпрыгивая на каменных плитах, полетели стреляные гильзы, золотясь в лучах полуденного солнца.
   Еще не видя противника, Меррит выстрелил, затем различил впереди, ярдах в пятистах, отряд людей человек в сорок; они тоже стреляли, стоя и с колен, некоторые лежа -  причем довольно бегло. Но тут Брок взял правильный прицел, и дымный трассер его очереди впился в гущу вражеского отряда.
   Хлестко били карабины егерей. И тут Меррит увидел, что Ван Мо лежит на дороге навзничь. «Убит!»
   На таком расстоянии пистолет лейтенанта был бесполезен, и Меррит, согнувшись, подбежал к шану, чтобы взять его карабин. Вытащив оружие из-под тела и на мгновение удивившись, что нигде нет крови – Меррит присоединился к залпам своего отряда.
   Брок в самом деле был хорошим пулеметчиком, а егеря – и в самом деле мастерами стрельбы из карабина, потому что уже через три минуты половина вражеского отряда  неподвижно лежала на плитах дороги, а вторая, вяло огрызаясь огнем, бежала в джунгли.
   Меррит скомандовал:
 - Прекратить огонь!
   Стрельба стихла, и тут У Тао с неуловимой иронией в голосе сказал:
 - Вставайте, староста. Мы победили.
   К немалому изумлению Меррита, бывший староста, неловко кряхтя, встал и, одернув куртку, сказал:
 - Пятнадцать лет не слышал пулеметной стрельбы. Малость растерялся…
   Меррит удивился – никто не сказал старосте обидных слов. Егеря были вообще от природы сдержанны, а Броку Ван Мо казался таким глубоким стариком, что тащить его в бой, с точки зрения бортстрелка, вообще было форменным безумием. Хорошо, когда тебе девятнадцать лет!
   Сев на коней, они быстро приблизились к месту побоища.
   Это были горные стрелки врага. Но боже, как же они были измучены! Щеки трупов ввалились, под расстегнутыми куртками виднелись ребра, обтянутые тонкой кожей. Казалось, этих солдат пытали голодом и марш-бросками как минимум две недели.
 - Это Пятый полк. – И У Тао указал на шеврон одного из трупов.
 - Полк вашего родственника?
 - Двоюродного брата. Он у них командует ротой.
   У Тао говорил это своим обычным бесстрастным голосом, но Меррит понял, какую душевную муку переживает маленький карен, разглядывая убитых горных стрелков, страшась увидеть в скоплении мертвых тел родную кровь.
 - Господин лейтенант, тут живой! Офицер!
   И Меррит увидел, как вдруг непроизвольно вздрогнул У Тао. Но через мгновение взял себя в руки и спросил у Брока:
 - Кто он по званию, унтер?
 - Старший лейтенант!
   После этих слов У Тао побледнел. Вдвоем с Мерритом они подошли к раненому.
   Старший лейтенант лежал чуть поодаль от основной массы тел. У него были перебиты ноги – в тот момент, когда он, очевидно, понял, что напали не на тех, и пытался уйти в джунгли. Он был в сознании и чуть насмешливо смотрел на группу противника, которая оказалась не по зубам его роте.
   Меррит увидел, как еще больше побледнел У Тао, как непроизвольно дрогнули мускулы его лица.
   Раненый приподнялся на локте, вгляделся в приближающихся офицеров и сказал:
 - Здравствуй, У Тао.
 - Здравствуй, Вэнь Ли.
 - Как твой отец? Мать? Все ли у вас благополучно?
 - Спасибо, все хорошо. Как твои? Все ли живы? Хорош ли урожай?
 - Да, спасибо. Все хорошо.
 - Как твой мальчик?
 - Растет. Жена не нарадуется.
   На мгновение они замолчали, затем У Тао произнес негромким голосом:
 - Мне жаль, что так получилось, брат.
 - Мне тоже жаль, брат. Ты дашь мне пистолет? Через полчаса я истеку кровью, а это плохая смерть для мужчины.
 - Конечно, дам.
 - Спасибо. И один патрон.
 - Да, конечно.
 - Напиши моим.
 - Да, конечно. Прощай, Вэнь Ли.
 - Прощай, брат. Постарайся остаться в живых.
   У Тао протянул офицеру горных стрелков свой «стэн». Тот спокойно взвел курок, передернул затвор и совершенно буднично, как будто делал это уже тысячу раз, выстрелил себе в голову.
   У Тао взял из остывающей руки пистолет, засунул в кобуру, затем бережно сложил руки офицера на груди, почти нежно закрыл его глаза. Карены стояли рядом и молча сопереживали своему поручику.
   Меррит тоже молчал. Что он мог сказать? Империи сражаются, а люди умирают. И прихотливая судьба распорядилась так, что люди одной крови воюют по разные стороны линии фронта. И что может поделать с этим простой истиной пехотный лейтенант, будь он трижды гуманист? Смерть не выбирает, и с этим на войне приходится считаться постоянно. Вот только почему это случается с его группой, с его поручиком – отличным офицером и настоящим солдатом? Бог, конечно, любит пехоту, но что-то уж очень странной любовью.
   Лейтенант оторвался от тяжких мыслей и спросил У Тао:
- Мы похороним его, поручик?
 - У нас нет времени, господин лейтенант.
 - Но это же ваш брат!
   У Тао посмотрел на Меррита, и в глубине глаз каренского поручика лейтенант увидел целое озеро горя.
 - Я это знаю. Но, боюсь, у нас уже нет времени ни на что. Их полк недалеко, они слышали стрельбу. Скоро здесь будет много горных стрелков. Очень много. Слишком много для нас шестерых. И нам не уйти от них.
 - Что же делать?
 - Не уйти всем. Видите, вон там, впереди?
 - Что?
 - Дорога-веревка. Между стволами натянут канат, он идет вверх и в глубину джунглей, видите?
 - Да, канат вижу. Ну и что?
 - Вы и Тун Лао пойдете по ней в сторону гор. До горы Хедив миль двадцать, к утру доберетесь. Оттуда до шоссе на участке между Шортландом и Пейраканом рукой подать – всего лишь спуститься на равнину. Там, если не застанете армию, постарайтесь найти какую-нибудь машину – и в Пейракан. Если все будет успешно – застанете армию между Пейраканом и Корасоном.
 - А вы?
 - А я с Цзин Веем, Броком и старостой пойду в джунгли милях в двух впереди, причем постараюсь, чтобы горные стрелки видели, где мы свернем в лес. Придется застрелить лошадей.
 - Застрелить лошадей? Зачем? – Меррит почувствовал привкус железа во рту.
 - Чтобы они видели, где именно мы вошли в джунгли.
 - Но ведь вас будут искать?
 - Несомненно. Надеюсь, что найдут. Нас, а не вас. И, господин лейтенант, отправляйтесь немедленно. Времени уже нет. Не забудьте за собой рубить канат – хотя бы пролетов пять-шесть.
   Меррит, потрясенный, не мог сказать ничего почти минуту. Затем постарался взять себя в руки и пробормотал, стараясь скрыть предательскую дрожь в голосе:
 - Ну что ж… Прощайте, поручик!
 - Не «прощайте». До свиданья. Встретимся в Келебрате – это деревня у подножья Хедива. Завтра утром! Тун Лао, ты пойдешь с господином лейтенантом. Я доверяю тебе!
 - Спасибо, мой поручик! Если что-нибудь случится, вы скажете моему отцу?
 - Да. Все, отправляйтесь!
   И У Тао демонстративно отвернулся к своей лошади, быстро и ловко освобождая ее от поклажи, которую теперь им придется нести на своих плечах.
   Лейтенант снял с крупа своего коня вьюк, перекинул его через плечо – и на мгновение застыл. Лошадь плакала! Из черных глаз шанского конька текли крупные прозрачные слезы.
   Меррит отвернулся, не в силах видеть это. Затем обнял теплую доверчивую морду, поцеловал в лоб своего верного иноходца и, не оборачиваясь, двинулся к странной канатной дороге. За ним зашагал Тун Лао, и вскоре они углубились в джунгли…


Часть третья

   Звонок телефона ревел набатом. Вот черт, кто это трезвонит в шесть (шесть!) часов утра! Убить гада мало!
   Но трубку все же снял. Лучше бы он этого не делал!
- Саша, ты? А ты знаешь, что Андрея арестовали?! Сегодня утром, в пять часов! Говорила же ему, не связывайся ты с этими мерзавцами! Ты слышишь меня?! Алло? Слышишь?! – это был голос матери Чешира, почтенной матроны, винившей во всех бедах своего чада скверное окружение. Знала бы старуха, как ее сынишка лихо и с удовольствием нарушал закон! Так ведь не объяснишь. Ты в ее глазах конченый подонок, сбивший единственного сынка с верного пути, просто исчадье ада какое-то!
 - Да, слышу, тетя Вера.
 - Иди немедленно в Ленинский РОВД, пиши явку с повинной! Или я сама все напишу! Ты с твоим Вовиком подбили Андрея на эти гадости с кофе, вы виноваты, вы и отвечайте!
 - Хорошо, хорошо. Уже одеваюсь.
   В общем, едва удалось положить трубку. Положение действительно скверное. Пока не было этого клоуна – хозяина кофе, безжалостного кинутого полгода назад – все было тихо-мирно, уголовное дело потихоньку спускали на тормозах, Чешир даже дома стал жить. Принесла нелегкая этого чертова лабуса! Однозначно прислал денег, следствие разгорелось, как непотушенный костер, и сейчас Чеширу светит нормальный срок – он, надеясь, что лабус в наших  переплетах быстро запутается и соскочит, выступил подставным директором фальшивой фирмы под своим собственным (!) именем. Ну не лох ли? Идиот! Лень ему было паспорт фальшивый делать, пожалел шестьдесят долларов. Теперь будет пять лет жалеть об этом, да поздно!
   Позвонил Вовику. Тот тоже долго не поднимал, потом сонный голос пробормотал на той стороне провода:
 - Але?
 - Вован, ты?
 - Ну. Че случилось?
 - Случилось. Чешира замели. По тому делу с литовским кофе. Утром взяли, Ленинский РОВД.
 - Вот блин! Говорили же ему, козлу!
 - Теперь поздно об этом говорить. Надо что-то делать.
 - А че? Бабки у него есть, пусть сам откупается!
 - У него мало. Надо бы скинутся.
 - Ну ты и плати, если хочешь. Я в том деле не получил ни копья, ты, кстати, тоже. За что ж рубиться?
 - Ну… товарищ он наш.
 - Короче, приезжай. Будем думать. Чапаи, блин…
   Через полчаса он был у Вовика. Тот, бормоча про себя ругательства, быстро оделся, кинул коротко :
 - Поехали!
   Поехали к адвокату, к которому всегда обращались в трудные моменты. Драл Моисей Соломонович изрядно, но всегда мог подсказать, кому дать и сколько – и вопрос решался ко взаимному удовлетворению.
- Моисей Соломонович, вы уж извините, что в такую рань… Товарищ наш погорел. Полгода назад, если помните, взяли мы у лабусов одних контейнер с кофе, толкнули на Жданах – так с нами и не рассчитались! Короче, бабок мы за этот кофе не получили, когда лабусы заяву писали – мы им все объяснили.
- Ну и что вы от меня хотите, молодые люди?
 - Подскажите, кому там и сколько дать, чтобы Чешира нашего выкупить.
 - Не тот случай, мальчики. Ваш Андрей Чешко проходит не по мошенничеству – это, в общем-то, доказать проблематично. Он идет за подделку документов. При том, что подделал печать государственной базы «Бакалея», гербовую. А это сейчас в нашей стране похуже убийства, да.
 - Так че, ничего сделать нельзя?
 - Практически ничего. Разве только вооруженный налет на РОВД?
   С болью сердечной отдали чертову адвокату пятьдесят долларов, угрюмо сели в машину.
 - Ну и че будем делать? В натуре РОВД штурмом брать?
 - Ну ты Жук и дурень! Чешир влетел по собственной глупости, чего нам-то кипешить? Тем более мы никаких бумаг не подписывали, лабусы нас не видели. Че нам-то расстраиваться?
 - Тебе сейчас куда?
 - Не думал пока. А что?
 - А то, что мне в другую сторону. Вылазь из машины!
 - Да ладно, больно надо… Тоже мне, Чингачгук, друг апачей…
   Вовик нехотя вылез из машины, и Жук тотчас рванул с места. Он не знал, куда собрался ехать, но за рулем спокойней думалось, да и отвлекала машина от тяжелых дум. Ну надо же было дураку Чеширу жить дома! Снял бы хату и перегужевался бы годик, а там, глядишь, все бы и улеглось! Вот нет в жизни счастья! И Вовик, сука, сразу же соскочил! Ну не урод ли? А ведь сколько тусовались вместе, пили, девок снимали! Друзья, не разлей водой! А как настал черный час – «я не я и лошадь не моя». Сука.
   И как надоело Жуку все это дело с сомнительными аферами и левыми коммерческими сделками, кто бы знал! Да вот только с нормальной работой ему что-то не очень везло. Да и лень было, откровенно говоря, каждый день к восьми тянутся на постылую службу. И получать за нее жалкие копейки – потому что человек без образования только на мизер сейчас и может рассчитывать. Чай, не советские времена.
   После армии у Жука еще были какие-то мечты и надежды – устроится на хорошую работу, солидно получать, завести семью, детишек. В общем, хотелось нормальной человеческой жизни, как у всех. Да завертелась лихая компания вокруг, тем более – сразу ломанули пару-тройку изрядных сумм, куплен был старик  «Опель», обмундировался бывший солдатик саперного батальона по высшему классу. Казалось, удача будет вечной, и заводские проходные обойдутся без него.
   Да только потом удача отвернулась от Жука.  Конечно, на более-менее безбедную жизнь хватало, да только все противнее на душе становилось от такой работы – мелкоуголовные забавы ровной дорогой вели на скамью подсудимых, и осталось ему до нее, как сейчас понимал Жук, всего один шажок. И, похоже, этот шаг он уже сделал.
А ведь флота уже нет…


   Меррит понял, зачем была проложена эта странная дорога-веревка. Земля под ногами была вся пропитана рыжей вонючей водой, фонтанчики зловонной жижи постоянно взлетали из-под сапог. И если идти, держась за канат – нагрузка на ноги будет меньше, двигаться будет проще. Если же отпустить спасительную веревку – болото мгновенно начинает затягивать неосторожного путника. То есть идти, конечно, можно и без каната – да только недалеко. Как только твоя скорость упадет – ты неизбежно начнешь с каждым шагом все глубже и глубже увязать в гибельной трясине, пока окончательно не останешься в ее власти. 
   Прошли первый прогон, лейтенант старательно обрубил канат тяжелым мачете. И так еще семь или восемь раз, пока не решил, что достаточно уже запутал следы.
   Вдруг за спиной, на дороге, раздались шесть выстрелов, последний - в сопровождении жалобного ржанья. Острым ножом по сердцу лейтенанта резанул этот предсмертный лошадиный крик, и помимо воли на глазах появились слезы. Бедные лошади, они ведь не воюют!
Но эти первые выстрелы, как оказалось, были лишь прелюдией к вдруг мгновенно вспыхнувшей частой ружейной стрельбе, прерываемой густыми пулеметными очередями. Казалось, огонь вели пару батальонов, не меньше! Меррит помимо воли прибавил шагу, то же самое проделал Тун Лао. Фонтанчики болотной жижи теперь доставали до ремня, но это было не важно.
  Важно было как можно дальше оторваться от возможного преследования, запутать следы, исчезнуть, чтобы никто из врагов не подумал, что маленький отряд не весь бьется сейчас с ним на старой дороге. И поэтому Меррит все наддавал и наддавал ходу, стараясь не замечать своего прерывистого, рваного дыхания и бешеной колотьбы сердца.
   Стрельба с дороги слышалась довольно долго, не менее получаса. Затем эпицентр стрелкового боя переместился к югу, все более удаляясь от того места, где лейтенант и карен вошли в джунгли.
 - Мой лейтенант, я не слышу наш пулемет. Уже минут пять! – Карен счел нужным доложить об этом лейтенанту.
   Значит, Брок отвоевался. Жаль унтера, девятнадцать лет – это ведь совсем еще мальчишка! Ненамного пережил свой злосчастный крейсер бортстрелок с катапультного разведчика.
 - Тун Лао, а вы можете различить наши карабины?
 - На таком расстоянии трудно. Но вроде оба еще работают. И «стен» поручика. Только постоянно отдаляются к Лагишу.
   Значит, У Тао ведет за собой охотничков на юг, подальше от Меррита и второго егеря. Что ж, решение правильное, но от этого Мерриту не было легче. Ведь каренский поручик жертвовал жизнями, своей и своих людей, ради спасения лейтенанта. Любому станет скверно на душе от таких мыслей.
   Прошло не менее часа, стрельба почти уже не была слышна, когда Тун Лао застыл на мгновение.
 - Что случилось? – Меррит озабоченно осмотрел карена. Может, змея?
 - Мой брат сейчас убит.
 - Какой брат?
 - Цзин Вей. Мой брат. Старший.
- Откуда… - хотя зачем спрашивать? Ясно, что в таких вещах не ошибаются. Меррит только молча положил руку на плечо карену.
 - Хорошая смерть. Пусть бог даст нам такую же. – Эти слова карена прозвучали совсем не трагически, скорее, Тун Лао произнес их со скрытой гордостью.
 - Хорошая смерть – в бою?
 - Хорошая смерть – умереть, спасая других. Самая лучшая.
   Они продолжили свой поход. До заката надо было пройти как минимум двенадцать миль, к счастью, заболоченные джунгли почти не имели густого подлеска, а с болотом прекрасно справлялась дорога-веревка.
   Вдруг Меррит насторожился. Стрельба на юге внезапно стихла. Неужели все?
 - Тун Лао, вы слышите?
 - Да, мой лейтенант. Карабин толстого старосты замолчал. Ван Мо умер.
 - А… пистолет поручика?
 - Поручик жив. Может, решил больше не стрелять. Они никогда не убьют поручика – его однажды уже убили.
 - То есть как убили? – не понял Меррит.
 - Когда наша бригада брала Банданг. Пять лет назад. Такин загнал ему в живот отравленное лезвие криса. Поручик был мертвый почти полчаса, а потом пришел дух Ваххара и дал ему вторую жизнь. Взаймы. Теперь шептары не смогут ее отобрать – она принадлежит не ему.
   Ну-ну. Дай-то Бог, конечно. Впрочем, поручик довольно уверенно назначил им рандеву в этой, как ее, деревеньке… Черт, забыл название!
 - Тун Лао, как называется та деревня, в которую мы идем?
 - Келебрат. Это каренская деревня! Там нас встретят очень хорошо.
  До деревни оставалось еще миль пять, когда нечеловеческая усталость свалила лейтенанта и его единственного солдата, тем более, что уже давно зашло солнце и двигаться вверх в абсолютной тьме стало невозможно. Выбрав полянку посуше, карен положил вокруг их импровизированного ложа веревку – от змей – и оба путника мгновенно погрузились в глубокий сон.
   …На рассвете беззаботно спящих лейтенанта и егеря застал У Тао. Маленький поручик, тяжело покачиваясь, вышел из джунглей, одной рукой придерживаясь за живот, во второй неся свой «стен». Его форма превратилась в жалкие лохмотья, лицо же под толстым слоем грязи было неестественно бледным. Руки его были в крови, кровь сочилась сквозь пальцы и темными струйками стекала вниз.
   Медленно поручик подошел к спящим товарищам, устало присел рядом. Молча смотрел на своего солдата, пока тот не открыл глаза и тут же не вскочил, немало удивленный
 - Мой поручик! Вы живы!
 - Да. Твой брат погиб. Он был хорошим солдатом. Шептары зарубили его бебутами – когда у него кончились патроны. Скажешь об этом отцу.
 - А… вы, мой поручик?
   Тут проснулся лейтенант, и в первую минуту, не поняв, что происходит, оторопело поглядел на У Тао. Наконец, Меррит пришел в себя.
 - Поручик, вы живы! Отлично!
 - Не совсем. Я тяжело ранен, и, боюсь,  нетранспортабелен. Вам придется меня застрелить. – Все это карен проговорил спокойным неторопливым тоном, как будто сообщал состояние погоды.
 - Как? То есть – почему?
- Я буду вам обузой. Вам надо двигаться к шоссе. И как можно быстрее. Дайте мне ваш пистолет, лейтенант. В моем «стене» ни одного патрона.
 - Нет. – Меррит решительно встал, навьючил на себя амуницию, затем продолжил голосом, не терпящим возражений. – Мы понесем вас до деревни. По очереди.
 - Напрасно. Впрочем, вы командир. Вам решать.
   Наскоро они перевязали поручика (Меррит ужаснулся, увидев рваную штыковую рану, буквально надвое распоровшую живот У Тао), затем лейтенант, взяв карена на спину, двинулся вслед за Тун Лао по направлению к деревне Келебрат.
   Хотя маленький поручик и был нетяжел, лейтенант довольно быстро начал уставать. Пот заливал ему глаза, ноги подкашивались, руки наливались свинцовой тяжестью, но когда через милю Тун Лао предложил ему поменяться – Меррит только отрицательно махнул головой. Он должен был донести до деревни поручика сам, почему-то это казалось ему очень важным. Он не мог спасти маленького карена (Меррит не питал никаких иллюзий по поводу жуткой раны в живот, жить У  Тао оставалось недолго), но вынести его на собственным плечах к соплеменникам считал почему-то своим святым долгом. И нес поручика, не останавливаясь, не делая поблажки ни себе, ни егерю (смотревшему на лейтенанта с некоторым удивлением), пока через два часа они не вышли на околицу маленькой лесной деревеньки.
   Поручика осторожно сняли со спины Меррита, и лейтенант в изнеможении тотчас повалился на траву. Ему не дали упасть, предупредительно подхватили под руки, затем довели до ближайшей хижины. В соседнюю отнесли каренского поручика.
   Через четверть часа, придя в себя, лейтенант вышел на улицу. Тут же к нему подбежал Тун Лао.
 - Мой лейтенант, поручик пришел в себя. Просит вас зайти к нему.
 - Проводи.
   Вдвоем они вошли в темную хижину. У  Тао лежал в глубине комнаты, на низком ложе из переплетенных ветвей квелы и домотканого полотна.
 - Господин лейтенант… подойдите. Тун Лао, ты свободен… Пока.
   Меррит подошел к ложу, присел рядом на корточки.
 - Господин лейтенант… вас можно попросить о личном… одолжении?
 - Да, У Тао. Просите.
 - Когда вы выберетесь… Напишите королю… Может быть, письмо… и не дойдет. Но… Вы все равно напишите. Что мы… были верны ему до конца…  Что мы сдержали свое слово… Это важно… Это важнее всего. И еще… Напишите моему отцу…Что его сын умер хорошо… Не пишите, что истек кровью… Напишите, что пал в бою… и ничего не успел почувствовать. И еще… Вэнь Ли… Мой двоюродный брат…Постарайтесь сообщить его… семье…Что он погиб в бою.
   Карен замолчал. Видно было, как трудно ему даются эти слова. Но, пересилив себя, он продолжил:
 - Обязательно… дойдите до шоссе… Сообщите маршалу, что дорога… существует! И в бригаду… Что Цзин Вей… ушел, как солдат. И скажите… полковнику Роджерсу…
   Но что сказать полковнику Роджерсу, Меррит так и не услышал. Рука поручика, до сих пор сжимавшая его запястье, вдруг безжизненно упала на землю. Храбрый маленький карен умер.
   В каком-то мертвенном оцепенении Меррит вышел из хижины. Тун Лао хотел что-то спросить, но по лицу лейтенанта все понял. Мгновенно лицо егеря стало скорбным, постаревшим на десять лет.
 - Тун Лао… Распорядитесь о похоронах.
 - Да, мой лейтенант. Принца похоронят, как подобает.
   Сначала Меррит не понял, что говорит егерь, затем, немного обескураженный, спросил:
 - Принца? Какого?
 - У Тао. Нашего наследного каренского принца.
   Меррит снова замолчал, мозг отказывался работать, свинцовая тяжесть сдавила голову.  Но все же лейтенант спросил через силу:
 - Но… Он мне говорил, что он… сын старосты деревни… даже не помню, как она называется!
 - Совершенно верно, мой лейтенант. Староста деревни Уттар-Кареш – князь всех каренов. Его сын – наш принц.
 - Но… он же не старший?
 - Четверо старших сыновей погибли, защищая Балх от набега шептаров. А дочь не может быть наследницей.
   Эх, У Тао! Как же ты позволил этим шептарам убить себя?! Что ж ты натворил, маленький поручик, как сейчас выясняется, наследник князей и принц крови! Почему ты умер? Как мог ты не выполнить приказ? А еще боевой офицер! Что же делать дальше, Господи, вразуми!
   Несколько минут Меррит бродил в раздумьях, затем сказал:
 - Тун Лао, я произвожу вас в младшие унтер-офицеры!
   Карен на мгновение изумился, затем ответил по уставу:
 - Готов служить королю!
 - Найдете знаки различия?
 - Да, мой лейтенант!
 - И, Тун Лао, что ж нам делать дальше?
 - Мой лейтенант, осмелюсь посоветовать… Здесь есть трое бывших егерей, с одним из них поручик У Тао воевал с такинами… Призовите их на службу, и, извините, выплатите жалованье. Впятером нам будет гораздо легче пробираться в горы.
   Что ж, мысль неплоха.
 - Приведите их сюда!
   Через несколько минут перед лейтенантом стояли три невысокого роста, но жилистых карена.
 - Поднимите правую руку. Зачитайте присягу!
   Торжественно, нараспев, словно молитву, карены произнесли навсегда заученные слова. Меррит достал изрядно полегчавший мешочек с арманами, каждому выдал по три золотых кругляша.
 - Солдаты, нам надлежит перейти Ангорский хребет и выйти на шоссе, для выполнения важного задания командования. Оружие есть у всех?
   Карены молча кивнули. Да, не отличаются разговорчивостью эти угрюмые горцы! Ничего, подумал Меррит, если они такие же, как остальные  (при слове «остальные» холодок пробежал по его спине, ведь остальные – всего лишь единственный оставшийся в живых Тун Лао) – еще побарахтаемся!
   Через полчаса Меррит с егерями (те довольно живо навьючили свои заплечные мешки снедью и прочими припасами, необходимыми в дороге) отправился из маленькой деревеньки наверх, в горы, чтобы до заката успеть забраться на вершину Хедива.


   Удивительно, но через час такого катания Жук оказался перед зданием Ленинского РОВДа. И не думал, и не гадал, а вот поди ж ты! Значит, судьба.
   Тяжко вздохнув, Жук вышел из машины и нетвердыми шагами поднялся по лестнице к входным дверям.
   У дверей стоял бодрый сержант, увешанный целым арсеналом – тут тебе и дубинка, и пистолет, и наручники, и какие-то  баллончики на поясе. Одним словом – страж порядка. Понятно.
 - Слышь, командир, где принимают заявы по украденным магнитолам?
 - Из твоего «опеля», что ли, подбрили?
 - Ну.
 - Есть же люди, да? Воровать из машин времен Брежнева? Небось, антикварная вещь, а?
 - А то. «Блаупункт» за штуку зелени.
   Сержант криво ухмыльнулся – ясное дело, не поверил. Да вера его Жуку была до лампочки.
   Жук вошел в отделение. Пахло здесь, как и во всех ментовках – мерзко, откровенно говоря. Ну да ему тут недолго валандаться, найти бы, где Чешира пытают.
   Ему повезло. Минут через десять бесцельного блуждания по коридорам он наткнулся на бледного и растерянного Андрея, которого под локоток вел старший лейтенант. Посадив Чешира на расхлябанный стул и бдительно придерживая его за запястье, милиционер открыл дверь какого-то кабинета и сказал невидимому собеседнику:
 - Звони литовцам, пусть едут на очную ставку. Телефон их номера в гостинице у меня на столе… Да поищи лучше, бумажка такая фиолетовая!… Вот деревня, сейчас сам найду! – И, грозно глянув на Чешира, вошел в кабинет, оставив арестанта на секунду наедине с Жуком.
 - Я с машиной. Через три минуты подъеду к подъезду, правым бортом к двери. Ты сигай отсюда – и прямо ко мне, понял? – быстрой скороговоркой произнес Жук и быстро растворился в воздухе.
   Руки тряслись, перед глазами плавали какие-то светлячки, но тем не менее Жук довольно живо подал старика ко входу. И едва открыл правую дверь – на пороге РОВДа показался испуганный, но быстро бегущий Чешир.
 - Давай, прыгай! – заорал Жук.
   Чешир не заставил себя долго ждать, вихрем ворвавшись в салон.
   «Опель» взревел и с места рванулся по Тростенецкой, унося от стен отделения похитителя и похищаемого.
   Через мгновение после их старта на пороге показался запыхавшийся старлей, за ним – целый рой орущих милиционеров. Но было поздно – машина удалялась от РОВДа со скоростью километров сто в час.
   Отдышавшись, Чешир заорал:
 - Ну ты, блин, мудак! Тебе что, жить надоело? Да мне в самом гиблом случае трешка отламывалась, а сейчас тебя весь город будет искать! Тебе что, больше всех надо?
 - Ты че, недоволен?
 - Да нет, Сашок, о чем ты? Конечно, спасибо, век не забуду, скажу мамаше, пусть свечку за твое здравие поставит… Но ведь кранты тебе! Мусора же номера срисовали как за здрасьте! Через десять минут все рации их будут орать про твоего фашиста!
   Жук в ответ промолчал, потом сказал озабоченно:   
 - Сейчас отвезу тебя на Курасовщину. Сядешь в электричку – где-то через полчаса будет поезд на Брест. Там сядешь на дизель до Ковеля – и ты на самостийной Украине! Всей дороги десять часов, а тебя в розыск объявят – если объявят – только завтра.
 - Ну ты молоток! А сам?
 - За меня не боись.
 - Что, есть куда соскочить?
   Жук снова замолчал, собираясь с мыслями. Потом сказал:
 - Есть. Извини, но тебя туда мне брать не с руки. Да и самому немного страшновато. Да только надо успеть, понимаешь…


   … Вперед и верх. Джунгли кончились, маленький отряд вошел в зону лугов, все круче забираясь ввысь. Меррит оглянулся – и опять вниз, как неделю назад, бесконечным зеленым морем опускались джунгли, и уже на горизонте лейтенант увидел блестящую полоску – когда они поднимутся еще на триста метров, эта полоска станет необозримой гладью океана. Вот только маленького поручика нет уже теперь рядом… И не будет никогда.
   Меррит отогнал непрошеную слезу, перекинул рюкзак на другое плечо.
   Карены бодро шагали вверх, подгоняемые новоиспеченным унтером. С такими темпами, пожалуй, они уже к закату будут на вершине! Только бы ничего не случилось!
   Подумал и сглазил. Через полчаса из густых зарослей по направлению их маленького отряда раздался строгий окрик:
 - Стой! Оружие на землю!
   Карены замерли, но, повинуясь знаку лейтенанта, положили свои карабины в траву. Этим бойцам, как уже знал Меррит, ничего не стоит их снова схватить и открыть огонь в течении одной-двух секунд, что было неведомо обладателю строгого голоса.
   Из кустов квелы вывалилось не менее двух десятков солдат в кирасирских мундирах. Свои!
   Видимо, старший из кавалеристов с опаской подошел к каренам и спросил:
 - Кто такие? Зачем и куда следуете?
   Меррит не спеша подошел к нему и небрежно сказал:
 - Унтер, позовите офицера. И обращайтесь как положено, перед вами лейтенант!
 - Извините, господин лейтенант, не различил ваши погоны. Пройдите за мной.
   Вдвоем они прошли вглубь зарослей.
   Всего кирасиров было человек семьдесят, при трех пулеметах и двух батальонных минометах. Лошади их, отличные кровные мелекесы, паслись на небольшой полянке в глубине леска, охраняемые несколькими коноводами.
   Боже, не может быть! Настоящий кавалерийский полковник, в расшитом золотом мундире, опоясанный белым кирасирским шарфом, с гремящей саблей на перевязи! Ну прямо как с картинки! Меррит изумился явлению этого полковника не меньше, чем крейсеру, сползающему с Хедива.
 - Лейтенант, доложите, что вы делаете в расположении вверенной мне части.
 - Господин полковник, моя разведгруппа возвращается из поиска. Информация колоссального значения! Мне надо как можно быстрей в штаб маршала.
 - Что за люди с вами?
 - Мой унтер-офицер и три каренских егеря.
 - А, туземная пехота… - в словах полковника прозвучало явное пренебрежение.
   Меррит насупился.
 - Дай бог вашим кирасирам держаться в бою так, как эти туземные стрелки.
 - Как долго вы в поиске, лейтенант? – полковник решил в самом деле показать, кто здесь хозяин.
 - Шестой день, господин полковник. Потерял убитыми офицера, двух унтер-офицеров и рядового. Уничтожил около сорока горных егерей противника. В настоящий момент имею информацию в штаб командующего. Прошу не препятствовать. – Меррит старался быть вежливым, но этот чертов разряженный старый дурак действовал ему на нервы. Как он может в такую жару таскать на себе этот расшитый золотом мундир и плотный шерстяной шарф? Колоссальный идиотизм!
  - Хорошо, я вас не задерживаю. Но почему ваши егеря в каком-то тряпье, без знаков различия?
 - Я призвал их сегодня утром.
 - Вы?! Призвали?! На каком основании?
 - Как старший воинский начальник уезда Линбяо. – Меррит понимал, что действия его имеют сомнительную законность, но не объяснять же этому антикварному полковнику всю подоплеку своего решения!
 - Ладно, лейтенант, следуйте по своему маршруту. Только вот что…
   Затем полковник сказал то, что Меррит даже не ожидал от него услышать:
 - Думаете, небось, старый дурень, выживший из ума гарнизонный пень?
 - Да нет, господин полковник, и в мыслях не было!
 - Ладно, ладно, я тоже был молодым лейтенантом. Так вот, юноша, я вам скажу, почему, несмотря на такую жару, я в мундире и при сабле.
   Полковник на мгновение задумался, затем продолжил, тщательно подбирая слова, горечь которых сразу почувствовал Меррит:
 - Наша армия разбита. Наш корпус понес такие потери при Ируане, что, боюсь, от тяжелой кавалерии почти ничего не осталось. Кирасиры, кавалергарды и рейтары потеряли до семидесяти процентов от численности полков. Немного лучше ситуация в легкой бригаде – у улан, драгун и конноегерей, но все равно – регулярной конницы у нас почти не осталось.
 - А… туземная кавалерия? – не удержался и перебил полковника Меррит
 - Хайдарабадские уланы полегли все – они были последними, кто сражался на северном берегу Ируана. Благодаря им мы хоть что-то спасли из той мясорубки. От иррегулярной кханской кавалерии осталось эскадронов пять, не больше. Но это довольно много, тем не менее. То, что вы сейчас видите – это вспомогательные подразделения тяжелой кавалерийской бригады, а сам я – начальник ее тыла. Солдаты должны видеть, что, не смотря на недавний разгром, армия осталась армией, и мой мундир – это нечто вроде знамени. Поэтому я и умираю от жары, но таскаю этот идиотский расшитый золотом панцирь. Вот так-то, лейтенант!
   Меррит оценил степень самопожертвования старого кирасира.
 - Извините, господин полковник! Тогда попрошу вас об одной услуге…
 - Да, лейтенант.
 - Возможно, за нами движутся горные стрелки врага. Если вас не затруднит – постарайтесь придержать их, по мере возможности! Нам очень, на самом деле очень надо попасть в штаб маршала!
 - Хорошо, лейтенант. Надеюсь, ваше известие стоит того, чтобы за него отдать жизни моих солдат!
 - Поверьте, господин полковник, это так. Прощайте!
 - Прощайте. Кланяйтесь генералу Лендсбери!
   Провожаемые долгими удивленными взглядами кирасир, карены и Меррит вновь поползли вверх, к вершине Хедива.
   Все семь часов до заката они добросовестно цеплялись за камни, скользили по осыпям, падали от усталости и вновь подымались – и, когда последние лучи
 солнца погасли на западе – достигли-таки вершины! Все пятеро шатались от изнеможения, руки и ноги были сбиты в кровь, глаза застилал кровавый морок, от разницы давления звенело в ушах – но они были на вершине Хедива. Дальше, на запад, Ангорский хребет представлял из себя семь-восемь миль все более и более низких холмов, пока совсем не превращался в желанную равнину. Но сил на спуск  не было никаких, и, найдя укромную пещерку неподалеку от вершины, карены и лейтенант завалились спать, укрывшись армейскими палатками и домашними одеялами, взятыми с собой хозяйственными егерями.

   … Лейтенанта разбудила далекая стрельба. Он, может быть, и не проснулся бы, но спящие рядом егеря вскочили, и злой холодный ветер вершин мигом выдул из-под бока Меррита остатки тепла.
 - Тун Лао, что случилось?
 - Внизу идет бой. Похоже, это те кирасиры, что мы встретили днем.
 - А с кем?
 - Мой лейтенант, шептары никогда не оставляют своих жертв. Мы убили многих их солдат – они должны отомстить.
   Раздалось несколько минометных взрывов, затем ружейно-пулеметная стрельба вспыхнула с новым ожесточением.
 - Мой лейтенант, конники продержатся не больше часа. Надо идти.
 - Куда, Тун Лао? Ночь же вокруг!
 - Все равно. Утром будет поздно – шептары очень хорошие солдаты.
   Подумав, Меррит согласился с доводами своего унтера. Да вот только зрение у него похуже, чем у лесных жителей! Ну да ладно, даст Бог, дойдет до подножия. Все же вниз – не вверх!
   Когда они тронулись, буквально через несколько минут Меррит пожалел об этих своих легкомысленных думах. Какое там! Вниз было идти гораздо трудней, чем вверх, и только благодаря окружившим его егерям он ни разу не упал за все время жуткого ночного спуска.
   Непрерывно на пути их движения появлялись огромные валуны, мелкие камни под ногами то и дело предательски осыпались, а ноги бежали вниз гораздо быстрей, чем мог контролировать их мозг, в результате длинный спуск стал для Меррита (и, как он подозревал, и для егерей) сплошной шестичасовой пыткой. Разбитое колено, нестерпимо болящие ноги, ноющая боль в пояснице – стали следствием этого кошмарного ночного спуска, тем более обидными, что от горных стрелков врага уйти им так и не удалось…

   Когда, казалось, до равнины оставалось мили три – Тун Лао схватил Меррита за локоть.
 - Мой лейтенант, справа, в трехстах ярдах, спускаются шептары!
   Меррит вгляделся в ночную мглу – и обмер. Действительно, длинная цепочка горных стрелков врага спускалась вместе с ними на равнину, пока еще не видя егерей. А может, просто делая вид, что не видят?
 - Что будем делать, унтер?
 - Надо принимать бой, пока темно. Внизу они нас перебьют, как ортоланов.
 - Тогда командуйте.
   Шепотом Тун Лао отдал необходимые распоряжения своим соплеменникам, и через минуту ночь раскололась частыми хлесткими выстрелами карабинов.
   Меррит тоже стрелял, но эффективность огня его «энсфилда» была невелика, тем более что лейтенант ничего не видел в такой темноте.
   К нему подполз Тун Лао.
 - Мой лейтенант, вам надо уходить!
 - Куда? Ты что, Тун Лао, чагаша обкурился?
 - Мой лейтенант, их больше сотни. Мы будем стрелять полчаса, может, час, но не больше, чем до рассвета. Потом нас убьют. Ладно. Но убьют вас, и генералы не узнают про дорогу. Тогда все смерти будут напрасны. Мой лейтенант, мы просим вас дойти до наших! Вы сможете сказать генералу Сунь Ли, что его солдаты выполнили долг. Пожалуйста!
   В этом была своя логика. Пока ночь, горные стрелки не знают, сколько их, и исчезновение одного из врагов не обнаружат. А утром и егеря, и Меррит будут как на ладони, и вырваться из огненного кольца не удастся никому. Да, ситуация… Вновь лейтенант принужден был выбирать – и вновь этот  выбор был скверным.
  Один из егерей вдруг покачнулся, выронил карабин и беззвучно повалился на спину. Меррит подполз к нему – лицо и грудь карена были в крови. Похоже, убит. Так и не успел получить форму, бедолага! Да, долго они так не продержатся, а если стрелки не дураки – они в течении получаса обложат их со всех сторон и перебьют еще до рассвета.
 - Ладно, Тун Лао, я постараюсь передать командиру вашей бригады, что вы вели себя достойно. Эх, жаль У Тао нет с нами!
 - Да, поручик был настоящий офицер. Он просил меня перед смертью хранить вас.
 - Хранить меня?
 - Ну да. Ведь вы же были его другом!
   Вот, значит, как… И вновь тяжкая боль невосполнимой утраты пронзила грудь лейтенанта, захотелось закричать от отчаянья. Проклятая война!
 - Прощай, Тун Лао. Я буду помнить тебя!
 - Прощайте, мой лейтенант! Пусть ваше сердце будет открытым для друзей!
   И Меррит сделал то, что никогда бы не сделал еще неделю назад – он крепко обнял своего новоиспеченного унтер-офицера и на прощанье пожал ему руку.
   Теперь – вниз! И лейтенант быстро побежал под гору, стараясь уберечься от падения и старательно пригибаясь. Он не видел, как по щекам Тун Лао, провожавшего его долгим взглядом, потекли редкие слезы.
 А, черт! Пуля какого-то не в меру бойкого горного стрелка хлестнула его по ноге, чуть повыше сапога. Меррит не почувствовал боли, только прибавил ходу, но через полчаса идти стало трудней, он понял, что в сапоге начинает хлюпать кровь.
   Пришлось на пять минут остановиться, стащить потяжелевший сапог и наскоро перевязать рану. Скверное ранение – нет выходного отверстия. Значит, пуля в мякоти, это довольно неприятно. Ладно, может быть, как-нибудь дохромаю до шоссе, успокоил себя Меррит.
   Рассвет застал лейтенанта у подножия гор. Теперь – самое трудное – пять миль по зарослям квелы, к шоссе. Бессонная ночь, ранение, неимоверная усталость придавливали Меррита к земле, делали каждый последующий шаг все трудней и трудней, но лейтенант брел к шоссе, брел из последних сил, все еще
 надеясь, что по дороге идут войска – хотя единственными звуками, долетавшими до него с запада, был шелест листвы под непрекращающимся серым дождем…
 

   Ага, вот и они. В зеркало заднего вида Жук увидел, как из дворов выезжает пестро раскрашенный милицейский «мерседес». Конечно, по его душу. Ну да ничего, это пока не страшно. Главное – он успел посадить дурня Чешира на брестскую электричку и выгреб ему на дорогу из карманов все, что там было – где-то на долларов полтораста валютой и зайчиками. Должно хватить. А Жуку… А Жуку очень скоро местные деньги будут совсем без надобности.
   Жук прибавил газу. Улица Казинца была широкой, машин немного – можно дать жизни. Только бы не подвел старик на этих последних трех километрах!
   Старик не подводил. На удивление бодро он гнал стрелку спидометра к отметке в сто сорок. Силен, фашист!
   Вот и вторая машина! К «мерседесу» присоединилась «девятка», завращала синим проблесковым маячком. Хорошо хоть, без сирен пока! 
   Оставалось минуты три. Хорошо бы попрощаться…
   Жук вспомнил маму, мысленно попросил у нее прощенья. Мама поплакала, не без этого, но сына поняла. Сердце остро сжала тоска. Мама, мама…
   Алеся немного побилась в истерике, но тоже в конце концов поняла. Тем более, была уже немного в курсе. Девичьи слезы…
   Город попрощался с одним из своих не самых, наверное, законопослушных жителей. Жаль немного, конечно, но раз решил – пусть уходит. Его дело. Мужчина должен выполнять свои решения…
   А вот и старый аэропорт. Милицейских машин на хвосте висит уже штук пять! Сильны, бродяги! Ну да ни к чему все это, пустое.
   Показалась бетонная стена ограждения летного поля. «Опель» несся под сто пятьдесят. Еще десять секунд…
   За мгновение до чудовищного смертельного удара на губах второго лейтенанта Меррита появилась легкая улыбка. Теперь он успеет…



Э П И Л О Г

    Меррит раздвинул ветви баньяна, густо росшего вдоль шоссе. Войск не было. Вдоль обочин тянулись одинокие унылые повозки жителей маленьких деревушек у подножия гор – война и их заставила бежать с насиженных мест. На шоссе тут и там виднелись следы бежавшей армии – брошенные каски, подсумки, штыки, коробки из-под галет, иногда – винтовки или пулеметы без затворов.
   «Боже, неужели опоздал?»- в панике подумал Меррит. Он приподнялся,  как мог отряхнул грязь с мундира, почистил изодранные в клочья бриджи и, прихрамывая на раненую ногу, выбрался на шоссе. До Пейракана было миль сорок, за оставшиеся шесть-семь часов светового дня ему пешком туда никак не добраться. Он огляделся.
   На севере над равниной нависали густо поросшие тропической зеленью горы, белые прожилки известняка делили сплошную стену леса на фантастические фигуры. Шоссе, спускавшееся с гор и петлявшее в зеленой завесе чащи, было  пугающе пустым. Лишь у самого подножия гор, на повороте, острый взгляд лейтенанта обнаружил нечто, похожее на транспортное средство, окрашенное в маскировочный желто-коричневый цвет.
   Меррит побрел к повороту, хотя боль в ноге была нестерпимо резкой и каждый шаг давался с трудом. Встречные крестьяне с недоумением вглядывались в лейтенанта императорской службы, изо всех сил ковыляющего навстречу смерти – туда, откуда уже трое суток бежит в панике армия, бросая все на своем пути.
-Послушай, офицер, – обратился к Мерриту самый смелый из крестьян, пожилой каодай, весь сморщенный и засохший, словно сухой лист квелы, которую все они непрерывно жевали, – не ходи в горы, там твоих уже нет. Все бежали к морю, беги и ты. – В голосе крестьянина чувствовалось плохо скрытое злорадство. Как же, бежали господа, двадцать лет назад объявившие себя непобедимыми хозяевами Каодая, белые повелители жизни и смерти. Тогда они легко разогнали выстрелами в воздух ополчение последнего каодайского хана – а теперь стальные колонны таких же узкоглазых и смуглых людей, пришедших с далеких островов, гонят господ к морю, устилая зеленые холмы тысячами трупов таких вот молодых белых солдат.
   Меррит только отмахнулся. Этот каодай еще не знает, что Аун Бон приказал наступающей армии не оставлять за собой живых – ни белых, ни желтых. Только бы этот тягач (приблизившись, он понял, что это тяжелый артиллерийский тягач для шестидюймовой гаубицы) смог двигаться!
   Тягач стоял, уткнувшись радиатором в кусты квелы. С первого взгляда он был как будто исправен, в кабине даже сидел солдат-водитель, молоденький артиллерист шанского гаубичного полка. Только был он странно неподвижен, и Меррит, подойдя ближе, увидел зеленых мух, ползающих по его лицу. Водитель был мертв уже как минимум сутки.
   Меррит открыл дверцу – и тяжелый запах разложения, сладковатый и приторный, ударил ему в лицо. В тропиках это происходит быстро, и лейтенант уже успел привыкнуть, что смерть в этих широтах всегда более отвратительна, чем на родине, среди снегов и туманов Нордланда.
  Вытащив странно легкое одеревеневшее тело маленького шанского артиллериста, Меррит, сев за руль, попытался завести двигатель. Мотор вяло рыкнул, пару раз чихнул и замолчал. Все дальнейшие попытки завести его окончились полным фиаско.
       Впору было завыть.  Армия уходит на Армонвайс, прямо в пасть изготовившемуся врагу. Он, адъютант генерала Лендсбери, единственный, кто из всех оставшихся в живых еще мог бы поправить дело, практически обездвижен, лишен связи и всякой возможности хоть каким-то образом сообщить то, что мучительно ждут в штабе маршала. Что делать?
    Меррит присел на обочину шоссе, стараясь не смотреть на тело маленького шана. Напрасно кирасирский полковник погубил свой последний эскадрон для спасения его маленького отряда. Напрасно так горели верой в него глаза каренского поручика, оставленного на безвестном  кладбище возле маленькой горной деревеньки, названия которой он сейчас даже не выговорит. Напрасны все жертвы его отряда – и мальчишка-пулеметчик с флотского гидросамолета, и старик Ван Мо, и егеря! Все – зря. Жизнь  прожита зря, если он не сможет сейчас придумать что-то, что могло бы спасти ситуацию.
   Вера… Вот веры ему сейчас особенно не хватало. В школе были уроки Книги, было первое причастие, хор в шестом классе, в котором он старательно тянул заученные хоралы. Было венчание в прелестной маленькой кирхе на тропическом Канаане. Вот только веры, настоящей веры в Бога не было. Как же ему сейчас хотелось верить! В Бога, в свою армию, в маршала Креббса, в святое причастие, в возвращение  в Нордланд – в то, что поможет вынести приступ тяжелого отчаянья, сковавшего его тело.
   Вдруг с гор раздался характерный треск легкого мотоциклетного мотора. Лейтенант встрепенулся. Прямо на него мчался одиночный мотоциклист, и, скорее всего свой – звук мотора штабного «БТБ» он знал наизусть.
   Меррит выскочил на шоссе. Мотоциклист приближался, уже можно было разобрать, что это солдат или офицер танковой бригады Книппера – их  малиновые погоны знала вся армия.
 - Стой! – Заорал лейтенант. И еще раз, стараясь перекричать рев мотора: - Стой, фельдсвязь! Срочное дело в штаб!
    Мотоциклист начал притормаживать, стараясь разглядеть фигуру на шоссе. Меррит внешне не внушал никакого доверия – мундир грязный до потери цвета, аксельбант из белого стал черным и болтался где-то за спиной, бриджи висели клочьями, сапоги заросли глиной. Но все же мотоциклист почел за лучшее остановиться.
  - Второй лейтенант Меррит, адъютант командира гренадерской бригады генерала Лендсбери!- отрекомендовался мотоциклисту Меррит, разглядывая его внимательным взглядом. Танкист как танкист – в меру грязный, в меру провонявший соляром, вот только смотрел он как-то уж больно затравленно и пугливо.      
   - Корнет Мордентской танковой бригады Ханек… господин второй лейтенант – в голосе мотоциклиста было столько дрожи, что впору взбивать коктейли, - В настоящий момент выполняю обязанности командира бригады. – Эти слова дались ему вообще с таким трудом, что Меррит решил, что танкист сей момент брякнется в обморок .
 - Командира бригады? А где бригада? Сколько танков в строю? Где генерал? – Меррит не хотел верить в самое худшее, но, как видно, и с Книппером случилось то же, что и со всей армией.      
  - Генерал Книппер сгорел в танке… третьего дня. Мы пытались отбросить механизированную дивизию врага от Лахор-бея, помочь отойти за Ируан кханским стрелкам. Да только… А, да что говорить. Жгли нас почем зря, за сутки потеряли больше восьмидесяти машин. Вся бригада сейчас – это девять исправных «Клотильд», три грузовика, тридцать два нижних чина и я. Только я, господин второй лейтенант, не строевой офицер. Я – картограф, в танках понимаю плохо. Да только больше офицеров не осталось, – корнет развел руками. – А бригада стоит у Шортланда, из-за отсутствия топлива не можем двинуться на Армонвайс, как было приказано. Я еду в Пейракан, узнать насчет горючего.   
 - Вот что, корнет.- Второй лейтенант в пехоте равнялся корнету в кавалерии (и в танковых войсках, новомодном роде оружия), но Мерриту было безразлично, кто из них главный. Главное было – завладеть мотоциклом и лететь в штаб маршала, хоть бы для этого пришлось застрелить пугливого картографа.- Мне нужен твой мотоцикл.      
   Но Ханек оказался малым сообразительным. Как только Меррит обрисовал ему ситуацию (разумеется, не рассказывая главного, ограничившись полунамеками), танкист немедленно вручил лейтенанту свой мотоцикл, сам же принялся копаться в двигателе тягача, совершенно не обращая внимания на тело шанского артиллериста. Из его отрывочных восклицаний Меррит понял, что в кузове тяжелой машины десяток бочек соляра, которого так не хватает «Клотильдам» корнета у Шортланда. Хоть и картограф, Ханек, видно, понимал в двигателях, потому что через четверть часа мотор тягача басовито заработал.
   Подивившись разворотливости танкиста, Меррит завел мотор мотоцикла, поудобнее устроил на подножке раненую ногу и тронулся на юг, быстро набирая скорость.
   «Только бы успеть, только бы застать армию по эту сторону Толосы! Господи, помоги мне, дай силы и мужества, очисти мой путь, сохрани меня хотя бы до завтра! Ведь никто в этом мире не знает того, что знаю я, никто, кроме меня, не сможет спасти армию! Не о себе пекусь я, Господи, хочу сохранить жизнь всем моим товарищам!» По щекам Меррита текли слезы, то ли от ветра (маленький БТБ набрал приличную скорость), то ли от истовой молитвы, которую губы лейтенанта твердили все время, пока мотоцикл летел к Равайо.
   Если он успеет до рассвета догнать армию, если армия еще не пересекла Толосу, если войска не втянулись в гибельные дефиле Торренского мангрового леса, превратившись в прекрасную мишень для вражеской артиллерии с холмов, окружавших Армонвайс, – еще не все потеряно. Пусть не вся армия – пусть хотя бы кавалерия, все оставшиеся в строю танки, самые боеспособные стрелковые части на исправных грузовиках – пусть они повернут на Лагиш, за которым начинается та дорога. Дорога, которой нет на имперских картах, которая пятьдесят лет назад была построена безвестными шанскими монахами. Дорога, которая ведет на северо-восток, к заливу Аоба – главной базе снабжения Аун Бона, где сейчас нет ни одного боеспособного батальона, а лишь комендантские роты, интендантские команды, госпитали, мастерские – и десятки тысяч тонн снаряжения, боеприпасов и топлива, без которых палач Аун Бон и все его холодные убийцы станут бессильны. Только бы успеть! Только бы успеть!

… В час ночи он пересек  Пейракан...