Мои всречи с Юшей Могилкиным

      МОИ ВСРЕЧИ С ЮШЕЙ МОГИЛКИНЫМ.

  Некоторое время тому обратно я зарегистрировался на сайте СТИХИ.РУ. И, бродя по его многочисленным страницам, с радостным удивлением обнаружил своего давнего знакомого и, не побоюсь обвинения в амикошонстве, старинного друга Юшу Могилкина. Его врождённая скромность с одной стороны, и безудержная фантазия с другой привели как к замалчиванию,  так и к искажению фактов биографии этой замечательной личности. А ведь это человек сложной и интересной судьбы. Мог бы послужить примером современной молодёжи. Биография его должна быть доведена до сведения неблагодарной общественности в назидание народам древности.
  Я познакомился с Юшей Могилкиным в прошлом веке в годы мрачной советской власти и нашей весёлой молодости. Произошло это знаменательное и, я бы сказал, поворотное в моей судьбе событие во время нашего пребывания в археологической экспедиции Казахского отделения Академии Наук СССР Алма-Атинского госуниверситета. Я числился там на должности погонщика верблюдов, а Юша являлся комсоргом экспедиции.  Настоящее имя Юши – Семён Миронович Уточкин. По матери – Вапштейн, а по национальности, кажется, аргентинец. Этим именем я и буду называть его в дальнейшем. Был он в то время высокий, почти двухметрового роста, широкоплечий голубоглазый красавец-блондин. Активный комсомолец, действующий разносторонний спортсмен, человек с твердой жизненной позицией. Несмотря на такое обилие положительных качеств, был Сеня крайне скромен и дружбы своей никому не навязывал. Но, когда однажды вечером в зарослях саксаула меня ужалила гюрза, именно Сеня сказал мне:
 - Да плюнь ты. Пошли лучше выпьем. – Так мы и сделали, что, как впоследствии оказалось, спасло мою молодую тогда жизнь.
  Наша экспедиция моталась по раскаленным пескам Каракумов в поисках могилы триста сорок девятой жены Чингиз-хана, и неоднократно, сидя жаркими вечерами под брезентовым навесом вели мы с Сеней задушевные беседы и пили из пиал нагревшийся за день спирт. Именно тогда зародилась во мне любовь к Северу, а у Сени – к пиву. Во время этих бесед Сеня и уговорил меня отказаться от карьеры в области прикладной верблюдологии и ступить на скользкую стезю получения высшего образования.
  По окончании работы экспедиции на заработанные честным погоном верблюдов деньги я приобрёл на Алма-Атинском базаре все необходимые для поступления в университет документы: аттестат об окончание средней школы, справку о том, что я не верблюд и  проездной билет на троллейбус четвёртого маршрута. После чего я благополучно провалил вступительные экзамены и по специальной квоте для погонщиков верблюдов был зачислен студентом первого курса на кафедру прикладной трасологии и водолазного дела факультета дальней магнитной разведки Казахского Государственного Университета. Сыграли здесь свою роль и имевшиеся у меня в тот момент  правительственные награды: медали «За оборону Рязани», «За взятие Бастилии» а также орден «Сломанный бивень» Народной Республики Конго, добытый при выполнении интернационального долга в джунглях Африки.
  Сеня учился тогда на том же факультете, но на кафедре пингвинологии и тяжёлой металлургии двумя курсами старше. Находясь в перманентном академическом отпуске, Сеня много внимания уделял воспитательной работе среди младших товарищей, а для меня являлся буквально наперсником в студенческой жизни. Ведь именно игра в напёрстки на Ама-Атинском базаре давала нам тогда средства к существованию, поскольку стипендии мы были лишены, как хронические хвостисты. Являясь разносторонним спортсменом, Сеня был неоднократным  чемпионом университета по игре в нарды и подкидного дурака. А одно время входил даже в сборную Казахстана по игре в го. Но перед международным турниром в Токио на собеседовании в парткоме университета не смог выговорить имя Генерального Секретаря Компартии Монгольской Народной Республики, а также не смог перечислить поимённо советских космонавтов с девятого по четырнадцатого в порядке их запуска. В результате чего был отстранён от загранпоездки, а в составе университетской команды был делегирован в город Инту на открытый чемпионат Чукотки по борьбе нанайских мальчиков. Там Сеня также не ударил в грязь лицом и занял почётное второе место. Следуют отметить, что первое место в тот год не присуждалось из-за всечукотского траура, объявленного по случаю массового падежа северных оленей.
  Жили мы тогда в университетском общежитии на углу проспекта Сейфулиной и улицы Мамедовой. О, эта величественная серая громада общежития, с фасада вызывавшая в памяти ранние картины Пикассо, а с торца напоминавшая малоизвестную картину Малевича «Серый квадрат». Сколько связано в моей памяти с этим зданием! Комната, где жил Сеня, постоянно служила центром культурной жизни для всех прогрессивно мыслящих студентов университета. Сколько бессонных ночей провели мы там за спорами и задушевными беседами. Если бы удалось сейчас обнаружить тексты доносов, которые наш непьющий сокурсник Курды Абым Кургунбаев писал по утрам в деканат и партком университета, я смог бы наконец узнать, о чём же мы тогда говорили.
  А между тем над Сениной головой сгущались тучи. За недопонимание роли коммунистической партии в борьбе казахского народа с монголо-татарскими интервентами, а также за организацию в подвале общежития производства самогона из кумыса и айрана в промышленных масштабах, Сеня был сначала смещён с поста комсорга факультета, а затем исключён из рядов ВЛКСМ. После же появления в самиздате статьи «Роль казахского народа в борьбе с коммунистической партией во время великого освободительного похода монголо-татар на запад» Сеня был отчислен из университета. Статья была подписана Юша Саркофагов. Как видим, здесь Сеня впервые использует имя Юша. Тираж брошюры с Сениной статьёй разошёлся практически мгновенно, благо был в одном экземпляре. Если текст статьи у кого-либо сохранился, настоятельно прошу придать его широкой гласности. Вещь будет посильнее, чем «Фауст» Гёте.
  После отчисления Сеня по купленной с рук комсомольской путевке уехал в зеброводческий совхоз при заповеднике Аскания-Нова, где и устроился на должность ветеринара-сантехника. Так жизнь развела нас и дальнейшая Сенина судьба известна мне лишь из отрывочных рассказов бывших сокурсников. Слышал, что военкомат отказался призывать Сеню Уточкина в ряды Советской Армии из-за досконального знания им древнегреческой мифологии и травмы мизинца левой ноги, полученной при работе с зебрами. Сопровождая делегацию республики Верхняя Вольта в Одессу, Сеня купил там, на Привозе диплом специалиста-пингвинолога. Видимо это явилось данью ностальгии по нашим студенческим годам. Я не знаю, какое  высшее учебное заведение указано в приобретённом им дипломе, но ответственно заявляю, что из всех ВУЗов Советского Союза пингвинология преподавалась только Казахском Государственном Университете. Был ещё техникум пингвинологии и крабоведения в Челябинске, но, как понимаете, высшего образования он не давал.
  Затем Сеня уехал то ли в Житомир, то ли в Крыжополь, где был усыновлён бездетной семьёй древнего рода Могилкиных. Там приложил он свой недюжинный интеллект и кипучею энергию в стезе практических пивознания и самогонологии. И стал широко известен именно как Юша Могилкин.
  Я обращаюсь как к нашим бывшим сокурсникам по факультету дальней магнитной разведки, так и к людям, встречавшимся с Юшей Могилкиным при иных обстоятельствах. Биография этого замечательного человека достойна того, чтобы быть собранной по крохам и преданной широкой гласности. «Никто не забыт и ничто не забыто» - таков должен быть девиз настоящих рыцарей пера и клавиатуры, истинных адептов печатного слова и ненормативной лексики.