лирика

Конец репетиции

Тонкий голос, как смычок скрипичный,
В темном зале отдается эхом,
Чуть фальшивый, сладко-мелодичный,
Проходящийся по венам звонким смехом.
Рядом – мужской, надорвано-грустный,
С горьким оттенком разрушенных связей,
Памятью женщин прозрачных и грузных:
Десятки постелей, измазанных грязью.
Нет никакой дрожащей дилеммы,
Нервов разброда и жестов случайных.
Двое на блудную улицу вышли,
Чтобы брести со своим отчаянием.
Вот и сюжет: до предельности просто,
Без поворотов, убийства и драмы,
Даже налета шекспировской муки.
Больше походит на скрип эпиграммы.
Скрежет вагонов, колеса трамвая:
Самый последний, спешащий на встречу
С ночью, окутавшей траурной рамкой
Город – приют для страстей человечьих.
Где-то столкнулись, в той точке кипения,
Сплавились мысли, сюжеты и лица.
Гаснут софиты. Поежилось Время.
Пыль от эмоций. Конец репетиции.




Печальный Арлекин

Ты слишком пьян, печальный Арлекин.
Свой шутовской колпак ты сдвинул на бок,
Ты то смеялся, то притворно плакал,
Всех убеждая, что ты дворянин.
В тебе ни капли благородной крови,
Один обман, гуляющий по венам.
Ты так жалеешь, что погряз в раздорах,
Но карты брошены, и выбор сделан.
На самом деле, ты совсем уж не мальчишка,
Под слой белил упрятан прежний возраст.
Толпе не важно, стар ты или молод.
Она пришла побалагурить просто.
Печальный Арлекин, король обмана,
Кружочки конфетти летят по залу.
А ты все ищешь пьяными глазами,
Ту, что тебе "Adie" сказала.
Дуэт на сцене, в жизни только злоба.
Она, танцуя, пролетает мимо.
Ей только восемнадцать. Успокойся!
Она его проклятье - Коломбина.
Зал опустеет, разойдутся гости,
И лошади запряжены в повозку.
Возьми бутылку, выпьешь по дороге.
Вот так все странно и во многом поздно...


Ее профиль в оконном стекле,
Смотрит на улицу, молча,
Будто кается.
Она обожглась, но себя винит
Что словно не живет,
А все собирается.
Она потушила свечу,
Что зажгла на столе
В стеклянном подсвечнике
Тонкой работы.
Ему, наверное, больше ста лет.
Его подарил он
С надписью: "От кого-то,
Кто был влюблен,
Но в любви не постоянен.
Прости, если сможешь".
Она смотрит на клен
С желтыми листьями,
Обрывками лета.
Он был удивлен,
Узнав, что он один,
Допущенный так близко.
Она сказала: "Уйди",
Но вцепилась в рукав,
Повисла на нем,
Не желая пустить.
Вспомнить страшно.
Может, в чем-то он прав:
Не страсть, а война.
Желание схватить другого в тиски.
В глазах просьба
Услышать: "Нужна".
Услышит, и шепчет ему: "Милый",
Листья желтеют,
Не отойти от окна, иначе
Она давно его отпустила бы.

Черный обелиск

Изабелла, останься сумасшедшей. Заклинаю тебя
Во имя всех богов мира,
Обрушивших на голову смерч войны, списки умерших,
Разбитые гнезда-квартиры.
Марки обесценность, спекуляция чувствами,
Блеск борделей, вышедший на пьяную улицу.
В церкви органное эхо выдумывая,
Прикасаюсь не к божьему, а к твоему лицу.
Ты в обнаженности, равном греху первородному,
Оголяешь до накала души бесхитростность.
Из крыльев мотыльковых сотканный образ,
Дороже, чем моего крика искренность.
Желая тебя сильнее всех женщин,
Что могут отдаться в своей безысходности,
Мучаюсь любви очищенным ядом,
Седею душой, забывая о возрасте.
Черным обелиском придавило робкие
Полеты к свету моего поколения.
Разве безумие - не средство от страха?
Останься! Молю! Встаю на колени я...

Детские воспоминания

Обычный старый дом недалеко от моря,
Куда когда-то приезжала в детстве.
Платан, растущий у калитки сада,
И шумный рынок с домом по соседству.
Все было мирно в маленькой станице:
Разморенные от жары туристы,
В пыли играющие дети у дороги,
И загорелые поющие таксисты.
Я помню старую огромную собаку,
Которую к утру на цепь сажали.
Мы почему-то поняли друг друга
И, спрятавшись от взрослых, толковали.
Лохматый грязный пес и детские секреты,
Он научился подавать мне лапу.
Когда мы уезжали, он прощался,
Скулил, как будто понимал и плакал.
Его убили осенью мальчишки,
Совсем бессмысленно и потому жестоко,
Мы больше не поехали в тот домик.
Там даже в летнем шуме одиноко.


Я осталась девочкой, считающей прибои,
Беспечной чайкой, планирующей в потоках времени,
Нескошенной в лугах травой и блестящей росой,
Легким ветром, не знающим плоти бремени.
Я давно позабыла, какой он, мой дом:
Вся жизнь - скитание и стук колес в утешение.
Свобода от прошлого дарит покой,
Отречься от будущего уже поражение.
Я остановлюсь ненадолго отдохнуть в пути,
И снова  - к солнцу, обжигая крылья.
Скажешь, это глупо, все равно разобьюсь.
Помни, лучше разбиться, чем признаться в бессилье.
Ты крикнешь, что это банальные истины,
Как сотни прекрасных, но глупых лиц.
Я верю, что лучше быть маленькой девочкой,
Чем одной из десятка фальшивых цариц.
Я растрачу жизнь, считая прибои,
Глядя, как играет, шурша галькой, волна.
Я умру, не старея, слившись с мягкой зарей,
Благодарной за то, что жизнь была мне дана.


Бахчисарай

Поверх старых обоев c рисунком
Кусочек забытого южного рая:
Потертый ковер с восточной вязью,
Воспоминание о Бахчисарае.
Дворец, утонувший в цветочном море.
Одно, отцветая, другое сменяет.
Так жены сменяли одна одну,
В дворцовых покоях себя сохраняя.
И музыка плавно из окон течет,
Шаги строгих евнухов заглушая,
Покоится в ножнах искусный клинок,
И лишь рукоять поражает, сверкая.
Не время войне, а время любви.
Запить грусть вином, на шелках отдыхая.
И в черных глазах своей сотой жены
Увидеть вопрос, что звенит, замирая.
Ты бледен и скучен, мой господин.
Тебе опостылел дворец твой и розы.
Ночами ты бродишь под небом один,
И лишь у фонтана ты льешь свои слезы.
Он тихо, по капле течет день за днем,
Раз в год свою чашу водой заполняя,
И слышно тогда, как спокойно зовет
Та, что убила тебя, умирая.
Теперь ты лишь молча влачишь свои дни,
Забыл о победах, тебя прославлявших.
Я днями тоскую в гареме твоем,
Как чудный цветок, раньше срока увядший.
В прекрасном дворце только эхо теперь
Чужих голосов, очутившихся в рае.
И кто-то берет нежных роз лепестки,
Затем, чтобы помнить о Бахчисарае.



По заросшим тропинкам, на которых пятнами солнце,
Мимо древних деревьев, несущих на ветвях плоды,
Прорываясь на свет, выбегать к серебристому морю
И присесть на песок возле самой прозрачной воды.
Забирать эту воду в ладони и лить на колени,
Закрывая глаза, словно теплое льешь молоко.
Наслажденье от света, кружащее словно качели,
Уносящие в хрупкую высь. Далеко и легко.
На пригорке развалины старого храма. Колонны.
В их дорической стати гнезда белые голуби вьют.
Плиты с масками. Нимфы, герои... Ступени...
Как Гомеровой песни самый верный и тайный приют.
Две седые колонны, стоящие в море,
И волны вымывают руки архитектора след.
Захлестнет и уходит. Прилив и отлив. Монотонно.
Замирает. Глаза открываешь и... нет.



Русалка

Из глубины зеленые глаза
Как изумруды светятся. И жалко,
Что на поверхность ей никак нельзя.
Сгоришь с лучами солнца ты, русалка.
Она людей мир знает по теням
Плывущих кораблей. И крику чаек.
Ей кажется, что люди замечают
Как неподвижна моря тишина.
На самом дне изгибами кораллы
Похожие на волосы ее.
Ей сотни лет отмерены, и все же
Увидев солнца блик, она кричит: "Мое!"
Ее, ее! В прозрачной дымке небо,
И гор громады, и в цветах луга.
Ей не знакомы первые побеги
И на вершинах вечные снега.
И пара стройных ног на день,
Ценою в вечность. Она не купит их,
Бессмысленно гадать.
Пусть чешуя и холод бесконечный.
Ей суждено морскою пеной стать.
Но прежде будет радость от познанья,
Десятки затонувших кораблей.
Старение и с чем-то расставание,
И кое-что совсем как у людей.


 Наша любовь

Волнами синусоиды разорвала на части
Ровную до самоубийства линию жизни,
Обещавшую годы неприметного счастья,
Морщины лица прорезать без укоризны.
История наша до зевоты банальная,
На ладонь положенная, маленькая и жалкая.
Думали, сольемся искрами в пламя,
А только щелкнули разок зажигалкой.
Что-то затеплилось, но не горело.
Не душило силой нахлынувшей нежности.
Не слепило глаза, чтобы веки закрыть,
И чувствовать, как растворились в безбрежности.

Снег идет с утра.
Хлопья, белые как вуаль у невесты.
Я дома одна,
Хожу по комнате, не находя себе места.
Сяду кровать. Минута
И снова - из угла в угол по диагонали.
Телефон молчит.
Зачем звонить? Мы все уже давно сказали.
Кот тихо мурлычет во сне.
Может, ему снится парное молоко.
Скоро успокоюсь, выхода нет.
Смирюсь с тем, что ты далеко.
Стрелки часов замерли:
Я вдруг простила, обрела покой.
Ты не изменишься, да и надо ли это,
Когда Господь гладит по голове рукой.






Сон

Ты знаешь, что мне приснилось:
Серая осень, обрушившаяся на город.
Двор-колодец, и окна домов глазницами.
Развеяна на семи ветрах в этот промозглый холод.
Хочу улететь в тепло с перелетными птицами,
Но что-то мешает и просит остаться.
Может, тяжесть драпа, наброшенного на плечи?..
Скидываю в пыль, чтобы не возвращаться.
В прозрачном шелке замерзаю медленно.
Греет ладони только теплое дыхание.
И никого вокруг, словно никогда и не было.
Только ветер по окнам поет о расставании.
И вдруг из окон - белая бумага.
Медленно кружит по двору, как в замедленной съемке.
Нет, не бумага, а страницы газет.
Чужого счастья проигранные обломки.




Солнце светит сквозь ставни окна,
По капле в банку березовый сок.
Идет пароход, набегает волна
На разогретый, белый речной песок.
Дети бегут навстречу друг другу
В легкой одежде, в глазах - небо.
Замрут на минуту, смотрят на облако:
"Как сладкая вата! Попробовать мне бы!"
И дальше по шумным улицам города.
Гонять голубей, ловить солнечный зайчик.
Ладонь в ладони, на ухо секреты.
Так просто и мудро. Девочка и мальчик.

Ночные поезда

Куда спешат ночные поезда,
Чеканя свой привычный ритм без перебоя?
Стаканы с чаем, и лицом к лицу
Столкнется кто-то вдруг c его судьбою.
И вспыхнут неосмысленные чувства
Под стук колес и бесшабашный говор,
Он даст ей одеяло, чтоб укрыться:
В купе всегда стоит привычный холод.
Девчонка в тамбуре бросает сигарету.
Она на море едет по путевке,
Но ей не нужно купленное лето,
Она сойдет на ближней остановке.
И проводница с кем-то спорит громко,
Потом смеется, обращая в шутку.
Ну, пьют, поют и лягут лишь под утро.
Она присядет с ними на минутку.
Студент затянет песню о дорогах,
Которые ведут к родному дому.
Закончив, улыбнется невесело,
Как будто это ему так знакомо.
Заметит кто-то, жизнь ведь тоже поезд,
Стучит по рельсам ровно до минуты,
Когда сойти пора на повороте.
Путь едут дальше, но остался тут ты.
И ровно также рядом пассажиры,
Поговорят и выпьют по привычке.
Но не родные, с кем хотел ты быть,
А проходные, будто электрички.


Мой маленький принц

Мой маленький принц, я тебя не предам,
Под парусом белым тебя отпущу.
Ты будешь расти, подчинишься годам.
Не думай, что я об этом грущу.
Ты будешь взрослеть, а я буду стареть:
Морщинки у глаз, седина волос.
Ты знай, нашу связь никогда не стереть,
За тысячу верст я услышу твой голос.
Мой маленький принц, ты иди за мечтой,
Далекой звезде ты открой желание.
Пусть ветер надежды летит за тобой,
Пусть будет любовь и не будет страданий.
Я верю, ты тихую гавань найдешь,
Где солнце сливается с пенной волной.
Когда, улыбаясь от счастья, замрешь,
Ты помни, что я душою с тобой.


Словно нет невесомой как воздух
И опасной как бритва черты.
В Петербурге белые ночи,
Над Невой развели мосты.
В этой строгости классицизма
И в граните, одевшем Неву.
Вдруг изменятся прежние смыслы.
Я приму себя и пойму.
Я наполню глаза свои небом,
Чтобы можно в них время черпать.
По каналам бежать за летом,
А потом, поймав, отпускать.


Услышанный диалог

- Признайся, что ты тосковала.
- Не знаю...
- Что за ответ?!
- Что же ты хочешь услышать?
-  Хотя бы, честное «нет».
- Не «да» и не «нет».
- Издевка?..
- Увы, я должна бежать!
- Черт, жизнь с тобой - мышеловка,
 И я попался опять.
- Ты помнишь, я не держала...
- Мне больно об этом знать!
- Но ты с собой не покончишь?
- А смысл сейчас умирать?..
- И что ты теперь задумал?
- Уйти с головой в обман.
- Я больше играть не стану.
- Что ж, я закручу роман.
- Не думай, что буду против!
Легко отправляйся в путь.
- C тобой все будет как надо?
- Я справлюсь со всем как-нибудь.
И он полетел к вершинам,
Она опустилась на дно.
Когда он узнал об этом,
Ему было все равно.



Маски-лица. Пантомима.
Взрывы смеха в темном зале.
И кокетке Коломбине
Взгляды много рассказали.
В черно-белом платье в клетку,
В волосах две белых розы,
Она бросила монетку
И теперь глядит серьезно.
Все застыли и гадают,
Кому выпадет свиданье.
А она не отвечает,
Позабыв об обещанье.
На ребро встает монетка,
Снова дружно все смеются:
Не достанется кокетка
Зря за руку ее бьются.
Сторож тушит в зале свечи.
Получилось представление.
Все без слов сказали жесты,
Взгляды, каждое движение.
Смыла грим с лица актриса,
Бросила небрежно платье.
Нет, она не Коломбина,
И себя она не тратит.
По лицу стекает краска,
Пусть она играет мимо.
С ролью ей пора прощаться.
Что ж, до завтра, Коломбина.


Точка. Новая строка.
Ожидание перемен.
В перспективе пустота,
За нее себя взамен.
Отдаю себя в залог,
По частицам. Навсегда.
Разгулялась непогода.
Нудно стонут провода.
Антикварное бюро.
Трещина на зеркалах.
Кулаками по стеклу.
Разругались в пух и прах.
Разлетелось на куски.
Зря иллюзию храню.
Уходящий, уходи.
Если нужно, догоню.
До унынья целый шаг,
Погружение в смертный грех.
Вата комьями в ушах.
Иссушилась от утех.



Удивительные влюбленные

Есть пара удивительных влюбленных,
Как будто отрешенных от всего земного,
Их так и тянет с шумных улиц в переулки,
Им в новой жизни все совсем не ново.
Они ютятся в маленькой квартирке,
Где в стеклах гжель и статуя Мадонны.
Но ночью им не спится в новолунье
И за руку идут к дверям балконным.
Она легко взлетает на перила,
И, оборачиваясь, тянет ему руку,
Им невозможно порознь быть на миг
Или хоть в чем-то отказать друг другу.
Никто не знает, ведьма ли она,
Или парит под силой вдохновенья.
Она, наверно, просто влюблена
И видит в том небес благословенье.
Так и кружатся в холод или в дождь,
И он боится, что она простынет,
Растает словно снег, влетая в дом,
Чуть обернется на него и сгинет.
Он крепко держит зонт над головой.
Слегка касается волос ее в полете.
Когда-нибудь она захочет спать
И, значит, чувства будут на излете.
Она наденет легкий сарафан
И смело побежит навстречу миру,
Забыв, что ночью месяц молодой
Лукаво смотрит в опустевшую квартиру.
Сейчас над городом еще горят огни,
И он пытается унять предчувствий дрожь.
Лети влюбленная, рукой его мани,
А он догонит, смыв с лица соленый дождь.


И когда снова в окна град,
И в полях заметает вьюга,
Ты солги, что нужны друг другу,
Что зиме ты по-прежнему рад.
Ты придумай ей на ночь сказку.
Очень детскую, с добрым концом,
Что она поднимается на ноги
И бежит по росе босиком.
Ты ведь знаешь, что это неправда,
И другая как прежде ждет.
Только эту сковали страхом
И она никуда не уйдет.
Ты скажи, что ладони линии
Нашептали: она поправится.
Пусть она не бледнеет как лилия,
А иначе никак не справится.



Мой друг скрипач

Мой друг, скрипач, как больно вам
Смычок в чужой руке увидеть.
И бархат лож и ламп хрусталь,
Вам их привычно ненавидеть.
С пюпитра сброшенный листок,
И кто-то снова крутит гаммы,
А вы отводите глаза,
Чтоб не раскрыли вашей драмы.
Вы так хотели покорять
И приручать своей игрою,
Но вы ошиблись, и сейчас
Вы стали честным сам с собою.
Вы все твердите по ночам,
Что первой скрипкой быть так пошло.
И не вина того кто вам,
Вдруг бросил терпкое: "Вы в прошлом".
И вы не спите до утра,
И, мучась, отдаетесь гневу.
Быть выше всех дано не вам.
Вы помните, что погубило Еву?..



Взрослый ребенок

Такой поразительный взрослый ребенок,
Который верит падающим звездам.
Сидит на крыше и смотрит в небо,
Вдыхая свежий ночной воздух.
Он завтра снова проспит работу,
Но, став у зеркала, улыбнется.
Стендаль под мышкой, и прочь из дома.
Пусть завтрак стынет. Он обойдется.
Он только любит, не обижаясь,
Когда его зовут сумасшедшим.
Не ждет подарков, но много дарит,
Не говорит ни с кем о прошедшем.
Ему привычней пустая крыша,
Вина бутылка и чья-то кошка,
Он слишком счастлив. Совсем по-детски.
И сумасшедший. Совсем немножко.


Я легко оставляла тебя позади.
Я не мучилась страхом быть навеки одной,
Исчезая в вагоне, сказала: «Прощай,
Ты сам виноват, что сейчас не со мной».
Я прильнула к окну, провожая перрон,
На который сходила десятки раз.
Этот город дождей оставляю тебе.
В нем так много прекрасного, но не для нас.
Я достала кроссворд, но его не решить.
Я внезапно совсем позабыла слова.
Я быть чистой хочу, но срываясь, грешу,
Убеждая себя, что я снова права.
Я сюда не приеду уже никогда,
Вытравляя из сердца всю горечь потерь.
А над городом осень, тихо кружит листва,
Только жаль, что на сердце снова метель.
Я бежала туда, где сверкают огни,
Где привыкли взлетать, забывая себя.
В знойном города шуме остановлюсь,
Чтобы снова без боли вспомнить тебя.



Ничего не подозревая,
Бегут по наклонной вниз
К отмеренной кем-то черной точке.
Стуча каблуками, в метро
Спускаются. Кто-то вместе,
Кто-то поодиночке.
Задевают друг друга рукавами,
Наступают на ноги, молчат в ответ.
Следующая - Парк культуры.
- Выходить будете?
- Представьте себе, нет.
Последние минуты стрелки отмерили:
А в голове мысли о пустяках:
О том, что с подругой 
Скверно расстались,
О дожде на улице и чьих-то деньгах.
Уже не минуты, секунды бегут,
Когда мир, рухнув, оборвется тонко
И, страшно подумать,
Что тот человек
Не заберет сегодня из школы ребенка.
И все сотрется, и цветы завянут,
Красные гвоздики на плитах платформы.
Сотни голосов убаюкают нас:
Мегаполис, терроризм,
Трагедия - норма.
В конце концов, десятки имен
В пустоте вдруг зазвучали звонко.
На миг сплотили. И ничего.
Другой заберет из школы ребенка.


Маленький теплый ветер

Поймали маленький теплый ветер,
Приручили его, посадили в банку.
И каждый день стал веселее:
Стучится о края, выворачиваясь наизнанку.
Теперь его не отпустишь на волю,
Просто растает в огромном мире.
Только иногда ему снится поле,
И он летит, отсчитывая мили.
Люди берут его на руки, гладят
Как маленького, пушистого котенка.
А он, пригревшись, свистит в ответ:
Чуть слышно, нежно и тонко.
А можно бы вырасти, стать ураганом,
Рушить, крушить на своем пути.
Но в доме светло, пахнет сыром и травами.
И разве возможно взять и уйти?
Конечно, его короче дорога:
Быстрее исчезнет, развеет себя.
И, все-таки, это не так уж много.
Гораздо лучше, чем жить не любя.


Постой под струями листопада,
Почувствуй всем телом, как шумит время.
Желтые листья - дни нашей жизни.
Такое мы глупое, мирное племя.
Возьми листья в руки, бросай их в небо,
Кричи что-то чайкам, пока есть голос,
Снова стань мальчиком, боящимся смерти
С копной кудрявых черных волос.
Останься в пустынной осенней аллее,
Один на один с ускользающим временем,
Читай эти листья, как старые книги,
Всмотрись в эти строчки. Они, ведь, проверены.


Две королевы

Они как черная и белая королевы.
Одна прекрасно сложена, неплохо начитана.
Спешит куда-то, сверкая усмешками.
Ей льстит возможность говорить с эрудитами.
Сигарету сдавила кончиком пальца.
Тонкую, со стойким ментоловым запахом,
И в темно-синих леденящих глазах
Промозглый холод и осенние дожди плакали.
Бесцельно держит прошлых поклонников,
Иногда находит свежие лица,
Затем, чтоб брызнуть новой краской,
Когда старые поблекли и выцвели.
Другая совсем на нее не похожа.
В спокойном лице нет ни доли издевки.
Лучась, благодарна за каждый вдох
И легко обходит расставленные мышеловки.
Ей слишком чуждо двойное дно,
Привычка играть во всем по правилам.
Ждала и дождалась своего одного,
Хотя и ее жизнь ломала и правила.
Она банальна в глазах других,
Простая тихоня, затянута в быт.
Ни слова с азартом, в душе легко.
На выпад любой, соглашаясь, молчит.
Они подруги давным-давно
Их годы скрепили зачем-то прочнее.
Легкий ангел и сладкое зло.
Наверное, разность сближает сильнее.



Под светом рампы

Я как будто под  светом рампы.
Каждый шаг на глазах у зрителей.
Очарованных и обиженных,
Моих недругов и покровителей.
Мои роли ими заказаны,
Не продуманы, но оплачены.
Просто с ними мы как-то связаны,
Нити прошлого не растрачены.
Тот спектакль глупее экзамена,
В нем минута длиннее вечности.
Время тоже на сцене замерло,
Подчинившись его бесконечности.
Не могу я уйти оттуда,
И молчание смерти подобно.
Только жду я конца как чуда,
Ощущения, что свободна.



Отгородиться от всего зонтом.
Тем бежевым, в классическую клетку.
И слышать только ласковое "детка",
Потоки слов оставив на потом.
За шиворот текут ручьи воды,
И все равно, нет сил вернуться к дому.
Мне в этот миг мучительно знакомо
То чувство окрылявшей пустоты.
А завтра снова мы вернемся к будням,
И скрипнет, поворачиваясь, ось.
Как замечательно, что дождь идет сегодня,
Что без ненужных слов все обошлось.



Фонарь

За окном включили фонарь,
В ночи одинокий свет.
Послушай, фонарь, ты не знаешь,
Как режет по нервам "нет".
Ты светишь, не представляя,
Что кто-то не хочет домой.
Стоит, в темноте растворяясь.
Спокойный и очень чужой.
Ты веришь, умрет с рассветом
Огонь твой, чтоб к ночи опять
Светить уходящим в лето,
И, их провожая, молчать.
Фонарь, ты совсем не знаешь,
Что я в этом доме один.
Я замер у двери в лето,
Ничей не муж и не сын.
Быть может, она вернется
И бросит свой плащ на кровать,
Беспомощно улыбнется,
Обнимет: "Давай-ка спать".
А может, она трясется
В каком-нибудь старом такси.
И голос поет по-французски,
Картаво мурлыча "merci!"
Фонарь, ты не стал мне другом.
Ты светишь, тебе все равно.
Мы вместе расстанемся с ночью,
Ты - там, а я - глядя в окно.


Сезон охоты

Когда от костров рябин повеет на землю пепел,
И осень смиренно взойдет на свою Голгофу,
Она, покидая, дождями напишет строфы
О том, что птицы давно в тепло прилетели.
Нет, не горчит терпкий листьев запах,
То крепкий чай горчит в заржавевшей кружке.
Сезон охоты. Все это мужские игрушки.
Для тех, в ком струнки души истлели.
Напрасно вглядываться в седое небо,
Ждать птичий клин в безнадежный холод,
Согреть внутри чуть щемящий голод,
По тем, кого обнять не успели.
В сухой траве ружье кротко ждет работы.
Рукой махнуть и тропой из голого леса,
Стрелять по невинным безумно и слишком пресно,
Пусть меньше крови в этот сезон охоты.


Он остался в закоулках памяти
Тихий дворик у самого дома.
Где бегут корабли по проталинам.
Где до боли в груди все знакомо.
На асфальте начерчены классики
И к березе прибыли скворечник.
Я сюда приезжаю по праздникам
Чтобы смерить, что свято, что грешно.
Все здесь словно застыло во времени,
Только взмах голубиных крыльев
Вдруг прорежет спокойствия линию
И поднимется серою пылью.
А когда ночь обнимется с городом,
И закат будет цвета черешни,
Радость я разделю с грустью поровну
И пойму, что есть свято, что грешно.


Признание

Час пик. Метро. Усталость от всего.
Случайно брошенный знакомый взгляд.
Зачем расстались? Мне не ясно почему.
Себя измучил: чем я виноват?
Тебя искал по явкам, адресам.
Потом сменила несколько квартир.
Пытался позабыть и снова начинал,
Горел и падал на кровать без сил.
Звонил тебе, но в трубке нет гудков.
Потом нашел кого-то из твоей семьи.
Сказали мне, ты замужем давно.
И любишь? Не ответишь? Извини.
Ребенок есть? И может быть еще...
Не вместе. Нет, поверь мне, я не рад.
Я понимал, ты не моя давно.
И не была. Я шарил наугад.
Я не старался ничего понять,
Помочь хоть что-то изменить.
Я должен был тебя завоевать,
А мне хотелось Донжуаном быть.
Что? Да, по-прежнему богат.
И дело в гору, и вино рекой.
Друзей не много немного. Всех я растерял.
Я не с тобой. И я ищу покой.



Серое небо, разлитое над весенней Москвой.
Шум машин, скользящих, как корабли, по лужам.
Выйдем у памятника на Тверской,
По Арбатским переулкам листвой покружим.
Окунемся в город, как в бурное море,
Забывая, куда же мы шли с тобою.
Дома, цветы, люди, купола...
И снова закат над Москвой-рекою.
Раскинув руки, отдать себя городу.
Вспорхнуть и смотреть, как уходит земля.
И только блики на глади воды,
Рубиновые, как звезды на башнях Кремля.


Портрет на память

Художница смахнула прядь со лба,
Взяла палитру, пахнущую маслом.
Ей хочется на память написать
Портрет того, кто поразил коварством.
Широкий и размашистый мазок,
И неожиданно лица овал приятный.
Он, повернувшись, смотрит ей в глаза.
Похожий, но еще слегка невнятный.
Глаза зеленые, как ранняя листва
И волосы - созревшая пшеница.
Полуулыбка в сомкнутых губах,
Готовая сорваться и раскрыться.
Она шаги считает до окна
B снова возвращается к мольберту,
И день и ночь проходят в мастерской,
В метаниях от сигарет к портрету.
Она впервые что-то создала,
Возможно главное и на одном дыхании.
Его хотела погрузить во тьму,
А на потрете - тихое сияние.
Весенний ветер гонит облака,
И солнца блик лежит на гладкой коже.
Она жалеет, что внутри он бес
Так на святого кроткого похожий.