II часть. Омуты и берега

NC-17


Я уже начал забывать, как ты выглядишь. Мне не вспомнить, когда последний раз мы проводили вместе хотя бы несколько часов подряд.
Я никогда не употреблял слово "работа". Но, по-моему, сейчас оно самое подходящее. Мы стали коллегами. То волнующее, что приносило мне удовольствие, что захватывало меня, что придавало сил -- теперь пресно. Музыка стала работой. Почти каторгой. До этого осталось совсем немного.
Ты стал избегать моих глаз. Без причин. Вот она, следующая стадия. Куда дальше?
Я воспитанный человек. Именно по этой причине я улыбаюсь. Как бы хреново мне не было. Мне кажется, если я буду скрывать свои страдания за улыбкой, они исчезнут... Я надеюсь таким образом выдавить их из себя.
Но у меня что-то плохо получается. Как только я перешагиваю порог дома, маски слетают, и я разваливаюсь на части. Мне ничего не хочется. Я наполовину мертв.
В этом плане, Лондон угнетает меня еще больше. Он, словно, подкидывает дров в печь.
*
Мне кажется, что лучше б я тебя совсем не видел, чем видел вот таким и вот так… Одно хорошо: ты в силу своего пофигизма и отрешенности от всего окружающего не особо всматриваешься в мои настроения и поведения. Крис нервничает. Том пока приглядывается, но, чувствую, если я дам слабину, то спустит на меня всех собак.
И вот я…сижу себе…стучу палочками, как говорится…
Я стал пить. Что в ТАКИХ количествах и на ТАКОЙ долгий срок мне совсем не свойственно. Зато теперь в морозилке у меня всегда живет цитрусовый лед, которым я умываюсь с утра и оставляю по куску на веках по несколько минут. Иначе…я просто не открою глаз… Как-то в «Гринвиче» я встретил Джимми и, видимо по слабости, пожаловался ему на то, что алкоголь все меньше и меньше радует и вообще, похоже, уже не цепляет. Тогда он предложил мне всевозможные порошки, которыми вечно напичканы его карманы. Ты знаешь, я уже готов был согласиться тогда… Но подошедшие Фил и Кейт немного разрядили обстановку. Потом Кейт поспешила домой к детям, а Фил ещё долго втирал мне что-то про свою новую станцию и недавно приобретенное железо для какой- то там своей установки. Я слушал вполуха. Уходя, Фил  посоветовал мне не пить больше и предложил подбросить домой. А я послал его… Хотя он ни в чем не виноват…
*
Ты не интересуешься моей жизнью, а я -- твоей. Все рушится. Или может разрушается нашими же руками...моими. Ты, разумеется, здесь ни при чем... Ты всегда пожимаешь плечами и делаешь удивленное лицо. Отрицаешь тот факт, что мы подобны сиамским близнецам. Ладно, согласен, пример идиотский и примитивный.
Я понял, что наступил конец, когда между нами призошел следующий диалог:
-- Привет. Как ты? -- сунув руки в карманы, спросил Мэтт.
-- Нормально..
-- Понятно. Я рад, что у тебя все хорошо.
Какое, к черту, хорошо?! Я ответил "нормально"! Ладно, плевать... В этих нескольких коротких словах отражалось все твое отношение ко мне. Так разговаривают с чужими, желая быть вежливым.
От этих слов мне стало еще хуже. Вечерами я ложился на диван и вспоминал. Стискивал зубы и зажмуривал глаза, когда мелькали картинки нашего прошлого. И я соскакивал с места и бежал на кухню, где у меня был запас, наверное, на год. Пил жадно и быстро, надеясь, что боль притупится, и, в лучшем случае, я усну. Иногда так и было, а порой, становилось в 10 раз хуже.
Все свое свободное время я размышляю о том, чем ты занят в данную минуту. И мне представляется, как ты сидишь на полу и читаешь книги, типа "Для тех, кто готовится стать отцом"... А она сидит в кресле и умиляется, какой ты трогательный. Даже не удивлюсь, если ты записался на какие-нибудь курсы. Фальшивая реальность.
*
Дальше – хуже. Я начал откровенно играть на публику. Играть приходилось, потому моё настоящее «Я» было страшно, черно и жалко.
Невероятных трудов мне стоило хотя бы просто передвигаться или играть без тупых слез и даунического выражения лица. Об улыбках уже не было речи.
На неделю ты должен был уехать за океан. Да пофиг – уже нет разницы – в соседнем районе ты или в соседнем полушарии…
В последний вечер перед отъездом я уже собирался уходить из студии и направился к выходу, как увидел в дверях Криса и тебя за странным разговором. Я спрятался за выступ арки и прислушался.
-- Мэтт, тебя целую неделю не будет. – тихо и быстро говорил Крис.
-- И что? – недовольные нотки в твоем голосе.
-- Поговори с Домиником. С ним что-то не так.
-- Я не нянька. К тому же на днях я спрашивал, как у него дела – он ответил, что все хорошо. – сквозь зубы бормотал ты.
Я сжал кулаки.
-- Я все понимаю, Мэтт. У всех своя жизнь и свои проблемы. Но надо поддерживать друг друга. Поговори с ним.
Тишина. Потом я услышал быстрые каблучные (потому что громко втаптывая каблук) шаги к лифту – это ты.
-- Черт!.. – тихо выругался Крис и прошел мимо меня по коридору. Не заметил.
Я стоял, сросшись спиной со стенкой. Господи, за что мне это?.. Поднимаю голову в потолок с мигающими люминесцентными лампами и чувствую, как за шиворот текут слезы. Даю коленям слабину и тихо сползаю по стене на пол…
Ты улетел наутро. До отлета я тебя не слышал и не видел.
--
 Переключаю каналы, отхлебывая из бутылки. Глаза слипаются, но я знаю, что ещё рано.
Телефонная трель…
-- Да..
-- Привет, Дом. Как ты? – Крис пытается быть веселым, и его тон весьма дружелюбен…даже…как это?...приторный – вот!..
-- Спасибо, всё в порядке. – я даже не пытаюсь сделать голос хоть сколько-нибудь приветливым.
-- Мы с Келли оставили детей на выходные в Ирландии, -- щебетал он, – не желаешь составить нам компанию?
-- Нет.
Нажимаю отбой. Вроде бы ты прилетаешь завтра ночью…
*
А толку то? Тебе нет до меня никакого дела. "Коллеги по работе", мать вашу.
Я уже сам не знаю, чего хочу. В списке принятых вызовов в моем телефоне твое имя в самом конце...
--
Подхватил какую-то заразу. Вирус это или еще что, я не знаю, я не врач.
Температура моего тела зашкаливает. Кажется, вот-вот у меня начнут гореть внутренние органы. Вспыхнут, и за минуту от них ничего не останется. Я лежу под одеялом в теплом свитере, носках и мягких домашних брюках. Мне холодно. Меня трясет.
Я имел неосторожность позвонить матери. Она насоветовала мне кучу всего, а я соврал, что мне уже лучше. Уже 2 дня в бреду. Мне ничего не помогает. Я жру антибиотики, обезболивающее, жаропонижающее горстями.
Я не могу назвать сном то, что происходит со мной ночью. Это сущий ад. Я не могу спать, есть... Мне не хочется. В таком состоянии вообще уже готовятся богу душу отдать. Я поддерживаю в себе силы теплым питьем. Держась руками за стены, я плетусь на кухню, чтобы сделать себе чай. И доволен даже тем, что не упал, пока дошел до постели.
Теперь мне то холодно, то жарко. Я не успеваю раздеться, как снова бьет озноб. Тихие слезы отчаяния и осознание того, что никто не придет и не поможет. Я никому не нужен. Но мне уже не так горько от осознания этой мысли... Я смирился.
Из очередного бредового подобия сна я вынырнул ближе к вечеру. Тянусь к прикроватной тумбочке за баночкой с капсулами и натыкаюсь пальцами на листок бумаги...
Твой кривой почерк:
"Это телефон одного хорошего врача. Позвони ему. Он поможет. ххх-ххх".
Сухо. По делу.
Приходил, значит, пока я спал.
Комкаю в руке этот клочок бумаги и бросаю на пол, отворачиваюсь. Мне нестерпимо больно. И недуг тут ни при чем.
*
Десять дней я изображал из себя труп, распластанный на кровати. Звонков было немного… Посетителей больше не было вообще…
На утро воскресенья я проснулся без озноба и ломящих болей, но с дикой жаждой и голодом. Такого со мной давненько не было. Это как понимать? Иду на поправку, что ли?
Впервые за полторы недели я сходил в душ, оделся в чистое и вышел на улицу. Морозно. Снегу намело. Втянув голову в хомут накрученного на шею шарфа, я доплелся до «St. John». Пюре с копченым угрем и беконом, язык с цикорием, пудинг я запил тремя чашками ройбуша. Так много я, пожалуй, не ел с тех пор, как мы с тобой накурились какой-то хрени, и нас пробило на хавчик.
Совсем забыв, что сегодня воскресенье, я приперся в студию. Двери были только прикрыты, но не заперты. Но войдя внутрь, я сначала не понял, почему так тихо и пусто, ведь по времени все уже должны быть на местах.
-- Фак!.. Воскресенье! – стукнул я себя по лбу.
Но почему тогда двери открыты?
Я уже дошел до комнаты с инструментами – никого. Я уже собирался уходить, как взгляд мой упал на открытую дверь комнаты отдыха. Тихо я зашел туда и увидел красный кофр, стоящий посредине помещения. Это твой кофр.
Сердце сразу подскочило куда-то к горлу.
Я подошел к чемодану и уперся в него глазами. Наклейка Лос-Анджелесского аэропорта «Форт-Лодердейл» на красном боку.
Ты что, приехал сюда, сразу после прилета ночью?
Я начал оглядываться, но тебя нигде не было. Тогда я увидел, что белый диван, обычно стоявший лицом к стеклянным витринам с кубками, премиями и прочими наградами, теперь повернут к витражному окну.
Медленно и неслышно я обогнул диван… Так и есть – туфли валяются рядом со скинутыми лишними подушками, айфон там же, ты лежишь, свернувшись калачиком и укрывшись вельветовым пальто. Из-под этого импровизированного одеяла торчит твой нос, нахмуренные брови и спутанные волосы.
Я долго стоял над тобой. Но, чем больше я смотрел на тебя, тем меньше сил у меня оставалось. Я так давно тебя не видел. Я так давно не видел тебя вот таким спокойным и…спящим.
Присев на корточки рядом с диваном, около пяти минут всматриваюсь в твои волосы, в твои скулы, в твои уставшие и будто бы поникшие ресницы…
Спящие люди, как правило, так необычно дышат, они даже необычно…теплые.
И я чувствовал это твое сонное тепло. И приблизил лицо совсем близко к тебе.
Господи, ты пахнешь молоком…как ребенок.
А ты?.. Ты также смотрел на меня, когда приходил навестить меня в болезни?..
Навряд ли… Больным хотя бы приносят апельсины там…йогурты всякие…
А ты оставил только скупую записку.
Ты пошевелился и резко потянул носом воздух.
Я отпрянул. Не хотелось бы, чтоб ты увидел тут меня, рассматривающего и принюхивающегося к тебе.
По всему было видно, что ты скоро проснешься.
Надо торопиться и уйти раньше, чем ты откроешь свои синие бесчувственные глаза.
Поднимаюсь, иду к бару-холодильнику, на котором прикреплен на магните блокнотик с ручкой.
«С приездом.» -- (беру пример с тебя в написании записок) пишу, отрываю лист и засовываю в твой левый ботинок.
Ещё раз смотрю на твои ресницы, уже начинающие подрагивать перед пробуждением, разворачиваюсь и ухожу…
*
Вечером того же воскресенья я, как обычно, торчал дома. Ты уже давно поселился в моих мыслях. Я придумал себе несколько вариантов твоей реакции на мою утреннюю записку. Но ни в одном из них не было тебя, трезвонившего в мою дверь.
Сердце заколотилось в горле, когда я увидел тебя на пороге. Помятый, взъерошенный и усталый. Даже, наверное, грустный. Ты молча разжал кулак, где я увидел знакомый листок. Уставившись куда-то вглубь моей квартиры, ты не произнес ни слова.
-- Зайдешь? -- спрашиваю, а сам держусь за дверь, чтобы не упасть от головокружения.
Ты быстро и резко моргаешь и, поджав губы, осторожно проходишь внутрь, не разуваясь, проходишь в кухню.
Я спешу закрыть дверь и, обернувшись, смотрю тебе в спину. Сгорбившись и опустив голову, ты сидел на моем высоком барном стуле, ожидая меня.
-- Чай, кофе? - что я несу? Чувствую себя полным идиотом, но разговор завязать нужно.
Ты отрицательно мотаешь головой, и я сажусь напротив тебя, закуриваю.
Мы молчим. Я уже не знаю, как нарушить неловкую паузу. А ты кусаешь губу и бегаешь глазками с одного предмета на другой.
-- Ты пришел мне что-то сказать? -- подталкиваю тебя я, а самому до дрожи в коленках страшно.
-- Да. -- быстро отвечаешь ты и заметно оживаешь.
Я выжидающе смотрю на тебя.
-- Дом, я должен сказать тебе... Сообщить...
Я молчу и все внутри меня сжимается.
-- ...завтра...в Ashburn Hotel...
-- Что там будет?!
Сигарета в моей руке истлела, и пепел осыпался на стол.
Ты мнешься, не знаешь как сказать, а я уже готовлю себя к чему-то очень страшному.
-- Завтра мы с Кейт решили объявить друзьям и близким, что мы...помолвлены.
Все вокруг замирает, чувство такое, словно, меня грузовик переехал.
-- И ты хочешь, чтобы я присутствовал на этом "празднике"? -- спрашиваю я быстро, пока еще масштабы катастрофы не дошли до меня в полной мере.
Ты смотришь мне в шею, не осмеливаясь поднять глаза.
-- Домми...
-- Ты. Чудовище.
*
Минутная пауза, повисшая в воздухе, сделала невозможное – она разом расставила все по местам в моей голове. Я разом все понял и разом отмел все ненужное. Так ведро ледяной воды на голову в жаркий день, кажется, отсоединяет душу от тела.
-- Дом… Я… -- чем-то ты там ещё ты пытаешься меня добить.
-- Мэттью, -- перебиваю тебя этим непривычным для моих губ именем. – если ты решил жениться, воспитывать детей и не замечать моего присутствия в одном помещении, то пожалуйста. Ты волен делать все, что хочешь…
-- Дом, я не собирался тебя…
-- …я не закончил. – в упор смотрю в твои глупые глаза. – Если ты решил, что я буду истерить, ползать в ногах и прыгать к тебе в койку, как только тебе вдруг, ни с того ни с сего, захочется, то ты ошибаешься. Ты сделал выбор. И никто не вправе тебя  обвинять в чем-то.
Глубокий вдох и продолжение:
-- Я не нахожу удивительного в том, что ты пришел сейчас и что-то там объявляешь мне и куда-то там приглашаешь. Возможно, ты решил, что это остроумно. Но вникать во что-либо я больше не хочу, и поэтому прошу тебя уйти сейчас раз и навсегда – в эту дверь, из этого дома, из этой жизни.
Кладу руку себе на сердце и опускаю глаза. Странно, монолог дался мне совершенно легко. Я был настолько спокоен, что не узнавал самого себя.
Ты пристально посмотрел мне в глаза. Молча поджал губы. Встал и быстро ушел.
Через час я подсунул под дверь кабинета Тома на студии заявление об уходе из группы, а через два часа уже покупал в «Хитроу» билет до Монпелье. К черту вас всех!..
*
Я отключил телефон, чтобы ни ты, ни Том ни кто-либо еще не доставали меня. Можете вообще забыть о моем существовании, а я -- о вашем.
Меня измотали эти игры, шифровки. Я, в конце концов, тоже хочу жить нормальной жизнью и радоваться. А то интересно получается: ты примеряешь на себя роль семьянина, а я корчусь от твоей жестокости.
Не хочу знать тебя.
Постепенно до меня начинает доходить, что все твои слова -- ложь. Все твои взгляды -- ложь. Все твои поступки -- ложь.
Знаешь, а ведь я как дурак поверил...Той ночью, когда ты сказал мне, что любишь только меня. Ты развел меня, как ребенка. Как я мог повестись на такую чепуху?! Наверное, мне просто очень хотелось это услышать. Но вот зачем ТЫ это из себя выдавил, я не знаю. Да-да, именно выдавил.
Я похож на бездомную дворнягу. Побитую и потерявшую надежду.
Кстати, о надежде... Ты дал ее мне, и, как оказалось, зря. Я уверен, ты заранее знал, что все так и закончится. Но скажи мне, разве тебя силком тащат к ней? Нет. Это твое решение. Ты хочешь жить с ней, растить ребенка, признаваться в любви... Наверняка, без этого не обходится. И я говорю не о тех словах любви, которые ты выкрикиваешь в момент кульминации, а о том, что ты все обдумал и сказал ей это прямо в глаза. Как когда-то говорил мне...
Вполне возможно, что я трус. Если вот так дезертирую "с поля боя" во Францию.
Но я не представляю себя наблюдающего за тем, как ты целуешь ее, обнимаешь за шею, улыбаешься и принимаешь поздравления. А потом так заботливо смотришь ей в глаза, и все вокруг охают и ахают, какая вы чудесная пара.
Живи, как тебе нравится, а меня оставь в покое. Мне твое вранье уже поперек горла.
*
Неделю я превращался в амебу: спал, пил, курил, лежал в гостиной на диване и изучал потолок.
К концу недели соседи прознали, что я приехал, и началось: пьянки, вечеринки, девицы, загорелые парни в узких джинсах, какая-то музыка, не исключаю, что наркотой тоже не брезговали… Но мне было наплевать на жуткий аттракцион вокруг меня.
К тем немногочисленным действиям, которыми была занята моя первая неделя, добавился ещё секс. В кромешном бреду, не разбирая лиц, имен и дат, я с остервенением трахал чьи-то стонущие и кричащие тела. По-моему, в моем доме все занимались сексом с кем угодно и где угодно: в ванне, на веранде, на ступенях лестницы, на разделочной поверхности в кухне, на ковре холла второго этажа… Такое можно увидеть разве что в дешевом порно-фильме, когда прыгающая у кого-то в руках камера снимает всё подряд…
Я очень хотел, чтоб алкоголь разъел меня изнутри, чтоб меня кто-нибудь заимел до смерти… Я хотел не проснуться…
*
Я не помню, какое сегодня число. Сколько я уже здесь?.. И главное, где это, здесь? Мой дом превратился в дешевый бордель и бар одновременно. И далеко ходить не надо – удобно ведь.
Это совсем на меня не похоже. Я – человек, не терпящий беспорядка и хаоса, сам устраиваю его с большим удовольствием. Я разрушаю свою жизнь. Осознанно, без особых истерик.
Разумеется, мой организм за столько лет привык к алкоголю, что погубить его только этим мне не удастся. Выход нашелся быстро: я стал нюхать спиды. Амфетамин делает свое дело, и все идет так, как я задумываю.
Это не по мне: обзавестись семьей, быть семидесятилетним дедушкой и сидеть в кресле-качалке, радуясь шумным внукам… Да куда уж до внуков, детей. Я в свои 33 полностью доволен жизнью. В то время как ты можешь сколько угодно строить из себя порядочного и адекватного англичанина. Валяй!
А уж беспорядочный секс, алкоголь и наркотики я возьму на себя, если ты не возражаешь.
Меня кружит это минутное чувство...несет за собой. И я все точнее понимаю для себя, что погряз в этом дерьме. Голова не соображает. Я увеличу дозу, если понадобиться... Если перестанет действовать. Я попрошу, чтобы меня накачали. И уж будь уверен, эти ребята не из тех, кто отказывает.
*
Делаю все тебе назло. Назло нюхаю. Назло сплю с какими-то ублюдками. Назло пью, курю и даже просто дышу.
Порошок дает заряд на несколько часов (иначе меня бы воротило от такого количества секса, алкоголя, никотина и всех этих лиц вокруг себя), эйфория разрушает меня, но я не могу остановиться. А потом резко все отпускает. Напудренный нос забивается насморком, глаза слезятся, и в голову возвращается все то дерьмо, которое я выдул амфетаминами совсем недавно.
Это ужасно – резко возвращаться в кошмар. Надо сменить эту химическую муть на что-то покрепче…
Так я и живу… Теперь…
…Ночью мы забрались с кем-то на крышу моего дома, поливались шампанским, орали «Street spirit»…
…Утром нашел какого-то красноволосого тощего парня, который стоял на коленях перед унитазом в ванне и его неслабо выворачивало. Я одним движением расстегнул свои брюки, сдернул джинсы с его узкого зада, схватил в горсть огненные пряди (он что-то пытался крикнуть) и вошел в него, не дав даже подняться с колен…
…В обед я начал орать на всех, чтоб убирались. Народ около получаса вытекал из моего разгромленного дома. Я вызвал горничных и заказал ещё текилы. С выпивкой я загорал на веранде, а горничные к вечеру вынесли пятнадцать 60-литровых мешков с мусором, бутылками, порошками, кусками пицц, гамбургеров, картошки, каких-то плакатов,  сломанных барабанов, гнутых стоек к ним и прочей хрени.
…Ночью уже меня самого выворачивало в ванне..какой-то зеленой желчью…но трахнуть меня в этой звездной позе было некому…
*
Кто-то упёр мой мобильник. Его нигде нет. Да мне и не жалко. Куплю себе новый, если вообще куплю...
Неужели я до сих пор жив... Я уже не вспоминаю, по какому поводу я гроблю свою жизнь. Зачем я вливаю в себя литры алкоголя и нюхаю всякую дрянь. Я просто не хочу об этом думать... А вообще, я крепкий... Еще один вечер я смог стоять на ногах и даже передвигаться... Самостоятельно я дошел до какого-то клуба, высматривал и нашел...Кажется, в ту ночь я трахнул всех тощих парней с черными взъерошенными волосами в этом городе.
Вот я и вспомнил, зачем и почему я здесь.
Добравшись до дома, я снова ползу в ванную...и меня снова рвет. У меня уже болят ребра. Болит все. Я сползаю на пол, вытираю рукой слюну и...отключаюсь.
--
-- Дом! Доминик! Очнись, твою мать! Открой глаза, ну же!
Меня кто-то трясет, бьет по щекам, трогает пульс на шее. А я не могу открыть глаза. Удары становятся сильнее, но я, чисто физически, не могу пошевелиться. Слабость в теле.
Теперь меня уже тащат по полу за руки, попутно матерясь. Чувствую под собой ковер, а не холодный кафельный пол ванной.
Еще несколько пощечин -- и я разлепляю веки. Молча смотрю на моего "спасителя":
-- А, это ты... Наш верный сутенер. -- поприветствовал я Кирка.
-- Б**ть, ты весь серый. И тощий какой. Когда последний раз жрал?! А умывался?!
Он пытается со мной разговаривать, но я не могу сказать ему больше двух слов. Меня снова выворачивает. Прямо на ковер.
Слышу, как он звонит куда-то... Похоже, у меня будет отдельная палата в клинике. Как мне повезло…
*
-- …так когда он очнется?
-- Да он уже, похоже, пришел в себя.
Я смотрю на врача, которого за воротник трясет оно… Я забыл, как это самое оно выглядит. Без него было так хорошо…где-то там…в другом мире…где не больно…
Оно видит, что я открыл глаза и таращусь вокруг себя.
-- Дом!.. – в один момент ты отпускаешь воротник врача, который поспешил тут же ретироваться из палаты, и в два прыжка оказываешься возле меня, нависаешь тучей над моим неподвижным телом (я даже не знаю теперь, может ли оно шевелиться).
Я чувствую себя дистиллированной водой. Без чувств, без эмоций. Я смотрю на тебя, и ничего во мне не шевелиться.
Ты не знаешь, что сказать, и пытаешься всмотреться в мои совершенно спокойные и ничего не значащие глаза.
-- Дом…
Мне не больно. Я тебя не знаю. И ты не потревожишь меня. Больше. У меня иммунитет.
-- Домми…
Во мне больше нечему болеть по тебе. Даже черепков нет. Их снесло взрывной волной. Поэтому я просто смотрю на тебя, как на незнакомого мне человека.
-- Мой Домми…
Становится влажно на виске – это что-то капнуло из твоих отчего-то раскрасневшихся и дрожащих глаз.
Я поднимаю руку, вытираю влажный висок, будто дождь начинается…и лицо твое пасмурное Лондонское небо. Я тяну руку к твоему лицу, провожу пальцами по обветренным губам… Что-то это напоминает…вроде ты любил это когда-то…
Дверь открывается и вошедшая медсестра говорит, что мне нужно поставить успокоительное. Ты пропускаешь ее ко мне.
Я смотрю на тебя, когда мне перетягивают жгутом руку, когда слегка похлопывают по венам, протирают спиртовым тампоном, прокалывают кожу иглой…
Ты смотришь в волнении то на меня, то на шприц… В твоих глазах немая паника.
Медсестра сгибает мою руку в локте, снимает жгут, собирает инструменты и уходит.
Я прижимаю руку к груди.
-- Дом. Ты так напугал меня…
Мне не понятны твои слова. Мне не понятен твой язык.
-- Я. Тебя. Не знаю… -- говорю я на своем. Может, хоть раз в жизни ты поймешь меня.
Скоро я буду дома. С сиделкой из клиники. Которая будет следить, чтоб я больше ничего с собой не сделал.
А пока…
Я отворачиваю голову от тебя. Мне нужно спать…нужно спать…