Небрежность

            Стрелка на спидометре дергается около ста и можно сказать, что поезд летит. Такое чувство. Прямой участок успокаивает, но это ненадолго. Быстрым взглядом локомотивный машинист пытается прогнать стаю птиц с контактной сети, одна только взлететь не успела и вихрь свалил ее вниз. По сторонам проплывает стадо овец, по сторонам вспаханное поле, а потом словно спускается зеленый занавес, и даль по сторонам скрывается. Зеленый цвет размывается от слияний высоких деревьев. Но это ненадолго. Глаза забегают далеко-далеко вперед, зорко „прыгают” по железодорожным шпалам, пристально смотрят на сигнализации, „читают”:

            …Этот участок дороги является слабым. Руки быстро поворачивают реостат и число оборотов падает. 
            …Тут шпалы уложены плотно, чтоб не изогнулось железо от тепла. Летом температуры действительно в состоянии согнуть рельсу. Ну вот, оставлено место, обеспечить расширение.
            …Опять неохраняемый переезд. Сигнализация здесь давно не работает, может полгода, а может и больше. Локомотив долго и предварительно каждый раз „кашляет” на этом месте.

            Машинист выпрямляется, встает на ноги! После таких переездов у локомотивного машиниста всегда появляется сердцебиение. Скажут некоторые, ведь рельсовая дорога одна и та же, от чего же приходит инфарктное состояние? От ожидания сюрпризов. Вот от чего.

            Вспышки из устройства для бдительности режут глаза. Ноги вынуждены ритмично отреагировать. Этот механизм управляется ногами и машинист привычно каждый раз, отработано, нажимает на выключатель. Зеленая мигалка однако настойчивая. Вспыхивает через тридцать секунд. Нужно насесть  вновь. Удаляешь свет, а он зажигается. Пинок. Сверкание. Пинок. И, как говорится, опять двадцать пять. Устройство бдительности... Напоминает, держит в напряжении. Сигнализирует руководству станции, что здесь, в локомотиве, все в порядке.

~~~~~~

            Следователь ехал в качестве второго помощника. Его присутствие здесь было не по порядкам железнодорожного транспорта. Но это было ничего. Огрехи были другие. Железнодорожники как-то закрывали глаза на них, не говорили. Железная дисциплина начала проламываться. Не от летней жары, конечно. Во время забастовки взяли на работу всяких таких инструкторов, мастеров, бывших начальников, люди которые не работали по своей профессии десять - пятнадцать лет. По закону, - возмущался машинист - после шести месяцев прерывания, от нас требуют проверки знании, сдаем экзамены. Начинают нас обследовать. А их прямо и назначили! И все они получили работу! А никто не проверил их заново  насчет профессиональных умений, привычек! – бунтовал машинист. Десять лет – не малый период, а вот – пятнадцать... Всякое можешь забыть. А здесь нужно неослабное внимание, во все глаза.
            Следователь отметил  что-то в свой блокнот.

            Хриплый свисток побежал вперед, „взял” опережающе изгиб дороги, потом еще раз взвизгнул из-за следующей. Устройство в черном ящике старательно зафиксировало изменение скорости. На вокзалах этот заводной механизм гремел отвратительно.
            Следователь промокал все это с глаз и слух своей профессии. Шум часового устройства  действительно был гадким. 

~~~~~~

            Вчера они были в здании транспортной полиции. Локомотивный машинист, его помощник и начальник поезда. Следователь их расспрашивал. Потом сказал, что надо обо всем написать. Рассказать все, что на них произвело впечатление. Что было особенное, странное. Оно-то каждый раз разное – захотел уточнить машинист. Вспомните, может быть, задалось нечто необычное. Может быть, что-то пропустили. Вспомните, - сказал следователь. 
            Шел второй час... Ничего из воспоминании не выходило. Надо все на месте проверить, решил следователь.

~~~~~~

            Рельсы снова натянулись, как веревка. Идеальная прямая на расстоянии вдали. Вдруг, на километр вперед, красный автомобиль представил свою морду. Вот он уже наступил на левый рельс. Локомотивный машинист вскочил:
            - Смотри! Ты только смотри! – крикнул он –  Эй, это я... я ли должен остановиться? Ты что думаешь?..
            И автомобиль действительно задумался. Как-то поколебался – то ли вперед, то ли назад...
            - Гляди ты на него сейчас! Ты только гляди!
            Машинист нажал гудок и задействовал тормоза. Железные колеса засвистели... заскрипело все... Морда машины съежилась. Вагоны подтолкнули друг друга и совсем замедлили свой ход. Заскрежетало железо в железе. Помощник высунулся в окно  и крикнул:
            - Ты куда? Смотри! И ребенка посадил на фронте! Как ты можешь перед поездом рассекать через рельсы?
            Следователь тоже нависнул в окно и сам не сдержался:
            - Ну, скотина!
            Автомобиль дерзко застрял между рельсами и защитным барьером.

~~~~~~

            Были ли приняты все профилактические меры при отправлении? - переспрашивали вчера локомотивного машиниста и он отвечал: Да. Все было как положено.
            Рассказывал машинист и прилагал документ за документом. Медицинское обследование. Алкогольное испытание. Все, что требуется по правилам от железнодорожника. Вот и Проверка тормоза – он положил и эту заметку к другим.

            Отправляли мой поезд в три часа ночи – писал теперь начальник. Опоздание было на десять часов. Я шестнадцать лет на колесах. Падения поезда у меня не было за это время, и других несчастных случаев не было. К машинистам я зашел потом. Сначала встретился с патрулем и с кондуктором... Люди они уважающие свою профессию. В последнем вагоне, сказали они, едут ребятки из детского лагеря. В остальном все спокойно. Ну, и тронулись. Все в соответствующей норме...
            Начальник поезда задумался. Что еще? Рука его механически черкала на листке. Получалось что-то наподобии знака железнодорожников. Начальник очевидно любил держать карандаш. Руки его все были разрисованы. Татуировки говорили о ярком воображении и открытости. Расстегнутая от жары рубашка, доставляла людям добавочное количество личных тайн. Для них не требовалось давать объяснения.

~~~~~~

            „Упавший поезд" - вот такими большими буквами, как кофейные чашки, были заголовки газет. Следователь постарался собрать и вырезать все журналистские бредни. Количество жертв. Перерезання ось. Саботаж. Требования забастовщиков. Неохраняемые переезды. Недифференцированое оплачивание. Месть осмотрщиков подвижного состава. Умышленно заткнутый воздухопровод. Переставленные рельсовые дорожки.  Стрелка. Невралгические точки. Журналисты просто продемонстрировали „сверхкомпетентность”. Враки всякие.
            Писаки далеко перешагнули свои собственные переживания. Как они будут садится в поезд теперь, - задавал себе вопрос следователь, - раз они так „хорошо” и так „точно” знают какие подвохи устраивают им в качестве пассажиров. Да разве можно жизнью пассажиров отстаивать профессиональные привилегии и решать социальные права, гневался он еще, на этот раз по адресу железнодорожников. Но и журналисты не могут видеть дальше бородавки на носу.
            Расследующий называл "бородавками" те лишние детали, которые отдаляют от проблемы. Подсунутые, наверно, от другого человека. Непроверенные.
            Он выделил одну из газет. Автор статьи здесь рассуждал своим умом. Засмотрелся журналист в цифры, написанные мелом на вагонах. Это год, что ли? На третьем вагоне они, цифры отличались. Следователь подчеркнул это и восхитился как автор умело оперирует специфической терминологией. Видно глубоко рылся. Хорошо написал свою статью. Может из этого выйдет что-то полезное, подумал следователь.

~~~~~~

            На 56-м километре тяга двигателя резко уменьшилась. Я постарался увеличить напряжение – докладывал писменно машинист - однако словно кто-то тянул нас назад.

            Я сразу посмотрел в окно. Третий вагон весь был окутан пылью и дымом. Конец! Подожглись! Сгорели! – объяснял помощник тоже в письменной форме - Когда я услышал от коллег, что нарушилась система подачи воздуха, я по своим обязаностям сразу пошел назад. В третьем вагоне все тряслось, падали светильники с потолка, багаж стряхивался вниз. Окна были выбиты. Облака пепла и гравия входили извне. Все качалось, подскакивало. Паника была велика. Царапины, синяки, зажаты между сиденьями...
 
            Невозможно ли было установить предварительно проблемы с бандажом? – задавал себе вопросы расследующий. И еще. Тормозной путь в пятьдесят метров при скорости сто км/ч - это нормально?
            Следователь сравнивал свои предположения с выводами экспертов: Произошел излом бандажа колёсной пары. Вагон сошел с рельсов. Причина неисправности - истекший срок пересмотра.
            Пересмотр... А-а, цифры, написанные мелом на вагонах...  Цифры, значит, говорят о их пригодности... А куда смотрел ревизор? А откуда взялся этот дряхлый вагон между остальными?

            Следственная служба железнодорожной полиции освободила бригаду поезда. Подвели под ответственность ревизора за допущенную небрежность.
            Начальник поезда вернулся дописать в объяснениях: "В четвертом вагоне  ехали ребятки с детского лагеря. Хотя пассажиры в третьем вагоне  обошлись только с царапинами и шоком, хорошо, что дети были в четвертом."
            Начальник любил писательствовать. На этот раз распечаталась татуировка, что была в его душе.         


автор: Магдалена Манчева