Петро Домаха. Чёрная весна

С украинского http://proza.ru/2011/11/06/1445

Холодом моросило с неба того весеннего дня. Остатки снега на лугах, в поле, на крышах сараев и домов быстро разъедались мелкими каплями дождя. Только в глубоких оврагах сугробы крепко прицепились к северным склонам, пуская чёрную слезу. А ещё молчаливый лес неподалеку держал, не отпускал от обнаженных деревьев лоскуты снега, испещрённые вмерзшими дубовыми листьями.

С поля напрямик приближалась к селу одинокая длинноногая фигура. Мужчина шествовал только ему ведомым путём. Совсем промокший, в изношенной одежде и без шапки. Не обращал никакого внимания на ледяную морось, холодный ветер, жижу под ногами. Что-то жуткое и яростное было в его истощённом лице, в блуждающем хищном взгляде, которым он прощупывал околицы, в упрямой стремительной походке по лужам. Длинные волосы спадали на плечи мокрыми серебристыми лохмами.

Путник приблизился к сельскому кладбищу. Не пропуская, обошёл все недавние могилы без крестов. Около каждой наклонялся, будто хотел рассмотреть покойников под кучами глины.
 
Потом быстро спустился в небольшой овраг, отделявший кладбище от села. Потревоженная огромная воронья стая шумно поднялась, закружила, а потом медленно, неохотно полетела к чёрному лесу.

Мужчина приблизился к глубокой яме-копанке, в которой когда-то вымачивали коноплю. В копанке кучей лежало с десяток мертвецов. Не довезли. Сгрузили здесь, потому что, видать, уже и буксиры утомились копать ямы в мёрзлой кладбищенской земле.

Путник мелко дрожал всем телом то ли от холода, то ли от напряжения и внимательно рассматривал исклёванные птицами тела. Будто пытался узнать знакомые черты в искаженных посиневших масках. На какое-то мгновение его небритое лицо исказила судорожная, болезненная улыбка. Вверху послышался клёкот:

– Ть-яф! Ть-яф! Ть-яф!

Медленно поднял он голову и увидел над собой двух распластанных орлов-могильщиков. Те величественно парили в небе, шевелили растопыренными перьями на концах могучих крыльев.

– О, и вы уже здесь. Кончилась жатва. Добычи хватит всем. Что, обжинки праздновать? Пируйте. Не буду мешать. Мельничихи здесь нет.

Внезапно перед его глазами всё стало расплываться. Пекло огнём внутри. Воздух, пропитанный вонью, казался мужчине вязким.

"Скорее бы в село", - гнала мысль вперед. Но никто ему не встречался на пути. Шёл по главной улице. Свистуновка. Зажиточные люди жили на этом углу. Когда-то. А теперь слышались, эхом вторили издалека только его собственные шаги. Не видно ни людей, ни котов, ни собак. Ни одного воробья под крышей и ни одной струйки дыма над домами.

Наконец остановился у крайнего дворика. Перевел дыхание у перелаза. Неспешно подошел к колодцу с высоким журавлём. Там, на срубе, стояло небольшое бочарное ведро. Мужчина опознал эту дубовую бадью. Вспомнилась сладкая вода из неё. Тогда, 16 лет назад.

Юная мельничиха рядом. Высокая, сильная, статная. Сколько же часов простояли с Оляной вечерком у этого колодца? Тут и попрощались. Потому что шёл на войну. Плакала, прижималась нежно и шептала:

– Уцелей и возвращайся, Борис. Возвращайся скорее, дорогой.

То твердо произнесенное имя из её уст всегда волновало. Оно звучало по-особенному.

Воспоминания прервались, когда взгляд Бориса остановился на приоткрытых домашних дверях, которые жутко раскачивал ветер. Опять затуманилось перед глазами, задурманилось в голове, сильной болью отдалось в спине.

– Боже ж ты мой! Опоздал я, Оляна. Опять не успел. Как и тогда, после проклятой войны.
 
Зачерпнул ладонью из ведра дождевой водицы, перемешанной с талым снегом. Приложил к пылающим от жара губам и ко лбу. Чёрная полоска приоткрытых дверей казалась Борису щелью приоткрытой крышки гроба. Боялся туда заглянуть.

И все же переборол страх, зашёл в хату. Пустота. И только на широкой дубовой скамье под образами лежал в глиняной миске комочек расплавленного воска. Превратившийся в огарок.

– Вот и всё, что от тебя осталось?

Внутри что-то перевернулось. Остатки его собственных искромсанных "я" растаяли, свернулись в такой же комочек. Пустота, страшная бездна в душе. Внезапно стёрлись предметы перед глазами. Сплошной мрак. Сидел на скамье, сгорбленный и молчаливый. И только руки, как у слепого, шаркали по дереву, будто выискивали затерянные следы женщины.

Потом напряженно поднялся, достал из кармана сухарик, завёрнутый в платок. Осторожно положил в миску. Вышел на улицу. Закрыл двери и все ставни на окнах дома и направился за село. Недалеко на холме расположился целый ряд ветряков. Свежий весенний ветер, разгоняясь в поле, цеплялся за их крылья, расшатывал, но не мог закрутить мельницы на привязи.

Борис поднялся к крайнему от дороги, самому высокому. Быстрым уверенным движением заглянул в короб. Там прилепилась только куча наметённого снега. Жернова были разведены. Провёл ладонью по нижнему камню – ничего. Всё подметено, выскоблено, вылизано. Серый снег на лотке и портлице. Ни одного мышиного следа.

Закипал чёрный гнев внутри. Побелело лицо. Дрожали руки. Мужчина кричал, яростно выплевывал короткие клики в выбитое окно мельницы. Он словно хотел заглушить свист ветра:
– Ну где же вы все?
– Голосняки, Марченки, Сотниченки.
– Чей хлеб мелете? Кого кормите?
– Мирошниченки, Пушкари, Кириленки.
– В чьих копанках лежите?
– Кончилась жатва.
– Ветряки на привязи. Одно вороньё.

Порывисто, стремительно ухватил рычаг тормоза и отпустил крылья мельницы на волю. Потом, в безумной спешке, освободил тормоза на других ветряках. Все вместе они благодарили, тихонько поскрипывали застоялыми парусами, набирая обороты.
На этом у Бориса закончилась какая-то внутренняя заведённая пружина. Та, что вынуждала идти уже несколько суток подряд, что не давала заснуть.

Сначала сидел напротив ветряков, блаженно улыбался. Щурился-приглядывался, как они соревновались в безумной скорости. А потом свернулся калачиком, припал щекой к земле, закрыл глаза. Наконец его измученное лицо окутало первобытное спокойствие ребёнка, как перед сном.

Смеркалось. Дождь прекратился, но над полем и вдали нависали чёрные тучи. Стая сытых ворон, что летела к лесу на ночёвку, стелилась над землей. А она, холодная, застуженная, растерзанная, всё высматривала лучи солнца.

Согреется ли эта земля чёрной весной 33 года?