Бескрылый ангел

Бескрылый ангел


Шёл июнь 1987 года. В государстве всё, как говорило радио, было  спокойно. Перевыполнялись пятилетка за пятилеткой, бесконечно народ рапортовал о высоких показателях во всём. В маленьких серых ящиках, которые присутствовали теперь в каждом доме,  танцевали танец маленьких лебедей, приобщая народ к искусству. Ещё никто не знал, каким оно будет идущее семимильными шагами, меняющееся бесконечно время. Но, даже в стабильном Советском мире, где жизнь из года в год становилась лучше, а собственные мысли пережёвывались и проглатывались – чувствовалось в воздухе непонятное движение.
Но пока, село Заливахино жило своими законами и устоями.
Каждый знал о другом, практически всё, но, по крайней мере, внешне:  кто варит брагу и гонит самогон, кто с кем спит, и кто что купил по великому блату, и кто кому, что рассказал по секрету.
Ничего, особого  в селе часто не происходило и потому, какие-то новости разлетались в считанные секунды, даже те, которые и не были особенно интересны, но, в конечном счете, приобретали всегда стратегический характер.
- Галя, ты видела, как Матвей-то, нажрался, как свинья… Вот, Дуська-то придёт с работы, вот опять концерт-то бесплатный будет…
Или ещё:
- Маня, ты слышала про Николаевну-то!?  Как что!? Её Катька-то забрюхатила… от етого…. , да тянули связь. Вот и всё судила, у таво плохие дети, да у другова, а у самой полон рот зубов…
А уж когда, вечерком выходили на улицу и становились в кружок у какой-нибудь лавочки, так как всем не хватало места, новостей было столько, сколько  не передавали за неделю по всей необъятной стране.
- Николаич вчера у бабки Вали вылил целую флягу браги. Она её от сына в свинарнике прятала. Он мимо-то идёт, а её сынок из хлева с баночкой. А дух бражный так и плывёт на всю округу. Участковый туда и нырнул. А там,  в углу она и закопана, а Федька пронюхал и потягивал  помаленьку. Ну, Николаич взял да и вылил её свинье в корыто. Свинья-то по пригону ходила, качалась, а Федьку чуть кондрашка не хватила, когда такая картина нарисовалась.
- А Валька – то, где была?!
- Да где же ей быть! В окно из-за  шторочки подглядывала. Она же не скажет, что её брага, ещё Николаич вызовет на административную комиссию, да штрафу даст.
Вечерами главная улица села заполнялась роем детских голосов, которые играли в разные игры, иногда подтягивая и взрослых. Вроде так для хохмы, становился дядя Толя, брал биту и вышибал городок, чем вызывал умиление у всей весёлой братвы. И лишь его жена – иссохшая, как вобла, с большим ртом и острым носом кричала визгливо:
- Что совсем с ума спятил, непутявый!
В этой повседневной обыденности любили в деревне праздники:  пили водку, дешёвый портвейн, домашнюю брагу, и весело куролесили. Обожали веселие все: рабочие, торговые работники, работники птицефабрики и лесного хозяйства,  и деревенская интеллигенция, которая в основном делала вид, что вылеплена из особого теста, но пила не меньше других и не всегда вела себя достойно, чем вызывала весёлые деревенские пересуды.
Но, тут  тоже был выбор… с кем,  кому и что пить.
Председатель сельского совета, ещё относительно молодой, но быстро понявший вкус жизни, хорошо усвоил, что надо гулять с работниками торговли и директором птицефабрики. А директриса школы, пившая водку стаканами, старалась пить с коллегами, чтобы выудить всё, кто и что о ней говорит. Директор птицефабрики всё дружил с директором лесхоза.
Вообщем, жизнь текла, плавно и ровно, как лесной ручеёк, иногда, поднимаясь и бушуя, но потом снова входя в свое русло.

  Сегодня, ветер дул порывами, то, утихая, то, жёстко ударяя по деревьям и  крышам. Протяжно гудели провода, скрипели старые клёны. Солнце то выглядывало из-за серых туч, освещая нежные, июньские листочки берёз, то багрово ударялось в края пепельно-синих туч. Цветовая гамма менялась каждую минуту, то, ужасая, то, восторгая сердце.
Катя смотрела в окно, и ей казалось, что это она танцует в большом пространстве, которое заполнено необычными  красками. Весь мир был переполнен необузданной энергией природы, от чего внутри рождалось чувство человеческой беспомощности перед этой великой стихией.
Сегодня у Кати был день рождения, как говорила  сестра  – День светоявления. Сейчас Катя  ждала Юлю со школы к обеду.
Сёстры были совершенно разными и по внешности и по складу характера.
Катя  - блондинка с пышной копной с неестественно золотистым отливом волос, открытыми голубыми глазами в обводке чёрных пушистых ресниц. И высокий рост, и  медлительность   в движении, и лёгкая улыбка её по- девичьи припухших губ – всё придавало  красоте необыкновенную обаятельность.
В двадцать два года она казалась умудрённой жизнью и опытом женщиной. Она не любила давать советов, поучать, или пространно философствовать, но в ней была спокойная сила, которая заставляла верить ей и повиноваться. Может потому кареглазая, худенькая и не в меру подвижная Юля, которая не терпела советов и всё делала наоборот, останавливалась перед сестрой, как перед каменной стеной и никогда не прекословила. А может, это послушание происходила и по той причине, что  Катя для неё была не только старшей сестрой, но и мамой и папой с тех пор, как она себя помнила, а ещё она всегда чувствовала, как нежно её любит сестра.
Их мать, весёлую хохлушку, привёз отец с Украины, возвращаясь, домой,  после службы в армии. Они оказались абсолютно разными и по темпераменту и по отношению к жизни.  Она любила жить,  весело и открыто.  Он же, хотя и был детдомовец, был малообщителен и не словоохотлив. И, однажды, оставив мужу пятилетнюю Катю и годовалую Юльку, мать уехала, и больше они о ней никогда ничего не слышали. Отец больше не женился, то ли от большой любви, а то ли от горечи, оставленной в душе от предательства. Он работал и растил своих красивых дочек:  Катю, которая внешностью походила на мать, а характер унаследовала отца; и Юльку, которая наоборот походила на отца, а характером была вся в мать.
Отец работал в лесном хозяйстве, бывало, уезжал в командировки, и все домашние заботы ложились на Катины плечи.  При её спокойном характере она удивительным образом успевала всё: быть отличницей, готовить, держать порядок в доме, смотреть за младшей сестрёнкой.
Когда она училась в десятом классе и готовилась к выпускному балу, в доме случилась трагедия. Отца в деляне придавило деревом. Это горе, сделало её более замкнутой и перевернуло все её надежды и планы. Она уже не могла поехать учиться дальше. Ей предлагали на время оформить Юльку в Детский Дом, но для неё это не рассматривалось никак.
Она считала своим долгом довести Юлю до порога взрослой жизни и выучить.

Юлька влетела в дом, как вихрь, бросила на диван сумку, с разлёту закружила Катю.
 - Поздравляю я тебя! Поздравляю! Много счастья и удачи желаю!
- Спасибо! Золотце! Я испекла коврижку, давай чай пить!
- Так я же и чувствую, какой вкуснятиной пахнет! – Юлька мыла руки, и продолжала без умолку тараторить, - Ты слышала, Колька-то Булавин, собрался в город уезжать. Вот ненормальный, кто его там ждёт.
- Ну, что ты так. Он молодой, может что-то в жизни своей изменит. Да и, вообще, на людей посмотрит, - сказала Катя, на мгновение задумавшись.
Юлька хмыкнула и покачала головой.
- Что на них смотреть, люди везде одинаковые. А вот если бы ты на него посмотрела….
- Юля, успокойся, и давай обедать, а то мне сегодня с трёх часов на работу…   и скорей всего я приду утром, план будем гнать, объект после завтра приедут принимать, а мы ещё не докрасили…
- Ясно, как всегда! Вот дурацкая работа, - уже с куском во рту говорила Юлька – А, знаешь, что я придумала, тебе надо замуж выйти за вашего прораба Сергу-у-уню, - на распев пропела она, сложив губы трубочкой.
- Юля, хватит меня сватать. Я тебя, что не устраиваю в качестве просто сестры. А Сергуня, между прочим, был женат. И у него двое детей. И он уже старый… ему тридцать лет…
- Ну и что, что был женат и тридцать лет… зато у него квартира в городе, а ещё Жигули родители подарили, а жена уехала от него далеко… А на тебя смотрит… кажется за минуту проглотит. А как бы мы с тобой зажили. А то вот голову ломаем, где деньги взять на выпускное платье. А то бы переехали с тобой в город и вместе учиться пошли…
- Юлька, не смеши меня… Ты где, в твоей эпопее место Сергуне-то оставила!?
- Нигде, пусть деньги для жены-красавицы зарабатывает
- Так, сестрёнка, не бывает…
- Катя, ты, прямо, странная… Всё бывает. Я вот замуж выходить буду, только по расчету… Буду богатой и счастливой… Потому что главное счастье – это когда у тебя всё есть…
- Юля, какие-то у тебя не здоровые разговоры… И, вообще, в первую очередь надо учиться, а потом жениться, - засмеялась Катя, убирая со стола посуду.
После чаепития, Юля села делать уроки, к чему она без всякого принуждения относилась очень серьезно, возможно, на это её подталкивал пример её сестры, которая окончила школу с золотой медалью, а нынче получила диплом инженера строителя, отучившись заочно.

Катя быстро шла на работу, когда из-за поворота на встречу вышел Коля Булавин, который был старше её на три года и с самого детства безнадёжно был в неё влюблён. Девчонки в селе падали от него без ума, особенно когда вернулся  домой в военно-морской форме.  В его внешности было что-то от артиста Вячеслава Тихонова. Он ещё в школе признался Кате в своих чувствах, но она к нему не питала ничего, кроме хороших товарищеских чувств, и прямо,  не кривя душой,  об этом сказала. После армии он снова попытался за ней ухаживать, но так и не получил взаимности. 
- Катя, добрый день!- сказал он, чеканя каждое слово, и как всегда, начал покрываться багровыми пятнами. – Знаешь, я вот уезжаю, завтра утром в город. Хочу с тобой попрощаться. Он на минуту замялся, подбирая слова:
- Может, вместе поедем,  и Юльку возьмём, когда отучится?
- Коля, не придумывай, то, чего не может быть никогда…
- Почему никогда?
- Потому, что, если ты будешь мне надоедать, у нас с тобой даже товарищеских отношений не будет. Ясно!?
Он слегка сморщился от её слов, будто проглотил горькую пилюлю, и вдруг как-то особенно уверенно взял её за кисть руки, чего она не ожидала и даже растерялась
- Катя, знаешь, какая у меня мечта!? Поцеловать тебя! Но я не могу сделать это, даже если бы с твоего позволения… Потому что ты очень красивая.  Я не знаю, как буду жить  вдалеке, не встречая тебя   каждый день где-нибудь на дороге. Я же постоянно ищу этих встреч!
- Извини, Коля! Я, от души желаю тебе счастья, но ничего изменить не могу! Пусть всё у тебя будет хорошо! – Катя попыталась улыбнуться ему, как-то помягче, но, даже сама почувствовала, что улыбка получилась вымученной и несуразной. Она высвободила руку, которую он не хотел отпускать, повернулась и пошла, чувствуя на себе его пристальный взгляд.


Солнце поднималось над Заливахиным, медленно и плавно, облизывая горячими лучами вершины гор, кудрявые берёзы и прямые как свечки сосны. Мир медленно потягивался и отряхивался от сна.
Катя с напарницей  докрасили последние метры.
С Ленкой, весёлой и подвижной, они дружили с детства, доверяя друг другу все тайны. По крайней мере Ленка, шла к Кате как к родной матери со всеми вопросами и проблемами, которые Катя помогала ей разрешить.
После десятого класса, они вместе пошли работать на стройку, только если Катя поступила учиться, то Ленка сказала: «Не хочу, всей ерундой забивать свою светлую головку!» Но при её энергичном, неунывающем и реактивном характере, казалось, ей и на самом деле этого не надо.
- Леночка, что ждать прораба не будем!? Он к восьми придет, а сейчас ещё шесть.
- А чего его ждать! Вон он идёт. Ишь, ты какой красавец!  Ой, Катя, если ты с ним не будешь, я его окручу. Что такому кавалеру пропадать. 
Да, пожалуйста, - сказала Катя и замолчала, ожидая приближающегося прораба.
- Сергей Петрович, мы закончили, - сказала смуглолицая, хорошенькая Леночка, для которой завлечь парня, как она говорила, было «делом плёвым». И здесь она пыталась включить всё своё обаяние. Но, пока ей не удавалось оборотить его к себе лицом, она хорошо видела, какими глазами он смотрит на Катю.


Юлька открыла комод и достала из него отрез лавсана голубоватого цвета. Катя хотела заказать платье ей на выпускной в ателье. Но Юлька решила, что деньги на это тратить не надо. Она уже давно, всё шила сама и себе и сестре. Конечно,  Юлька понимала, что Катя хочет ей сделать подарок. Но, Юлька, только сама могла сделать так, как ей хочется и больше никто. Раскроить платье на себя,  не составляло никакого труда и уже через час она его шила. Шить Юлька начала с тех пор как смогла держать в руках иголку. Шила платья на свою единственную куклу, которую наряжала в немыслимые наряды. А ещё ей повезло, что у них в школе был кружок кройки и шитья, куда она ходила с удовольствием, впитывая в себя все знания как губка.
В дверь постучали.
- Кто? – спросила Юлька громко, чтобы перекричать включенный на всю мощь телевизор.
- Это я, Ванька.
- А, сейчас открою, - сказала она, уже открывая засов на дверях в сенях и впуская в дом своего соседа и одноклассника.
- Ванька, иди, я покажу тебе, какое у меня будет выпускное платье. Только никому… понял!?
- Конечно, никому…
- Слушай, я тебе хочу один секрет рассказать. Сегодня, иду мимо речки, смотрю. На камнях, за талиной двое сидят и целуются. Я потихоньку подхожу, а это, кто бы ты думаешь?
- Не знаю, - удивленно раскрыл чуть суженные глаза Ванька.
- Конечно, ты не знаешь! А я тебе и не скажу… А вот ты, умеешь целоваться?
- Чего!?
- Чего, чего!? Ты хочешь меня поцеловать?
- Как!?
- Во, Ванька- дурак! В губы, конечно! Я закрою глаза, и ты тоже закрой, и поцелуемся! И вообще, у нас уже почти все девчонки целуются, кроме зачуханых. Если мы с тобой не будем целоваться, то я с тобой не буду больше дружить! – и она засмеялась так звонко, что не возможно было не рассмеяться вслед за ней. 
Ваня  жил с отцом и матерью на параллельной от них улицы. Родители  были торговыми работниками и имели не плохой достаток, но это никак не сказывалось на их сыне. Ваня всегда был спокойным уравновешенным мальчиком, хорошо учился и с первого класса любил только одну  Юльку, считая её самой умной, и всё знающей. Он даже маме мог, забываясь, сказать: « А Юля сказала…», и это было неоспоримой истиной.
Ростом он до старших классов был ниже Юльки и очень переживал из-за этого недостатка, но в десятом классе как-то быстро подтянулся и оказался выше её на голову.
 Сейчас он стоял рядом с ней,  растерявшийся. Впервые вот так вдруг, неожиданно, Юлька заговорила на такую тему, про что он даже боялся думать. И вот сейчас, он мог поцеловать Юльку, которую боялся даже за руку взять.
Он с минуту постоял, чтобы набраться духу, потом нагнулся, закрыл глаза, и кровь прилила к лицу. Он губами коснулся её губ, и ему показалось, что от жара, зародившегося в его теле, он через минуту рухнет на пол.
Юльку тоже сковал страх , но она даже под пытками сейчас не призналась бы в этом.
- Вот, - сказала, почему-то она, и вдруг вся покраснела.
Сначала ей хотелось попробовать, как это целуются, но уже через минуту, это желание вдруг притупилось.
Она, знала, как трепетно и нежно относится к ней Ваня, да о его чувствах знала, наверное, вся школа, так явно они были выражены.




У Кати сегодня был выходной, и она собиралась в город. Надо было купить Юле туфли и ещё кое-что из продуктов.
Но пришла Лена:
- Катя, нас вызывают  на работу.  Говорят, начальство из города приехало.
- А что случилось? Я в город собралась! Может мне не ходить? Опять какую-нибудь ерунду будут говорить?
- Сказали, всем быть обязательно.

Красный уголок строительной организации Заливахино, куда Катя пошла работать сразу после школы, был заполнен рабочими до отказа. Впереди стоял стол, за которым сидящие двое незнакомых людей и директор что-то тихо обсуждали.
Говорить начал один из гостей: здоровяк с басовитым голосом, который против воли заставил всех замолчать и внимательно слушать его. «Надо заявление в профком написать, на ремонт крыши, может помогут» - подумала Катя, и стала прислушиваться к выступающему.
Он рассказывал о новом законе «О государственном предприятии», который даёт всем производствам широкую хозяйственную самостоятельность. Он долго рассказывал о больших социалистических преобразованиях  и возможностях народа самостоятельно управлять своим производством. Для контроля за деятельностью руководителей предприятия, выбрали Совет из семи человек. Кто-то выкрикнул Екатерину Светлову. После десятого класса она поступила учиться на заочное, в строительный институт, и три месяца назад получила диплом.
 Она не поняла своей миссии в этом деле, и до неё никак не доходило, как она может контролировать директора, но посчитала, что вполне может состоять в таком совете.
Когда выходили с собрания, её сосед Петров Федор Антонович, человек честный и принципиальный, который уже был на пенсии, но продолжал работать, покачал головой:
- Если на клетке слона прочтёшь надпись «буйвол», не верь глазам своим.
- Что, вы сказали, Фёдор Антонович? – переспросила, не поняв ничего,  Катя.
- Да, так Катенька, я сам с собой. Пойдем-ка, домой вместе, - сказал он, и легонько провёл  по её голове рукой.
Катя пошла неспеша  рядом с Фёдором Антоновичем.  Ей очень хотелось понять всё, что ушатом вылил ей наголову представитель высших эшелонов власти. 
Единственным человеком, кто бы мог ей помочь сейчас в этом разобраться, был Фёдор Антонович.
Он приехал в Заливахино лет двадцать назад, жил один. Отец к нему относился уважительно. Иногда они подолгу сидели у них на крыльце и разговаривали. Однажды, отец, глядя в след уходящему соседу, тихо сказал: «Не пойму, за какую политику, такой золотой человек десять лет отбухал». Катя попыталась у отца переспросить, о том, что он сказал, но он только прижал палец к губам. Она знала, что это значило, и больше никогда ничего не спрашивала. Когда у них случилось несчастье, и они остались с Юлей в доме вдвоём, он заходил очень часто, бывало и два раза в день, иногда приносил что-нибудь вкусненькое, а иногда просто так, чтобы сказать доброе слово.
- Федор Антонович, а что это за закон такой приняли? Я ничего не могу понять! И как будет осуществляться контроль!?
- Знаешь, Катя, я сам как-то пока до конца не осмыслил этого мероприятия. Но, мне кажется, это по меньшей мере не серьёзно.  Понимаешь Катя, люди у нас долгое время прожили в страхе и потому они мало думают и много боятся. Это внешне, кажется, что мы вольны как птицы, говорить можем  всё, что хочешь. На деле всё совсем не так. Мы долго жили при тоталитарном режиме…
- Каком?
- А при таком, когда в нашем прекрасном государстве, был один кровавый правитель. И теперь, я думаю, что этот закон сработает против нашего народа. Наш народ – бессловесен и запуган, молчат даже те, кто всё хорошо понимает и не труслив. Но эту  машину с огромными жерновами, которая перемалывает всё подряд — разрушить трудно.  И я думаю, что этот закон сыграет на руку нечистоплотным людям… Да, ладно, что уж я так мрачно. Поживём, увидим.! Ты Катенька, не принимай мои разговоры близко к сердцу. Ты молодая, тебе идти в жизнь… Может оно всё не так и плохо, как мне кажется. Посмотрим, что будет.
Катя зашла в дом  - присела у стола, задумалась. Сейчас ей показалось, что она прожила очень длинную жизнь, так много в ней было всего. Последние три года были, вообще, заполнены до края разными заботами, что некогда было остановиться даже на минуту. Работа, учёба  в институте и забота о Юльке – не давали права расслабляться. И вот это собрание, она почувствовала, внесло в её душу какой-то дискомфорт и тревожность. Но молодость есть молодость, и уже, через несколько минут,  она чистила картошку,  и сыпала её в кипящее свиное сало.
Из школы прибежала, разгорячённая и весёлая Юлька. Она так вся и светилась изнутри.
Сегодня она сдавала последний экзамен по истории. Когда Катя посмотрела на сестру, то уже не надо было спрашивать, какая оценка – и так было ясно, ещё одна пятёрка. «Вот и у Юли за десятый класс все пятёрки – как бы папа порадовался», - подумала она, с улыбкой глядя на кружащуюся по комнате Юлю.
- Катя, хочешь, я тебе один секрет расскажу, - сказала Юля, остановившись как вкопанная против сестры. – Только скажи мне, ты первый раз когда поцеловалась!?
Катя взяла ложку и стала мешать жарившуюся картошку, Вопрос застал её  врасплох, и она растерялась.
- Я, знаешь…. Я ещё не целовалась…
- Совсем!? – удивленно приподняв бровь, спросила Юлька.
- Совсем!
- А я то думала, что ты у меня хороший конспиратор, и я ничего не знаю, с кем ты дружишь. Катя, ну ты даёшь. Тебе же уже двадцать два года. Надо замуж выходить, а ты ещё не целована. А мы с Ванькой, после экзамена пошли на речку и там целовались.
- Юля, ты, что попало делаешь…
- Да, ты что…разве целоваться что попало… Это очень хорошо… Мы же больше ничего  не делали. Имы уже взрослые.А  Ванька хороший… он не пьёт, вон у нас многие пацаны уже выпивают. А у Ванечки и родители  серьёзные и богатые.
-Юль, ты же его не любишь!
- Почему это не люблю, я к нему хорошо отношусь. Нет – люблю! И он меня любит. Вот всё как хорошо,- закружилась со смехом Юлька.
Сестра поймала её за руку.
- Угомонись, егоза. Ты же поедешь учиться, а Ванечка….
- И он поедет! Катя, ну что ты такая занудная…
Юля, снова засмеявшись, потянула сестру на себя и они обе упали на диван.

Лето летело, как скорый поезд.
После выпускного бала, где Юля была одета в платье, какого не было ни у кого, она стала готовиться  к поступлению в институт на факультет журналистики. А в начале июля была уже в городе Новосибирске.
Она, впервые,  попала в такой большой город, и он восхитил её. Устроившись в общежитие, Юля два дня просто ходила по городу, и какое-то распирающее  чувство радости несло её, не давая остановиться. Каждое строение, казалось ей величавым и грандиозным. Живя, в своём Заливахино, она боялась города и не предполагала, что он так захватит, и покорит навсегда её сердце.
Даже люди здесь ходили, как-то по-особенному быстро, совсем не так, как в её деревне. Ей показалось, что всё здесь движется, как в большом муравейнике.
Экзамены она сдала без особого труда и была зачислена на первый курс.
  Она вернулась домой ненадолго, чтобы уже в сентябре снова поехать на учёбу.
Юля шла по улице своего села, и оно ей казалось маленьким и неказистым: утонувшие в земле избы, покосившиеся  заборы, бурьян крапивы и лебеды вдоль улицы – особенно бросались в глаза, после того города, в котором она прожила месяц. День был выходной, но на знойной улице, посыпанной слоем пыли стояла тишина. Почти всё население в это время было на покосе. В селе, только несколько семей не держали хозяйство, но это совсем не поощрялось.  И она решила для себя, что никогда не будет жить в деревне, что бы ей это не стоило.  Она ещё не знала, что есть слово – судьба – и она бывает коварной. Но, она точно знала, что в ней есть упрямство и воля для достижения задуманного. 
Её окликнули, она обернулась и увидела, догонявшего её Сергея Петровича — прораба на стройке, где работала Катя. Он жил в Заливахино несколько лет. Два года назад, его жена уехала к родителям в Подмосковье, забрав детей. Она была женщиной утончённой натуры и конечно не выдержала всех прелестей деревенской жизни.  Но Юльку это мало волновало. Ей нравился этот всегда изысканно одетый мужчина. Однажды, он приходил в школу, чтобы рассказать о профессии строителя. После его красочных описаний, всем девчонкам  сразу захотелось быть и  штукатурами и малярами.
Он был ростом выше среднего, плотного телосложения, с русыми коротко подстриженными волосами, прямым греческим носом и небольшими, но выразительными глазами. Юлька, почему-то всегда думала, когда его встречала, что он много знает, и с ним будет интересно общаться.
- Юля, здравствуйте!
- Здравствуйте, Сергей Петрович, - ответила непринуждённо Юлька, но почувствовала, как кровь неожиданно приливает к лицу.
-Вы, домой? – спросил он, уже шагая неспеша рядом. – Катя, дома?
- Я домой и сестра дома! А Вы к ней?
- Да мне по работе надо. А Вас Юля, что-то, однако, не было видно в деревне?
- Да я поступать в Новосибирск уезжала!
- Во, здорово? А куда!?
- На факультет журналистики.
- Да, это у нас в селе будет свой журналист?
- Я не буду в селе, я буду в городе, - засмеявшись, ответила Юля.
Они успели переброситься ещё несколькими коротенькими фразами, подходя к дому сестёр.
С веранды слышался чей-то мужской голос. Сергей Петрович на секунду приостановился:
- У вас кто-то в гостях?
Юлька махнула рукой и засмеялась.
- Так это ж Баламут пришёл, Слышите, что-то весёлое рассказывает, у него тысячи приключений в один день. Вот великий выдумщик! Никогда не знаешь, когда правду говорит, а когда сочиняет.
Баламут – так звали пятидесятилетнего, невысокого и   худого мужчину, в котором, казалось, собрались все прибаутки и байки света.
- Слышу, за палаткой шорох, - донёсся, с веранды голос весельчака, - Я голову высунул, вижу, мимо полоз проползает. А что ты, Катя, так смотришь? Это ты думаешь, что у нас их нет, таких змеёв огромных. А он вот  – метра три длинной. Ну, думаю, всё,  задавит он меня сейчас, хвостом обмахнёт, и выпущу дух в небеса. А он, зараза, мимо моей палатки и в реку бултых. Я потом смякитил, что у него здесь дорога проходит для утреннего омовения. Вообщем, как бы душ принимает, а я у него почти на пути  преграду поставил. А так бы заполз прямо ко мне в постель. Они же, бес его возьми, с дороги не свернут. Я, пока он омывался в водах Иордана, палатку собрал, да как дунул, только он меня и видел.
- Ой, дядя Толя…, - засмеялась, покачав головой, Катя. – Что-то здесь не так, однако!
- Катюшка, клянусь Богом!
- А в Бога-то веришь?
- А неужто нет! Вот случай у меня был. В тайге, как-то зимой,  Я  работал кадровым охотником. Работали мы обычно в паре. А тут получилось, напарник приболел, и ещё по осени выехал в райцентр, а я на кордоне один остался. Всё кругом перемело, мороз под тридцать был. Оттуда просто так не выберешься. Десятка четыре… до ближайшего жилья километров. Дров-то с осени подзаготовили.  Продукты тоже с осени завезли.   Вот, сижу я возле печурки, и слышу, кто-то стучится в окошечко. Смотрю туда, а там сквозь замороженное окно, вижу, на меня два глаза светятся. Я не из боязливых, а страшно вдруг стало. Так мурашки и пошли по телу. А глаза всё за мной наблюдают. А там спрятаться негде, я закрылся тулупом , а они в меня насквозь стреляют. Тут вспомнил я сразу «Отче наш», молитву, которую моя бабушка по утрам читала. Не знаю, сколько раз я её повторил, только, чувствую, на душе легче стало. Набрался смелости, в окошко глянул, нет никого. Утром вышел, думаю, может следы остались, да где там, буран был – всё замело.  Что было - не знаю, а только стал я молитву каждый день читать.
После его рассказа наступила минутная тишина. Юлька с Сергеем Петровичем, уже стоя в дверях веранды, тоже молчали.
Тишину нарушила Катя:
- А вы это откуда, пришли?
- Да вот, по дороге встретились, Сергей Петрович до тебя шёл. А тут, такие страсти-мордасти дядя Толя рассказывает.





Ночь на село опускалась быстро. Только спряталось солнце, как густая темнота окутала дворы. В центре села у Дома культуры тускло, как затухающая свечка, светилась лампочка.
Баламут с Цыганом сидели на крыльце духовного учреждения, и негромко разговаривая, попивали из 3-х литровой банки непонятного происхождения жидкость в народе называемая  бормотухой, которую от чистого сердца всем страждущим продавала добрая тетя Валя. Работа в заливахинском хозяйственном магазине приносила ей существенный доход и хорошие связи, что делало её значимым человеком в селе. Но ещё она была и предприимчивой и считала, что на самогоне и браге можно заработать хорошие деньги, а от копеечки отказываться грех. Всех, кто не зарабатывал дополнительные  к основному заработку деньги, считала людьми не умеющими жить, и, вообще, второсортными. Посетители у тети Вали были постоянные, дух их был партизанский и потому, они даже под пыткой никогда бы не рассказали о своём лучшем друге. С Цыганом у нее были особенно дружелюбные отношения, так как человек он был мастеровой, и всё  в его руках горело и плавилось.
Цыганом его прозвали за весёлый нрав, смуглую кожу, да чёрные пронзительные глаза, которые в молодости не одну девку с ума свели. А ещё в деревне потихоньку перешёптывались, что он и впрямь от цыгана. Мать его была женщиной набожной и замкнутой. А в молодости сказывают, и хороша собою была и боевая.
Однажды, в селе целый месяц стоял цыганский табор. А когда снялся, с ним пропала и Любаша. А через месяц объявилась,  смотрели на неё деревенские,  и узнать не могли, будто подменили её и та Люба, и не та.  А она как воды в рот набрала, никому ничего не рассказала.  А через восемь месяцев, появился у неё сыночек. Посмотрели бабы - охнули -  гольный цыганёнок. При Любаше женщины эту тему не затрагивали, то ли жалеючи её, а то ли просто побаиваясь. А она, над своим Витенькой,  как гусыня над гусёнком.
Замуж Любаша так и не вышла. А вот сыночка всем мужским делам обучала упорно, в 10 лет отправила помогать в мужских работах к брату в столярный цех. А то, подсоблял, соседу-печнику, который лучшие в округе печи ложил. Рос Цыган хваткий, да смекалистый.
Всё было бы хорошо, да так и не сумел он создать семью. Матери казалось, что все девушки в округе не стоят её прекрасного сына: то не очень красива, то не очень умна. А пока мамушка критиковала невест, уже и пятьдесят годков стукнуло. Ввиду душевного дискомфорта стал Виктор попивать.
Правда, говорили, что в соседнем селе есть у него двадцатилетняя дочь – красавица.
С Анатолием или как его все звали в селе Баламутом, дружил Цыган всю жизнь, сколько себя помнил. У них была крепкая мужская дружба, которая их связывала ещё и тем, что у них были общие увлечения: рыбалка, охота, тайга.
Сходились они обычно на улице и шли в ограду к Баламуту.
Мать у Анатолия была женщиной спокойной и мечтающей, что и третий сынок, как и два старших, в конце концов, начнёт жизнь благоразумную. Баламут знал о тайных материнских чаяньях, и старался лишний раз не травмировать мать своей разудалостью.
Он уже несколько раз пытался жениться, и мать обязательно одобряла его выбор, но проходило два счастливых месяца для молодой семьи, и муж начинал забывать о своих супружеских обязанностях — притом, обо всех. А чтобы выпутаться из этого абсолютно не устраивающего его состояния женатого человека, он, просто, оставив жену, уходил в тайгу: когда на месяц, а когда и на полгода. Мать пыталась уговорить невестку дождаться возвращения сына, когда та, собрав вещи, уходила. Но, к сожалению, ни одна не выдержала такого беспардонного к себе отношения. Ох, как же мать изо всех сил пыталась перевоспитать своего уже абсолютно повзрослевшего сыночка. Но у неё ничего не получилось, и в конце — концов она махнула рукой.
Вот так они и жили два друга детства. И ничего, может быть, не изменилось бы в их жизни, если бы, не пригласили Цыгана, в соседнее село, в  богатый дом, произвести кое- какие работы. Дом строил председатель рай. торга. Свозили Цыгана, показали весь объём работы и цену назвали. Цена была красная, но и объём работ не малый. Всё ничего, да торопился хозяин, и Цыгану сказал, то, поглаживая круглую лысину, то, такой же круглый живот:
— Сделаешь всё в срок — не обижу. Жениться хочу на местной красавице. Она молодая, на много меня моложе, потому, хочу, как царицу в дом ввести.
Цыгану было неприятно смотреть, как Пётр Ильич причмокивая, жмурил свои кошачьи глазки, будто перед блюдцем со сметаной.
Но в душе чертыхнувшись, он взял в помощники друга и они стали работать.


Катя шла по тропинке, что бежала от деревни до речки через весёлый зелёный бор. У неё вдруг нахлынуло желание пройти лесом и  побыть одной. Она свернула с тропинки и пошла между высоких кустов папоротника.  На старом дереве застучал дятел. Она подняла голову и стала наблюдать, как он весело бегает по коре и постукивает, будто молоточком,  выгоняя из под неё всех мелких жителей.
Ей казалось, что мир вокруг вдруг стал розовым и по-особенному прозрачным, а в душе разлилось необъяснимое тепло. "Как же хорошо!" — подумала Катя, прислонившись спиной к широкой старой сосне.
Всё в Катиной жизни складывалось спокойно и ровно. Ещё не пришла в её сердце первая любовь, но она верила, что обязательно встретит, того единственного, с кем пройдет рука об руку через всю жизнь. У них будут дети, и всех их она очень будет любить. Она будет самой лучшей мамой, ведь ей всегда её так не хватало. Только сейчас, ей надо было выучить Юльку, а потом можно и  свою судьбу решать.
Катя улыбнулась своим мыслям и оттолкнувшись от дерева шагнула вперёд.
И в этот момент она почувствовала резкую боль от удара сзади, на мгновение увидела лицо незнакомого мужчины и потеряла сознание.  Приходя в себя, она пыталась вырваться, но ей зажимали рот и нос и били, и она опять улетала в неизвестность. В момент она чувствовала, как на ней рвут платье. Ничего не понимая, она в горячке пыталась сопротивляться, но её били, и она снова теряла сознание. Она пыталась кричать, но ей забили травой рот, и она снова потеряла сознание. Но в промежутках она видела над собой тёмное лицо, покрытое чёрной щетиной, давно не бритого мужчины и шрам пересекающий бровь. Но наступил момент, когда всё провалилось в бездну.
Она очнулась, когда уже ночь всё накрыла своим тёмным покрывалом.
Сознание приходило медленно, яркими болезненными вспышками.
Боль, казалось, сковала всё её молодое тело. Она села, и почувствовала, как мелкая дрожь прорвалась изнутри: и от ночного холода и от осознания случившегося. Тяжёлый ком боли и отчаяния разрастался у неё внутри, и ей не хватало дыхания. Она понимала, то, что с ней сделали: грубо, жестоко и непоправимо.
«За что!? – еле прошептала она, спёкшимися  и сухими губами. Медленно поднявшись, Катя пошла в сторону речки. Она столько мечтала о хорошем, в своей жизни, что всё теперь, казалось, потеряло смысл.
Речка казалась тёмным гранитным пластом, вобравшим в себя всю ночную темноту. Даже сияние ночных светил не могло проникнуть в это сжатое и замершее лоно.
Катя подошла к воде, присела, и набрав в горсть воды омыла лицо. Она смотрела на воду и не чувствовала страха. На какое-то мгновение мир вокруг перестал для неё существовать. Ей не хотелось здесь оставаться, в той грязи, в которую её окунули. Она просто не хотела больше жить, внутри была пустота. Она встала, сложив руки на груди, и шагнула в воду. Но не хотела речка такого подарка и обожгла ей ноги ледяным холодом. И в этот же момент, ярко вспыхнув, по небу пролетела комета.  Катя вздрогнула, в виске сильно застучало: «Юлька, что она без меня!», и в следующий момент из глаз её брызнули слёзы: «Папа, папочка, что мне делать, помоги!». Она, развернувшись, медленно вышла из воды, упала на влажный песок и уже рыдания сотрясали всё её беззащитное тело.
Она не чувствовала, сколько всё это продолжалось, но в какой-то момент ей показалось, что кто-то наклонился над ней  и, даже погладил по волосам. Она села, вокруг было тихо,  как будто вся природа пыталась вдохнуть в неё силы, чтобы хотя бы немного облегчить её душевные страдания, и тёплый южный ветерок гладил пряди её льняных волос.
Катя шла домой по тёмной улице, у них  тоже не было света. Её вдруг обрадовало то, что и Юльки  не было дома, она поехала решать вопрос с общежитием, и должна была вернуться через неделю.
Катя зашла в дом, поставила на газ воду, подошла к зеркалу. Лицо было припухшим с темными разливами под глазами, руки до плеч были в синяках, на боку сияла красная ссадина. Она подумала о том, что начнётся завтра в деревне, если она скажет, хоть одному  человеку что с ней произошло.
«Нет, никто, никогда, ничего не узнает. Скажу, что упала в подполье», - подумала она как-то вдруг спокойно и отрешённо, будто не о себе.
Она скинула с себя всё  что было на ней, и нагнувшись над тазиком с тёплой водой стала аккуратно мыть саднившее тело.
Затем она накинув халатик вышла из дома, закрыв его  на замок.  Подойдя с боковой стороны сенок, отодвинула плаху и аккуратно пробралась во внутрь. Она давно уже хотела заменить подгнившую тесину, а теперь она ей сыграла хорошую службу. Впереди у Катюши было два выходных и один отгул.
Всю ночь перед ней, только она закрывала глаза, вставал этот страшный человек.
Утром она слышала, как кто-то стукнул калиткой, возможно, приходила Лена. Но Катя будто окостенела, ей не хотелось: не вставать, не двигаться, не жить. 
А потом она уснула и спала очень долго, а проснувшись, даже не поняла, что наступило утро следующего дня.


Колёса поезда стучали в такт Юлькиным радостным мыслям. Вот и всё, сейчас она приедет домой, соберет вещи, а через неделю уедет  в город, и будет городским жителем. А через четыре года она уже станет журналистом.
Она ещё не знала, о чём будет писать, но, то, что её очерки будут лучшими, у неё не было никакого сомнения.
Юлька, повернулась на бок на верхней полке и стала смотреть в окно. Внизу у столика два не молодых мужчины пили водку, закусывали салом и вели тихий разговор, к которому Юлька сначала не прислушивалась, но постепенно он её заинтересовал.
- А что Ленин? Всё, больше его труды читать не будем.
- Как-то оно даже страшновато, всё строилось на вере в партию, в Ленина, и всё кончилось. Рассеялось, как с белых яблонь дым.
По внешнему виду этих мужчин, можно было сказать, что они не простого поля ягоды, и что-то знают, чего пока не известно остальным.
Юльке даже стало как-то не по себе от этого разговора двух подпитых мужиков. « Всякую муру собирают, пьяные дядьки», - подумала она, но беспокойство  как-то не проходило, и, только приехав домой, она забыла об этом несуразном разговоре.
Да в этом возрасте и не было желания о чем-то размышлять всерьёз.
 Она собирала все вещи, какие считала необходимыми, для долгой поездки из дома.
В какой-то момент ей показалось, что Катя чем-то озабочена и расстроена, но потом подумала, что она переживает за нее и успокоилась.
  Неделя  в домашней сутолоке пролетела незаметно.
 Ваня в это время уже уехал в Воронеж, где поступил в военное училище, и встретиться им не пришлось, о чем Юлька очень сожалела. Но, согревало письмо, которое ей написал Ваня перед отъездом  и сбросил в их почтовый ящик: «Юля, я тебя очень, очень, очень люблю!!!!!! Я хочу, чтобы мы всегда были вместе! Ваня» Юля поцеловала листок, свернула и положила в книжку стихов любимого поэта Сергея Есенина.
Всё, она уезжала из дома в новую жизнь, что и окрыляло и немного тревожило. Она ещё не жила одна без Кати, и пока не могла представить, как они будут долго обходиться друг без друга.               


 
Цыган с Баламутом на крыльце дома, в котором час назад были доделаны последние преобразования,  ждали хозяина, чтобы сдать работу и получить расчет.
К крыльцу круто подкатила новая волга, подняв столб пыли. С переднего пассажирского места вышел Пётр Ильич, в нарядном сером костюме. Водителя они видели впервые,  тёмный,  с явно выраженным шрамом на брови. Он вышел из машины и открыл заднюю дверцу волги, откуда выпорхнула юная длинноногая особа. Она была безумно хороша собой. Её цыганское лицо с тонкими чертами, окаймляли блестящие смоляные волосы, кожа была нежного молочного цвета, а глаза бездонной синевы, в чёрных пушистых ресницах, казались бесконечно глубокими. Она была высокой, стройной с осиной талией, и жених рядом с ней выглядел совсем неказистым и уродливым.  Весь её вид, говорил, что она себе цену знает.
Цыган пригнулся к уху Баламута:
- Ты смотри, она же ему в дочки годится. Она что без головы.
- Тихо, давай деньги получим, а потом поговорим, - полушепотом ответил Баламут, вставая навстречу хозяину, который, было видно,  в хорошем расположении духа.
- Ну, что мужички, расчёт ждёте. Всё хорошо, я вашей работой доволен. Вот вам, что должен, а это сверх… премиальные. Выпьете за моё счастье, - говорил он, отсчитывая новенькие купюры. Отдав деньги в руки Баламуту, повернулся к своей невесте:
- Краса моя ненаглядная, дай мне руку твою. Сейчас я покажу тебе, твои владения, где ты будешь жить полноправной хозяйкой.
- Подождём маму, - сказала красавица, протягивая руку Петру Ильичу.
- Конечно, конечно, Оленька, мама сейчас подъедет, и все вместе зайдем.
Казалось, жених состоит из бусин, которые рассыпаются вокруг царицы. А она, было видно, чувствовала себя весьма хорошо и не выглядела несчастной.
Цыган не отводил глаз от лица молодой особы, которая, кого-то ему напоминала. Ему показалось, что он уже где-то встречал эту девушку.
К дому подъезжали коричневые жигули. Из машины вышла нарядно одетая, моложавая  женщина, которую увидев, Цыган даже вздрогнул. Это была его старая и подзабытая любовь Валентина, которую так не хотела видеть его мама. И когда она подошла к невесте, и нежно поцеловав в щёку приобняла, Виктора осенило: «Мать честная, так, то же моя доченька. Вот это дела!» - молнией пролетела в нём мысль, и затрепетала в грудной клетке.
Баламут смотрел на своего друга и никак не мог понять, что с ним происходит, но, то, что он в большом волнении, видно было не вооружённым глазом.
- Слушай, ты что как ворона рот открыл, - дёрнул его Баламут.
- Ага, пошли….пошли…, - и быстро повернувшись, чтобы на него не обратили внимание пошел следом за другом.
Увиденное,  ввело Виктора в штопор.  В памяти всплыла давно забытая картинка, как он приходил к Валентине, когда дочурке был годик. Тогда он думал только о том, как бы ему не присудили алименты, и стал говорить, что ребёнок не его. Валя тогда выставила его за дверь, и сказала, чтобы он сюда больше ни одной ногой не ступал, а если придет, то она подаст на алименты.
- Вот ёшки-матрёшки, был пузырь да лопнул. Ой, Толян, ты представляешь, дела-то, какие…, - заговорил он, идя следом за другом и глубоко вздохнув. – Я же дочери, хоромы-то возделывал, чтобы она в них с этим боровом жила. Вот дела! Я ж бы,  разве допустил до такого, если бы рядом был.
- Ты чё гонишь-то, во сне что ли приснилось? Я вот тоже вижу сон, по тайге иду, а из-за каждого дерева балазёнок выглядывает и все на меня походят,  - сказал Баламут, и весело гоготнул.
- Да ты не придуривайся, я же всерьёз дочь свою узрел. Это же Валька приехала, с которой я крутил. Я сначала не сообразил, а дочь то на мою мать походит, только по цыгански чёрная, а глаза голубые.  Ох, какая красавица у меня дочь. А я и поздравить по человечески не могу, скажет – объявился не  запылился.
- Вот ты, надо же какие дела! – махнул головой Баламут. – Пойдём, Витёк, на бережок, да поднимем по чарке за принцессу твою.
- Эх, Толян, какие же мы дураки… Столько в жизни теряем и не понятно зачем…. Я же думал всегда, что свобода дороже всего… А сейчас душа наизнанку, выть хочется… Зачем жизнь прожигаю…
- Да, ты это – прекращай слюни пускать… Надо раньше было думать… А теперь что… А может скажешь дочери, что ты её отец и она тебе всё простит? -  сказал Баламут, спускаясь по тропинке к речке, потом остановился, и подняв голову вверх многозначительно добавил: - Представляешь, ты тесть, такой известной в районе фигуры. Смотришь, и тебя зауважают.  Будешь с ним водочку дорогую попивать, и … про друга забудешь.
-Да не болтай ты ерунду всякую, - вздохнув ответил Цыган на речь дружка.
Они уже подошли к их любимому месту,  Цыган из потайного места достал старую зашарканную кружку и стал не торопясь в нее наливать, из бутылки, которую они всё таки успели прикупить в магазине.


Катя положила книгу на стол, подошла к окну, отдернула шторку, задумавшись, стала смотреть на закат, который перемешал багровые лучи с золотом берёзовой рощи.
С того ужасного дня, когда ей показалось, что её жизнь кончилась, прошло уже больше месяца. Юля в конце августа, уехала на учёбу, так и не узнав от сестры о случившемся. Юля и не заметила перемен произошедших с Катей, а задумчивость и рассеянность отнесла на счет того, что она уезжает, а Катя переживает.
Днём Катя работала, управлялась по хозяйству и не допускала, чтобы мысли её съедали. Но приходила ночь, и окутывала в кошмар того ужасного дня, и ей казалось, что от мыслей, которые иголками проникали в её мозг, она сойдёт с ума.
Она была не похожа на своих ровесниц, Может потому, что не знала ласки матери, но прониклась большой любовью, своей светлой души, к своему единственно близкому человечку – сестрёнке. И может поэтому, она мечтала, что у неё будет любимый муж и дети.
  И то, что над ней надругались, перечеркнув все её мечты и планы, не давало ей успокоения. Она просто не знала, что делать, но то, что ей это надо из себя куда-то выплеснуть, она знала точно. Просто она уже не могла все это в себе держать.
В дверь постучали:
- Кто, там?- вздрогнув от неожиданности, крикнула Катя.
- Катенька…, выйди – ка на минутку, - услышала голос Фёдора Антоновича, и вдруг очень захотела именно с ним поговорить.
- Фёдор Антонович, заходите, - сказала она, открывая дверь.
Она не знала с чего начать, он относился к ней как к дочери, но и родному отцу, она бы не смогла рассказать о том, что произошло.
Но говорить начал вдруг он.
- Катюша, я хочу с тобой поговорить. Я уже старый, стало побаливать сердце. Я очень уважал вашего отца, и вас с Юлей люблю как родных. Так сложилось, что я тоже в этом мире остался один. Но когда я был молодой, у меня была семья. Но, что я тебе хочу сказать, Катюша. Этот мир очень жестокий. В нём много подлости, грязи, обмана, предательства. Ты только идёшь в этот мир, а уже столько трудностей было на твоём пути. Вот и сейчас вижу, что душе твоей смутно и тяжело. Замечаю, что ходишь ты как сама не своя. Чувствую, что-то у тебя не так.  Что тебя гнетёт, доченька!
У Кати сидевшей на диване, вдруг ком сжимавший сердце, порвался и потек слезами по щекам.
  - Федор Антонович, как мне жить теперь, я не знаю.  В августе я была в лесу и на меня напал неизвестный мужчина… он меня избил и изнасиловал, я об этом никому не рассказывала. Я решила, что никогда и не кому об этом не расскажу. Но дни идут, а мне не становится легче. Мне очень плохо! Я не знала, что так бывает в этом мире. Я же никому, никогда не делала плохо. За что же мне такое!?
За всё это время, Катя впервые  плакала так сильно и горько. Фёдор Антонович прижал её к себе.
- Катюша, что же ты раньше - то ничего мне не сказала? Кто он?
- Я не знаю. Но Фёдор Антонович, я прошу Вас никому об этом не рассказывать.
- Милая моя девочка, конечно, я никому ничего не скажу. Если бы он встретился на моём пути, я бы не задумываясь, задушил его собственными руками. Есть, Катя, на земле такие твари, которых людьми называть нельзя. К сожалению, их немало на нашей земле.
Потому, так трудно приходиться в этом мире, таким как ты – открытым и светлым. У тех гадов,  нет ни совести, ни души, ни чести. Они мнят, что им всё дозволено, потому что в их головах абсолютно отсутствует сознание. Они живут, как волки, рыскающие в поисках добычи.
 Но, послушай меня, жизнь это вечная борьба между добром и злом. Я знаю, как тебе сейчас тяжело. Но запомни, никто, никогда, тебе не сможет помочь, кроме тебя самой. Только ты сама, наперекор всем жизненным бурям – сможешь жить так, как захочешь. Только от самого человека зависит быть ему человеком или не быть. То, что с тобой произошло - страшно. Но считай, что это твоё первое взрослое жизненное испытание на прочность. И ты его, Катюша преодолеешь, потому, что у тебя есть большая светлая душа. А только душа без червоточин, даёт человеку силы и мощь.  Всё наладится, поверь! И ещё, помимо теневой стороны в мире есть и светлая сторона – это как день и ночь. И помни, что после ночи всегда наступает утро. Вот ради этого лучика света и стоит жить и бороться.
Он говорил спокойно, размеренно, тихо -  мягко гладя заскорузлой рукой Катю по голове.
Катя слушала Фёдора Антоновича, и ей становилось всё легче и спокойней.
В эту ночь она спала глубоким, здоровым сном.
Проснувшись, она вспомнила, что ей приснился интересный сон. Она идёт по полю колосящейся пшеницы, налитой золотом, а на кипнёво-белых  облаках сидят маленькие улыбающиеся ангелы и машут ей крылышками. «Какой интересный сон. Никогда прежде такое не снилось»,- подумала Катя, управляясь по дому.
Утром, когда побежала на работу, ей сказали, что Фёдора Антоновича увезли в больницу с сердечным приступом. А через два дня его не стало. У него в доме нашли завещание на Катино имя. Фёдор Антонович, была та последняя живая ниточка, которая связывала её с памятью об отце. Но главное, что осталось в её сердце – это его последнее напутствие в путь, который называется коротким словом – Жизнь.




Когда проходит один день, то, кажется, в твоём мире ничего не изменилось. Всё идёт своим чередом.  Но, проходят год за годом, и ты понимаешь, что многое стало совсем не так, как было прежде.
Катя встречала Новый Год одна, так как Юля не успела приехать домой на зимние каникулы.
Накануне, от сестры пришло письмо, в котором она коротко сообщала, что у неё все хорошо, только от Вани уже давно нет писем. 
На душе у Кати было тревожно. Домой с работы  она пришла уже поздно, с Ленкой доделывали объект. Сергей Петрович не  отходил от них ни на шаг.
Отношения у них с прорабом сложились ровно - деловыми. А вот у Ленки с ним завязался роман не на шутку. Ленка говорила о нем, не переставая, будто в мире уже не существовало других мыслей и тем. Будто пыталась и себе и Кате доказать, как сильно её любит Серёжа. Они жили уже вместе год, но он почему-то не пытался оформить отношения. Но Ленку это мало волновало, она просто была влюблена до беспамятства.
Катя покрошила винегрет, из овощей, сваренных с вечера. Постлала на стол белую скатерть и поставила на газ кастрюлю варить пельмени. В сенках что – то громко стукнуло, а потом загрохотало. Она подошла к двери и распахнула. На полу посередине сенок сидел крепко подвыпивший Баламут, а рядом стоящий Цыган, что был в таком же состоянии, пытался его поднять.
- Это что вы здесь делаете, - строго спросила Катя, проглотив подступивший к горлу смех.
- Как это – что!? Идём, Катенька, мы мимо, давай думаем, хорошего человека зайдём с Новым годом поздравим. А тут у тебя какие-то вёдра наставлены, вот и запнулись. Но, войти  можно?
- Заходите, раз пришли, - сказала всё так же серьёзно Катя, шире распахивая дверь и пропуская их в комнату.
Баламут был весь в снегу, видно, ещё до сеней, немало повалялся. 
Катя пододвинула им стулья, они сели и Цыган внимательно посмотрев на стол, шмыгнул носом и покачал головой:
- А у тебя, где праздник!?
- Как, где? – не поняла Катя.
- Так, ешки-матрёшки, на столе то ничего нет.
- Ой, Катька, ты уже взрослая, а соображения никакого. Ты, что нас не ждала? Что бутылочки нет? – быстро добавил Баламут.
- Доча, мы же не просто зашли, у нас приключилось несчастие.
- Какое это у вас дядя Витя приключилось несчастие.
- А вот такое. Идём мы сейчас с другом Толяном, несём три литра живой воды, из-за забора выскакивает Клавки Петровой кобель, ох ёшки-матрёшки, Толян-то хлобыстнулся с испугу и банку уронил. Банка-то не разбилась, а содержимое вылилось. Я со злости матюгнул его, а что изменишь.
- А где напились?- спросила Катя, прищурившись.
- Да ты что говоришь, разве мы пьяные, нас же с горя качает, - сказал Цыган и громко швыркнул носом.
- Но-но, - многозначительно произнесла Катя. – Нет у меня ничего.
Баламут почесал за ухом.
- Нет, так нет. На нет и суда нет. Вот у меня случай был. Друг мой в армии, я служил на Дальнем востоке, стоял на посту на границе. Это в Новый год было. Видит лесочком волк бежит и так странно тяжеловато. Он за ним, думал какой больной, догнал да уделал прикладом, а это оказался переодетый китаец, границу перешёл.
- Слушай, - без тени улыбки сказал Цыган – Кобеля-то Клавкиного надо было банкой торкнуть со всей силушки, может это она тут выпендрилась перед нами, как тот китаец. С неё-то мы бы точно бутылку за понесённый ущерб скачали.
Катя засмеялась, но так им и не налила по стопке.
Поздравив Катю и чмокнув в щеку по очереди, они отправились дальше, искать горячительного, чего перед Новым годом в каждом доме было хоть залейся, и найти не составляло особого труда.
А она вдруг развеселилась, так беспричинно, но на душе вдруг стало легко и светло. За три последних года – это случалось очень редко, а может и совсем не случалось. Особенно после смерти Фёдора Антоновича, она замкнулась в себе.  Дни проходили один на другой похожие, но ей не хотелось ничего менять. Она была хороша собой, но в этой красоте, было столько холода и отрешённости, что как-то получалось так, что все кто пытался за ней ухаживать или объясниться в любви, натыкались на ледяную стену безразличия и отступали. Она всегда была спокойна и уравновешенна, когда с ней пытались общаться - больше молчала, или, казалось, находилась совсем в другом мире.
Накануне, им сказали, что с нового года на месяц распустят в отпуск, так как нет работы, она пыталась, что-то сказать о том, что на предприятии был создан рабочий комитет, но её никто не услышал. В это время у нее родилась, мысль, неизвестно откуда взявшаяся, которая не давала ей покоя: «Только бы доучить Юлю». Она вдруг стала осознавать, что в этом мире что-то совсем не так, но что не могла понять.
Да и возможно ли это было понять простому человеку, что мир, в котором они жили, и который считали естественным, рушился как карточный домик.
И вот сейчас, почему-то всё куда-то отступило, ей безумно захотелось, веселья и песен. Она подошла к магнитофону и включила его, и сразу захватила её песня ансамбля «Синяя птица» «Ты мне не снишься, я тебе тоже…»
Почему-то ей сейчас вспомнился Коля Булавин, и необычное тепло разлилось у неё в груди. Он уехал из села три года назад, и она ничего за это время о нём не слышала, где он, как живёт. Ей и не надо было этого. А вот сейчас почему-то вдруг захотелось его увидеть. «А вдруг он приехал в село на Новый год, и пойдёт на новогоднюю ёлку», - подумала вдруг она, и быстро начала собираться.
Уже через десять минут она шла к сельскому клубу. Над всем селом летела красивая песня Валерия Ободзинского  «Эти глаза напротив..», а с неба, по-праздничному, сыпал легкий снежок. Катя, почувствовала, как необъяснимые чувства переполняют её сердце.
В клубе было много народу. Ёлка в середине зала была увита гирляндами из раскрашенных лампочек, кто-то бросал конфетти. Около сцены разыгрывали новогодние лотерейные билеты. Музыка, смех, цветные огни - опьянили Катю. Она смотрела на знакомые лица, но искала одного, кто, казалось, должен был перевернуть сегодня всю её жизнь. Но его не было здесь. «Какая глупость. Чего это я себе придумала. Три года не вспоминала, а тут захотела увидеть», - подумала она, уже возвращаясь домой, с неимоверной пустотой в душе, будто кто-то всё внутри её прополоскал.
Она подошла к калитке и вздрогнула, в темноте ночи высветился тёмный силуэт.
- Катя, здравствуй! - это был голос Коли Булавина. От неожиданности у ней на мгновение пропал голос.
- Коля, здравствуй, ты откуда? Ты меня так напугал! Такая неожиданность! – она это всё произнесла одним духом. Она бы никогда не призналась, что вот именно сегодня очень захотела его увидеть, сама не понимая почему. Но, это, всё равно, было как гром среди ясного неба.
Она открыла калитку, и даже для самой себя, неожиданно сказала:
-Заходи.
Он прошел, очень быстро вперед, будто боясь, что сейчас, она передумает и снова скажет, что ему не следовало сюда приходить.
Они прошли в дом, она включила свет и предложила ему раздеться, на что он не стал ждать второго приглашения. Сев на диван он махнул головой в сторону стола.
-Ты кого-то ждала?
- Нет! Просто скоро Новый год, осталось двадцать минут. Давай мы его с тобой отметим! – сказала Катя, ставя кастрюльку с водой на газ. Из шкафа она вынула бутылку шампанского и два фужера.
Видно, от выпитого шампанского, у Кати снова поднялось настроение, ей показалось, что в доме, стало как-то по-особенному тепло и уютно. Коля не сводил с неё глаз, в которых светилось тепло не разделённой любви.
-Катя, ты знаешь, а я ведь, снова приехал сюда на Новый год, только из-за тебя. Я же всё думал и думал о тебе.  Хотел себя перебороть, но никак не могу. Ты ни на минуту не выходишь из моего сердца. Катя. Катенька…Катюша…, - он, говорил спокойно, размеренно, и в тоже время, в его голосе слышалась такая сила любви, которой не страшны не время, не испытания. – Катя, я хочу с тобой поговорить ещё раз, продолжить наш не законченный когда-то разговор. Я понимаю, что Юля учится, но ещё год, и она будет самостоятельной, она останется в городе. А тебе-то уже двадцать шесть. Но не собираешься же ты, прожить жизнь одна.
- А почему и нет, - пожала Катя плечами.
- Да потому, что так не должно быть. Ты понимаешь…., ты как бескрылый ангел. Хорошая, добрая, красивая, умная, но не летаешь.
- Меня, Коля, эта жизнь вполне устраивает, - снова вздёрнулась Катя. – Коля, а давай не будем с тобой сейчас об этом говорить. Давай просто встречать Новый год! Смотри как здорово и интересно всё сложилось. Вчера я пришла с работы и думала, что никуда не пойду и буду встречать Новый год одна, а встретила с тобой. И мне просто хорошо, как не было давно.
Катя встала со стула, подошла к дивану, где сидел Коля, и села рядом. Она никогда не была так близко к нему. Он задохнулся, от горячей волны, захлестнувшей всё его тело. Он повернулся к ней, взял  за плечи руками и поцеловал. Она не сопротивлялась. Она вся потянулась к нему и замерла в его больших, горячих руках…
Всё случилось будто во сне, быстро и неожиданно для обоих. Он выключил свет, положил на кровать, а в ней не было чувства стыда или страха, она была как весенний цветок после зимней спячки, который вбирает в себя всё тепло энергии солнца и земли.
На улице было ещё совсем темно, когда Коля стал одеваться. Одевая рубаху он вдруг, как бы, между прочим, спросил:
- Катя, я у тебя не первый?
Она ожидала любого разговора, любого вопроса, но чтобы вот так… её будто хлестнули по лицу. Она молчала, не зная, что ответить. Как рассказать, что у неё в жизни не было ни одного   мужчины, но что у неё в жизни было такое, от чего она до сих пор вздрагивает по ночам. Как сказать, что до двадцати шести лет в её жизни были только колдобины и мрак. А если он спросил, значит придёт время, когда он упрекнёт её. А в чём? Она понимала, что сегодня у нёё нет на это ответа. И  знала, что он сегодня случайно появился в её жизни, она шагнула ему на встречу от тоски и одиночества. Она не успела даже привыкнуть к нему. В темноте не было видно, как она закусила губу, а к переносице выкатилась непрошенная слезинка.
- Знаешь, Коля, я не хочу не перед кем отчитываться. А с тобой у нас случайный кратковременный роман. Вот и всё. Сейчас ты соберешься, уйдешь, и никогда больше не придёшь.
- Да ты что говоришь!? Я только тебя обрёл! Прости, я виноват! Я знаю, ты лучшая, я никогда больше не скажу тебе ни слова. Катенька, выходи за меня замуж, я буду лучшим мужем.
Он встал на колени перед кроватью, взял её руки в свои и стал исступленно и неистово их целовать.
- Я не уйду от тебя. Я люблю тебя… люблю.
Она молчала, уже далёкая и отрешённая. Он уже чувствовал эту стену холода, которую преодолеть  никогда не мог. И сейчас он понимал, что не в его силах, что-то изменить. Он встал и пошёл к двери, ещё надеясь, что она окликнет его, но она молчала.
Он уехал утром следующего дня, больше не встретившись с Катей.



Юля решила не ездить домой на зимние каникулы. Да ещё к тому же она вышла на практику. И к этому времени у неё была возможность подзаработать денег. Умение шить оказалось для неё хорошим подспорьем. Всем девчонкам, хочется быть красивыми, и они готовы даже не есть, лишь бы на танцы прийти в новом платье. И Юлька этим желанием умело пользовалась. В общежитие нашлась старая швейная машинка, которую она как-то отремонтировала, потом стоило сшить одно платье, чтобы быстро разлетелась молва, что Юлька отличница не только в учёбе, но и в швейном производстве. У неё платья получались модные и все разные. Когда она спрашивала, как сшить, все полагались только на её вкус, и он её никогда не подводил. Ей самой иногда было интересно, что у деревенской девчонки в голове бродили такие интересные модели, как будто слетали из воздуха. А её преподаватели ещё удивлялись и тому, как она всё успевала:  ходила на кружок самбо, ходила в автошколу, была старостой группы, успевая со всеми общаться. «Наш пострел везде успел»- это было про неё. А вот дружить не с кем из однокурсников не дружила, хотя со всеми была в хороших дружеских отношениях.
Однажды её даже попытался зажать один смазливый брюнет со старшего курса.
- Ты мне нравишься, девочка,- сказал он ей, и поймав за руку, потянул к себе.
- Слушай, ты, белобрысый, у меня дядя в КГБ работает, если не хочешь неприятностей, больше никогда ко мне не подходи, - сказала она ему тихо. Он отпустил её руку, и уже к ней не подходил ни кто.
На практике после второго курса, у ней был небольшой роман с кротким и добрым мальчиком из параллельной группы, но быстро закончился. Он ей что-то сказал не так, и ей это очень не понравилось. И вообще, она давно поняла, что таких  как её Ваня больше не существует на свете.
Он ей писал часто и даже после военного училища. Она знала, что сейчас он где-то в Афганистане. Правда, уже два последних месяца писем от него не было. Но успокаивало то, что поговаривали о выводе наших войск из Афганистана.
Сейчас Юля бежала до сбербанка, она никому не говорила и даже с сестрой не делилась тем, что помаленьку клала на книжку деньги. И сейчас она интуитивно  почувствовала – а интуиция её никогда не подводила, что их надо снять, тем более, что прошёл ровно год, который ей нужен был, чтобы получить хорошие проценты. Она уже нашла небольшую и недорогую однокомнатную квартиру у старой женщины, которая переезжала к старой сестре, чтобы за ней ухаживать. У них не было родственников, они были образованны и интеллигентны, и за ценой они не стояли. При том, что Юля им понравилась.
Юля сняла с книжки деньги, и сразу побежала к хозяйке квартиры. Они быстро оформили документы, она рассчиталась, и в один день  стала владелицей однокомнатной квартиры. А буквально ещё через день, банк был закрыт, и вкладчики потеряли все свои вложения.
Хозяйка сказала, что не будет забирать мебель, так как она ей совсем не нужна. Юлю это очень порадовало, так как мебель была старая, но довольно таки добротная. «Вот это очень хорошо, когда вернётся мой Ванечка, у нас будет свой уголок», - размышляла Юлька, переполняясь радостью и умилением за себя, такую умную. Ей , наверно, сказали бы, узнав об её удаче, что так не бывает, а она знала бывает.  Ей всегда везло. Когда они были с Катей, то везло только ей. Ей казалось, только она захоти, и поднимется на седьмой этаж рая, будто у неё прикреплены крылья. А вот сестру втайне она жалела: «Почему она такая, взрослая же уже девочка, а слова не выдавишь в свою защиту, не говоря уже о других, как ангел без крыльев»,- думала о ней Юля.  Но в то же время, она и гордилась своей сестрой. Она знала, что в Кати есть стержень и внутренняя огромная сила, которая не даст ей сломаться. Правда, приезжая последние время домой на каникулы, Юлька чувствовала внутреннюю подавленность Кати, не зная чем это объяснить. «Живёт в этой дыре, где нормальных парней-то нет. Был Сергей Петрович, да и то Ленка увела», - размышляла Юля, но сестре, чтобы не обидеть, ничего не говорила. Как-то, правда, предложила ей продать в деревне всё и переехать жить в город, та наотрез отказалась, и Юля не стала больше поднимать эту тему.
Сейчас для неё главным делом было получить диплом, цель, которая была поставлена изначально, и найти хорошую работу. Вся её трудовая деятельность, была не плохим приработком, но не приносила ей никакого удовлетворения, и даже случайно по дешёвке купленная квартира, радовала её отчасти. Ей хотелось, чего-то большого и настоящего. Она уже в принципе знала, чем хочет заниматься, но пока не было времени. И потому все так удачно заработанные деньги она вложила в квартиру, куда решила пустить квартирантов, чтобы получать дополнительные деньги.
Сегодня с утра она сдала последний зачёт, и всё было как нельзя лучше.  Вспомнив, что сегодня ещё не ела, а в шкафу, шаром покати, она быстро накинув пальто побежала до булочной. Глянув в ящик, увидела белый конверт, сердце екнуло. Письмо было от Вани, она прижала его к себе, поцеловала, а потом, разорвав быстро конверт, начала читать. Сначала она даже не могла понять, о чём он пишет, она перечитывала письмо снова и снова.   
 «Здравствуй, Юля! Самый милый и родной мне человек. Я пишу это письмо, как во сне. Никогда не думал, что у нас всё так сложится. Но что поделаешь. В нашей жизни не всегда бывает так, как бы нам хотелось. Иногда случайности переворачивают всю нашу жизнь.
Я лежал в госпитале. И за мной ухаживала одна хорошая девушка. У неё родился сын, мой сын. Я не могу её бросить, тем более, что у неё ни кого нет родных. И не хочу быть подлецом. Прости меня, если можешь. Я тебя буду помнить всегда. Ваня»
С листочком в руках она стояла по средине тротуара, забыв, куда ей надо идти. «Вот оказывается почему, Ванина мама, опускала глаза когда она в августе прошлого лета зашла к ним в гости. Даже о том, что у него было ранение, ей никто не сказал. Она же могла сама поехать к нему в госпиталь. Но почему же всё так?!» - молниеносно пронеслось в Юлиной голове, и боль прошла по всему телу, будто кто-то хлестанул плетью.
Она подошла к автобусной остановке и села на лавочку. Подошёл городской автобус она села в него, доехала за час до конечной остановки и поехала обратно. В комнату в общежитие она зашла уже когда все спали. Она потихоньку разделась и юркнула под одеяло. Продрогшая, вся закуталась, её трясло и от холода и от нервного срыва.
Но она уснула как-то быстро и неожиданно для себя. Даже при всём ударе, какой ей нанесло это письмо, она ещё не могла до конца понять, и принять это непонятное предательство.
После полученного письма, она просто не могла оставаться в городе, хотя помимо практики было желание ещё и подработать.
Её мир, где она была горячая, темпераментная, взрывная, весёлая, открытая сердцем и душой – дал трещину.
«Ну и ладно, переживу, но никогда не прощу твоего предательства», - кружилось у Юльки в голове.
Она пыталась заплакать, закричать, но ничего не получалось, каменные обручи сковали её тело и душу.
Она очень захотела к Кате, чтобы та, как всегда, прижала её, погладила по голове, и сказала, что всё будет хорошо.
И бросив все дела, купив билет, она поехала домой.

Приезд Юли был настолько неожиданным и особенно радостным для Кати. Увидев сестру на пороге, Катя аж вскрикнула, и бросилась её обнимать.
Дом будто ожил, и заулыбался всеми углами. И даже то, что вид у Юли был не очень весёлый, не меняло возвышенно праздничного настроения.
Катя весь день бегала, хлопотала по дому, топила баню.
А вечером они сели на диван, поджав ноги и закутавшись в одно большое одеяло.
Катя знала, о чём пойдёт разговор. Вся деревня уже говорила о том, что Иван приехал после госпиталя и привёз жену с ребёнком. Катя сначала не поверила в деревенскую молву, а потом увидела его в ограде рядом с молодой женщиной. Увидев Катю, он в приветствии мотнул головой и опустил глаза.
И вот теперь они сидели на диване две сестры, которым надо было много сказать друг другу, и Юля тихо и даже чуть растянуто, говорила, будто и сама вновь пыталась что-то осмыслить:
- Почему так, он же в школе ни кого не видел, кроме меня, и письма писал и в каждом говорил о любви. Я то, ему ничего не обещала, и то верность хранила…
- А может, надо было что-то пообещать?
- Нет, Катя, когда любишь, это не играет никакой роли. Я же ему, не сказала, что он мне не нужен, или, что не буду из армии ждать, да и не говорила, что не люблю. Я не хочу сейчас с ним встретиться, но пройдут годы и он пожалеет, что так поступил, но будет  поздно.
- Юленька, - Катя прижала её к себе. -  Забудь его, он  не стоит того, чтобы о нём думать. У тебя вся жизнь впереди. Будет любовь. Свадьбу тебе сделаем. Вот сейчас, окончишь институт, и перед тобой весь мир откроется. А мужчины, видно, так устроены, любят пока ты рядом. Им не надо особо доверять. Вон, по нашим деревенским-то посмотри, только и шмыгают туда-сюда. Вроде, сначала, смотришь, мужик представительный, серьёзный, и не подумаешь, что он уже как сапёр, пол деревни прошёл. И главное всех любит. Вон, Николая Петровича то помнишь, около речки живёт. Рассказывают, пока тетя Лена вечером суп варила, он пошёл дровишки поколоть. Она на улицу вышла, слышит её Коля, где-то кричит. Она побежала, а он в погребе у соседки одинокой сидит. Та погреб-то раскрыла, чтобы просушить, и лестницу убрала, а его не предупредила. Вообщем, жена с соседкой враз подбежали и передрались, а лестницу ни та, ни другая не бросили. Да хорошо ещё один сосед услышал его, да вытащил, а то бы там околел. А чего бы бегать – то под шестьдесят лет уже.
 После Катиного рассказа они вдруг развеселились и долго еще смеялись над деревенскими мачо.
Юля прожила дома целую неделю, но почему-то так и не рассказала Кате о том, что купила квартиру. Может потому, что знала, что Катя старается все деньги отдать ей на обучение. И Юлька решила, что всё расскажет сестре в следующий приезд, возможно, уже после окончания института.
Из дома Юля уехала успокоенной. С Ваней они так и не встретились, хотя она знала, что он в деревне вместе с женой. Да она и не желала этой встречи. Она уже пережила основную боль от предательства, и теперь, только оставалось стереть его из памяти.
Уже в конце июня пришло от Юли письмо, что она получила диплом, но приехать пока не может. Едет с однокурсниками в Ленинград.
Катя прочитала и улыбнулась, когда ей в бок настойчиво ножкой толкнул малыш. Она ничего, так и не рассказала и не написала Юльке, стараясь, её лишний раз не волновать и не отвлекать от учёбы своими проблемами.
Деревня, конечно, гудела. И каждый говорил своё.
- Катька-то наша, мать честная. Вот тебе и тихая. И ни с кем не встречалась…
- И как она его одна воспитывать будет…
- Вот и сидела до двадцати шести… всё прынца ждала…
- Так ей бы по большому счёту принца и надо, бабоньки, девка-то хорошая и слова плохого о ней не скажешь…
- Слова-то не скажешь, а носит-то без мужика…
Это уж деревня, так деревня, и с ног на голову перевернут, и чего только не навыдумывают и что было и чего не было.
 Происходило это в деревне всегда. А когда жизнь в деревне  замерла, или замёрзла, как в ледниковый период, все пытались, как-то встряхнуться, но, к сожалению,  что-либо изменить уже не получалось. Сердце деревни было сдавлено, и она теряла дыхание, и не было той силы, которая давала людям села заряд и основание, чтобы твёрдо стоять на земле и всегда её чувствовать.
Но, Катя, решив для себя, этот главный вопрос жизни, знала, что делать. Ей было все равно, чьего ребёнка она носит под сердцем. Она его любила и желала.  Конечно, все пересуды, были для неё тяжелы. Когда шла по деревне, знала, о чём ей в спину судачат, улыбающиеся в лицо женщины. Но зная, их бабскую натуру, и потому, даже в душе не пыталась оскорбиться, просто старалась не думать об этом…
Единственное что её удручало, что их строительная организация уже шесть месяцев не работала.
Катя мыла полы на крыльце, когда в калитку вошла Елена Анатольевна. Она была старше Кати лет на двадцать, работала в быткомбинате. Жили они на другом конце деревни. У неё было двое, уже взрослых детей, муж. Вообщем, вполне благоприятная семья.  Они знали друг друга, но никогда не общались, и потому Катя была удивлена её визиту.
- Здравствуй, Катюша,- сказала Елена Анатольевна, нерешительно переступив с ноги на ногу.
Катя, вытерла пол, и, выплеснув воду из ведра, показала рукой на дверь:
-Проходите.
- Да, я хотела с тобой поговорить, если можно?
- Да, конечно, проходите, и поговорим,- снова пригласила Катя, заходя на крыльцо, и открыв дверь, не понимая пока, зачем она понадобилась этой женщине.
Они вошли в дом, где всё сияло особенной свежестью и чистотой.  На столе стоял букет полевых ромашек, а на диване лежали две раскроенных распашонки. Катя поставила стул и пригласила Елену Анатольевну присесть.
    Она некоторое время помолчала, будто собираясь с мыслями:
- Катя, я не знаю даже, как начать разговор. Я долго думала, прежде чем сюда прийти. Но раз решилась прийти, значит, и говорить должна, - она глубоко вдохнула, будто ей не хватало воздуха. – Начну я наверное, с главного. Когда-то я девчонкой была влюблена в твоего отца.  Нет, наверное, не так. Я его любила всю жизнь. И в армию проводила и из армии ждала. Только там он встретил другую любовь. Я, конечно, когда он привёз домой красавицу, долго переживала, не одну ночь проплакала, а потом замуж вышла. Двое детей у меня родилось подряд. Если бы знала, что твой отец один с вами в скором времени останется, не вышла бы замуж… Да и муж то, с виду только положительный, а слов нет, как он ко мне всю жизнь относился. Ни одного доброго слова не услышала за двадцать пять лет. Ради детей жила, не знаю только зачем. Только теперь поняла, что не надо было этого делать. Да уже теперь ничего назад не вернуть.
Просто, знаешь, Катенька, ты вроде и внешностью на мать свою походишь, а всё равно, что-то неуловимое в тебе от отца живёт, а уж характер такой же твердый и добрый.
И хочется мне чем-нибудь тебе помочь. Дети разъехались, с мужем почти не общаемся, а тебе одной трудно будет.
Катя, сидела на диване и молчала. Это признание поразило её в самое сердце. Она сейчас, как-то совсем по-другому, взглянула на женщину, которую знала много лет, как просто односельчанку. Она вдруг увидела перед собой симпатичную, моложавую женщину с несложившейся  судьбой.
Вдруг, у Кати мимолетно всплыла картинка из далёкого детства. Был майский праздник, и громко играла музыка, и красивая женщина подошла к отцу и пригласила его танцевать, а он не пошёл. Тогда Кате, почему-то очень захотелось, чтобы отец потанцевал с этой красавицей. Она потом, по-детски, наивно, спросила, почему он не стал танцевать. Отец присел на корточки, приобнял  Катюшу:
- У тёти есть муж, вот с ним она и должна танцевать.
Кати, тогда все равно, было жалко женщину, потому что у неё по щекам текли слёзы. И только теперь она поняла, что за этим стояло.
- Елена Анатольевна, я не знаю, что вам сказать. Он мой отец и я его очень любила.
- Да, что ты, Катенька, какой разговор.  Я просто знаю, что тебе будет трудно с малышом одной, а я свободна, смогу помогать. И прости меня, что я тебе всё это рассказала, просто, сердце захотело выплеснуть скопившуюся  и не разделённую любовь.
Катя проводила Елену Анатольевну, а потом ночью долго не могла уснуть.  Вспоминая свою жизнь, отца, как в тумане мать,  и многое, что связывало её с детством.
Утром прибежала Ленка, которая так же как Катя сидела дома и жила ожиданием работы. Она последнее время приходила довольно часто. И поговорив о том, о сем, между делом, вновь возвращалась к вопросу об установлении отцовства. Катя, конечно, понимала, что Ленку до безумия разбирает любопытство, кто он отец ребёнка, и как так случилось, что она, лучшая подруга, ничего не знает. Но Катерина плавно уходила от вопросов и переходила на Ленкины проблемы, о которых та, тоже говорила охотно.

 



Цыган снова ездил в соседнюю деревню, чтобы увидеть дочь.
Приехав, нашёл друга на берегу речки, сидящим с удочкой и поставил бутылку самогона. 
 - Ох, Валька, ешки-матрёшки, не могла мне дочь показать, когда она росла. Она мне нос теперяч утирает. Мол, я такой-сякой, а она, вона, какую дочь вырастила, - говорил, Цыган другу, выдыхая после выпитой стопочки, и занюхивая рукавом.
- Ты брось теперь канючить… Ещё можа твое умение ей пригодиться. Вдруг, что в жизни не так, а ты тут как тут…,- увещевал и наставлял друга Баламут.
-Конечно, живёт она, моя Оленька, как сыр в масле катается, вся в пуху…
- Но, в пуху—ха-ха-ха, а может в меху…
- Но, да, вся в брельянтах… Ты только представь мамашка-то, моя, когда я рассказал про её внучку, пол ночи на коленях на образа молилась, чуть не запылилась. А, что теперь молиться, надо было раньше думать. А то, ёшки-матрёшки, та не та, и, ета с того света.
- Ты, Витька, мать-то не трогай свою, она у тебя святой человек. Кто нам виноват!? Это как говорят, у плохого танцора…, вот и у тебя… Я вот знаю, сам виноват, что бобылём…  как перекати поле. У тебя дочь, а у меня не шиша. А скоро у тебя внук или внучка будет. Эх, повезло же тебе… друг мой сердешный, - вдруг с поучительного тона, Баламут перешёл на торжественный.
И вдруг соскочил и пошёл вокруг Цыгана в пляс, приседая и выкидывая коленца. У Цыгана враз весь хмель выветрился.
- Ты, что, брат, ополоумел,- сказал, удивлённый цыган.
- Нет, Витёк, у меня идея, враз долбанула. Надо тебе настоящим дедом становиться.
- Это как?
- А так! Мы должны тебя представить по полной программе.  Твоей дочери, мы расскажем, что ты её отец. Что мать, как ты не пытался не захотела с тобой жить. С горя ты стал попивать.
- Ты что, Толян, болтаешь. Хочешь сказать, что у моей Оленьки папа алкоголик. А я же деревянных дел мастер.
- Ну, что ты взъерепенился! У нас вон, сколько пьющих мастеров. У нас к непьющим и уважения нет. Как к белой вороне в чёрной стае.
Цыган задумался, а потом согласно мотнул головой, и они стали обсуждать, как лучше рассказать ей – о прекрасном и любящем папке.
Жизнь катила, поворачивала, то одним боком, то другим, завихревала и растекалась, как кисельная река, а то вдруг кружила и неслась вскачь. И никак не мог Цыган ухватить за ту ниточку, которая всегда ускользала из его рук в самый последний момент. Вот и сейчас страх, что потеряет он дочку, которую пока и не успел обрести, окутывал его тяжёлыми цепями.
Баламут уговорил Цыгана, который уже и не очень сопротивлялся поехать в соседнюю деревню вместе и всё рассказать и познакомиться.

Приехали они с утра, выждали момента, когда  Ольгиного муж уехал из дома, и позвонили в калитку.
Ворота распахнулись, и перед ними встала высокая и видная молодая женщина, по которой явно видно было, что она в положении – это была его дочь.
- Мужики, что надо? – спросила она,  так легко и весело, что у него улетучился куда-то весь страх.
И он сам того не ожидая, с ходу вдруг выдал:
- Оленька, я твой, непутёвый папа!
Она, как-то так интересно прищурилась и впилась в него глазами, будто пытаясь убедиться в правдивости сказанных им слов.
- Интересно! Ты это откуда, папа, взялся. Мне мама сказала, что моего батьку, свиньи в хлеву сожрали.
- Не, - сказал, Баламут серьезно, до этого стоявший молча,- таких, свиньи не едят, ими отравится можно, повышенная концентрация яда.
Цыган чуть не задохнулся от гнева, что его друг, каковым он всегда считал Баламута, так его опорочил.
Но обидеться надолго и всерьёз  не успел, Ольга так рассмеялась, что ему только осталось скромно улыбнуться.
- Вот это отец у меня, а я думаю, в кого такая стервоза, что избыток яда приходится постоянно на кого-то сливать. Слушай, это хорошо, что у меня папенька объявился, но что же так поздно, али дорогу найти не мог? – снова прищурившись, она произнесла речь, обращённую к вдруг появившемуся отцу, и добавила, покачав головой : - А теперь-то папенька, с какой миссией ко мне пожаловал?
Можа, тобэ на бутылочку  надобно?
-Ты, доча, плохо про меня подумала. Я пока сам себе зарабатываю. Я, конечно, тебя не воспитывал, но думаю, может, когда-нибудь  пригожусь. Жизнь она длинная, и штука коварная, иногда так повернёт,  не заскучаешь.  И когда, на пути появляются жизненные трудности – отец первый друг!
- Ну, ты, вновь испечённый папаня, однако великий философ, - проговорила Ольга, прыснув смехом в кулак.
- Да, у него, бывает в голове завихрение, как будто ополоумел, - снова серьёзно вставил Баламут.
Здесь Цыган уже сдержаться не смог.
- Это у тебя в мозгах течь -  пора в горшок, да в печь.
- Да ты что, Витек, обиделся? У тебя вон дочка, какая умная, всё поймёт, - проговорил Баламут, стараясь, сгладить обидевшее друга высказывание.
- Ладно, чего вы бурчите, успокойтесь,- махнула Ольга рукой, и закрывая ворота добавила – Вот теперь у меня папенька появился, буду знать в лицо. А теперь, шагайте. Выпить не дам!
Шли они, до автобусной остановки молча, каждый со своими мыслями. Цыган думал о том, что у него в комоде лежит хороший, почти новый костюм, и его надо было одеть, когда поехал в гости к дочери. А Баламут с тоской подумал о том, что знакомство получилось некудышним, и дочь, точно, стервоза, даже за встречу не пригласила отца зайти в ограду, а на худой конец могла бы вынести бутылку водки, не обеднела бы.



Погода была скверная, чёрные тучи плыли уже вторую неделю, бросая на землю то дождь, а то мокрый снег.
В комнате было тихо, уютно и тепло.
Катя сидела и вязала носок, а в кроватке спал двухмесячный Николай Николаевич. Вот так уж совпало, что отца Катиного, в честь которого она нарекла сына, звали Коля. А главное, что он очень походил на своего деда. 
Катя сегодня ездила в свою организацию, получить декретные, а сынишку оставляла с Еленой Анатольевной, которая приходила каждый день и в ребёнке души не чаяла, будто это был её родной внук.
  Зарплату в организации не выдавали уже три месяца, а вот декретные ей как-то выдали, чему она была безумно рада.
Скоро ей надо было выходить с отпуска, и она не знала, что делать. Она видела, что на работе у них полный бардак и не платят деньги, а куда-то идти тоже не было смысла, там тоже не платили. Можно было пойти работать на птицефабрику, где расчёт производили натурпродуктом.   И она ждала прихода подружки, чтобы обсудить этот вопрос.
В дверь постучали, и показалась голова Ленки, которая заходила тоже довольно часто, тем более что сидела без работы.
Она на цыпочках прошла к кроватке:
- Вот, Коляшка, какой ты засоня, спишь и спишь
- Пусть спит, придёт время ещё напрыгается, - засмеялась Катя.
- Катя, ты знаешь, я к тебе с каким деловым предложением, сроду не догадаешься.
- Говори.
- Слушай, говорят с Китая на Москву ходит поезд, на нем возят дешёвые шмотки. Он стоит на станции час, и за это время ты покупаешь и привозишь сюда и перепродаёшь.   
За три дня можно туда-сюда оборотиться.
- Нет, Лена, я сейчас не могу. Коленька ещё маленький, да я и грудью его кормлю. А потом, что это за работа,  это какая - то спекуляция. Но, вообще-то, что-то делать надо.  Наверное, я пойду работать на птицефабрику. Хотела тебе предложить.
- Да, ладно, мы пока с Серёгой съездим, разведку боем произведём, а там дальше видно будет. А от Юли-то что приходило? – добавила она, укрывая малыша.
- Да, от неё пришло коротенькое письмо, что у неё всё хорошо, но приехать пока не сможет
- А где она работает?
- Я не знаю. Как понимаю, какое-то информационное агентство.
- Надо же. Уехать в Ленинград, что придумала.
- Да её же друзья однокурсники позвали.
- Ну и что, я бы все равно не решилась. Да тем более, что сейчас творится, всякий кошмар.
- Да, поди, всё нормально будет. Так-то она у меня всегда с головой дружила.
- А ты про сынулю ей так ничего и не написала?
- Нет, пока не буду её сбивать с курса, а то ещё надумает домой приехать. Дорога длинная, а денег у неё конечно нет, а я пока не могу ей тоже дать, - сказала Катя, и тяжело вздохнула.
- Да ты не переживай, всё будет нормально. Поди, в конце концов, начнут у нас работать. Или уже не начнут!?
 Да, ты слышала, будто в нашем сельпо работников из конторы половину сокращают и два магазина продают.
-Да может сплетни. Как могут государственный магазин продать.
- Не знаю, что там. Но то, что там, сплошная спекуляция это точно. И как я понимаю, там председатель сельсовета с председателем сельпо что-то крутят.
А ещё одна новость.
Ты знаешь, что у нашего Цыгана, оказывается, дочка есть. Она  жена нашего председателя райпо.
- Так я же с ней в одной палате лежала, её Ольга зовут. Так она точно на нашего Цыгана похожа. Я сейчас и сообразила. А когда лежали, я всё думала, на кого она так походит. У неё дочь родилась. Значит он теперь дедушка! Ну  вот и хорошо!
- Да что хорошо – то. Он узнал, что у него внучка и поехал поздравить дочь. Цветы, говорят, сорвал, в новом костюме. Пришёл в калитку постучал, как белый человек.  А ему открывает какой-то их работник , ну и Цыгану в зубы. А он, ты же знаешь кровь горячая, развернулся, да этого уделал, да челюсть ему сломал. Вот суд был цыгану два года дали. Жалко мужика.
- Да он же никогда, никого в жизни не обижал. Как же так, сразу два года! – воскликнула Катя, услышав такое от Лены. – Может надо на пересуд подать, да поручиться за него.

Лена ушла, а Катя села к кроватке сына. Он спал так спокойно и как-то даже немного серьезно, чуть сведя к переносице, свои тоненькие, как будто нарисованные бровки. И она почувствовала, как горячая кровь приливает к груди, от той нежности и любви к маленькому человечку, которому она радовалась, как самому драгоценному подарку в мире. Да и разве такое сокровище, может для матери сравниться с чем бы то ни было.
«Я, воспитаю тебя, сыночек, настоящим мужчиной: мужественным, добрым, порядочным, весёлым. В жизни ты сможешь преодолеть все преграды и трудности. В этом  тебе будет помогать и моя любовь», - думала Катя, вглядываясь в ещё маленькое личико своей кровинушки.
Потом она стала думать про Цыгана.
Её размышления, прервал стук в дверь.
  На пороге дома стояла совсем не знакомая женщина. С виду ей было лет под пятьдесят. В глаза бросалась её неухоженность, неопрятность во всей одежде, хотя  лицо хранило ещё не совсем потерянную привлекательность.  В руке она держала большую сумку и чемодан перевязанный верёвкой.
Катя смотрела на незнакомку, и ей казалось, что она уже где-то, когда-то встречала эту женщину.               
Думала ли она, что ей придётся в своей жизни вот так, вдруг остановиться и вздрогнуть от непонятного совершенно момента, своей жизни, в которой было много трудностей и житейских проблем.
Она, оставшаяся девчонкой с младшей сестрой на руках и поднявшая её, давшая ей образование, могла ли она знать, что судьба будет снова её испытывать на прочность.
Но при всех пережитых ею ситуациях, откуда она всегда, как маленькая лодочка в большой шторм, выныривала победительницей, это событие её ошеломило, и на какой-то момент даже выбило из колеи.
Разве она могла предположить, и даже никогда не пыталась думать о том, что весь её мир может нарушить эта не весть откуда взявшаяся женщина, которая должна была называться её матерью, но никогда ею не была.
Она не помнила, как любит мама, как она жалеет, как она не спит возле тебя бессонные ночи, когда ты болеешь. По её волосам нежно и заботливо она не проводила рукой. Никогда не говорила ей: «Какая ты молодец!». Всё, что было у неё хорошего в детстве, было связано с именем – папа. 
И сейчас Кате, наверно, было бы легче увидеть ночное приведение, чем видеть эту уже давно незнакомую женщину.  Она не знала, как ей сейчас поступить, как ей отнестись к этому почти незнакомому человеку.
Женщина шагнула вперёд и протянула руки, пытаясь обнять застывшую на месте Катю.
- Здравствуй, доченька! – сказала она громко, будто ждала, что её услышат сердцем.
Катя, молча, мотнула головой:
- Не разбудите  мне ребёнка, - сказала тихо.
Женщина поставила сумки, осмотрелась, потом прошла, не дожидаясь приглашения и села на диван:
- Вижу, как ты, доченька, мне радуешься! Конечно, виновата я, что оставила вас, но уж так в жизни бывает. Но, хочу сказать, что этот дом и мой. Это чтобы у нас с тобой в будущем, никаких проблем по поводу проживания не было. Мы с твоим отцом не разведены. Так что, доченька желаешь ты или не желаешь, а жить нам придётся  всем вместе.
Катя молчала, опустив голову, сейчас ей не хотелось ни спорить, ни  говорить. Она знала одно, жить с ней она не будет. « Вот это мама, даже про Юльку ничего не спрашивает, а бросила её крохой. Как она могла сюда приехать!?».
  - Ну, что ты так надулась. Я тут к знакомой зашла по дороге, узнала как вы живёте. Знаю, что вы одни остались рано. Но мне бы это знать, так я бы, неужто, не приехала. А так не могла приехать. Видишь, с отцом твоим не получилась у меня жизни. И обратно бы он меня не принял, да я и сама не хотела. Да что об этом говорить.
Давай-ка, сядем с тобой по-людски за стол, у меня в сумке и бутылочка на такой случай имеется, и поговорим обо всём.
- Вы знаете, я не пью, и о чём нам говорить?
- Я тоже когда-то не пила. А жизнь заставила. И у тебя ещё всё впереди.
- Это Вы мне такое будущее пророчите!?
- Я тебе ничего не пророчу, а вот с матерью по-хамски разговариваешь. Что сильно умная выросла, а мать - дура.  Да!?
- Я Вам ничего не сказала. Просто я Вас не знаю. Вы для меня чужой человек. Если бы вы были матерью, думаю, что за двадцать лет нашли бы возможность поинтересоваться о своих детях. О том, как они живут.
- Ишь ты, мать решила совестить. Барыня нашлась. Сама тоже вон,  не из святых, без мужика приперла. Оно не ведомо как ещё всё повернётся.
- А вы за меня не беспокойтесь, я за себя уже сама буду отвечать, - сказала, Катя, наклонившись над кроваткой и поднимая проснувшегося малыша.
В это время в дверь стукнули и в дом вошла нигде не работающая, ещё не старая, но уже потерявшая женский облик  Галька  Верста, которую так прозвали за худобу и высокий рост, а ещё за то, что нарезала по селу несколько километров в день в поисках то рюмочки, то опохмелки.
-Лариска, подружка моя милая, - кинулась она с ходу  к приехавшей подруге. – Да как  это ты сюда вернулась, я уж и забыла, что ты есть. А сейчас иду по улице, мне Валюшка кричит, что ты объявилась. Помнишь её? У которой куча ухажёров и все женатики, - сказала она своим грубоватым прокуренным голосом.
Катя повернулась и пошла за печку, где села и стала кормить малыша.
Галька Верста мотнула головой в её сторону.
- Что не рада мамке?
- А меня их мнение не волнует. У них жизнь своя у меня своя. Главное, что у меня подружки здесь есть, которые меня не забыли. Вот бутылочка, выпьем за встречу.
Если бы Кате ещё день назад сказали, что в её доме начнётся такой садом, она бы не за что не поверила. Двери то и дело хлопали. Приходили с бутылкой пили уходили. Приходили другие, кто-то нёс банку браги, на столе появился самогон, курить ходили на улицу, все- таки осознавая, что в доме маленький.
Под утро, когда все разбрелись и успокоились, а мать, неизвестно откуда свалившаяся на голову Кати, пьяная уснула на диване, она всё прибрала, помыла и уснула рядом с кроваткой безмятежно спящего сына.
На другой день, мать с утра исчезла, а появилась,  к вечеру, тяжело ступая.
- Что, Катька, лекцию мамке будешь читать? А я плевала на тебя, с верхней полки.
У Кати сердце сжалось в ком. Она не знала, как ей поступить. Не заявлять же на родную мать участковому.
Хотелось надеяться, что этот кошмар скоро закончиться, но этого не произошло. Мать даже не пыталась, как то, что-то изменить, а всё сильней уходила в загул.
И только отдушиной для Кати была Елена Анатольевна, которая после приезда матери, стала приходить ещё чаще, и во всём помогать растерявшейся молодой женщине, старалась сказать ей доброе слово и приободрить её.  А ещё подружка Лена, которая совсем не помнила Катину мать, и была поражена её отношением к родным детям. А то, что она ещё и пила, вызывало в Лене бурю негодования, при том, что она не понимала, на что можно пить, нигде не работая.
Однажды Лариска исчезла и не появлялась несколько дней. Но от этого у Кати почему-то на сердце лежала сосущая и непонятная тревога, будто что-то должно было произойти.
Вечером забежала Лена.
- Как у тебя сегодня тихо. Где твоя, маманька!? Язык не поворачивается так её называть. Хоть и говорят, родителей не выбирают, но вам с Юлькой в отношении матери, вообще, крупно не повезло. Ты Юльке-то сообщала?
-Да нет, что её расстраивать. Приедет, сама всё увидит.
- Да ты напиши ей! Это же безумие, так маяться! Я, честно, не могу такого понять! Ой, чего только не  видела и читала. А вот такое вижу впервые, чтобы у матери внутри ничего не было. Она хоть к внуку то подходит?
- Ага, один раз подошла. Посмотрела так внимательно и говорит, надо же, как на Кольку-то – деда походит.
- Неужели, человек все мозги пропил. А вообще – то, они у неё были?!- аж, взвизгнула Ленка и тряхнула от переполнявших её эмоций головой.
Катя подошла к захныкавшему ребёнку, взяла его на руки.
- Что ты, мой маленький. Сейчас, мама тебя перевернёт и покормит. А потом, моё солнышко, снова будет баиньки.
- Слушай, Катя, ты откуда это всё знаешь? Будто десятерых вырастила. Смотрю на тебя, будто ты целую школу прошла, всё споро, ладно получается.
- Эта наука называется, Лена, материнство. Придёт время, и ты сама сердцем будешь чувствовать своего малыша.
- Знаешь, я очень хочу маленького, а вот Сергею не надо.
- А ты Лена, не для него роди. Если ты хочешь ребёнка, для себя его и роди. И он будет для тебя счастьем.
- А вдруг он уйдёт от меня.
- Ну и что. Он уйдёт, а любовь будет жить в твоём ребёнке.
- Правда. Катя, а кто всё-таки отец твоего ребёнка?
- Горный ветер!
- Да ну тебя, - махнула рукой Лена, уже зная, что и в этот раз не получит ответа на вопрос, любопытством раздирающий её сердце.
Она ещё немного побыла с Катей, уже разговаривая о всяких мелочах,  и побежала домой.

Лариска появилась домой через неделю после своего исчезновения. У Кати даже промелькнула мысль, что, может она надумала, уйти жить на квартиру или вышла замуж и больше не хочет сюда возвращаться. Но та пришла, как ни в чем не бывало. Подошла к зеркалу на стене, накрасила губы, начесала волосы. Повернулась к дочери всем телом и надменным голосом сказала:
- Я замуж выхожу. Конечно, в первую очередь это надо было сделать тебе, прежде чем рожать, чтобы у тебя был свой дом.
Катя обомлела, у неё всё похолодело в груди.
- Где же мы все здесь жить будем?
- Нет, дорогая доченька, ты вопрос не правильно поставила. Где, скажи, ты со своим  суразом жить будешь.  Я то, в своём доме, а вот ты - в родительском.
- Это дом моего отца.
- Нам этот дом поделят на троих. Вам все равно придётся со мной мириться. Ладно, хватит тут разглагольствовать. Сейчас приедет Серафим – это ваш новый папа. Он работает шофёром. Большого человека возит.
Катя была на грани нервного срыва. Она, вот уже четыре месяца, как приехала её мать, не находила себе покоя и жила в постоянном напряжении. Она пыталась как-то переломить ситуацию, но, встречала только агрессию и не понимание. От Юли давно не было писем, и она не знала, где она и что с ней. Предприятие, на котором она работала, закрыли, и она уже просто бедствовала. Если бы не Елена Анатольевна, которая, как могла, помогала Кате, то она уже не знала бы вообще, на какой крайний шаг решиться. Единственной радостью и утешением в  её жизни был сынуля, который и давал ей неимоверно много сил, чтобы преодолевать все трудности.
Катя стояла у дивана, размышляя о сложившейся обстановке, когда в дверь стукнули. В открывшемся проёме показался здоровый чёрный мужик. Только мгновение она вспоминала, где его видела, а дальше всё происходило как во сне. Сердце забилось часто, и она стала терять сознание, а перед глазами стоял тот мужик, который когда-то изнасиловал её в лесу.
Лариска не поняла, что произошло, только увидела, побелевшее, как полотно лицо дочери и даже испугалась.
- Серафим, помогай, что с ней… ещё сейчас окочурится здесь, а скажут, мы виноваты.
Она схватила ковшик трясущимися руками и вылила на Катю, которая полулежала на диване, откинув голову на спинку.
Мужик, сначала кинулся помогать своей новой знакомой, а потом медленно стал отступать к двери, видно, о чём-то неожиданно, вспомнив. Эта встреча, ему была не желательна. И он понял, что состояние молодой женщины при виде его не случайность. Перед глазами встал летний бор, где он лежал в высоких зарослях папоротника, отдыхая. В тот месяц он только откинулся с зоны. У него не было десять лет бабы. И когда он увидел молодую и красивую особу, разум помутнел. Он не хотел мокрухи, но бил её так, чтобы она долго не могла прийти в себя и даже если увидела его, не смогла вспомнить. Он тогда, ждал со страхом, что его будут искать, но потом осознал, что она никуда не заявила и успокоился. Прошло много лет и он не разу её нигде не встретил, тем более что жил в соседней деревне. И вот теперь такая нелепая случайность. Нелёгкая свела с Лариской, на которую он не имел никаких видов, как только покуролесить. Но  разве он мог знать, что та особа окажется её дочерью. И надо было  как-то быстро отсюда линять.
- Ты, давай, со своей припадашной, сама разбирайся, а мне надо ехать.
- Да ты что Серафимчик, не уходи…
Но он уже бежал, чуть ли не в припрыжку, к калитке.
Катя открыла глаза, обвела комнату взглядом.
- Где этот?
- У тебя, что, плохо с головой. Или решила, мне здесь слабонервную разыграть. Так, ничего не получиться, он всё равно будет здесь жить.
Лариску распирала злость. Эта противная девка, которую она должна была считать дочерью, уже вытянула с неё все нервы. Она бы уже давно с ней разобралась, но ей мешала это сделать Елена Анатольевна, особа неизвестно откуда взявшаяся, но, как видела Лариска, всерьёз её опекавшая. Лариска не могла понять, чего эта меланхольная прицепилась к её дочери. Вроде и живут в разных концах деревни, и возраст не связывает, а что тогда непонятно. Подружки, тоже ничего не знали. Но смотрела она на Лариску жёстко, и этот взгляд её всегда обескураживал и останавливал.
Но сейчас она твёрдо решила не дать обвести себя вокруг пальца, в конце концов ей уже под пятьдесят и пора    создать свой семейный уют, а для этого она и Серафимчика уже нашла. А если у этой дочери нет желания с ними жить, то может снимать себе квартиру. Этот дом принадлежит только ей на правах жены. А она не разведена.
Катя полулёжа на диване и упираясь глазами в одну точку потолка вдруг вспомнила, слова Федора Антоновича, которые он ей сказал в последнюю их встречу: « Много в жизни зла, но его победить сможешь только ты сам. А ты сильная и сможешь выстоять». Она вспомнила этого прекрасного человека, и её вдруг осенило, и как она не подумала.  Как она не подумала раньше, что изба, которую он оставил Кате, будто чувствуя, что ей это будет необходимо, стоит заколоченной. «Спасибо, Федор Антонович, вот Вы мне снова и помогли», - прошептала Катя, вставая с дивана.   Колю, с утра забрала к себе Елена Анатольевна и принести должна была к вечеру.
Катя не была в этом доме с тех пор, как не стало Фёдора Антоновича.  В доме пахло сыростью, во многих местах известка отшелушилась и потрескалась, но дом был даже побольше, чем у них и светлей.
- Так, во-первых, надо затопить печь,- сказала Катя громко, и пошла за дровами.
 Все эти годы дом никто не трогал, зная, что Федор Антонович подписал его Кате с Юлей.  Да и относились к нему в селе с уважением.
- Коляшка, да у нас же с тобой целое состояние. Сюда и Юля приедет, - разговаривала Катя вслух сама с собой, чтобы отвлечься от тяжёлых мыслей, и как-то унять дрожь, разбегающуюся по телу неприятными волнами.
На удивление, печка даже не задымила, и через час в доме запахло живым.
Катя бежала до Елены Анатольевна,  на душе вдруг стало спокойно и даже радостно. Она поняла, что там, в доме человека, который любил их с Юлькой, её никто не тронет.
Но проходя мимо своего дома, вспомнила лицо этого страшного человека. Она понимала, что жуткую тайну, которую она держала в своей душе и поведала, только однажды Федору Антоновичу, теперь никто уже не подтвердит. Но еще она поняла, что ей надо и остерегаться этого лютого зверя, с волчьими повадками.