Туда или оттуда?

Часть первая.

Утреннее небо было безоблачным. Начало сентября выдалось необычайно теплым, если не жарким. Когда Белов вышел на балкон двухместного номера на четвертом этаже, то ему подумалось, что лето еще не закончилось, и впереди еще много теплых дней, заполненных солнечным светом и отпускным бездельем.
Но это было не так. Отпускных дней, которые он, вместе с женой и маленьким сыном, проводили в пансионате, оставалось всего пять.

За последние три года Белов в первый раз вырвался в отпуск. Перестройка в стране сменилась новым политическим и социальным курсом.
В результате он за последние десять лет сменил уже два места работы.

После того, как финансирование министерства было прекращено, все профильные проектные работы института были свернуты. Деньги же, которые выдавались как заработанная плата за “левые” проекты, превращались инфляцией в простую бумагу.

Все кто мог и хотел, искали места для новой работы и уходили из института на “вольные хлеба”.
Белов, никогда не имевший склонности к переменам, покинул институт едва ли не последним. Уже с полгода до этого он ходил по широким, некогда оживленным, а сейчас пустынным и полутемным коридорам старого институтского здания, и ощущал себя древним привидением.
 
На первом, после ухода из института, месте Белов промучился четыре года. Работать пришлось хоть и по специальности, но с людьми, которые очень удивляли Белова. Он не мог понять – как эти люди ухитрились успешно прожить всю свою прошлую жизнь при советской власти, и остаться такими придурками?

После того, как эти “добрые” люди перестали платить деньги за работу, Белов ушел в никуда. То есть он уволился, не имея никакого запасного места работы.
Сначала Белов надеялся на друзей и знакомых – мол, помогут с работой. Но то ли друзья были такими хорошими, то ли времена действительно были весьма паршивыми, но работы найти он не смог.
 
Полностью Белова добило общение с одним из своих бывших начальников. Этот начальник, выйдя в отставку, тут же, не без помощи “волосатой руки”, был пристроен на работу в организацию, которая ведала приватизацией имущества города. У него появилась персональная черная “Волга” с тонированными стеклами, лесом радиоантенн на кузове и персональным же шофером.

Белов позвонил бывшему шефу и попросил его о помощи в трудоустройстве. Шеф, на удивление, обрадовался звонку и пригласил Белова приехать к нему на место службы – в старинное здание в одном из переулков Центра.

Получив пропуск, Белов поднялся на второй этаж в рабочий кабинет. Излучая радушие, хозяин кабинета внимательно выслушал Белова, посетовал на тяжелые времена и, сославшись на заполненность штатного расписания, развел руками: “Извини, Володя, сынок… . Ничего не могу поделать.”
 
Жить приходилось на зарплату жены, взяв на себя домашние заботы – по утрам отводить в детский сад сына, забирать его оттуда вечером, ходить за продуктами в магазины, убирать квартиру, готовить ужины и завтраки.

Тянулись дни безработицы. Телефон молчал. Все друзья исчезли с горизонта событий.
Ведь дружить приятнее с успешными людьми. А не с людьми стоящими на обочине дороги жизни. Да еще одной ногой угодив в канаву.
Звонили только родные.
 
Однажды, через три месяца “Великой серой полосы” – так Белов про себя охарактеризовал этот период своей жизни, жена, вернувшись с работы, принесла вырезку из газеты.

Некая компания проводила набор проектировщиков по конкурсу. Не надеясь ни на что, Белов поехал на собеседование.
Только что начался последний зимний месяц. Белов был простужен. В пальто с поднятым воротником, с заложенным носом он ехал на другой конец города, мрачно глядя в замерзшее окно автобуса.

Впоследствии Белов понял, что, скорее всего, его равнодушие, принятое за уверенность в себе, и повлияло на то, что будущий начальник, а он сам вел собеседование с соискателями, взял его на работу.
Попадись Белов на менеджера по подбору персонала, тот бы ни за что его на работу не взял, угадав его далеко не восторженный образ мыслей.
Тем не менее, прождав еще полчаса после собеседования, Белов был приглашен в комнату для вынесения приговора.
Его будущий шеф и какой-то дядька, с глазами, прячущимися за мохнатыми бровями, покопавшись в бумажках, уведомили Белова о том, что он принят на работу.

Белов спросил: – Когда выходить на службу?
-Завтра, - сказал дядька, которого шеф представил как начальника Департамента строительства компании.
-А почему Вы не спрашиваете о зарплате? – удивленно приподнял брови начальник Департамента.
 
Белов пожал плечами. Как объяснить людям, что, потеряв надежду найти работу по специальности, и, вдруг, получив эту самую работу, ты испытываешь только одно чувство - чувство собственной востребованности. И лишь потом ты начинаешь думать о материальной стороне вопроса.
 
-Семьсот, - тихо сказал начальник Департамента.
-Семьсот тысяч? – переспросил Белов.

На последнем месте работы Белову должны были заплатить за декабрь миллион рублей. Да только не заплатили, и в конце декабря, отработав зачем-то еще две недели, он уволился.
Но сейчас Белов был согласен и на семьсот тысяч. Он никогда так и не научился продавать себя дорого.

-Семьсот долларов – усмехнувшись, и переглянувшись с шефом, сказал начальник Департамента.

-Во, блин! – подумал Белов, и стараясь, чтобы лицо не расплылось в глупо-радостном выражении, поблагодарил за доверие.
С тех пор он проработал в компании полтора года и теперь получил возможность пойти в отпуск.

Работа была достаточно интересной, но какой-то частной. Да так оно и было, ведь он работал на частного хозяина.
Денег на существование, в общем-то, хватало.
 
Мало того, Белов испытывал далеко не абстрактное чувство благодарности к компании, за то, что его семье не дают пропасть эти семьсот баксов в месяц.
А ощущение того, что он постепенно теряет квалификацию, Белов старался от себя гнать.

В конце концов, когда ты не знаешь, что с тобой будет завтра, да и не только с тобой, но и с твоими близкими, так ли актуальна мысль о потере квалификации?
Все мы знаем, что способны на многое. Но далеко не все знают на что именно, - повторял Белов в моменты вялых раздумий о будущем, вспоминая крылатую фразу из “Бриллиантовой руки”.

Во всяком случае, в пансионат на берегу Днепра, в трехстах километрах от Москвы, он попал благодаря компании, которая выстроила его для своих сотрудников.

Из населенных пунктов поблизости находились Смоленск и Ельня. Туда от пансионата устраивались автобусные экскурсии, но этим поездкам Белов с семьей предпочитал отдых на песчаном пляже у воды, в зыбкой тени сосен. Или неспешные прогулки по опушкам окрестных лесов в поисках осенних ранних грибов и поздних ягод черники и земляники. Или катание на весельной лодке по реке.

Вот и сегодня, четвертого сентября, он встал в шесть часов утра с тем, чтобы сходить в ближний лес. Все время ему почему-то казалось, что в этом смешанном березово-сосновом лесу должны расти подберезовики. Если ему повезет с добычей, то грибы можно будет за оставшиеся до отъезда дни высушить в ванной комнате на полотенцесушителе, и сделать небольшой запас на зиму.

Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить жену и сына, он застегнул на запястье металлический браслет часов и оделся. На ноги Белов натянул черные джинсы и кроссовки. Поверх футболки он натянул белую ветровку и проверил карманы, куда с вечера положил складной нож, пластиковый пакет, сигареты и зажигалку. Все было на месте. А в боковом кармане ветровки Белов обнаружил пакет с двумя бутербродами, которые жена купила вечером в буфете, и потихоньку засунула Белову в карман, зная, что он уйдет из пансионата без завтрака.

Белов провел ладонью по подбородку, решив что побреется после возвращения из леса, и отпер входную дверь. В коридоре стояла утренняя тишина. Сквозь окно в конце коридора на потертый линолеум пола падал яркий солнечный свет.
Белов осторожно прикрыл за собой дверь, и, стараясь не шаркать подошвами, прошел к лестничной клетке. Легко сбежав по ступенькам со своего этажа, он оказался в просторном вестибюле.
 
За стойкой слева от него ночная дежурная сдавала смену, негромко переговариваясь о чем-то со сменщицей.
Белов на ходу пожелал им доброго утра. В ответ на это пожелание он нарвался на слегка озадаченные взгляды женщин.

-Далеко собрались в такую рань? – спросила одна из них.
-Да, вот, пробегусь по краешку леса, грибов насобираю, - дружелюбно улыбнулся Белов.
-Не ходили бы вы сегодня в лес – посоветовала ему женщина постарше.
-А, что, какие-то проблемы? – Белов остановился и сделал несколько шагов к стойке дежурной.
-Вчера Степаныч, - женщина сделала неопределенный жест рукой в сторону входных дверей, - опять раненого солдата в лесу видел.
 
Белов подошел к стойке вплотную и изобразил всем видом непоколебимое желание выяснить все до конца.
Уговаривать женщин не пришлось, и Белов выслушал историю, к содержанию которой внутренне отнесся весьма скептически. Но, не желая обижать женщин, он серьезно покивал головой и пообещал вместо леса сходить к реке на обрывы – поискать иногда попадающиеся в глинистых осыпях “чертовы пальцы”.
 
Выйдя на крыльцо пансионата, Белов поднял голову к небу и, щурясь от теплых лучей солнца, позволил себе улыбнуться.

Закурив первую утреннюю сигарету и продолжая улыбаться, он неспешно двинулся по плиткам дорожки в сторону трансформаторной будки.
Сразу за будкой начиналась густая роща, через которую проходила довольно натоптанная тропа.
 
Белов хотел пройтись параллельно тропе и поискать грибы сначала в роще, а потом и на окраине леса, в который упиралась тропинка. Точнее эта тропинка вливалась под прямым углом в другую – более широкую тропу, шедшую по краю леса.

Широкая тропа вела от соседнего пансионата к переходу через слабо заболоченное обширное русло бывшего ручья.

Белов, в общем, представлял географию места, и заблудиться не боялся. Он знал что, перейдя через болотину по тропе можно попасть в очень красивый сосновый лес, практически лишенный подлеска. Но там было довольно сильно натоптано жителями пансионатов, которые любили прогуливаться и устраивать в этом лесу пикники.

Машинально шаря взглядом в траве под деревьями в поисках грибов, Белов еще раз прокрутил в памяти рассказ женщин.

По их словам, почти каждый год, кто-нибудь из жителей поселка, где жил обслуживающий персонал пансионатов, видел в лесу ползущего раненого человека. Утверждалось, что раненый был одет в сильно измазанную грязью форму РККА.
Видели красноармейца только раз в год, в начале сентября, в вечерних сумерках. Он не поднимая головы полз между деревьями, и глухо стонал.
 
По словам тех, кто видел его, их охватывала паника, они испытывали запредельный ужас. Они бросались бежать в сторону жилья, и долго не могли придти в себя после этой встречи.
 
Рассказывали, что эта история даже попала в один из сюжетов “Энциклопедии загадочных мест России”, издаваемой по инициативе поисковиков и уфологов. По мнению специалистов в этом месте было вероятно наличие хроноаномалии.
 
В любом случае Белов, стоящий на фундаменте материализма и исповедующий принцип Оккама, не мог отнестись к этой истории иначе как к местному фольклору.

Что-то типа чудовища озера Лох-Несс. Есть чудовище, нет чудовища – наукой не доказано. Зато доходы от приезда любопытствующих текут в карман шотландских аборигенов регулярно и напрямую.
 
Самое главное – периодически подогревать интерес к монстру – кормильцу.
Смущало Белова только одно – в наших краях не принято греть интерес на святом. А святыми, по мнению Белова, были все те люди, которые на фронте и в тылу жили и умирали в Великой Отечественной войне ради победы над гитлеровской Германией.

И чтобы не печатали на военную тему в последние годы в книгах, вроде “Ледокола”, Белов считал, что была освободительная Отечественная война советского народа против немецких захватчиков.

Победа была, несомненно, завоевана в первую очередь героизмом простых людей – солдат, офицеров, тружеников тыла. Но и преуменьшать вклад в достижение Победы Председателя Государственного Комитета Оборона товарища Сталина, Белов был не согласен.
 
Вермахтом в начале июля 1941 года были захвачены Литва, значительная часть Латвии, западная часть Белоруссии, часть Западной Украины.
Товарищ Сталин 3 июля 1941 года выступил по радио с обращением к советскому народу, бойцам Красной Армии и Военно-Морского Флота.
 
-Враг жесток и неумолим. Он ставит своей целью захват наших земель, политых нашим потом, захват нашего хлеба и нашей нефти, добытых нашим трудом. Он ставит своей целью восстановление власти помещиков, восстановление царизма, разрушение национальной культуры и национальной государственности русских, украинцев, белоруссов, литовцев, латышей, эстонцев, узбеков, татар, молдаван, грузин, армян, азербайджанцев и других свободных народов Советского Союза, их онемечивание, их превращение в рабов немецких князей и баронов, - говорил товарищ Сталин.
 
Для Белова это были не просто слова. Ему уже исполнилось полных сорок лет. И он имел возможность из первых уст слушать то, что ему рассказывали о войне его дед и его отец, участники Великой Отечественной войны.

В детстве Белов еще застал заросшие кустарником, полузасыпанные воронки от разрывов авиабомб на береговых склонах моря и следы от осколков таких же бомб, искромсавших фасады жилых домов в южном городке, где он тогда жил.
Между тем, размышляя, Белов уже набрал грибов на одну треть пакета. За отсутствием подберезовиков он срезал свинушки, прячущиеся в траве, не трогая хрупкие сыроежки. Белов не потерял чувство пространства, и был уверен, что легко найдет дорогу обратно. Однако через некоторое время его стало удивлять то, что он до сих пор не вышел на широкую тропу у края леса.
 
Свинушки стали попадаться чаще, и Белов присаживался на корточки, чтобы срезать на одном месте сразу несколько грибов. При этом он удивлялся тому, что рядом с тропинкой, растут грибы. Неужели их не замечали проходившие люди? – удивлялся Белов.

Внезапно он осознал, что следы на тропинке не человеческие, а звериные. Уже некоторое время он шел по мокрой земле. Кусты и трава по краям тропы роняли на него холодные капли. В кроссовках хлюпало, джинсы до коленей намокли.
Белов припомнил, что последние пять дней никаких дождей в районе пансионатов не было. Он остановился и огляделся по сторонам. Вокруг в густом подлеске стояли сосны. Лучи солнца, до этого насквозь пробивающие кроны деревьев, и бросавшие солнечные зайчики на тропинку, куда-то исчезли. Небо приобрело серый оттенок.

Часть вторая.

Достав из кармана ветровки сигареты и зажигалку, Белов закурил.
Появилось ощущение тревоги. Только теперь он заметил, рядом с тропой поваленные деревья. Стволы больших сосен, опираясь на сучья крон и на корни, вывернутые с комьями земли, лежали перпендикулярно направлению его движения. Он оглянулся назад и подивился тому, что не замечал этого раньше.

Белов припомнил разговоры обитателей пансионата о необычно сильном штормовом ветре, который дул в этих местах в июне месяце. Люди говорили, что в поселке на одном из частных домов сорвало крышу. А в пансионатах несколько дней не было телефонной связи из-за обрыва проводов на воздушной линии, где-то на половине пути до Ельни.

Там, откуда Белов пришел, в десяти шагах от него, поперек тропы лежала поваленная сосна, но Белов не мог припомнить, чтобы он перелезал через нее. Неужели он настолько увлекся сбором грибов?
Это было неприятно и странно.

Он видел перед собой на мокрой земле звериные следы, следы своих собственных кроссовок, свинушки в мокрой зеленой траве у тропинки.
Внезапно ему показалось, что лесные птицы, до этого момента весело посвистывающие в кронах деревьев, уже не свистят, а орут хриплыми голосами.
Белов попытался вспомнить, с какой стороны светило солнце во время его пути, но сейчас, в приступе охватившего его волнения, память выдавала только ложные воспоминания.

Бросив сигарету на влажный мох у тропы, Белов двинулся, как ему показалось, в сторону пансионата.
 
Теперь движение замедлилось. Белов вспотел от волнения и усилий, которые ему пришлось прилагать, перелезая через стволы упавших сосен. Занятие это было небезопасное, так как стволы были мокрые, и при неудачном раскладе Белов мог упасть на острые сучья, торчащие из стволов под разными углами.

Перебравшись через очередной ствол, Белов остановился. Правую руку ему оттягивал пакет с грибами. Но Белову было не до грибов, поэтому он повесил пакет на ближайший сук, и вновь, закурив, попытался успокоиться.
 
О своем состоянии он мог судить хотя бы потому, что дело у него дошло до прикидок: на какое время ему хватит сигарет, газа в зажигалке и двух бутербродов.

Тем не менее, Белов решил двигаться в выбранном направлении, памятуя, что лес всегда имеет опушки, но, уже не перелезая через упавшие стволы деревьев, а обходя их стороной.

Это занятие было более безопасное, но не менее изматывающее. Белов продирался через подлесок, обходил завалы, отчетливо понимая, что шанс потерять даже то направление, которое он принял приемлемым для возвращения из леса, резко увеличивается.

Обходя очередной ствол, он невдалеке заметил висевший на суку свой белый пластиковый пакет с грибами.

Дело принимало плохой оборот – Белов начинал кружить вокруг одной точки в лесу. Ему припомнились слышанные раньше рассказы, воспринимаемые им как страшилки, которые рассказывают друг другу дети на ночь глядя.

Лес не хотел пускать Белова в свою глубину. Но лес и не хотел отпускать его, вдоволь не наигравшись в свои непонятные игры со случайным человеком.
Вернувшись к пакету, Белов опять начал озираться. Ему показалось, что в направлении, выбранном им с самого начала, виднеется некоторое просветление.
Но зато с противоположной, более темной стороны, Белову слышались какие-то звуки.

Его мысленному взору предстало шоссе с несущимися по асфальту машинами, и самое главное, с людьми, сидящими в этих машинах.
Людьми, четко знающими свои координаты в этом мире. Людьми движущимися без препятствий в виде густого мокрого подлеска и поваленных деревьев из точки А в точку Б.

-Выйду на шоссе, остановлю машину, узнаю дорогу до пансионата, - решил Белов, и, прихватив пакет, пошел в мокрый сумрак леса на источник звуков.

 
За очередным поваленным деревом Белов наткнулся на лежащее ничком тело в подпоясанной брезентовым ремнем длинной красноармейской гимнастерке. Одежда неизвестного была густо измазана подсыхающей грязью. На спине красноармейца гимнастерка была разорвана в клочья и залита темной густой свернувшейся кровью.
Сердце Белова от неожиданности пропустило удар, и теперь наращивая темп, колотилось в груди так, что он чувствовал удары пульса в височных венах.
Перед ним, уткнувшись испачканным грязью лицом в землю, лежал тот самый легендарный “раненый красноармеец, ползущий в сумерках леса ”, в существование которого Белов еще утром и не думал верить.
 
Белов смотрел на его коротко остриженный седоватый затылок, измазанную гимнастерку без подворотничка с пехотными петлицами, ноги, которые казались сделанными из мокрой глины, настолько они были перемазаны, и понимал, что человек безнадежно мертв.

Шум дороги в той стороне, откуда полз красноармеец, стал более отчетливым. Белов попятился от неподвижного тела. Он не мог заставить себя дотронуться до плеча лежащего и перевернуть его лицом вверх.

Нервная, со стуком зубов, дрожь подбородка привела Белова в себя. Осторожно ступая по траве, он обошел красноармейца, и постоянно оглядываясь на неподвижное тело, поспешно пошел на звуки дороги.
Чего боялся в этот момент Белов?
Уловить поворот головы мертвеца, и косой, из-за плеча, взгляд глубоко провалившихся в глазницы глаз – плошек? Увидеть мертвый оскал желтых зубов в рамке черных сухих губ? Услышать хриплый окрик из простреленной со спины груди?

Мы всегда находимся среди людей. Находясь среди живых людей, мы стараемся помнить о принципах гуманизма. По крайней мере, так было не так уж давно.
Но сколько раз вы сами проходили мимо неподвижных тел мужчин и женщин, лежащих на асфальте городов?

Они пьяны, они бомжи, они пахнут, по ним ползают вши, думаете вы.
Это все так, но среди них могли быть старики, потерявшие сознание от любого старческого недомогания. Могли быть и просто больные диабетом, ишемической болезнью сердца, эпилепсией.
Но вы всегда проходили мимо.

-Кто сам без греха, пусть первым бросит в меня камень! - шептал про себя Белов, вполне понимая, что его нежелание перевернуть тело не имеет отношения к брезгливости или к равнодушию. Он просто не мог этого сделать, там – в сером сумраке под деревьями, в одиночку, на мокрой тропе среди вывернутых из земли сосен.
 
Шагов через двадцать Белов подошел к опушке леса. В этот момент пакет с грибами в очередной раз зацепился за ветки кустарника и наполовину разорвался. Белов в раздражении бросил пакет под куст, и он белым пятном упал в густую траву.
 
Еще через пять шагов Белов отодвинул в сторону ветку орешника, росшего на краю леса, и увидел дорогу.

Справа от него по щебеночному полотну дороги, которое было метра на три ниже того места, где стоял Белов, двигалась военная колонна.

Белов не был готов к такому зрелищу. В голове колонны двигался двухосный колесный бронеавтомобиль с кургузой башенкой, из которой торчал ствол крупнокалиберного пулемета. За броневиком с интервалом в двадцать метров двигались шесть танков.
 
За танками по дорожным ухабам, как лодка по волнам, переваливалась легковая автомашина, выкрашенная в серый цвет. Белов опознал ее как довоенную М-1.
За “эмкой” в пешем строю, в колонне по три, шли пехотинцы в красноармейской форме. Пилотки на коротко стриженых головах. Каски, фляги и подсумки на поясных ремнях. Винтовки на плечах. Скатки и вещевые мешки за спиной. Галифе, обмотки и ботинки на ногах.

-Роты две, - машинально подсчитал Белов.
 
За колонной пехотинцев четыре конные упряжки катили за собой передки и маленькие низкие пушки с короткими стволами. Ездовые покачивались в седлах на пристяжных, а расчеты пешком двигались за пушками.

-Сорокапятки, - с ощущением беды в сердце, шептал Белов.
 
Замыкали колонну четыре невысоких угловатых грузовика с кузовами укрытыми брезентом.
 
Он немного разбирался в старой военной технике.
В середине семидесятых годов он отслужил два года действительной в технических частях ВВС.
Через шесть лет после увольнения в запас он устроился на работу в военную организацию, где и проработал еще десять лет на разных должностях, оставаясь гражданским служащим Советской Армии.

Интерес к истории страны у него возник под впечатлением от рассогласованности официальной информации о событиях военного прошлого и того, что он слышал от настоящих фронтовиков.
Со временем этот диссонанс возрастал.
 
Но сейчас он смотрел из-за куста на некое действо, единственное объяснение которому он видел в том, что случайно его занесло на натурные съемки кинокартины о войне. Белов поискал глазами съемочную группу, прожектора, тонвагены, но ничего не обнаружил.

-Может, снимают скрытыми камерами? – размышлял он, разглядывая светлый березовый лес на противоположной стороне дороги.
Он решил подождать команды режиссерского мегафона: - Снято! – и лишь потом выйти из кустов.
 
Предосторожность не лишняя, учитывая стоимость пленки, которую можно испортить своим неожиданным появлением в кадре.

В эту версию не укладывался только мертвый красноармеец, лежащий за спиной Белова в нескольких десятках метров от дороги.
 
-Но, в конце концов, все должно объясниться естественными причинами, - решил Белов.

А пока взгляд Белова скользил по танкам, пушкам, лошадям и пехотинцам.
На его взгляд реквизит был подобран идеально. Лица солдат, как он смог разглядеть, были худы, грязны и сосредоточены.

Люди шли в колонне шагом, похожим на тот, который вырабатывается после многих километров долгого пути без привалов, с тяжелой ношей за плечами.
Белов вспомнил, как сильно в армейском карауле ему за два часа оттягивал плечо СКС – карабин Симонова.

Хвост колонны был уже напротив Белова, когда он краем глаза заметил в небе движение. Повернув голову направо, он увидел, что с тыла на колонну с высоты примерно восьмисот метров падают три самолета.
В этот момент Белов испугался по настоящему.

Он мгновенно узнал характерный “ломаный” фас заходящего на штурмовку немецкого самолета Ju-87 “Sturzkampflugzeug”, получивших печальную известность у всех, кто их видел в действии и называл “Штукас” или “Штука”.

Даже если бы съемки кинокартины проходили в Голливуде, то и тогда Белов бы усомнился в реальности происходящего. И уж совершенно точно, что в двадцать первом веке в небе России не могло быть ни одного способного к полету Ю-87.

Но время для поступков истекло как для Белова, так и для тех, кто в этот момент устало шагал по щебенке, трясся в кабинах грузовиков и тесноте слабо бронированных БТ-5, качался в скрипящих седлах, разговаривал в салоне “эмки”.
“Штуки”, включили воздушные сирены, и с ревом начали пикировать на колонну.
На дороге возникло хаотичное множественное движение. Танки пытались увеличить ход и уйти из зоны бомбометания. Два головных танка, резко дернувшись вперед, попытались обойти бронеавтомобиль по левой стороне дороги. Остальные четыре танка развернулись вправо, к лесу и, в облаках выхлопов работающих на максимальном газу двигателей, пытались, перевалив водоотводную канаву, отползти к лесу под ненадежную защиту деревьев.

Пехотинцы тоже бежали к лесу. Основная масса рванулась к спасительным деревьям справа от дороги, но десятка два красноармейцев карабкались на крутой откос слева, надеясь укрыться в том лесу откуда, застывший в ступоре Белов, наблюдал за штурмовкой.

Лошади орудийных упряжек рвали постромки, делая попытки понести вскачь. Ездовые, изогнувшись в седлах, хлестали плетками по крупам испуганных животных. Одна упряжка понесла, сбивая с ног красноармейцев, несмотря на то, что ездовой повис на постромках коренника, и его ноги волочились по дороге. При этом передок и пушку мотало по дороге во все стороны.
 
Шоферы грузовиков, не выключив двигатели, бросали свои машины и кубарем вываливались из распахнутых дверей кабин на щебенку, вскакивали, прыгали через обочины.
 
Рев сирен сливался со звенящим звуком двигателей “Штук” заставляя людей на земле терять самообладание.

Но не всех! Белов увидел, как на середину дороги выскочила высокая фигура в фуражке, это был кто-то из командиров, и подняла к небу ствол ручного пулемета.
 
Белов видел злой огонек пламени, пляшущий на дульном срезе.

-Дегтярев,- машинально память выдала фамилию конструктора – оружейника. Но попасть в пикирующий на вас под прямым углом бомбардировщик удавалось не многим.

Пулемет трясся в руках командира, фуражка слетела с головы, рот кривился в неслышном крике, а звено “Штук” выпустив воздушные тормоза, падало вниз.
На высоте пяти сотен метров от земли, лидирующий “штукас” открыл бомболюк и произвел сброс целого роя мелких, четырехкилограммовых бомб.
 
Пилот пикировщика начал выводить самолет из пике, освобождая место следующим за ним машинам. А бомбы продолжали лететь к земле, всё более ускоряясь в своем падении.

Секунды времени были растянуты только для внешнего наблюдателя – Белова. Для тех, кто попал под боевой заход “штук” эти секунды были спрессованы напряжением мышц, стуком сердца, давлением крови в сосудах мозга и такими длинными метрами до опушки леса.
 
Бомбы упали на лесную дорогу.
 
Бомб было много. Несмотря на небольшую боевую массу, это были бомбы для поражения бронированной техники. Сброшенные с высокой точностью, они накрыли голову колонны. Только два БТ ушли из-под разрывов. Остальные танки и бронеавтомобиль загорелись, и в воздух поднялись черные столбы дыма.
Второй пикировщик сбросил две более крупные бомбы на грузовики. Два из них силами взрывов были сброшены с полотна дороги в правый кювет.
 
Взрывная волна от одной из бомб ударила в насыпь под тем местом, где Белов прятался за кустом орешника. Пласт глины не выдержал и пополз вниз, сбросив Белова вместе с кустом на откос.

Белов покатился по влажной земле к полотну дороги. Он несся вниз, пытаясь руками остановить падение, ощущая удары комьев глины по груди, бокам и спине.
Перед его глазами вращались опрокинутые орудия, черный дым от горящих коробок танков, третий штурмовик, падающий с серого неба.

Потом в восприятии Белова возник некий пробел, а точнее черная дыра. Он осознал себя через несколько минут. Белов лежал на щебенке лесной дороги, ничем не прикрытый от беспощадного неба с несущейся смертью на зеленых, с черными крестами крыльях.

За эти минуты после сброса бомб звено Ю-87 успело выйти из пикирования, сделать правый разворот и вновь зайти по оси дороги. Слегка покачивая крыльями на бреющем полете “штуки” выбирали прицельный курс.

Заработали утопленные в основания крыльев авиационные пулеметы.
Пули диаметром 7,9 мм двумя полосами взбивали высокие фонтаны земли и щебня, когда не находили еще живую или уже мертвую плоть. На броне поврежденных танков и бронеавтомобиля пули выбивали косые искры, и рикошетировали во все стороны в поисках новых жертв.

Одна из очередей пронеслась в полуметре от Белова, иссекая его лицо мелкими осколками камня. Глаза чудом остались невредимы, и Белов увидел, как очередь другого пулемета прошлась по боку бьющейся в постромках пристяжной и срезала пятерых бегущих по обочине дороги красноармейцев.

На третьем заходе “штуки” обработали пулеметами опушку леса и, звеня моторами, змейкой, ушли вдоль дороги, исчезая с набором высоты в сером мареве неба.
Тишина опустилась на лесную дорогу. Постепенно до сознания Белова сквозь временную глухоту стали доходить звуки горящего дерева, стоны раненных людей и тонкое, с всхрапыванием, ржание раненой лошади.

В прежней жизни Белов видел иностранный фильм из жизни каскадеров.
Там после окончания съемки эпизода мертвые тела оживали и со смехом снимали с себя кровавые раны.

Разорванные части тел оказывались ненастоящими. Оторванные руки, ноги и, даже головы вновь обретали своих владельцев.
И для всех все заканчивалось хорошо. Они аплодировали режиссеру, костюмерам, постановщикам и шли пить пиво или виски.
Такая работа! Получите, ребята, деньги в кассе!

Белов сидел на перепаханной пулями щебенке, опершись одной рукой о землю, и пытаясь отыскать в кармане уже не белой, а грязной ветровки, носовой платок.
Пальцы все копались и копались в кармане, а кровь из порезов медленно текла по лицу, сворачиваясь в бурые потеки и стягивая кожу.

Белов пытался вспомнить, когда в последний раз ему делали прививку от столбняка, но так и не вспомнил.

Потом эта мысль была смыта ощущением, что никаких слов: “Стоп! Снято!”, он не услышит. В этом мире тебя ничего не отделяет от смерти.

И это не кино и не книжка про войну. Здесь страдают и умирают по-настоящему.
Белов припомнил поведение персонажей Сергея Колтакова и Ивана Бортника в “Зеркале для героя”.

Этот фильм в свое время он посмотрел не один раз.
Фильм казался ему на редкость правдивым и правильным. В его нынешней ситуации прослеживались аналогии с фильмом, причем непрозрачные.
После налета “Штук” на маршевую колонну Красной Армии Белов понял, что хроноаномалия это не выдумка досужих авторов или местных жителей, заинтересованных в наплыве обеспеченных туристов.
Ему довелось случайно попасть в место и время действия хроноаномалии.
Механизм срабатывания аномалии его сейчас не интересовал. Но по чьей воле он стал участником малого эпизода большой войны?

Белов вспоминал все, что он когда-либо читал или слышал о Великой Отечественной. Отдельные островки воспоминаний всплывали из глубин океана памяти, сливаясь в архипелаг сведений.
Белов предположил, что существует жесткая привязка хроноаномалии к конкретным географическим координатам местности. Судя по вооружению и военной форме, он попал в начальный период войны – 1941 год.
 
Судя по состоянию атмосферы, по температуре воздуха и по растительности, аномалия по времени соответствовала концу лета – началу осени в средних широтах.
 
Если это сентябрь 1941 года, то немцы уже захватили Смоленск и Ельню. И сейчас на этом участке противостояния Вермахта и Красной Армии относительное затишье, связанное с указанием Гитлера, о перенесении центра тяжести наступательных усилий с московского направления на южное направление – на Киев.
И немцы, и мы перегруппировывали силы при отсутствии сплошной линии фронта.
В этом случае, та советская войсковая колонна, которая двигалась по лесной дороге, должна была исполнить роль заслона, прикрывающего дорогу в направлении на восток, в оперативные тылы Красной Армии.

Белову надо было быть готовым к вопросам и требованиям типа: - Кто вы такой? Предъявить документы!
 
Его здесь никто не ждал.
Белову очень захотелось вернуться на ту тропу, по которой он вышел из своего относительно мирного времени на эту дорогу. Он был чужим в этом времени. Но был ли он абсолютно чужим?

Но он опоздал. С опушки леса за дорогой показались бойцы с оружием в руках и, подчиняясь команде того командира, что во время налета стоя стрелял из пулемета по “штукам”, пошли вдоль обочин, наклоняясь к телам лежащим на земле и в траве.

Лежащие ничком тела они переворачивали. Одних они оставляли без внимания – очевидно, помочь им было уже невозможно, других они перевязывали бинтами из индивидуальных пакетов и переносили под деревья.
Прямо к нему шли двое красноармейцев.

Один из них стянул винтовку с плеча и взял ее наперевес. Второй, повыше ростом, взмахнул рукой, и что-то сказал первому красноармейцу. Они оба прибавили шаг и, подойдя к нему, остановились в пяти метрах.
Белов снизу вверх смотрел на них. В этот момент луч солнца пробился через истончившиеся тучи и упал на землю.

Белов зажмурился от неожиданного яркого света и услышал: - Встать! Кто такой?
Так он попал туда.

Часть третья.

-Документы имеются, папаша? - спросил подошедший красноармеец, поправляя ремень винтовки на плече. Второй, тот, что пониже ростом, сместился к середине дороги, и направил на Белова ствол трехлинейки.

Белов не отвечал, разглядывая в упор их пусть и осунувшиеся, небритые, но живые лица.
Эти лица он видел только на фронтовых фотографиях бурого цвета, да в старых черно-белых хроникальных фильмах начального периода войны, пока еще не были списаны в безвозвратные потери красноармейцы, проходящие до войны действительную службу.
Позднее основную массу военнослужащих составляли более старые, если не пожилые, люди.

Только с 1944 года, когда были освобождены значительные территории Советского Союза оккупированные немцами, была призвана в РККА с этих территорий молодежь.
Белов молчал еще и потому, что не сразу осознал, что он казался стариком для двадцатитрехлетних парней в грязной выцветшей форме – сорокалетний мужик с коротко стриженной, наполовину седой головой.
 
-Ты что, глухонемой? – опять спросил у Белова красноармеец.

Белов опустил голову, пытаясь скрыть нервный смех.
Невероятно, но слова и интонация вопроса точно совпали с аналогичной фразой из “Бриллиантовой руки”. Белов проглотил, готовое сорваться с языка слово: - Да!
Он встал на ноги и, стараясь держать руки на виду, и не делать резких движений ответил:
- Да какие у меня документы? Из Ельни я. Учитель черчения в школе. Рыл окопы с горожанами … . Вам хотели помочь. А фашист вас попер… . И окопы не помогли.
-Ты это при себе держи, учитель! Про то, что поперли…, - уточнил боец, - Сейчас к товарищу командиру с нами пойдешь. Там с тобой разберутся, что ты за учитель!

Тем не менее, Белов заметил, что его напарник отвел от Белова ствол винтовки, и он почувствовал себя увереннее.

-Ты, Крюков, посматривай за ним,- обернулся красноармеец к напарнику.
-Не боись, Зимин,- ответил Крюков, - на парашютиста он не похож!
-А много ты парашютистов-то видал, Крюков? - спросил Зимин.
-Давай папаша, на всякий случай разоружайся, - подумав, приказал Зимин, - Все, что в карманах есть - вытаскивай. И руками не тряси. Вишь, Крюков к тебе доверие высказал. А уж товарищи командиры решат куда тебе – с нами идти на немца или в расход пустить, как личность непонятную!
 
Белов вытащил из кармана носовой платок, развернув, положил на землю. Через минуту на платке лежали бутерброды в целлофановом пакетике, складной нож, зажигалка и мятая картонная пачка с десятком не выкуренных сигарет.

Зимин и Крюков подойдя ближе, разглядывали разложенные на платке вещи.
Зимин наклонился и поднял зажигалку и пачку сигарет. Он повертел в пальцах пластмассовую газовую зажигалку желтого цвета и медленно прочитал буквы, написанные на пластмассовом корпусе: -“Cricket, by Swedish Match”.
Зимин чиркнул колесиком по кремню и осторожно понюхал.

-Чем пахнет огонек зажигалки? Палеными волосами из носа! - вспомнил Белов анекдот. Но было ему не до смеха. Он внезапно сообразил, что в 1941 году еще не было газовых зажигалок.
 
Зимин погасил зажигалку. Недоверчиво глядя на нее, он произнес – Бензином не пахнет!
Точно так же, с недоумением, он разглядывал пачку сигарет, шевеля губами: -Винстон, супер лихтс; МИНЗДРАВСОЦРАЗВИТИЯ России предупреждает: КУРЕНИЕ ВРЕДИТ ВАШЕМУ ЗДОРОВЬЮ; Американская смесь табака; Сделано в России.
 
-Так! Крюков, держи его вражину, на прицеле! – выкрикнул Зимин, - Часы сымый, сука!

Белов обреченно расстегнул браслет, и протянул его красноармейцу.
Зимин взял их в руки и повертев перед глазами, скривил губы.
 
- Касио, бу Япан - Зимин зло улыбнулся, - Все ясно! Бу япан! Ну, Крюков, дождался ты своего диверсанта! Веди его, но сначала…, за ребят…
 
Зимин коротко размахнулся и ударил правой рукой Белова в челюсть.
К этому моменту Белов уже ожидал чего-то подобного или даже похуже, типа прикладом винтовки в лоб.
 
Он, вспомнив движения Стивена Сигала в фильмах, резко откинулся назад верхней частью туловища, и удар пришелся вскользь по подбородку.
Тем не менее, кулак Зимина его задел. Нижняя губа была рассечена верхними зубами, и по подбородку потекли капли крови.
Зимин, потирая кулак, сплюнул на землю и, сорвав свою винтовку с плеча, передернул затвор.
 
-Слышь, Леха!- подал голос Крюков, - Негоже его тут кончать! Тем более, смотри – Сделано в России!
 
Крюков ткнул грязным пальцем в надпись на коробке.
 
-Давай его к командиру доставим! Может у него важные сведения есть? – прокричал Крюков, отводя ствол винтовки Зимина от живота Белова.
-Хрен с ним! Веди!- Зимин зло смотрел из-под строго сведенных в линию бровей.
Белов нисколько не сомневался - только что боец Крюков спас ему жизнь.
 
-А что я этому командиру скажу? – напряженно думал Белов. – Сказать правду и лечь в кусты с пулей между глаз? Соврать с тем же результатом? А как бы я сам поступил на их месте? Немцы рвутся на восток от моря до моря, Красная Армия отступает, а тут какая-то странная личность в полевых условиях. Нет человека – нет проблемы! И никто с командира не спросит за то, что приказал расстрелять без следствия и трибунала диверсанта или изменника Родины. И самое главное - о правде своего появления здесь, в 1941 году, я могу только предполагать. И кто в это мое предположение поверит? Здесь еще никто не читал ни Азимова, ни Финнея, ни Курылева, ни Бурцева.

Между тем Белова заставили поднять руки вверх, и повели по дороге мимо догорающих автомашин и танков. Бойцы, складывающие в ряд на обочине убитых товарищей, оглядывались на Зимина с решительным видом шагающего впереди. Они смотрели на идущего с поднятыми руками Белова, на Крюкова с винтовкой наизготовку в руках, и устало обменивались какими-то фразами.
Так они дошагали все трое до опрокинутой “эмки”.

Из машины вытаскивали мертвого водителя. Пулеметная очередь “штуки” пробила крышу машины и пришлась красноармейцу посередине спины. Внутри салона все было залито кровью шофера и пассажиров.
На траве обочины лежали раненый в левую руку и левое бедро старший политрук с красными звездами на рукавах гимнастерки, и мертвый майор с пехотными петлицами.
 
Очевидно, майору пулеметная пуля вошла в затылок, так как лица у майора просто не было.
Скуластого черноволосого политрука бойцы уже успели перевязать, и он выглядел довольно бодро, очевидно ранения были скользящие и без большой потери крови.
 
-Товарищ старший политрук, разрешите обратиться! – Зимин вытянулся перед лежащим на земле командиром.
-Кого привели, боец? - спросил политрук, приподнимаясь на локте.
-На дороге нашли, товарищ старший политрук. Сидел, гад, на щебенке. Лицо вот осколками камней ему посекло. Мы подошли узнать кто такой. Говорит - учитель из Вязьмы. Да только какой он учитель из Вязьмы, если у него в карманах все вещи вражеские! Шпион он, товарищ старший политрук! Как есть шпион! – Зимин убежденно топнул ногой.
-Где его вещи? – спросил политрук.
 
Зимин молча протянул политруку кулек, свернутый из носового платка Белова, в котором лежало содержимое его карманов.

Политрук молча вертел в руках часы, зажигалку, нож. Дольше он рассматривал надписи на сигаретной коробке. На его лице отразилось чувство легкого удивления, и он прочитал вслух: - Минздравсоцразвития России…, Американская смесь табака…, Сделано в России.

Он поднял глаза на Белова и произнес: - Есть Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика, ЭрЭсФэСэЭр! Россия была до 1917 года! Откуда это все – Япония, Швеция, Россия? А вот на сигаретной пачке – изготовлено по лицензии и под контролем компании ЖТ Интернационал СА…, Женева…, Швейцария? Откуда Интернационал? И вот еще, на лезвии ножа – Фортуна Австрия! Австрия – это аншлюс, немцы, фашисты! Кто ви такой, шайтан Вас побери?

От волнения у старшего политрука появился восточный акцент.
Белов почувствовал, как напряглись все, кто слышал слова политрука.
За своей спиной он чувствовал взволнованное дыхание красноармейца и не сомневался, что Крюков направил ему винтовочный ствол точно под левую лопатку.

-Товарищ старший политрук! У меня есть для вас сообщение необычайной важности! Я обязан сообщить его только вам и старшему командиру подразделения, - Белов быстро проговорил эти слова, стараясь держаться с максимальной уверенностью и с достоинством.
 
Он не знал, что будет говорить потом, но, пока он хотел выиграть время.
Иначе его пристрелят на месте.
Политрук смотрел ему в лицо напряженным взглядом черных зрачков. Потом напряжение во взгляде исчезло, видно политрук принял решение. И он отдал команду: - Зимин! Найди капитана Федоровского, и доложи, что я его прошу переговорить со мной.
 
Зимин сорвался с места и побежал вдоль дороги к группе солдат, которые на руках выкатывали две сорокапятки на левую сторону дороги. Рядом с ними стоял капитан Федоровский, и что-то говорил двум младшим командирам, энергично размахивая правой рукой.
 
Белов видел как подбежавший к капитану Зимин, застыл перед командирами. Федоровский повернул к красноармейцу лицо, и, выслушав, его произнес короткую энергичную фразу, после чего пошел вдоль дороги к грузовикам, возле которых суетились красноармейцы.

Зимин, повернувшись и придерживая рукой винтовку на плече, побежал обратно.
Тяжело дыша, он приблизился к политруку и сказал: - Товарищ старший политрук! Товарищ командир велел передать… В общем, послал он меня на три буквы… Еще сказал, что он отвечает за выполнение боевой задачи. А с этим, - Зимин мотнул головой в сторону Белова, - на ваше усмотрение!
 
Старший политрук, подумав, велел Крюкову конвоировать Белова, держась поблизости. Политрука положили на носилки, и два красноармейца приготовились к переноске.
Командиры и красноармейцы к этому времени разобрались с последствиями налета.
Убитых уже забрасывали землей, уложив в неглубокую траншею. Траншею вырыли на опушке леса с помощью нескольких лопат, извлеченных из кузовов грузовиков и из разбитого имущества артиллерийской батареи.
 
На толстой березе топором был сделан затес, на котором раскаленным в пламени штыком выжгли число погибших – 26, дату 4.IХ.41 и чуть выше – пятиконечную звезду.

И это было все, что можно было сейчас сделать для двадцати шести человек, которых никогда не увидят родители и которых не дождутся жены и невесты.
Над дорогой стихло рвущее душу ржание животных - искалеченных лошадей пристрелили выстрелами в голову.
 
Раненых красноармейцев, перевязав, уложили в кузов уцелевшего при налете грузовика, который с трудом развернувшись на покрытой воронками дороге, уехал в сопровождении солдата – фельдшера на восток.
 
В кювете, накренившись, стоял поврежденный броневик. Из заднего, настежь распахнутого, люка еще выбивался черный дым, стелясь по земле и смешиваясь с дымом подбитых танков.

В воздухе стоял тошный, ни с чем не сравнимый запах горящего бензина и паленого мяса. Экипажи четырех танков не успели покинуть свои боевые машины.
Сорокапяток уцелело только две, зато снарядов к ним осталось много. Снарядные ящики погрузили на последний грузовик, и вновь сформированная колонна двинулась по дороге.
 
Белов шел сразу за пехотным строем, заложив руки за спину. За ним с винтовкой в руках шел красноармеец Крюков. Раненого старшего политрука посадили в кабину грузовика. Белов все время затылком чувствовал его взгляд. Замыкала колонну полуторка со снарядными ящиками.
 
Колонна двигалась на запад, туда, куда по небосводу перемещалось неспешное сентябрьское солнце. Белову повезло в том, что у него оказалось время на размышление ... .
 
После авианалета, вместо убитого майора, командование подразделением принял на себя капитан Федоровский. Боевой задачей бойцов Красной Армии было оседлать дорогу на пути наступающих немцев.
 
Через три четверти часа движения голова колонны вышла на огромную поляну и остановилась. Дорога с легким изгибом разрезала поляну почти пополам и скрывалась среди деревьев.

В лучах еще высоко стоящего в синем небе солнца перед людьми открылась невыносимо красивая картина.
По зеленой высокой траве волнами ходил ветер. Лес на противоположной стороне поляны состоял из высоких берез. Пышные кроны деревьев склонялись на ветру, шелестя мириадами зеленых листьев.

Кроме отдаленного гула работавшей где-то впереди артиллерии, и нескольких широких столбов черного дыма, поднимающихся в синее небо за лесом, ничто не напоминало о войне.

Подчиняясь команде капитана Федоровского, танки съехали в лес слева от дороги. Пехота выставила боевое охранение и начала рыть окопы вдоль опушки леса с обеих сторон дороги.
Расчеты сорокапятимиллиметровых пушек, отступя метров тридцать вдоль опушки, тоже начали закапываться в землю справа от дороги, отрывая орудийные дворики.
Люди работали, сняв гимнастерки и пилотки, подставляя спины еще теплым лучам осеннего солнца.

Белов понимал как это тяжело – прямо с марша, после огня и смерти товарищей во время штурмовки “юнкерсов”, без отдыха на привале, начать рыть траншеи.
Но Белов одновременно понимал, что никто не знает, сколько времени им отпущено до того момента, как война в очередной раз вспомнит о них.
 
Он встал с травы, где сидел под дулом красноармейца Крюкова, и, несмотря на его угрожающее движение стволом винтовки, обратился к политруку: - Товарищ старший политрук, разрешите мне помочь рыть окоп! Я же советский человек!
Политрука лихорадило, он лежал на носилках, но на звук голоса Белова открыл глаза с покрасневшими белками. Целую минуту он смотрел в лицо Белова, покрытое струйками засохшей крови. Потом приоткрыл пересохшие губы и, прокашлявшись, кивнул головой красноармейцу: - Идите оба! Лопат на всех не хватит – значит, смените уставших.
 
… Белов не знал, сколько времени прошло с момента, когда они с Крюковым, сменив двух запарившихся красноармейцев, стали на отрывку окопа. Спина противно болела от работы короткой саперной лопаткой. Ладони рук были стерты и зудели.

Белов разогнулся в окопе, доходящем ему уже до груди, и из-под руки посмотрел в поле перед собой. Солнце, слепя Белову глаза, опускалось над опушкой леса. Все так же под ветром колыхалась густая трава.

Слева и справа от него мелькали струйки земли, выбрасываемых на бруствер, сверкало отполированное железо лопат – батальон заканчивал отрывку окопа.
Артиллерийских ровиков Белов вообще не увидел – настолько хорошо расчеты замаскировали орудия.

Танкисты за его спиной тоже не теряли времени даром. Нарубив тонких молодых берез, они обложили ими бронированные машины со всех сторон и превратили танки в густые кусты. Только тонкие дула орудий высовывались из этих кустов.

… капитан Федоровский устало шел вдоль бруствера окопа. Он знал настоящую цену времени. То, что немцы еще не вышли на позиции заслона, он считал подарком судьбы. После задержки на лесной дороге, вызванной налетом “штук”, он вообще не надеялся успеть подготовиться к атаке противника.
 
То, что его подразделению удалось окопаться и перекрыть лесную дорогу давало хоть какой-то шанс, если не остановить, то хотя бы задержать немецкое наступление на этом участке фронта. И за это он должен быть благодарен тем частям Красной Армии, которые гибли впереди, тормозя раскатившиеся на восток дивизии Вермахта.

… восемь часов назад командира батальона майора Жерздева вызвал к себе начштаба дивизии, подполковник Мисин.
Подполковник с красными от недосыпа глазами - он не спал с начала немецкого прорыва уже третьи сутки, вручая Жерздеву боевой приказ, сказал на прощание: - Посылаем тебя, Федор Пантелеевич, не на прогулку! Даем тебе все, что можем сейчас дать – батарею сорокапяток и два взвода из 108-й танковой бригады. Учти, на Востоке для тебя земли нет! Стоять как …! Удержишь дорогу сутки – низкий тебе поклон! Не удержишь – сам знаешь, что положено за невыполнение боевого приказа по законам военного времени?!
Начштаба, заканчивая разговор, встал из-за стола. Жерздев тоже вскочил с табуретки.
-Выполняйте, майор! – уже по-уставному сказал начштаба и крепко пожал Жерздеву руку.
 
Обо всем этом Федоровскому рассказал сам майор, пока они тряслись на потертой коже сидений “эмки”, следуя за головным в колонне броневиком.
За полчаса до налета “штук” майор выбросил в открытое окно автомобиля очередную докуренную до мундштука папиросу и, обернувшись назад к Федоровскому, сказал: - Вот так, Александр Павлович! Назад нам путь заказан!
И замолчал надолго, глядя сквозь грязное лобовое стекло на прыгающую по рытвинам дороги корму броневика.

А через тридцать минут майор Жерздев был убит в голову пулей, выпущенной из пулемета с немецкого пикирующего бомбардировщика. Майор выполнил боевой приказ только наполовину – назад он больше не вернется.
 
Но на то она и армейская дисциплина – теперь капитан Федоровский выполнял отданный начштабом приказ. Великолепно понимая мизерность переданных в его подчинение сил перед величиной поставленной задачи, он, тем не менее, был уверен в себе и своих подчиненных.

С командиром танкистов, старшим лейтенантом Безменовым, он познакомился непосредственно перед маршем.
Как и Федоровский Безменов повоевал в финских лесах в Зимней войне 1939 года. Только были они на разных участках фронта.

Безменов, будучи командиром тяжелого танка Т-35 штурмовал финские окопы у дота №5 на линии Маннергейма, а Федоровский командовал пехотной ротой на севере, в Лапландии.
Оба они вынесли с той тяжелой и кровавой войны ощущение неизбежности новой, большой войны. Но они были профессиональными военными.
И они были готовы оправдать свое предназначение - выполнить присягу и вернуть свой долг всем, кто был за их спинами, на пока еще не знающей огня и крови земле Родины.
 
Батальон к встрече с противником был готов.
Федоровский обошел позиции артиллеристов, танкистов и пехоты, и с чувством того, что сделал все на данный момент, возвращался на свой командный пункт, он же наблюдательный пункт, так как у батальона тылов не было.
 
Командный пункт представлял собой только что отрытое прямоугольное углубление в земле с высоким бруствером и натянутой над ним маскировочной сетью.
Внутри КП из пустых снарядных ящиков были сложены подобия двух столов. Несколько ящиков исполняли роль стульев. Возле одной из стенок на охапке свежей, сорванной в поле, травы лежал раненый старший политрук Кулиев.

У противоположной стенки на земле, под присмотром красноармейца с винтовкой в мокрой от пота гимнастерке, сидел незнакомый гражданский. Впрочем, винтовка была прислонена к земляной стенке укрытия, а красноармеец и гражданский курили странные тонкие папиросы с короткими коричневыми мундштуками.
 
При появлении капитана красноармеец вскочил на ноги, затушил папиросу о каблук ботинка, и, взяв в правую руку винтовку, вытянулся по стойке смирно.
Неизвестный тоже поднялся с земли и ожидающе посмотрел в глаза Федоровскому.
Федоровский затруднился в определении возраста гражданского, так как лицо человека было не бритым, очень грязным, в потеках засохшей крови и пота.
Незнакомец был высокого роста, среднего сложения, с едва тронутыми сединой коротко стрижеными волосами.
 
Одет он был тоже странно – узкие черные брюки с накладными задними карманами и простроченными черной же ниткой швами.
Поверх чудной рубахи без ворота и пуговиц, более похожей на нижнее белье, на нем была одета белая короткая куртка без пуговиц. По бортам куртки от горла до пояса проходили две металлические зубчатые полоски с маленьким замочком на одной из змеек.
На ногах человек носил что-то типа парусиновых туфель непривычной формы и вида. Все это было основательно вымазано в грязи и пыли.

Распорядившись через вестового о раздаче личному составу сухих пайков, Федоровский устало присел на снарядный ящик.

Стащив с головы фуражку с матерчатым козырьком, он вытер потный лоб носовым платком, и достав из нагрудного кармана измятую пачку “Казбека”. Выбрав из пачки самую целую папиросу, он осторожно продул бумажный мундштук, смял его с двух сторон, и похлопал себя по карманам галифе в поисках спичек.
-Не ищи спички, Александр Палыч! Тут тебе найдется огонек! – Политрук Кулиев приподнялся на локте и протянул капитану сверток. Внутри носового платка лежали какие-то вещи.

-Это вот его, товарищ капитан! – старший политрук коротко кивнул в сторону неизвестного.
-Красноармеец Крюков! Выведи с командного пункта задержанного! Далеко не отходить, скоро вызову! – скомандовал Кулиев.

Между тем Федоровский, перебросив в угол рта папиросу, развернул носовой платок и, придвинув к себе еще один ящик из-под снарядов, разложил на его боку содержимое свертка.
Он быстро осмотрел все: пачку сигарет, зажигалку, нож, часы. Развернул прозрачный пакет с бутербродами.
За это время Кулиев успел доложить об обстоятельствах задержания красноармейцами Белова.
 
Федоровский щелкнул желтой зажигалкой и прикурил папиросу. Вытянув ее за три глубоких затяжки, он достал из картонной коробочки сигарету. Понюхав табак, он закурил ее, сделал две затяжки и, с удивлением глядя на тлеющий кончик сигареты, сказал – Совсем крепости не чувствую! Как будто воздух тяну…
Попыхивая сигаретой, капитан Федоровский опустил глаза на лежащего старшего политрука.
 
-Ты говорил с ним Ашот? Твое мнение? – Федоровский поднес к уху часы задержанного, послушал, и, не услышав тиканья механизма, стал следить за движущейся по циферблату секундной стрелкой.
-Слушай, тут даже месяц и сегодняшнее число в окошке показаны,- удивленно приподнял брови капитан, - четвертое сентября ... .
-Да это ладно, Александр Палыч! Я тут с ним поговорил и такое услышал! В общем, поверил я ему! Он из будущего времени к нам попал. Подробности не сообщает, говорит нельзя этого делать. Континуум, мол, может исказиться. Причинно - следственные связи, якобы, нельзя нарушать. Уже одно то, что мы его увидели, может повлиять на ход развития истории – Кулиев оперся руками о землю и, поерзав, привалился спиной к стенке.
-Ашот! Мы с тобой люди военные! Нас нельзя на такие сказки купить! – Федоровский бросил окурок сигареты на пол и придавил его каблуком грязного и вытертого в некоторых местах до белизны хромового сапога. Он яростно горящими глазами смотрел на старшего политрука, - Ты можешь гарантировать, что он не фашистский выродок, не шпион?
-Товарищ капитан! Я ведь коммунист, да и ты Александр Палыч не первый год в партии! Поверь, говорил я с ним жестко! И он понимает, что нет у нас возможности проводить расследование на передовой! И он понимает, что нам проще простого приказать отвести его на опушку леса и расстрелять без суда и следствия! А поверил я ему, потому, что он не о жизни своей просил, и не о смерти легкой. А только одно он мне сказал: “Помните, что двадцать второго июня Молотов по радио народу говорил? Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами. Так вот, так и будет, даже если вы мне сейчас не поверите.”
-Слушай, Ашот! В это мы с тобой и сами верим, потому, как по-другому жить нам нельзя! А вот чем он объясняет эти вражеские надписи на вещах, которые советский человек в карманах носит? Или он не советский человек?! – Федоровский бросил разглядывать надпись на лезвии ножа и посмотрел на старшего политрука.
-Нет, он советский человек. Я видел, как он себя ведет. Видел как он рыл окоп с бойцами. Но молчит он по этому поводу. И, знаешь, не хочу я на самом деле знать, почему это все так! – Кулиев долго угрюмо смотрел в темные колодцы зрачков капитана Федоровского.
 
Федоровский отвел взгляд и уже более спокойно спросил – Ты сам как? В строю будешь?
Кулиев критически посмотрел на свою забинтованную ногу - Ходить без помощи не смогу – боль сильная, на ногу не наступишь. А вот ползать, стрелять – это, пожалуйста!

-Ты мне на правом фланге нужен. В строю осталось только два командира кроме нас с тобой - у танкистов Безменов и лейтенант Ганзин у артиллеристов. Присмотришь за Ганзиным. Парень не обстрелянный, только из училища. Самое главное, чтобы раньше времени не начал стрелять. По танкам разрешаю открывать огонь только с трех сотен метров. А еще лучше, с полутора сотен.... Но — это навряд ли получится. Сам знаешь, почему... И пусть постараются после первого огневого контакта сменить позицию. Если обстановка позволит и живыми останутся..., – добавил капитан опустив руку на правое плечо политрука.
Кулиев молчал, глядя в пол, о чем-то напряженно размышляя. Потом, видимо решившись, тряхнул головой и посмотрел снизу вверх на Федоровского.
 
-Ты извини, сразу тебе не сказал. Да и сейчас не знаю, стоит ли … . Понимаешь, Белов… Его зовут – Белов Владимир Владимирович … Так вот, он в самом конце нашего с ним разговора сказал еще кое-что… - Кулиев опять задумался – В общем он сказал, что война закончится в мае 1945 года… В Берлине… И что после войны девятого мая будет самым большим праздником в СССР… Праздником Победы… Все с большой буквы… И еще я понял, нет, не со слов, а так… по эмоциям его, что наши потери будут большие… . Да нет, вспомнил! Белов даже слова из песни, что у них сочинили, напел: “… Это праздник со слезами на глазах…” Федоровский машинально поправил на ремне кобуру с наганом, и, повернувшись лицом к земляной стенке КП, произнес, глядя в одну точку, - Сорок четыре месяца еще воевать, Ашот… Трудно поверить…

-Я прикажу, чтобы старшина Титаренко выдал Белову гимнастерку из своих запасов. Нечего ему в белой куртке маячить… – капитан Федоровский опять смотрел в глаза старшему политруку, - И еще он получит винтовку. Знаешь, сколько у нас штыков осталось в ротах? Всего восемьдесят семь! И вот что еще. Ты с Беловым без свидетелей говорил?
-Без, - коротко ответил политрук.
-Это хорошо! Для бойцов – мы с ним разобрались, все нормально... Кем он по началу назвался – учителем из Вязьмы? Вот пусть им и остается для остальных. А Белова определю в отделение младшего сержанта Голубева. А к тебе сейчас пришлю вестовых. Боюсь, что немцы смяли 124 стрелковую дивизию. Уже полчаса как за лесом звуков боя не слышно. Так что жди гостей - до ночи еще далеко! – и Федоровский, откинув полог маскировочной сети, вышел из пятнистой тени командного пункта в свет осеннего дня.
 
На траве под березами он увидел сидящего Белова. Белов смотрел в небо, на далекие столбы дыма за лесом. Рядом с ним дремал красноармеец Крюков. Спиной он прислонился к белому стволу березы, основательно засаленная грязная пилотка была надвинута на глаза. Свою трехлинейку Крюков на всякий случай засунул под зад. Наверное, сидеть на винтовке было неудобно, потому что красноармеец иногда ерзал туловищем, смешно оттопыривая во сне губы. Уловив краем глаза движение полога Белов повернул голову и, увидев Федоровского, поспешно встал с травы и сделал шаг по направлению к капитану.
 
Федоровский внимательно вгляделся в его лицо. Пожалуй, все рассказанное неожиданным пришельцем можно было принять на веру. За несколько месяцев войны Федоровский успел выслушать не одну историю, рассказанную в схожих обстоятельствах, красноармейцами, выходящими из окружения или уходящими в тыл в результате потери управления войсками, или по трусости. Сталкивался он и с беженцами, и с явными изменниками Родины. Но то, что он услышал от своего политрука, не мог даже предположить.
 
Сейчас, вглядываясь в лицо человека стоящего напротив, он замечал непохожесть этого лица, да и всего телосложения на лица и тела людей, выросших в полуголодные двадцатые и тридцатые годы. Белов явно прибыл из более сытого и благополучного мира. Несмотря на грязь, щетину на щеках, осунувшееся лицо его было неуловимо отличным от лиц красноармейцев, командиров и гражданских, виденных капитаном Федоровским за его не очень длинную жизнь. Может в выражении глаз у Белова что-то было отличное от остальных?

Федоровский родился в конце декабря 1915 года в семье рабочего Путиловского завода. В 1933 году он поступил в саратовское пехотное училище, которое и закончил 1937 году, получив по два лейтенантских кубика в петлицы.
За Зимнюю войну он получил орден Красного Знамени, и досрочно ему было присвоено воинское звание старший лейтенант. Капитаном он стал в начале 1940 года, после переподготовки на командирских курсах “Выстрел”.
 
Приняв решение относительно судьбы Белова, он не испытывал сомнений в своей правоте. Белов, получив винтовку, будет в предстоящем бою среди красноармейцев. А бой решит все. Бой разделит на своих и на чужих, из какого бы времени ты не прибыл, и что бы ты о нем не рассказывал.
Но сейчас он сам хотел поговорить с Беловым.

И он сказал Белову, что тот получит обмундирование бойца РККА и винтовку. Он сказал ему, что тот будет направлен в отделение младшего сержанта Голубева. Он сказал ему, что теперь бой может начаться в любую минуту. Все это время он следил за выражением лица Белова.

Белов внимательно не перебивая слушал Федоровского. Поняв, что капитан закончил разговор, Белов попросил только об одном – чтобы ему выдали карабин вместо винтовки.

Несколько неповрежденных после налета “штук” карабинов осталось у артиллеристов.
Капитан был не против этого.
 
Он только спросил Белова, - Почему именно карабин?
 
Белов ответил, что знаком только с самозарядным карабином Симонова.
Федоровский на курсах слышал об этой новой разработке оружейников, но о поставке СКС на вооружение речи не было.
Увидев в глазах капитана легкое изумление, Белов добавил еще непонятнее, что в войсковых частях, где он служил, были только СКС, а не автоматы Калашникова – АК и АКМ.
 
Федоровский понял, что лучше не уточнять у Белова, что это за автоматы. О Калашникове же Федоровский и вовсе не слышал.

В РККА уже несколько лет в небольших количествах поступали на вооружение ППШ и ППД - пистолеты - пулеметы систем Шпагина и Дегтярева. До войны на командирских курсах им объясняли, что пистолеты – пулеметы это полицейское оружие ближнего боя, и в современной войне малопригодно.
 
Однако, столкнувшись с эффективным применением наступающими немецкими пехотинцами МР-38, легкого и удобного в бою пистолета – пулемета, стреляющего 9 мм пистолетными пулями, бойцы РККА мечтали получить в руки автоматическое оружие. И не только бойцы, но и их командиры.

У капитана Федоровского в ротах было пять трофейных МР-38, и ценились они очень высоко по понятным любому бойцу причинам.
Единственную проблему с боеприпасами для МР приходилось решать за счет убитых немецких автоматчиков. Вот только цена за подсумок со снаряженными автоматными кассетами, как правило, была высока – по несколько убитых красноармейцев за подсумок.

Внезапно со стороны поляны раздались хлопки винтовочных выстрелов и сразу же Федоровский и Белов услышали стрекот мотоциклетных моторов, перекрываемых хлесткими очередями немецких автоматов.
 
Капитан в несколько прыжков достиг опушки леса и спрыгнул в траншею. Белов замешкался, дернулся в ту же сторону, столкнулся с проснувшимся и вскочившим на ноги красноармейцем Крюковым, и, в конце концов, они вдвоем просто свалились в окоп.
 
Высунув голову над бруствером, Белов посмотрел на поляну и понял причину выстрелов.
На поляну, по дороге уходящей в лес напротив, выскочило пять немецких мотоциклов с колясками.
 
Сейчас два из них стояли, перегородив дорогу и накренившись. Переднее колесо одного из них еще круилось, посверкивая спицами. Возле них лежали тела немецких солдат, убитых выстрелами бойцов из боевого охранения. Еще три мотоцикла поспешно разворачивались, подминая высокую траву по краям дороги.
Белов еще долго бы смотрел на это действие, которое он по собственным ощущениям, к сожалению, воспринимал как телевизионное зрелище, не имеющее к нему никакого отношения, если бы не толчок в плечо.

Белов обернулся и увидел стоящего рядом с ним в окопе невысокого, но широкоплечего младшего сержанта.

-Что, земляк? В первый раз, что ли? – ухмыльнувшись, спросил сержант. В руках он держал гимнастерку, ремень с подсумком и короткий кавалерийский карабин.
-Держи крепче, - он протянул Белову одежду и карабин, - Звиняй, что галифе у старшины нет в наличии и ботинок! Зато карабин тебе достался прямо от ездового второго орудия. Давеча на дороге, его сердешного осколком бомбы в бок ударило. Так что теперь, коли доехали они нормально и под штурмовик не попали, он в медсанбате сестричкам амуры строит. Теперь так, поступаешь в мое распоряжение! Зови меня - товарищ сержант! А фамилия моя - Голубев. Будешь в моем отделении седьмым. Вот смотри - мои орлы сидят!
Ткнул рукой вдоль траншеи Голубев, - Зимина и Крюкова ты уже знаешь. А это Блинов, Валитов, Неумывайченко и Нужнов. Староват ты конечно для красноармейца. Зимин сказывал, что ты учителем был. Может оно и так, да только теперь ты боец Рабоче – Крестьянской Красной Армии и будешь выполнять команды своего командира, то есть — мои команды. Если хочешь потом еще учить кого-нибудь, то ты сначала доживи до этого, батя!
 
Белов опять осознал, что он раза в полтора старше любого из красноармейцев, поэтому решил не обижаться - батя, так батя!
 
Белов пожал протянутые ему руки красноармейцев и, скинув с плеч на дно окопа ветровку, через голову натянул на футболку гимнастерку. Застегнул пуговицы на груди и у ворота, затем подпоясался брезентовым ремнем.
Потом он осмотрел карабин, разрядил его, пощелкал затвором, вновь зарядил, не досылая патрон в ствол. Карабин был короче и легче трехлинейки. Это, конечно, не был знакомый со времен службы в Советской Армии надежный СКС с большой убойной дальностью, но все равно – это было настоящее оружие.
Протерев ствол и приклад карабина подкладкой ветровки, Белов несколько раз прицелился в подбитые немецкие мотоциклы на дороге.
 
И в этот момент их накрыло. Взрывной волной Белова бросило на дно окопа. Вокруг все взрывалось и со свистом летело в воздух. Земля под Беловым ходила ходуном. Острый чесночный запах взрывчатки лез в ноздри. Перемогая приступы рвоты от сильного запаха, Белов вжимался в спасительную землю лицом, руками, ногами, всем телом. Ему хотелось закопаться в землю с головой, но земля каждый раз выталкивала его наверх. В потяжелевшей вмиг голове промелькнула мысль, - Не менее 210 мм артиллерия работает по нам… .

Мысль пропала, задавленная страшным толчком и потоками земли, плеснувшими на спину лежащего Белова. Стало невозможно дышать. От ощущения, что его погребло под землей, Белов резким движением встал на четвереньки, стряхивая с головы землю.
 
Артналет закончился внезапно. Белов огляделся. Стенки окопа во многих местах были разворочены взрывными волнами. Из груд земли на дне окопа высовывались ноги в обмотках и руки, сжимающие винтовки. На миг Белову показалось, что кроме него убило всех красноармейцев, с которыми он две минуты обменялся рукопожатиями. Но это было не так. Соседняя куча земли зашевелилась, и из-под земли показалось красное, исцарапанное лицо Крюкова. В окопе началось шевеление. Бойцы стряхивали землю, крутили оглушенными головами, брали в руки оружие.
 
Белов бросился к большой груде земли, из которой с одной стороны, рядом с размотавшейся обмоткой, торчала чья-то рука. Подхватив на бегу чью-то пробитую, наполовину засыпанную землей каску, Белов рухнул на колени и стал каской разгребать землю. Через несколько секунд он очистил спину лежащего красноармейца. Схватив его за плечи, Белов осторожно перевернул тело. Прямо ему в лицо, глазами засыпанными мелкими частичками земли, смотрел младший сержант Голубев. Между бровей ему глубоко в череп вонзился острый осколок черного металла. Крови было на удивление мало. Но мертвый взгляд светлых голубых глаз сказал обо всем. Белов пошарил рукой по земле и, нащупав конец обмотки, потянул его на себя. Он почувствовал сопротивление, и на поверхности появилась человеческая нога, оторванная осколком снаряда ниже колена.
 
Белов видел ровный, ослепительно белый на фоне кровоточащего мяса, срез кости. Он порылся в куче земли, засыпавшей Голубева, и нащупал его ноги. Обе были на месте. Чья это была нога?
Белова почти насухо вырвало желчью. Пронзительная горечь во рту привела его мысли в порядок.

Новый звук привлек его внимание. Он подхватил свой карабин и выглянул из окопа. Из леса напротив по дороге выкатывались немецкие средние танки Pz III, расходясь веером.

Уступами, по четыре машины с каждой стороны дороги, танки резво двигались в сторону наших позиций, подминая густую траву, и стреляя на ходу из 37 мм башенных орудий.
 
На расстоянии пятидесяти метров за танками по дороге двигались полугусеничные бронированные машины с пехотой. С них на ходу соскакивали немецкие пехотинцы и бежали по поляне, растягиваясь длинной цепью. Бронемашины следовали сразу за атакующей цепью, готовые в любой момент поддержать атаку огнем пулеметов MG-34, если она начнет захлебываться.
 
Белов посмотрел вбок, туда, где приникли к прикладам винтовок бойцы отделения. Теперь он был уже не седьмым бойцом в отделении, а пятым. После артиллерийского обстрела в живых осталось только четверо из их отделения: Крюков, Нужнов, Валитов и Неумывайченко.
 
Перед фронтом обороняющихся рот рвались танковые снаряды, заставляя красноармейцев пригибать головы к разметенным остаткам бруствера. Немецкая пехота, не стреляя, продолжала бежать за танками, постепенно отставая от них.
Противотанковые орудия с нашей стороны пока не стреляли, подпуская танки ближе. Огонь велся только бойцами из винтовок и пулеметов. Расчет одного из них расположился в десяти метрах справа от Белова.
 
Первый номер вел огонь короткими очередями, явно экономя патроны. Когда Белов посмотрел на звук очередей, он с удивлением узнал во втором номере, подающем ленту к станковому “Максиму” старшего политрука Кулиева. Тот полусидел, опираясь на стенку окопа, оттолкнув убитого в глаз пулей красноармейца – пулеметчика на россыпь гильз на дне окопа.

Белов дослал патрон в ствол и прицелился в одну из серых фигурок в глубокой каске, бегущую в пехотной цепи наступающих немцев.
Он постарался задержать дыхание и плавно нажать на спусковую скобу карабина. Отдача больно ткнула приклад ему в плечо. Немец продолжал бежать.
 
Сплюнув от злости на бруствер, Белов плотнее прижал приклад к плечу и вновь прицелился. Лишь с четвертого выстрела Белов попал в немца. На таком расстоянии он не мог оценить, сколь серьезно он поразил противника, но на одну фигурку стало меньше в набегающей на них цепи, и Белов был этому несказанно рад.
 
Белов стрелял еще и еще, меняя периодически обоймы. Иногда он попадал, и немец падал в траву, пробежав по инерции несколько шагов. Белов переносил прицел на следующего пехотинца.

Время спрессовалось азартом огневого боя. Белов стрелял по пехоте. Стреляли две сорокапятки по танкам. Стреляли орудия двух БТ-5. С немецкой стороны уже стреляло все что возможно. Пули так и свистели вокруг. Свист перемежался глухими ударами. Это когда пули попадали в землю рядом с Беловым.
 
На поляне уже горело три танка и два бронетранспортера. Остальные Pz III, включив заднюю передачу, отползали к лесу. Немецкая пехота сначала залегла, а потом под прикрытием огня пулеметов начала отходить.

Пригибаясь, Федоровский шел по траншее. Несмотря на то, что немцам сходу не удалось огнем орудий нащупать сорокапятки и БТ, потери после артобстрела и атаки танков были очень большими.

По докладам командиров отделений, или бойцов заменивших убитых сержантов, в строю осталось только сорок два человека. Из них двадцать бойцов имели ранения разной степени тяжести, но все оставались в окопах и в стрелковых ячейках.
У Федоровского не было средств для эвакуации в тыл тяжело раненных. Да и какой тыл? У армейского заслона не было ни соседей на флангах, ни связи со штабами.
У Федоровского был только приказ задержать продвижение немцев на восток хотя бы на сутки.
 
Весь бой капитан провел на левом фланге позиций батальона. Он сам стрелял по немцам из ручного пулемета, заменив пулеметчика, тяжело раненного осколком снаряда. Во время боя он слышал, как за его спиной с опушки били пушки БТ.
На счету танкистов старшего лейтенанта Безменова был один танк из трех подбитых в бою, и оба бронетранспортера немцев.

У танкистов тоже не обошлось без потерь. Осколок 210-мм снаряда тяжелой немецкой гаубицы пробил броню и разворотил трансмиссию одного из БТ. Так что на ходу оставался только один танк.

Федоровский успел пройти только полпути до правого фланга, когда громкий многоголосый крик “Воздух!!!” заставил его поднять лицо к небу.
От резкого движения фуражка слетела с головы и упала на дно траншеи.
Федоровский успел увидеть только черную крестообразную тень на фоне ослепительного диска солнца.

В следующий момент огненная струя, вылетевшая из дула авиационного пулемета, пробила ткань нагрудного кармана, разорвала сначала партбилет, потом черно-белую фотографию молодой женщины на фоне нарисованных моря и пальм, с белой надписью «Сочи», 1940 г., а потом пули разорвали в клочья сердечную мышцу капитана.
 
Черная тень стремительно выросла в размерах, закрыла собой солнце.
Наступившая тьма поглотила море, пальмы и смеющуюся молодую женщину.

Часть четвертая.

Белов ничком упал на дно траншеи, прижав ладони к голове. Спина была такой же огромной как поле, которое он видел не так давно - поле в зеленых волнах высокой травы. Дождь расплавленного свинца падал с воющих небес на это поле.
Последнее что видел Белов на яву - это была пулеметная очередь, под острым углом сверху входящая в разорванную грудь капитана Федоровского.
 
Потом Белов шел в сумеречном лесу по узкой тропе. Он понимал, что возвращается к пансионату. Вот мимо проплыло белое пятно в густой траве.
Белов знал, что это пакет со срезанными им свинушками. Ноги скользили по мокрой траве. Вот впереди за поворотом показалась лежащая на земле человеческая фигура.
 
Белов подошел ближе и склонился над ней.
Перед ним, уткнувшись в землю испачканным грязью лицом, лежал человек.
Белов смотрел на его коротко остриженный седоватый затылок, измазанную гимнастерку без подворотничка с пехотными петлицами. Ноги казались сделанными из мокрой глины, настолько они были перемазаны.
Белов протянул руку и, ухватившись за гимнастерку, перевернул человека лицом вверх.
 
Это лицо Белов уже видел раньше. Он видел его по утрам, когда брился. Он видел его вечерами, когда чистил зубы перед сном. Он видел это лицо в мире, существующем за плоскостью зеркал.
Только тогда его лицо было живым. Теперь же остановившийся пустой взгляд темных карих глаз ничего не выражал.
В щемящей душевной тоске живой Белов смотрел в свое мертвое лицо, смутным пятном белеющее на дне колодца из сосновых стволов, уходящих в серое небо.
Еще много раз Белов брел по лесной тропе. Еще много раз Белов переворачивал мертвого красноармейца и узнавал себя.
 
А еще позже Белов очнулся и сквозь звон в ушах услышал звук очередей немецких автоматов. Он открыл глаза и кроме клубов дыма не увидел ничего.
За то время, пока контуженный взрывной волной Белов пролежал на дне окопа, вокруг все изменилось.
 
Причиной изменения был продолжительный налет штурмовиков на позиции остатков батальона капитана Федоровского. Выстроившись над полем и лесом в круг, девять “штук” по очереди пикировали на опушку леса. Часть бомбовой загрузки составляли зажигательные бомбы. Отбомбившись “штуки” проходили над окопами, прошивая объятый огнем и дымом передний край обороны очередями пулеметов.

В первые секунды налета был убит капитан Федоровский.
В течение последующих десяти минут бомбами накрыло позицию танков. Неподвижный БТ с разрушенной трансмиссией взорвался от прямого попадания 50-ти килограммовой бомбы вместе с экипажем. Вторая машина ушла из-под удара только потому, что механик-водитель успел завести двигатель, а старший лейтенант Безменов успел отдать команду “Вперед”. Танк с места прыгнул вперед и выкатился на поляну. Через несколько секунд на месте где он стоял, разорвалась бомба.
 
В это же время под бомбы попали расчеты сорокапяток. Обломки одного из орудий разбросало на несколько метров по кустам вперемежку с частями человеческих тел и обрывками одежды. Из расчета второго орудия в живых остался только заряжающий. По прихоти взрывной волны с этого орудия сорвало только защитный щиток. Лейтенанту Ганзину крупнокалиберной пулей перебило кисть правой руки.
В окопах погибло еще пятнадцать красноармейцев.

На том месте, где у пулемета находился старший политрук Кулиев, появилась большая воронка.
Никаких остатков пулемета или фрагментов тел сержанта – пулеметчика и политрука не осталось. Это было физически невозможно, но на войне и не такое бывает.
Еще четверть часа немцы забрасывали передовую минами. За это время от осколков погибло еще десять человек… .
 
… Садившееся на западе за лес солнце ярко освещало клубы дыма над уничтоженной позицией.
Немецкие танки медленно приближались к этой дымной полосе. Вражеская пехота, не пригибаясь, двигалась вплотную за бронированными угловатыми коробками.
Немцы были в хорошем настроении. Они были уверены, что сопротивление противника полностью подавлено. Они шли не спеша, закатав рукава кителей, засунув пилотки под ремни или погоны, громко и весело перекликаясь друг с другом. Некоторые даже перебросили винтовки и автоматы через плечо.
 
Два танка с черно-белыми крестами на башнях были расстреляны в течение одной минуты. Потом из дыма на полной скорости вылетел БТ-5. Он успел сделать в упор только один выстрел по немецкому Pz III, уже наведшему на него свою пушку. Оба танка получили пробоины. Советский снаряд попал в двигательный отсек немца, и он задымил. Немецкий снаряд пробил броню и угодил в боевую укладку внутри БТ.
Снаряды детонировали, и танк взорвался. Остаточная скорость машины бросила ее на немецкий танк, и обе машины застыли объятые бензиновым жарким пламенем.
Немцы были застигнуты врасплох, но среагировали очень быстро. Винтовочным огнем красноармейцев было убито семь фашистов. Остальные немцы залегли и открыли плотный ответный огонь.

Три немецких танка рывком увеличили скорость и ворвались на позицию, где в живых осталось не более двадцати человек. Перед тем как подмять под себя сорокапятку вместе с заряжающим и лейтенантом Ганзиным один из танков получил снаряд в гусеницу. Его развернуло, и он замер на братской могиле артиллеристов.

Два других танка прошли вдоль окопов, расстреливая все живое и неживое. Раненых и контуженых добивали немецкие пехотинцы, методично зачищавшие траншеи гранатами и автоматным огнем.

… Красноармеец Крюков, которому осколком танкового снаряда оторвало ступню левой ноги, лежал, скорчившись на дне полузасыпанного окопа. Ему было так больно, что хотелось выть и грызть землю. Но он лежал неподвижно, впившись зубами в ворот гимнастерки. Его руки были засунуты под живот. В одном кулаке он держал противотанковую гранату с выдернутой чекой. Он боялся одного – потерять сознание до того, как кто-нибудь из немцев подойдет к нему поближе.
Унтер-фельдфебель 283 пехотной дивизии Курт Мейер был очень зол. В этот день три солдата его отделения были убиты на этой поляне. Русские по-собачьи вцепились в эту несусветную лесную дорогу и почти половину дня огрызались огнем на непобедимых солдат Вермахта.

Мейер беспощадно расстреливал фигуры в красноармейской форме лежащие в окопе. Курт испытывал злобное удовлетворение, когда тела русских вздрагивали, дергаясь в конвульсиях. Вот и сейчас он предвкушал, как автоматная очередь в клочья разорвет гимнастерку “ивана” на дне окопа. Он остановился над одним из них.

Комок земли сорвался из-под подошвы сапога немца и упал на спину красноармейца. Крюков разжал пальцы, застывшие на рукояти гранаты. Сейчас боль навсегда уйдет вместе с немцем. Вот сейчас … .
 
… Белов ломился через подлесок, не слыша хруста сухих веток под ногами, не ощущая ударов живых веток по лицу. Рядом с ним, сбоку и спереди он слышал запаленное дыхание и треск сучьев еще троих человек.

Далеко за спиной, там, откуда они бежали, хлопали отдельные редкие выстрелы немецких винтовок. Иногда раздавалась злая короткая автоматная очередь. Потом прозвучал гулкий взрыв, и все стихло.

Белов добрел до ближайшей березы и, прислонившись спиной к стволу дерева, сполз на мох у корней. В глазах плавали красные пятна.
Отдышавшись, он увидел сидящих на траве у деревьев остальных красноармейцев. Никого из них по имени он не знал.

Через несколько минут в лесу начали похрустывать ветки. Белов подтянул к себе за ремень карабин и осторожно передернул затвор. Остальные тоже приподняли головы, всматриваясь в ранние лесные сумерки.

Из-за белых стволов берез показались две фигуры. Неизвестные Белову красноармеец и лейтенант с забинтованной рукой, засунутой за грязный бинт, косо переброшенный через шею на грудь, опустились на землю рядом с ним.
Никто не произнес ни слова, но когда через пять минут лейтенант, неловко опираясь на березу здоровой рукой, встал и двинулся в глубь леса, все тоже поспешно встали и пошли вслед за ним.

Еще через час вся группа вышла из леса на обочину дороги.
Белов с удивлением узнал место. Вот чернеют обгорелые корпуса танков и бронетранспортера. Вот “эмка” с распахнутыми дверями. Вот трупы лошадей уже успевшие раздуться. А вот и осыпь земли с торчащими из нее ветками куста, вместе с которым скатился на дорогу совсем недавно Белов.

Так недавно по местному времени и так давно по внутреннему времени Белова. Как ему казалось, за эти часы он успел прожить еще одну жизнь.
Лейтенант замер, прислушиваясь к лесной тишине. Вместе с ним слушали лес красноармейцы и Белов.

И они услышали звук работающих двигателей. Нет еще не рядом, пока еще далеко, но это был шум двигателей немецких мотоциклов и грузовиков.
Очевидно, сбив заслон русских, немцы решили воспользоваться остатками дневного света и до полной темноты продвинуться на восток, нащупывая линию обороны противника.

Лейтенант молча махнул левой рукой, группа торопливо пересекла дорогу и поднялась по откосу к опушке леса.
Сделав несколько шагов вглубь нового лесного массива, шедший последним, Белов внезапно остановился. Остальные не заметили его замешательства и продолжали уходить в лесной сумрак.
 
В густой траве под кустом Белов заметил белый пластиковый пакет. А чуть правее он различил узкую тропинку, исчезающую во мгле леса.

Белов даже задохнулся от волнения. Ведь можно свернуть по тропинке, пройти мимо пакета, через лес, мимо трансформаторной будки и увидеть огни пансионата!
Он представил, вздрогнув от желания, какое окажется у его жены под легким платьем теплое и упругое тело, когда он обнимет ее при встрече!
Он представил, как радостно бросится к нему на руки маленький сын.
Он подумал, что если поспешит, то вполне успеет на ужин. Внезапно он ощутил, как сильно проголодался.
Он вспомнил, что вечером можно пойти посмотреть кино или поиграть в настольный теннис.
Он слышал стук теннисного мячика о стол и далекие радостные голоса отдыхающих.
Но он также слышал стук моторов немецких мотоциклов на лесной дороге за своей спиной.

Белов вдруг вспомнил раненого красноармейца, которого в вечерних сумерках в начале сентября каждый год видят местные жители.
Не поднимая головы, он полз между деревьями. Белов слышал его глухой стон.
Лежащее ничком тело в длинной красноармейской гимнастерке было подпоясано брезентовым ремнем, одежда густо измазана подсыхающей грязью, а гимнастерка на спине разорвана в клочья и залита темной густой свернувшейся кровью.
Белов протянул руку, ухватил человека за гимнастерку и перевернул его вверх лицом.
В щемящей душевной тоске он смотрел в свое мертвое лицо, смутным пятном белеющее на дне колодца из уходящих в серое небо стволов сосен.
Он видел над лесом свет веселых огней пансионата.
 
Он видел на стволах и листве деревьев скачущие отблески мотоциклетных фар.
До Белова донеслись звуки музыки с танцевальной веранды пансионата.
Иногда эти звуки перекрывали слова солдатской песни “Лили Марлен”, которую на лесной дороге горланили перепившие шнапса мотоциклисты немецкого разведвзвода.
А в лесу затихали шаги его боевых товарищей, которые уходили в тревожные сумерки сентября 1941 года.
 
Куда ему теперь идти? Туда? Оттуда?

Я все решил для себя, и сделал первый шаг …

P.S.
Цитаты из речей товарищей Сталина и Молотова приведены в соответствии с официальными публикациями.
Названия населенных пунктов и номера наших и германских воинских частей совпадают с действительными.
Накануне описываемых событий, вечером третьего сентября 1941 года, в районе Смоленска и Ельни действительно шел сильный дождь (Г. Гудериан, “Воспоминания солдата”, глава VI)