безымянный

На почти всегда солнечный Гейнсвилл медленно опускались чернильные сумерки. Они прятали в себе непривычное множество рваных кучевых облаков, готовых в одно мгновение разразиться проливным дождем, смыть все краски, затопить все дороги грязными лужами-зеркалами, в которых так быстро тонут холодные капли.
Небо слишком долго терпело этот яркий ослепительный свет, эту невыносимую жару, слишком долго улыбалось людям маленькими перышками прозрачных облаков. С него достаточно, оно устало, как устала и та девушка, одиноко смотревшая из окна своей комнаты на то, как плачет небо.
Острые капли дождя больно ударялись о карниз, разбиваясь в маленькие осколки, отбивая монотонную мелодию осени, а девушка просто стояла. Её темные волосы крупными волнами спадали на грудь, словно старались спрятать от дождя, но ничего не выходило. Она продолжала смотреть куда-то вдаль,подперев аккуратное личико ладонью, а другой - сжимая что-то маленькое и прямоугольное - зажигалка.
Медленно прокручивая кремневое колесико, она не боялась горящих искр, которые могли бы вылететь из маленького ушка футляра, ведь с детства огонь преследует её. Он отнял у нее слишком многое, чтобы вот так глупо бояться его.
Рядом на светящейся белизне подоконника лежала новенькая пачка дорогих сигарет. Нет, она не курит, но каждый вечер кладет их перед собой в надежде, что сегодня настанет тот день, когда она разрешит себе сорваться, признаться в том, что гложет её уже очень давно, что не дает покоя и даже вдали от себя не отпускает.
Любовь...любовь к семье.
Всматриваясь куда-то вдаль своими черными смоляными глазами, она видела лица родных, моих родных, ведь той, что одиноко стояла у слепого, залитого дождем окна, была я.
Меня зовут Валерия Винчестер, и я ненавижу свое имя, как в прочем-то и всю свою жизнь.