Явление Богородицы митрополиту гор Ливанских

Глава из романа "Белые бураны"

С самого начала войны, видя зверства и разрушения, которые делала фашистская клика в России, патриарх Антиохийский Александр  ІІІ обратился с посланием к  христианам всего мира о молитвенной и материальной помощи России. И после этого обращения митрополит гор Ливанских Илия, тоже мучимый терзаниями за судьбу этой страны, решил затвориться на какое-то время и просить Божию Матерь помочь России. В каменном подземелье кельи, где было тихо и ничего не было, кроме иконы Богородицы, он провел три дня и три ночи. Он не ел, не спал, а только молился и молился, стоя на коленях перед иконой Богородицы с лампадой…
И вот, на четвертые сутки такого усердного моления, перед глазами митрополита вдруг показался огненный столп света и явилась… сама Дева Мария. Она сказала, что он избран как истинный праведник и друг  России, молящийся за нее, для того, чтобы передать ее слова и волю руководству и народу России. Если Россия не прислушается к тому, что она сейчас скажет, то погибнет! Что нужно сделать сейчас же, чтобы всего этого не случилось, Дева Мария сказала:
- По всей стране открыть монастыри и храмы, духовные академии и семинарии. Священники должны быть возвращены из тюрем и начать служить.
- А чтобы не пал город на Неве, нужно вынести чудотворную икону Казанской Божьей Матери и обнести ее крестным ходом вокруг города, тогда ни один враг не ступит на святую его землю.
- Затем, перед этой же иконой Божьей Матери в столице государства нужно совершить молебен, и Москва устоит. Потом, она должна быть доставлена в город на Волге, который так и не покорится врагу. Там он потерпит полное поражение и будет изгнан с земли русской. А икона должна всю войну идти вместе с войсками до самых западных границ России…
Эти слова Богородицы и были переданы митрополитом представителям Русской православной церкви, а затем переданы через Шапошникова и Жукова Сталину. Тот отнесся к этому очень серьезно. Он вызвал к себе митрополита Ленинградского Алексея (Симанского) и митрополита Сергия (Старгородского), и сказал, что исполнит все, что потребовала по словам Илии от русского правительства Богородица.
 Ленинград был окружен немцами и находился на грани сдачи.  Там начался страшный голод, каждый день от голода умирали тысячи людей. Но вера в победу помогла выстоять. Как и предписывалось в послании, священники совершили почти невозможное: из Владимирского собора они вынесли Казанскую икону Божьей Матери и под огнем немцев обошли с нею крестным ходом вокруг всего Ленинграда. Во всех храмах города начались регулярные богослужения. (Это зафиксировано в фотографиях). Народ не расходился из храмов даже во время бомбежек.
В это время в Ленинград Сталиным был послан Георгий Жуков, который своими решительными действиями быстро навел порядок в войсках Ленинградского фронта, и организовал сильную оборону: он точно указывал направления главных ударов фашистского  командования и именно там сосредотачивал свои главные силы. Так были отстояны Пулковские высоты, возвращено Красное Село и город Пушкин.  Это происходило в сентябре. Враг был остановлен на подступах к Ленинграду, хотя Гитлер велел стереть его с лица земли… за несколько недель. Но никакие старания гитлеровских генералов не смогли сломить  волю ленинградцев. Фашистские войска были остановлены по всему ободу ленинградской обороны.
 Гитлер был в бешенстве. Ленинград оттягивал большие силы гитлеровских войск. И это затрудняло, и мешало его новому походу на Москву. Он спешил. Приближалась зима, а его войска к зиме были не готовы (у них даже не было зимнего обмундирования). Он велел оставить Ленинград, а все усилия своих войск направить на взятие Москвы.
В начале октября разведка фронта доложила советскому командованию, что немцы под Ленинградом окапываются: роют землянки, укрепляют блиндажи и передний край минами и другими инженерными средствами.  Командованием был сделан правильный вывод – они готовятся к зиме, значит, здесь наступления не будет…
Это и доложил Сталину Жуков.
5 октября 1941 года из Ставки Жукову передали:
- С вами будет говорить по прямому проводу товарищ Сталин.
Из переговорной штаба Ленинградского фронта он ответил по  «Бодо»:
- У аппарата Жуков.
Из Москвы передали:
- Ждите.
Не прошло и двух минут, как телеграфист сообщил:
- Здесь товарищ Сталин.
Сталин: Здравствуйте.
Жуков: Здравия желаю!
Сталин: Товарищ Жуков, не можете ли вы незамедлительно вылететь в Москву?  Ввиду осложнения обстановки на левом крыле Резервного фронта в районе Юхнова, Ставка хотела бы с вами посоветоваться. За себя оставьте кого-нибудь, может быть Хозина или Федюнинского…
Жуков: Прошу разрешения вылететь утром 6 октября…
В Москве его встретил начальник охраны. Он сообщил Жукову, что Сталин болен и работает на квартире. Жуков туда и направился. Сталин был простужен и плохо выглядел, поэтому встретил его сухо. Кивнув головой на приветствие Жукова, он подошел к карте и указал на район Вязьмы.
- Вот, смотрите. Здесь сложилась очень тяжелая обстановка. Я не могу добиться от Западного и Резервного фронтов исчерпывающего  доклада об истинном положении дел… Поезжайте сейчас же в штаб Западного фронта, тщательно разберитесь в положении дел и позвоните мне оттуда в любое время. Я буду ждать.
Перед уходом он спросил:
- А как вы считаете, могут немцы в ближайшее время повторить наступление на Ленинград?
- Думаю нет, - сказал Жуков. – Противник понес большие потери и перебросил танковые и моторизованные войска из-под Ленинграда куда-то на центральное направление. Он не в состоянии оставшимися там силами провести новую наступательную операцию.
- А где, по вашему мнению, будут применены эти танковые и моторизованные части, которые Гитлер перебросил из-под Ленинграда?
- Очевидно, на московском направлении. Но, разумеется, после пополнения и проведения ремонта материальной части.
- И, кажется, они уже действуют на этом направлении, - сказал Сталин, раздумывая.
Простившись со Сталиным, Жуков направился к начальнику  Генерального штаба Борису Михайловичу Шапошникову и подробно изложил ему обстановку, сложившуюся на 6 октября в районе Ленинграда.
- Только что звонил Верховный, - сказал Шапошников, - приказал  подготовить для вас карту западного  направления. Карта скоро будет готова. Командование Западного фронта находится там же, где был штаб Резервного фронта в августе во время Ельнинской операции.
Пока они ждали карту для Жукова, Шапошников угостил его крепким чаем.
- Ну как, Георгий Константинович, Верховный воспринял совет священнослужителей обнести иконой Ленинград и Москву? – спросил Шапошников.
- Да, - ответил Жуков, - в Ленинграде священнослужители это уже сделали. Теперь  остается сделать вокруг Москвы.
- Хорошо, - сказал Шапошников, - я доволен, что выполнил наказ Божьей Матери.
- Знаешь, Георгий Константинович, я так устал, - пожаловался он Жукову.
Он действительно выглядел очень утомленным (он умер вскоре через несколько месяцев от сердечного приступа)… Борис Михайлович Шапошников был талантливейшим и умнейшим генералом – Начальником Генерального штаба.
В Москву же чудесная  икона Казанской Божьей Матери была доставлена в ноябре, тогда же и совершила облет вокруг города на самолете «Ли-2», пилотируемом тогда личным пилотом Сталина Александром Головановым (впоследствии  он станет маршалом авиации).
Вот его рассказ:
«Погода стояла абсолютно нелетная. Шквальный ветер с метелью и температура минус пятьдесят градусов по Цельсию. Казалось, все это делало невозможным ни взлет, ни посадку. Однако, приказ был получен лично от Сталина и нужно было его выполнять.
Сопровождали чудотворную икону православный священник и три женщины – певчие. Во время полета шума моторов было почти не слышно. Зато очень хорошо мне запомнилось пение акафиста».
Затем, по приказу Сталина были открыты и Троице-Сергиева,  и Киево-Печерская лавры. Было разрешено перенести мощи святителя Алексия, Митрополита Московского и всея Руси, в Богоявленский собор. А впереди был еще один «град»…  на Волге. Но это потом.
А вот что происходило дальше с немецкими войсками под Москвой, поведал  сам их командующий. Из письма Гейнца Гудериана, написанного им в Германию:
«… Уникальный шанс завершить компанию одним решающим ударом становится все призрачнее, и я не знаю, выпадет ли он нам теперь когда-нибудь еще. Как теперь все сложится – Бог весть. Мы можем только не терять надежды и боевой дух, но нам предстоит тяжелый период… Я не люблю жаловаться. Но сейчас надо было прилагать усилия, чтобы не упасть духом»
Из дневника:
«7 ноября. Начались первые обморожения… 12 ноября. Температура упала до минус 15, а 13 – до минус 22. Первый день битвы под Теплым… Пехоты осталось по 50 человек в каждой роте. Особенно остро ощущается нехватка зимнего обмундирования.
В 24-м бронетанковом корпусе при температуре 22 градуса мороза столкнулись еще с одним последствием морозов – танки скользили по обледенелым склонам, потому что не было специальных шипов для танков.
Утром 14 ноября я побывал в 167-й пехотной дивизии и поговорил с солдатами и офицерами. Ситуация со снабжением – ужасная.  У них нет ни маскхалатов, ни сапожной мази, ни белья, ни, что самое страшное, шерстяных штанов.  Многие из солдат  до сих пор ходят в хлопчатобумажных брюках, и это при 22 градусах мороза! В 112-й пехотной дивизии то же самое. Солдаты добывают себе русские шинели и меховые шапки и только по эмблемам можно распознать в них немцев.
В доблестной бригаде  Эбербаха осталось только 50 танков, и это все, что у них есть. Во всех трех танковых дивизиях осталось машин 600. Из-за  мороза невозможно пользоваться танковыми перископами, а специальную мазь против их запотевания тоже не привезли. Для того, чтобы завести танк на таком морозе, надо сначала развести костер под двигателем. Топливо замерзает, а масло загустевает  при таком морозе. Не хватает зимнего обмундирования и антифриза.
25 ноября. Передовая боевая группа 17-й бронетанковой дивизии приблизилась к Кашире. Наши правые соседи захватили Ливны.  27 ноября побывал в XLVII танковом корпусе и 29-й мотопехотной дивизии. Утром в Епифане я узнал от генерала Лемельзена о том, что ночью положение 29-й мотопехотной дивизии стало критическим. Основные силы  сибирской 239-й стрелковой дивизии, побросав орудия и технику, прорвались на восток. Растянутая донельзя 29-я мотопехотная дивизия не смогла им помешать, а при попытке сделать это, понесла тяжелые потери. Подразделения честно выполнили свой долг, но были подавлены численным превосходством неприятеля (это что-то новое в тактике русских).  Сибиряки ушли, пусть и без техники, и тяжелого вооружения, которое застряло в снегах, потому что у нас не хватило сил  остановить….
… Лишь тот, кто видел бесконечные русские  просторы их зимы и чувствовал дыхание царящего в них ледяного ветра, засыпающего снегом все на своем пути, лишь тот, кто часами ехал по ничейной территории для того, чтобы увидеть в конце пути холодный домик с тонкими стенами, внутри которого сидят полуголодные солдаты в тонкой одежде, лишь тот, кто видел наряду с ними сытых, тепло одетых и неутомленных сибиряков, имеющих все необходимое для зимней военной компании, лишь тот, кто все это испытал, может верно судить обо всем произошедшем.
Теперь нашей ближайшей задачей будет захват Тулы…».
Но захватить Тулу немцам так и не удалось… После того, как окрестности Москвы были обнесены иконой Казанской Божьей Матери, с природой начало твориться что-то несуразное. Морозы, которые раньше здесь не превышали минус двадцать, ударили вдруг аж под пятьдесят.
Начались снегопады и снежные бури – бураны. Снега выпало по колено, а в некоторых местах и больше. Немецкая техника в этих снегах завязла и встала. Тяжелые танки не двигались, пушки не стреляли, солдаты коченели от холода…
И среди всего этого  кошмара зимней компании для немцев, как гром с неба, было известие, что 11 декабря Гитлер объявил войну Соединенным Штатам. Что это? Фарс? Безумие?
Гудериан пишет:
«… Солдаты никак не могут понять, почему Япония не объявляет войну Советскому Союзу, если Гитлер объявил войну Америке? Ведь в результате этого дальневосточные дивизии русских остались свободными для боевых действий против Германии.  И эти подразделения прибывают на наш фронт с небывалой скоростью и в огромных количествах. Результатом политики Гитлера стало не облегчение, а наоборот, дополнительная нагрузка, помимо  той, и так уже невыносимой, которая на нас к тому моменту легла».
Теперь война действительно стала «тотальной». Экономический и военный потенциал большей части земли объединился против Германии и ее хилых союзников.
8 декабря Гудериан еще раз написал в своем письме в Германию:
«Как это ни печально, но Верховное командование превзошло само себя в части недоверия к нашим докладам о слабости наших войск и части сочинения новых требований, не сделав при этом ничего для подготовки наших частей к зиме и все, удивляясь, как это морозы в России достигают минус 32 градусов. У солдат больше нет сил на то, чтобы захватить Москву, и поэтому я с тяжелым сердцем принял решение вечером 5 декабря прекратить наши бесплодные атаки и  отойти на предварительно выбранный и относительно короткий рубеж, который, я надеюсь,  смогу удержать и с остатками моих сил. Русские следуют за нами по пятам, и можно ждать беды. Мы несем тяжелые потери, особенно от болезней и обморожений…
Я бы никогда не поверил, что действительно блестящее военное положение можно так прос…ть за эти два месяца. Если бы вовремя было принято решение прекратить наступление и остановиться на зимовку на хорошем защитном рубеже, мы бы сейчас были вне опасности. А теперь в течение нескольких месяцев наше будущее остается неясным... Я думаю не о себе, я думаю о Германии – и мне страшно».
Как видно, колесо фортуны начало  отворачиваться от гитлеровцев. 3 декабря войска 50-й армии русских и кавалерийский корпус генерала Белова приступил к разгрому 2-й танковой армии Гудериана в районе Тулы. 3-я, 17-я танковые и 29-я моторизованная дивизии фашистской армии, оставив на поле боя до 70 танков, начали поспешно откатываться на Венев…
В ходе десятидневных боев войска левого крыла Западного фронта, командовать которым в это время был назначен Жуков, нанесли серьезное поражение 2-й танковой армии Гудериана, прорвали фронт без всяких танков и самолетов, и продвинулись на 130 километров.
В Кремле Сталин был доволен и оптимистично настроен. Он считал, что  и на других фронтах немцы не выдержат таких ударов Красной Армии, стоит только умело организовать прорыв их обороны. Но это было поспешное неразумное суждение…
11 декабря, узнав, что Гитлер объявил войну Соединенным Штатам, Сталин рассмеялся.
- Интересно, какими силами и средствами гитлеровская Германия собирается воевать с США, - сказал он. – Для такой войны она не имеет ни авиации дальнего действия, ни соответствующих морских сил…
Да! Это  был лишь очередной приступ параноидальной горячки Гитлера, в которой он метался и грыз ногти от бессилия.
С 11 по 14 декабря немецкие войска под Москвой продолжали отступать.  В эти дни прорыв русских на участке фронта 2-й армии, начавшийся 13 декабря, углубился сквозь Ливны в направлении Орла. 45-я пехотная дивизия немцев попала в окружение и частично была уничтожена. Как везде, продвижению мешала гололедица, а от  обморожений немцы теряли больше солдат, чем от рук противника.
16 декабря к Гудериану на орловский аэродром  прибыл адъютант Гитлера Шмундт.  Так как он в это время находился на объезде фронта неподалеку, Гудериан попросил его срочно приехать к нему. Гудериан около получаса вел с ним интенсивный разговор. Он описал ему в очень мрачных тонах  положение своих  замерзающих армий, и попросил все это передать фюреру, так как высшее командование во главе с фельдмаршалом фон Браухичем боялось об этом сообщать Гитлеру. А потом он целую ночь не спал, ходил и ждал звонка из ставки Гитлера в Восточной Пруссии. Наконец, поздно ночью, раздался звонок… Звонил Гитлер. Он приказал держаться! Запретил отступать дальше и пообещал прислать подкрепление около 500 человек… Связь со ставкой была плохая, прерывалась, и Гитлеру по нескольку раз приходилось повторять свои приказы. Но Гудериан понимал, что отступление началось и его уже не остановить где-нибудь на полпути в снежной степи. 19 декабря он решил сам лететь в ставку Гитлера в Растенбург, чтобы там самому с глазу на глаз объяснить все это фюреру. 20 декабря на самолете он прибыл в Растенбург…
Гитлер принял его в присутствии Кейтеля, Шмундта и других офицеров. Когда Гитлер вышел к нему на встречу, то Гудериан понял, что ничего хорошего от него ждать уже не следует. Гитлер глядел на него враждебно. В начале совещания Гудериан подробно изложил положение дел во 2-й армии и во всей 2-й группе танковых войск, и высказался  за постепенный отвод  войск на позиции Зуша – Ока. Но Гитлер вдруг заорал:
- Нет! Запрещаю!
Гудериан пытался  возразить и воскликнул:
- Но отступление уже началось – войска  на полпути от новых укреплений на рубеже Зуша – Ока.
Гитлер крикнул:
- Нет! Значит, пусть зарываются в землю там, где они находятся прямо сейчас и защищают каждый метр!
Гудериан:
- Но, мой фюрер, зарыться в землю по большей части там невозможно, она промерзла метра на полтора в глубину и наши жалкие инструменты бессильны против замерзшего грунта.
Гитлер, запальчиво:
- Значит, пусть стреляют в землю из тяжелых гаубиц и размещаются в полученных воронках. Мы же делали так во Фландрии в Первую Мировую.
Гудериан:
- В Первую Мировую во Фландрии у нас каждая дивизия удерживала участки фронта по 3-5 километров шириной при поддержке двух-трех батальонов тяжелых гаубиц, и боеприпасов имела в достатке. А моим дивизиям приходится удерживать  участки по 35-50 километров, имея по четыре тяжелых гаубицы, и по 50 снарядов на каждую. Я могу, конечно, потратить эти снаряды и на обстрел земли, но все, что я получу – 50 ямок  шириной и глубиной в таз для умывания с большой черной каймой вокруг. Воронок не будет. Во Фландрии никогда не было таких морозов, с которыми мы столкнулись сейчас. А боеприпасы  мне нужны, чтобы стрелять по русским. Мы даже столбы для прокладки телефонных линий в землю вкопать не можем. Чтобы получить ямку под такой шест приходится применять взрывчатку. Когда мы получим достаточно взрывчатки, чтобы  создать те оборонительные позиции, о которых вы говорите?
- Не знаю, - кричал Гитлер, - но я настаиваю на том, чтобы мой приказ остановиться там, где мы есть сейчас – выполнялся!
Гудериан:
- Тогда мы получим позиционную войну на негодной для этого территории… и понесем огромные потери безо всякой надежды на одержание решительной победы. Приняв такую тактику этой зимой, мы принесем в жертву наших  офицеров младшего командного состава и солдат, которые могли бы прийти к ним на смену. Та потеря будет не только бесполезна, но и непоправима.
 Гитлер:
- А вы думаете, гренадеры Фридриха Великого хотели умирать? Они тоже хотели жить, но король был совершенно прав, когда просил их пожертвовать собой. Вот и я считаю, чтобы вправе просить каждого немецкого солдата отдать свою жизнь.
Гудериан:
- Каждый немецкий солдат знает, что в военное время обязан рисковать своей жизнью ради своей страны… Но просить о таком самопожертвовании можно только тогда, когда оно может привести к результатам которые того стоят…  Моим солдатам будет негде укрыться ни от погоды, ни от русских, пока они не дойдут до построенных осенью укреплений на линии Зуша – Ока. Морозы  косят наши ряды вдвое сильнее, чем огонь русских. Это знает любой, кто видел набитый обмороженными бойцами госпиталь.
Гитлер:
- Я знаю, что вы не жалеете себя и много времени проводите среди солдат. Я благодарен вам за это. Но вы смотрите на вещи слишком близко. Вы находитесь под слишком сильным впечатлением от солдатских страданий. Вы их слишком жалеете. Поверьте, на расстоянии много видится яснее.
Гудериан:
- Конечно, уменьшение страданий моих солдат – мой долг, насколько это в моих силах. Но это трудно  делать, когда мои бойцы до сих пор не получили зимнего обмундирования и большая часть пехоты ходит в хлопчатобумажной форме. Сапоги, теплое белье, рукавицы, шерстяные подшлемники – всего этого нет, а то, что есть – изношено донельзя.
- Это неправда, - закричал Гитлер, - генерал-квартирмейстер сообщил мне, что зимнее обмундирование выделено!
Гудериан:
- Осмелюсь заявить: да, выделено, но оно до нас не дошло. Я решил выяснить, почему. В данный момент оно уже несколько недель  лежит на вокзале в Варшаве, потому что дальше его не на чем везти ввиду отсутствия локомотивов и разрушений на путях. В просьбах о доставке зимнего обмундирования в сентябре и октябре нам было отказано. А теперь уже поздно. Судя по реакции господ из верховного главнокомандования, я пришел к выводу, что наши сообщения и доклады неверно  понимают, а следовательно,  неверно  интерпретируют вам. Поэтому, мне кажется важным, чтобы на координационные должности в штабах ОКХ и ОКВ попадали офицеры, имеющие опыт сражений на передовой. Пора сменить караул! А то в обоих штабах офицеры ни разу за всю войну – за два года! – на фронте не побывали.
Тут Гитлер разозлился еще сильнее. Он кричал, сердито сверкая глазами.
- Я вам не предлагаю менять своих адъютантов. Я говорю об офицерах генерального штаба, - ответил Гудериан…
Но эта просьба Гудериана была тоже отклонена. Так ни с чем и возвратился он  назад в свой штаб, в холодный город Орел. 26 декабря он узнал о том, что приказом Гитлера он отстранен от командования войсками и переведен в резерв. Его преемником  стал командир 2-й армии, генерал Шмидт.