Обмишурился

Надо же было так случиться, что эта каверзная череда событий приключилась именно с ним, человеком уже не молодым, заслуженным и можно сказать авторитетным. Петру Аркадьевичу до пенсии оставался меньше года, и он уже строил планы по поводу того, как распрощавшись с трудовым коллективом,  всерьёз наконец займётся рыбалкой, будет ходить за грибами и ягодами, и при этом больше не придётся  ограничивать себя только выходными днями. Может быть, даже пчёл заведёт на даче. Пенсия, конечно, ожидалась  не ахти какая, но жена была моложе его на целых шесть лет, уходить с работы  не собиралась и если сложить его пенсию и её зарплату, то жить было можно.

Пётр Аркадьевич отвечал за  пожарную охрану  музея, но сейчас отнюдь не состояние средств пожаротушения его беспокоило, а собственное недавнее поведение. Он сидел в своём кабинете, и уже в который раз, перебирал события последних двух суток, кряхтел, морщился и вытирал вспотевшие лысину и шею носовым  платком.

Прошлым вечером и  ночью он как минимум дважды сильно обмишурился. То ли возраст сказался, то ли бес попутал, то ли выпил лишнего. А начиналось всё банально просто. Позавчера был День Советской Армии, или по новому – День защитника Отечества и он ещё утром, зайдя в бухгалтерию,  выступил с инициативой отметить это событие вместе. Там работали три женщины среднего возраста и одна молоденькая девушка Света. Пётр Аркадьевич спрогнозировал, что как и в прошлом году они наговорят ему кучу комплиментов, может быть, даже подарят что-то, и, искупавшись в лучах славы, он вернётся домой, а  там продолжит отмечать важное событие. Главбух Тамара Васильевна хоть и не очень охотно, но приглашение всё-таки приняла, сказав, что долго засиживаться не будет, «а девочки пусть действуют по своему усмотрению». Остальные, к счастью, тоже согласились.

Пётр Аркадьевич ещё дважды заглядывал в бухгалтерию, как заговорщик подмигивал Тамаре Васильевне и, склонившись, к её уху докладывал. Первый раз о том, что со спиртным вопрос решён – у него в сейфе стоит бутылка шампанского и бутылка коньяка, а во второй  - о том, что принёс из буфета салаты, нарезки рыбы и колбасы. Тамара Васильевна в обеденный перерыв послала в магазин Свету и та принесла хлеба, конфет, сок и минеральную воду. Собраться по традиции решили в бухгалтерии. Там имелся комплект рюмок и другая посуда, да и дверь была не стеклянная, как у Петра Аркадьевича, а тяжёлая, металлическая, из-за которой ничего слышно не было.

В конце рабочего дня Пётр Аркадьевич обошёл весь музей, проверил, работает ли индикатор пожарной сигнализации на пульте у дежурного охранника, переставил стоявшие в углах залов огнетушители так, чтобы бирки с надписями на них были обращены к посетителям и любой мог удостовериться, что заряжены они недавно.

Начало «мероприятия» несколько затянулось. Во-первых, на работе задерживалась начальница музея, и перед уходом могла вызвать Тамару Васильевну, а то и сама прийти в бухгалтерию,  во-вторых, всем нужно было срочно готовить документы на отправляемую  в какой-то город выставку музейных предметов.

Надо заметить так же, что застолья в кабинетах не приветствовались с тех пор, когда в прошлом году накануне 8-го марта оскандалились молоденькие девушки экскурсоводы. Они задолго до окончания рабочего дня встретились с посетившими их кавалерами и не только приняли от них поздравления, но и «на грудь», в переносном смысле, конечно. В итоге двух из них начальница экскурсбюро отстранила от проведения экскурсий со школьниками. Ситуацию тогда усугубил и сам Пётр Аркадьевич, доложив директору, что наплевав на все правила противопожарной безопасности развеселившиеся девушки курили прямо в своём кабинете.

Когда за окном почти стемнело, Пётр Аркадьевич включил свет и, позвонив домой, сказал жене, что задерживается, якобы  руководство  пригласило его отметить годовщину Советской Армии в кругу работников управления музея. Подождав у себя, когда рабочий шум в музее стих, Пётр Аркадьевич заглянул к бухгалтерам, и, получив «добро», быстро сосредоточил свои припасы на столе у одной из них. Женщины сноровисто  расставили закуски, а Аркадий Петрович открыл  бутылки кроме шампанского и когда все уселись, принялся и за него. Громко выстрелив, пробка шампанского попала в корешок одного из дел, стоявших в шкафу, на что Тамара Васильевна заметила, что это счастливый выстрел, там подшит приказ о награждении небольшой премией всех мужчин музея. Вот за это, за праздник защитников все дружно и выпили. Коньяк достался  одному Пётру Аркадьевичу, женщины пили шампанское, да и то, лишь пригубливали, больше налегали на закуски и соки. Все изрядно проголодались.

Как и предполагал Пётр Аркадьевич, большинство тостов предназначались ему. Пили за его высокий профессионализм, принципиальность, любовь к музейному делу и т. д., а когда перешли к прославлению его чисто мужских качеств, которые обобщённо свелись к тому, что он ещё «о-го-го», Тамара Васильевна стала быстро собираться уходить. Она чмокнула всех в щёчки и убежала, предупредив Свету, чтобы к следующему рабочему дню в комнате никаких следов пиршества не было.
          
Вскоре в бутылке коньяка осталось совсем немного, женщины полушёпотом заговорили о своём, о женском, и Пётр Аркадьевич заскучал. Даже на сон потянуло. Потом все трое ушли покурить в свой туалет и долго не возвращались и Пётр Аркадьевич решил уйти. Причём «по-английски» – не попрощавшись. Он вылил остатки коньяка в рюмку, выпил, оделся и ушёл.

Проходя мимо вахты он, хоть и пошатывался, но, всё же,  обратил внимание на недоумённый взгляд охранника, потом  решил, что тот удивлён тем, как сильно задержался  Пётр Аркадьевич. Ничего не говоря, он тоже посмотрел на охранника и, красноречиво, развёл руками, что по его разумению означало, - «а что тут поделаешь – работа есть работа».
          
Остановка транспорта была прямо против входа в музей, и когда Пётр Аркадьевич из него вышел, то увидел приближавшийся троллейбус. Он помахал водителю, чтобы тот подождал его, сам побежал, но поскользнулся и упал. На дворе была оттепель, и с неба сыпался небольшой снежок. Водитель попался с пониманием и не трогался с места, пока Пётр Аркадьевич, хромая на ушибленную ногу, не зашёл на переднюю площадку. Первым делом он громко поблагодарил водителя, поздравил его с праздником и полез во внутренний карман дублёнки за проездным билетом.

И тут он  почувствовал неладное, кармана там не было. Дублёнка была, а кармана не было. Ничего не понимая, Пётр Аркадьевич сунул руки в боковые наружные карманы и вытащил из одного тюбик губной помады, а из другого маленькую пудреницу с зеркальцем. Он недоумённо смотрел то на эти предметы, то на водителя, то на заинтересовавшихся им других пассажиров, похлопывал себя по бокам, снова шарил по карманам.  Наконец ему стало ясно. Он обмишурился - надел дублёнку, но только не свою, а женскую, скорей всего Светы. Его же осталась в  запертом кабинете, а в ней и проездной билет, и кошелёк с деньгами. Почему-то вспомнилась даже расчёска, хотя носил он её, скорее всего, по привычке, расчёсывать давно уже было нечего. Надо было срочно возвращаться в музей и, потеряв от волнения дар речи, Пётр Аркадьевич стал стучать в окно водителю и молча тыкать во входную дверь.

Но водитель строго, как расшалившемуся пацану, погрозил ему пальцем и продолжал крутить баранку. Надо было проходить в салон троллейбуса, но турникет его не пускал. Пётр Аркадьевич не раз видел, как это делает безбилетная молодёжь,  сноровисто подныривая под него, и тоже решил повторить этот трюк. Но сноровисто  смог только в три погибели согнуться, а когда потом с трудом сделал маленький шажок, то наступил на полы дублёнки и рухнул вперёд, достав лбом до пола. Он кое-как ещё попытался продвинуться на коленках, окончательно испачкав дублёнку, но оставался под турникетом, пока рядом сидевшие две женщины преклонного возраста не извлекли его оттуда. При этом одна ехидно заметила: «Нализался, защитничек. Даже на билет денег не оставил».  Пётр Аркадьевич хотел им возразить, но слова застряли у него в горле и он рухнул на первое попавшееся сидение. Но вот незадача -  пока он преодолевал турникет, то  не заметил, как водитель доехал до следующей остановки, а так как ни выходить из троллейбуса, ни садиться в него там было не кому,  он только слегка притормозил и помчался дальше. Время было позднее, водитель тоже ведь человек он спешил поскорее закончить последний рейс и тоже по-человечески отметить День Защитника.

Хотя ноги плохо слушались Петра Аркадьевича, он всё же решительно встал, мёртвой хваткой уцепился за поручень у двери и, повторяя своим корпусом все  изменения в движении троллейбуса, стал обречённо ожидать следующую остановку. Наконец троллейбус доехал до неё и Петр Аркадьевич, покачиваясь, вышел на улицу. А затем неуверенной походкой направился к переходу, чтобы поскорее пересесть на троллейбус обратного направления.

Однако перейти улицу, и не попасть при этом, под машину было крайне сложно. «Зебру» замело снегом, и водители мчались по ней как ошалелые, видно все спешили поскорее получить свои порции поздравлений и подарков, кто дома, кто в гостях. Минут десять шёл нескончаемый поток машин, и только когда у перехода рядом с Петром Аркадьевичем выстроилось несколько человек,  один водитель притормозил, за ним другие тоже остановились и все, наконец, смогли благополучно  перейти улицу. Пётр Аркадьевич в знак благодарности вежливому водителю, приложил руку к груди и даже сделал что-то вроде реверанса, но опять поскользнулся, и, если бы его не поддержали, он   растянулся бы прямо посреди проезжей части.

Людей на противоположной остановке не было ни души, их забрал только что отошедший троллейбус. Вдруг у Петра Аркадьевича что-то зажужжало в кармане брюк, а потом он услышал звонок собственного сотового телефона. Он думал, что  оставил его в своей дублёнке и сейчас очень  обрадовался, но радость прошла быстро – звонила жена. Она сказала, что уже скоро одиннадцать, спросила, почему он ещё не дома и где вообще его нелёгкая носит. От неожиданности Пётр Аркадьевич не успел подготовить какую-нибудь правдоподобную причину и сходу сообщил, что пытается доехать до музея. Жена с минуту молчала, потом переспросила, почему к музею, а не от него, но  сориентировавшийся к тому времени Пётр Аркадьевич сказал, что она ослышалась, он едет не к музею, а от музея и на всякий случай выключил телефон.

Троллейбус появился только минут через двадцать. Но в него ещё нужно было попасть. К остановке  подошло ещё несколько человек, и  Пётр Аркадьевич решил войти последним, чтобы  использовать другой приём безбилетников,  прижаться к впереди идущему пассажиру и вдвоём протиснуться через турникет. Преодолевая отвращение к себе и впереди идущему здоровенному парню, он плотно прижался к нему и двинулся вместе с ним через турникет. Но реакция парня была резко отрицательной. Он не оборачиваясь, завёл свою руку себе за спину и так толкнул ею Петра Аркадьевича в грудь, что тот снова отлетел на исходную позицию, т.е. к кабине водителя, и, не удержавшись, сел на грязный пол возле ступеней.

Стыд, боль в ушибленной спине и жалость к себе навалились на Пётра Аркадьевича. Что делать дальше он не представлял, потом решил, что хоть на одну остановку к музею он в этом троллейбусе всё равно приблизится, а там пойдёт пешком. Он покряхтел, благополучно принял вертикальное положение и с тоской смотрел то на водителя, то на турникет. Но тут парень, с которым  он хотел пройти в салон машины обернулся и увидел очень огорчённого Петра Аркадьевича. Парень тоже был изрядно навеселе и вдруг спросил:

- Ты чё дед обиделся? Извини, я подумал, что какой-то голубой познакомиться со мной хочет.
Он достал билет, сунул его в валидатор и добавил:

- Проходи дед, я же не нарочно.

Когда троллейбус подъехал к музею,  Пётр Аркадьевич, со скоростью,  которую только мог себе позволить в сложившейся ситуации покинул его, без труда пересёк улицу и подошёл к входной двери. Он       долго стучал в неё, потом охранник долго рассматривал его и наконец, узнав, впустил. Не ожидая вопросов, Пётр Аркадьевич заговорил первый, сказал ему, что кажется,  забыл включить пожарную сигнализацию на смотровой площадке и хочет проверить ещё раз. Всё это он говорил торопливо,  на ходу и вскоре был уже у дверей бухгалтерии. Там он с  минуту, а может и больше  переминался  с ноги на ногу, боясь входить, а потом,  наконец, решившись,  приоткрыл дверь и робко протиснулся в комнату. Со столов всё было убрано, а на стуле у окна сидела заплаканная Света.  Увидев вошедшего Петра Аркадьевича, она смахнула слезу и вопросительно уставилась на него. Потом посмотрела на перепачканную свою новую дублёнку и слёзы опять навернулись у неё на  глазах.

По пути сюда Пётр Аркадьевич, конечно, подыскивал  слова, которые  он скажет Свете при встрече, но сейчас только и вымолвил виновато:

- «Обмишурился я». И начал снимать злосчастную дублёнку.
 
Света стала торопливо говорить ему, что  это же было невозможно, у неё она и застёгивается на другую сторону, и кожа светлее, и воротник скроен по-другому, и она длиннее, и что-то говорила ещё, но Пётр Аркадьевич выдвинул прежний, как ему казалось веский  аргумент:

- «Сказал же, обмишурился я».

Света огорчённо махнула рукой, взяла дублёнку, пачку бумажных салфеток и вышла. Пётр Аркадьевич тут же направился к себе в кабинет,  надел теперь уже свою дублёнку и вернулся в бухгалтерию. Света долго не возвращалась, а Петра Аркадьевича неодолимо клонило ко сну. Как только она пришла и стала одевать слегка почищенную дублёнку, Пётр Аркадьевич сказал, что так как он сильно виноват, то сейчас же искупит свою вину -  отвезёт Свету домой на такси. Тем более, что троллейбусы уже, наверное, не ходят.

Света быстро закрыла и опечатала двери бухгалтерии, и они пошли на выход. Охранник смотрел на них во все глаза, по всему было видно, что у него накопилось множество вопросов, но Пётр Аркадьевич опять опередил его. Он красноречиво развёл руками, подмигнул ему, зачем-то достал из кармана  пропуск и будто спохватившись, сказал:

- Ты, это самое, в случае чего звони 01.

Света шла за ним, потупив глаза, и почти шёпотом добавила:

- С праздником. До свидания.

Охранник поблагодарил, и они вышли на улицу.

Там Пётр Николаевич спросил у Светы, где она живёт, попытался запомнить, и когда они подошли к остановке то стали смотреть, не попадётся ли кто-нибудь, чтобы отвезти их.

Машин почти не было, а те, что проезжали на призывные взмахи руки Петра Аркадьевича совершенно не реагировали. Наконец остановился уже пожилой водитель старенького жигулёнка. Пётр Аркадьевич бросился к его окну и, наверное, от радости снова обмишурился, автоматически назвал свой адрес, а не Светы. Водитель согласился. Силы уже были на исходе, но Пётр Аркадьевич смог ещё галантно открыть заднюю дверь для Светы, помог ей сесть, и только потом сам плюхнулся спереди. В машине было тепло, уютно и Петр Аркадьевич почти тут же  уснул.

Водитель понимающе взглянул на него и сказал:

- Видно намаялся. Пусть вздремнёт, лишь бы не буянил.

- Да уж. - с нескрываемым сарказмом сказала Света,  но тоже начала успокаиваться.

 Дома её ни кто не ожидал. Родители уехали в Екатеринбург в гости к старшему сыну, завтра выходной и Света представила, как наконец-то доберётся до своей уютной кровати и, как следует, выспится.

Через некоторое время она начала посматривать в окна и вдруг, к своему ужасу, увидела, как они проехали мимо станции метро «Медведково».

-  Послушайте, куда вы меня везёте? – с тревогой спросила она.

- Как куда? – вопросом на вопрос ответил водитель. – На Широкую, как этот, просил,  - и он  кивнув на Петра Аркадьевича, а затем  добавил:

-  Подъезжаем, уж, не узнаёте что ли? 

Света почти криком попросила водителя остановиться, и когда тот выполнил её просьбу, они вдвоём стали тормошить Петра Аркадьевича. Тот мычал, отворачивался, норовил отмахиваться руками, но, наконец, открыл глаза и непонимающе посмотрел на водителя, потом на Свету. Постепенно в его взгляде стала просматриваться напряжённая работа мозга, и видно когда в  голове всё встало на свои места, он обречённо махнул рукой и  сказал:

- Опять обмишурился».

Водитель недоверчиво посмотрел на обоих пассажиров и сказал:

- Всё, я дальше не еду. Давайте, рассчитывайтесь.

Пётр Аркадьевич беспрекословно достал кошелёк, отдал деньги, и водитель резво умчался.

- Ну и куда мы приехали? - ехидно, но с дрожью в голосе спросила Света. На что Пётр Аркадьевич  сказал:

- Ко мне домой, - и показал рукой на стоявшую перед ними девятиэтажку.

- Но почему же вы  повезли меня не ко мне, а к себе домой? – чуть ли не с визгом спросила она снова.

На что Пётр Аркадьевич ответил стандартно:

- Ну, сказал же. Обмишурился я.

И тут страшная догадка пронзила сознание Светы, она решила - всё, что с ней   происходит, это звенья коварного плана Петра Аркадьевича. Это таким образом он решил заманить её к себе домой.

А не подозревавший о том, что сейчас творится в голове у девушки, Пётр Аркадьевич вдруг сказал:

- Света, уже второй час ночи, мне плохо, и я не могу тебя довезти домой, давай пойдём ко мне.

Света отступила от него на два шага и стала лихорадочно шарить у себя в сумочке, шепча при этом:

- Милиция, полиция, милиция, полиция…

Пётр Аркадьевич без труда  понял, что она ищет свой мобильный телефон и сказал, прейдя вдруг на Вы:

- Послушайте, Свелана, это не то, что вы подумали. Просто у нас безвыходное положение. Я сейчас при вас позвоню жене, всё ей объясню, и мы с вами пойдём к нам. Не бойтесь моя Петровна добрая женщина, она всё поймёт как надо.

Пётр Аркадьевич говорил так убедительно и проникновенно, что Света даже укорила себя за недавние мысли. Видно и в самом деле он делает всё невпопад, а на её месте мог оказаться кто угодно. Ей даже слегка жалко стало Петра Аркадьевича.

А тот, поняв, что встречи с милицией-полицией, кажется, избежать удалось, достал свой телефон и стал звонить домой. Жена ответила сразу. Она тут же затараторила – где он, что с ним, сообщила, что  вызвала сына, и тот приехал на машине из Королёва, чтобы вместе разбираться в ситуации. Но, не дослушав её, Пётр Аркадьевич сказал, что у него всё в порядке, случились непредвиденные обстоятельства,  он уже около дома, но придёт не один, с ним девушка. По поводу последней фразы у жены  возникло ещё больше   вопросов, но Пётр Аркадьевич прервал разговор. Он сказал Свете, что всё, наконец, заканчивается, их ждут и надо идти.

Света покорно зашагала за ним. Когда ожидали лифт, потом ехали в нём на седьмой этаж, Петру Аркадьевичу вдруг вспомнился анекдот про грузина.  Тот,  привёл домой женщину, и когда дверь открыла его жена, спросил её:

- Можно я буду спать со Светом.

 Жена равнодушно ответила:

- Да, пожалуйста.

Тогда грузин посторонился и со словами:

-  Света, проходы, -  пропустил женщину впереди себя.

Он тоже был со Светой и от этой ассоциации, и от того что жена тоже знала этот анекдот  Пётр Аркадьевич весь как-то внутренне напрягся и подумал, что главные неприятности у него, наверное ещё впереди.

Жена и сын видно ожидали мужа и отца за дверью, поэтому только они вышли из лифта, как дверь квартиры широко распахнулась. За ней стояли Петровна и сын Евгений. У всех четверых в глазах отразились разные чувства: у Светы испуг, у  Петра  Аркадьевича смущение, у Петровны огромное удивление, а у Евгения восхищение – он впервые видел такую красивую девушку. После минутного замешательства первым пришёл в себя хозяин квартиры. Он показал на Свету и, деланно бодро, сказал:

-Это Света, она со мной.

К счастью Петра Аркадьевича, мысль о моральном падении мужа видно даже не пришла в голову его жене, наоборот, она взяла Свету за рукав и сказала:

- Проходите Светочка, будьте как дома. Сейчас попьём чайку, и вы всё нам расскажете. Но главное, что все живы и здоровы. А ты Женя, что стоишь, поухаживай за девушкой.

Женя с готовностью стал помогать Свете снимать дублёнку, а Петровна, учуяв стойкий коньячный запах, исходящий от мужа, не преминула с ехидцей спросить:

- Ты, что же, пожарник, коньяком  где-то возгорание тушил, или как?

Пётр Аркадьевич не нашёлся чем отразить нападение, а потом все прошли в гостиную. За чаем, Пётр Анатольевич в общих чертах рассказал о своих приключениях, благоразумно упустив подробности своего передвижения в троллейбусе. Петровна не смеялась, у неё даже глаза повлажнели. Зато Евгений смеялся не переставая, пока не посмотрел на смущённую Свету.

Неожиданно он предложил:
- А что если я прямо сейчас  и отвезу Свету домой, ну сколько же  ей мучиться?

Все вопросительно посмотрели на девушку, а та на Евгения, видно прикидывала, все ли таланты отца он унаследовал. Но выглядел Евгений вполне прилично, парень он был симпатичный и улыбчивый, и, слегка поколебавшись, Света согласно кивнула головой.
Женя заботливо помогал ей надевать дублёнку, даже капюшон накинул на голову, заверил родителей, что дорогу знает хорошо и скоро им позвонит.

Лишь только за молодыми захлопнулась дверь, Пётр Аркадьевич срочно засобирался  спать. Когда он  уже улёгся, Петровна заглянула в спальную, и как нив чём не бывало, спросила:

- Как спать то будешь, пожарник, со светом, или как?

Ничего не говоря, Пётр Аркадьевич показал ей из под одеяла кулак. Петровна выходит тоже помнила анекдот про грузина и, теперь посчитав, что  её реванш состоялся, она довольная  пошла домывать посуду.